Северус

Глава 18

Ворон настороженно посматривал на директора Дамблдора, который шел по коридору впереди него, заложив руки за спину.

Он не знал, что это за человек, и не мог составить о нем никакого представления.

Некоторое время они шли молча, и только когда показалась лестница, ведущая из подземелий, Дамблдор нарушил молчание.

— Я довольно долго уже живу на этом свете и считаюсь неплохим магом, — он замолчал, а потом, вздохнув, продолжил: — В своей жизни я встречал только одного человека, несшего в себе зерно разрушения. Нет, даже не так. Хаос нельзя назвать разрушением в чистом виде, он просто… Мерлин, я впервые не знаю, как четко сформулировать свою мысль. Тот человек, она не смогла справиться с тем, что несла в себе.

— Она? — не удержался Ворон.

— Она. Она была всего лишь маленькой девочкой, когда Хаос вырвался на свободу. Она не могла его удержать, не могла контролировать, а мы все… Мы не знали, с чем имеем дело, и не сумели ей помочь. Тогда погибли люди. Очень… нехорошо погибли. Я не знаю, что спровоцировало выброс, скорее всего, ее действительно оскорбили или пытались обидеть физически… Я не знаю. После этого, после того как она увидела последствия… Она уже не была прежней. Ее отец взял вину на себя. Веритасерум тогда не был изобретен, а применить легилименцию к себе он не позволил. Мало кто знает о том, что для удачного применения легилименции требуется своеобразное согласие того, чьи скрытые помыслы хотят увидеть. Пусть бессознательно, но человек разрешает, грубо говоря, «копаться в своей голове». Он не разрешил.

— Что с ними стало? — нарушил затянувшуюся паузу Ворон.

— Он был заключен в Азкабан и там умер весьма скоро. А она… Она стала не совсем вменяемой. Но главное не это. Главное — то, что пока та девочка была жива, она одним своим присутствием могла влиять на окружающих. Часто не лучшим образом. После ее гибели я изучал все, что могло натолкнуть меня на понимание ее проблемы. На заметки о Хаосе я наткнулся случайно. По этому… этой… я так и не понял, что это — информации слишком мало. Собирая по крохам знания и опираясь на собственный опыт, я смог составить некоторое представление об этой силе. Иногда мне кажется, что Хаос живой и мыслящий.

— Почему вы мне все это рассказываете, директор? — осторожно спросил Ворон.

— Я, наверное, являюсь единственным в нашем мире разумным, кто может почувствовать и распознать зачатки этой силы в ком-то. Почувствовав ее в тебе, я сначала испугался. Но последующие события позволили мне убедиться, что ты прекрасно уживаешься с той искрой Хаоса, что бурлит в твоей крови.

— Директор, — Ворон остановился. — Я не понимаю, зачем вы все это мне говорите. Мне всего двенадцать лет, — осторожно напомнил он.

— Я тесно общался с девочкой, процент Хаоса в крови которой превышал твой в несколько раз. Дети этой стихии никогда не взрослеют в том понимании, к которому мы все привыкли. Но… Они никогда не бывают детьми — обычными детьми. Уже очень рано они становятся мудрыми. Не умными, не энциклопедически начитанными, а именно мудрыми. Все-таки сила, которая питает их кровь, слишком древняя, чтобы позволять носителю медленно расти. С другой стороны — это вечные дети, которым до конца жизни будет не хватать острых ощущений. Так что ты прекрасно можешь понять все, что я хочу тебе сказать. Как ты воспримешь мои слова — это уже совершенно другой вопрос, но понять, ты поймешь.

Директор возобновил свой путь. Поднявшись по лестнице и выйдя в главный коридор, он внезапно свернул в неприметную нишу, в которой обнаружилась дверь. Альбус открыл ее и взмахом руки пригласил Ворона войти внутрь.

Помещение оказалось классом. Парты, кафедра преподавателя, доска… Кабинет был настолько безликим, что определить, какой именно предмет здесь преподавался, не представлялось возможным.

Ворон осторожно устроился за партой.

Дамблдор сел рядом с ним.

— Удивительно, я не был в этом классе с тех самых пор, когда сам учился в Хогвартсе. Иногда приятно почувствовать себя снова учеником, — задумчиво произнес он.

— Вы злитесь на меня? — Ворон покосился на сидящего рядом с ним старика.

— За что? Я же сказал, что дети Хаоса могут влиять на окружающих и на развитие событий одним своим существованием. Ты же не виноват в том, что такой.

— Тогда зачем весь этот разговор?

— Не знаю, — Дамблдор смотрел прямо перед собой на доску. — Наверное, потребность старого человека выговориться перед тем, кто может тебя понять. И да, мне нужно было убедиться, что ты не несешь в себе угрозу, а для этого было необходимо какое-то время провести рядом с тобой.

— И что вы выяснили?

— Рядом с тобой безопасно, — Альбус посмотрел на Ворона поверх очков. — Я прекрасно помню те чувства, которые обуревали меня, когда я находился рядом с… ней. Жажда власти, безумное стремление получить все любой ценой. Я еще очень долго не мог избавиться от этого наваждения. Возможно, мне не удалось излечиться до конца. Именно поэтому я раз за разом отказываюсь от кресла министра. Не могу гарантировать, что сумею потом остановиться.

— А что вы чувствуете рядом со мной?

— Азарт, — Дамблдор улыбнулся. — Желание совершить что-то безумное, но скорее веселое, чем опасное.

— Перемены, невольной причиной которых я стал — они не кажутся вам слишком глобальными?

— О, нет. Вот в этом я тебе благодарен. Я всю жизнь хотел как-то встряхнуть магический мир, что-то изменить, но мне не позволяли. Диппет был слишком консервативен. Странно даже то, что он мне дал работу.

— Почему?

— Я ведь всего лишь полукровка, — хмыкнул Дамблдор. — Я не мог повлиять ни на что, меня просто не слушали. Я не смог даже настоять на невиновности одного ученика… Ну, об этом тебе знать все-таки рановато. Может быть, чуть позже.

— Когда вы стали председателем Визенгамота?

— Какой правильный вопрос, — усмехнулся Дамблдор. — За год до того, как стал директором Хогвартса. То есть, три года назад.

— Нас будут переселять?

— Да. Третий этаж уже поделен на два крыла. Для мальчиков и девочек. Комнаты будут на трех человек с отдельным санузлом. Общей гостиной не будет. Просто холл, разделяющий две половины общежития, будет поделен на четыре секции. В каждой секции будет полностью восстановлен антураж гостиных, где представители факультетов могут общаться друг с другом.

— Здорово, наверное. А как будут в комнаты распределять?

— Начиная со второго курса — по личным предпочтениям. Первокурсников — случайным выбором. В течение года комнату они смогут поменять. Но тот состав, который останется на конец учебного года, закрепится до окончания школы.

В этот момент прозвучал колокол, оповестивший, что настал час отбоя.

— О, как поздно. Извини старика, я заболтался, — Альбус поднялся. — Беги в свою гостиную.

Ворон медленно пошел к выходу. Когда он уже подходил к двери, директор окликнул его:

— Северус, — он обернулся. — Будь осторожен.

Весь путь до гостиной Ворон размышлял об этой встрече. Он уже слышал, что несет в себе Хаос. Хаос есть суть разрушений — именно такое определение дал этому понятию маг Гильдии, когда учил юного вора основам магии. Понятно, почему директор испугался. А с другой стороны, Ворону было безумно интересно, что это была за девочка, которая когда-то давно так повлияла на директора, причем одним своим присутствием рядом с ним. Валет не мог даже представить себе, что за страсти тогда мучили Дамблдора, если он всю последующую жизнь старался подавить их, но даже сам сомневался, что ему это удалось.

Не задерживаясь в гостиной, Ворон сразу же прошел в спальню. Мальсибер сидел на кровати, скрестив ноги, и читал учебник по зельям. Ворону внезапно стало интересно, а как он повлиял на мальчика, который жил с ним в одной комнате уже полгода.

— А, Снейп, — Мальсибер потянулся. — Ты же понимаешь, что здесь написано? — он протянул учебник Ворону.

— Вообще-то здесь все написано по-английски, — фыркнул Ворон.

— Ты же прекрасно знаешь, что я имею в виду.

— Что тебе непонятно? — вздохнул Ворон и присел на его кровать. Эссе по трансфигурации откладывалось на неопределенное время.

Пока Ворон объяснял тему постоянно перебивающему его Мальсиберу, он настолько запутался, что неожиданно пришел к совершенно иному выводу, чем тот, что был описан в учебнике.

Валет замолчал, уставившись на притихшего Рейнарда, который все это время старательно конспектировал объяснения. Вырвав из рук Мальсибера пергамент, Ворон принялся изучать записи, а Мальсибер, нахмурившись, наблюдал за ним.

— Нужно будет проверить, — наконец пробормотал Ворон, сворачивая пергамент.

— Что проверить? — шепотом спросил его Мальсибер.

— Похоже, вместо настойки бодрости мы с тобой только что изобрели что-то принципиально новое, — Ворон нахмурился. Ему не терпелось узнать, что же у них получилось, но возможности такой не было. А на завтра у него было назначено занятие с Флитвиком.

— А что мы изобрели? — Мальсибера также мучило любопытство.

— Понятия не имею. Ладно, подождем до послезавтра. Попрошу Слагхорна дать мне допуск в лабораторию еще на один день.

— Сейчас еще только одиннадцать часов, — задумчиво пробормотал Мальсибер.

— Что ты предлагаешь?

— Пошли в класс зельеварения, попробуем сварить это нечто, — азартно потер руки Рейнард, а Ворон внезапно понял, что имел в виду директор, говоря о безрассудстве, которое посещает людей, находящихся рядом с ним.

— Пошли, — в кровь поступил адреналин, заставил сердце забиться в предвкушении предстоящей авантюры. Он еще раз посмотрел в пергамент, чтобы убедиться, что зелье действительно готовится из несложных компонентов и достаточно быстро.

Им удалось прокрасться в класс незамеченными. Они умудрились даже сварить зелье и налить его во флакон, чтобы утром показать Поппи Помфри для предварительного анализа. Они все вымыли, ничего не взорвали и уложились в один час.

Но вот кошку смотрителя Филча, которая разлеглась на ступени небольшой лестницы — той, что вела в коридор, заканчивающийся гостиной факультета, — они предусмотреть не могли.

Ворон, осторожно несший флакон с неизвестным зельем, в темноте не увидел серую кошку и наступил на нее. Заорали оба: и валет, и кошка.

Падая, Ворон умудрился извернуться так, что оказался лицом к коридору, из которого они вышли. Однако никакие его ухищрения не смогли защитить стеклянный флакон — тот вырвался из рук, пролетел по красивой дуге, упал на пол прямо перед началом лестницы и разбился.

Одновременно с этим послышалась приглушенная брань Филча, который спешил на помощь своей любимице.

Ворон чувствовал, что повредил левую ногу, наступать на нее было больно, но времени для более точной диагностики не было, как не было времени и на то, чтобы посмотреть на эффект, произведенный разлившимся зельем.

Ребята побежали к помещениям своего факультета, причем более рослый и не повредивший ничего Мальсибер практически тащил на себе подволакивающего ногу валета.

Они проскользнули в гостиную и не видели, как Филч, добежав до кабинета зельеварения, внезапно замер, потому что пола дальше не было. Точнее, он стал прозрачным, или невидимым… кто как это безобразие потом называл. Вместо пола от кабинета до лестницы, ведущей к гостиной Слизерина, был виден темный провал. Рассмотреть, что же было на дне, не представлялось возможным. Филч мялся у края «пропасти» минут десять, а затем побежал докладывать директору Дамблдору.

Всего этого парни не видели, потому что завалились на кровати и, отхохотавшись, быстро уснули.