Советский Союз. История власти. 1945–1991

США, ДРВ и СССР постоянно поддерживали контакты в ходе вьетнамской войны. Госсекретарь США Д. Раек отмечал на пресс-конференции 19 июля 1967 г., что проблема заключалась не в отсутствии дипломатических каналов, а в глубокой, принципиальной противоположности взглядов США и ДРВ на возможные пути урегулирования конфликта. Стремясь найти выход из вьетнамской войны на приемлемых для себя условиях, правительство Р. Никсона вскоре после прихода к власти стало предпринимать попытки к тому, чтобы конфиденциально обсудить с представителями ДРВ принципиальные вопросы вьетнамского урегулирования непосредственно по линии Белого дома.

В период с начала вьетнамского конфликта и до объявления правительством Джонсона о прекращении бомбардировок территории ДРВ к северу от 20-й параллели (31 марта 1968 г.) практически все контакты между США и ДРВ осуществлялись через представителей третьих стран. При этом ряд наиболее важных обращений США к правительству ДРВ, которые имели непосредственное отношение к прекращению бомбардировок ДРВ и завязыванию переговоров по вьетнамскому вопросу в Париже, был сделан правительством Л. Джонсона через Советское правительство. Предварительные американо-вьетнамские встречи начались в Париже 13 мая 1968 г., превратившись позже (с 18 января 1969 г.) в официальные заседания четырехстороннего Парижского совещания по Вьетнаму.

В первой половине января 1969 г. помощник президента США по делам национальной безопасности Г. Киссинджер пытался договориться с северовьет- намцами о личной негласной встрече в Париже или ином месте для обсуждения сложившегося положения и поисков возможных решений, однако он получил резко отрицательный ответ. В этой же связи американцы делали ряд предложений СССР, но им ответили, что никаких переговоров за ДРВ и НФО Советское правительство вести не будет.

В марте — июне 1969 г. США пытались организовать негласные закрытые встречи в Париже, с одной стороны, между главами делегаций США и ДРВ для рассмотрения военных вопросов, а с другой — между представителями НФО и сайгонского режима для рассмотрения вопросов политического урегулирования в Южном Вьетнаме. Однако после нескольких встреч северовьетнамская сторона отказалась от них, усмотрев в них попытку США решить интересующие их военные вопросы, но уйти от рассмотрения политических проблем.

14 апреля 1969 г. Г. Киссинджер по поручению президента Р. Никсона передал через советского посла в Вашингтоне меморандум Советскому правительству с соображениями по вьетнамскому вопросу, которые американская сторона просила довести до сведения Ханоя. Заявляя о желании достичь взаимоприемлемого урегулирования во Вьетнаме, Никсон выражал готовность пойти на конфиденциальные переговоры с ДРВ в Москве или в Вашингтоне с целью выработки основных положений политического и военного урегулирования: взаимного вывода всех войск из Южного Вьетнама и прекращения огня при обеспечении НФО гарантированного права участия в политической жизни Южного Вьетнама, включая участие в выборах, срок которых подлежал установлению. Но на создание коалиционного правительства в Южном Вьетнаме до выборов он не соглашался. В американских соображениях предусматривалось также, чтобы Южный Вьетнам в течение определенного времени (например, 5 лет) оставался «отдельным и независимым», после чего у США не было бы возражений против объединения Вьетнама.

4 августа 1969 г. состоялась первая негласная встреча Киссинджера с главой делегации ДРВ в Париже Суан Тхюи. Киссинджер на этой встрече развивал положения, изложенные в американском меморандуме от 14 апреля 1969 г., а также в выступлении Никсона 14 мая 1969 г. Примерно в это же время, в середине июля, Никсон по неофициальным каналам направил личное письмо на имя Хо Ши Мина, в котором в общей форме призывал к совместным усилиям в урегулировании конфликта. Ответ ДРВ был дан 30 августа (за три дня до смерти Хо Ши Мина). Северовьетнамская сторона, по существу, подтвердила свою официальную позицию.

В течение 1970 г. между Киссинджером и руководителями делегации ДРВ на парижских переговорах состоялось пять конфиденциальных встреч (21 февраля, 16 марта, 4 апреля, в начале и в конце сентября). В первых трех из этих встреч со стороны ДРВ, наряду с главой делегации Суан Тхюи, принимал участие и специальный советник делегации, член Политбюро ПТВ Ле Дык Тхо.

Северовьетнамская сторона постоянно настаивала на безусловном и полном выводе американских войск из Южного Вьетнама в конкретно установленные сроки, на отказе США от поддержки режима Тхиеу и на сформировании временного коалиционного правительства в Южном Вьетнаме, которому были бы поручены подготовка и проведение выборов в Южном Вьетнаме.

Выдвигая различные варианты поэтапного вывода войск США из Южного Вьетнама (в течение 16, а затем 12 месяцев), американская сторона всякий раз обуславливала эти предложения требованием взаимного прекращения огня и вывода войск ДРВ из Южного Вьетнама, Лаоса и Камбоджи, выражая готовность при этом согласиться на так называемый негласный фактический вывод северовьетнамских войск.

США категорически отказывались от принудительного устранения сайгон- ского правительства; они согласились пойти лишь на создание трехсторонней смешанной комиссии по проведению выборов в Южном Вьетнаме после взаимного вывода войск, в которую вошли бы представители сайгонского режима, ВРП и других общественно-политических групп Южного Вьетнама.

Таким образом, в ходе конфиденциальных американо-вьетнамских встреч стороны занимали, по существу, те позиции, которые они излагали и в своих официальных заявлениях и предложениях.

Начиная с января 1971 г. американская администрация вновь стала зондировать, в том числе и через Советское правительство, возможность возобновления негласных встреч с представителями ДРВ.

При этом Киссинджер стремился выяснить, не дадут ли северовьетнамцы со своей стороны обязательство о прекращении огня на период вывода американских войск из Южного Вьетнама и на какое-то время после их вывода, если бы США со своей стороны взяли обязательство вывести свои войска к определенной дате. Для того чтобы договориться о возобновлении встреч, в мае 1971 г. Киссинджер выезжал в Париж, где он, по некоторым данным, имел беседу с Суан Тхюи. За этим зондажем последовали три встречи Киссинджера с Ле Дык Тхо и Суан Тхюи (26 июня, 12 и 26 июля) и встреча с Тхюи 16 августа 1971 г.

Предложенная Киссинджером схема урегулирования во Вьетнаме предусматривала три фазы:

Выработку в конфиденциальном порядке и принятие взаимной Декларации о принципах урегулирования.

Разработку на Парижском совещании по Вьетнаму и заключение окончательного соглашения на основе Декларации о принципах урегулирования.

Созыв новой международной конференции по Индокитаю с участием, наряду с непосредственно вовлеченными в конфликт странами, СССР, КНР и некоторых других государств для выработки международных гарантий в подкрепление достигнутого соглашения.

Декларация о принципах, по мысли американцев, должна была бы содержать:

окончательную дату вывода американских войск из Южного Вьетнама;

обязательство США не поддерживать какое-либо одно правительство Сайгона;

обязательство уважать нейтральный статус Южного Вьетнама;

ограничение военной и экономической помощи Южному Вьетнаму пределами, согласованными с ДРВ;

взаимное прекращение огня по всему Индокитаю;

освобождение и возвращение военнопленных³¹

Переговоры шли трудно. Северный Вьетнам отверг попытки представителей США сделать правительство Южного Вьетнама партнером в этих переговорах, настаивал на выводе из Вьетнама войск США и его союзников. США, соглашаясь в принципе вывести свои войска из страны, требовали и от Северного Вьетнама отозвать свои войска с юга страны. Им возражали, что вопрос о вьетнамских войсках должны решать сами вьетнамцы.

Позиция ДРВ была поддержана участниками Международного совещания коммунистических и рабочих партий, состоявшегося 5-17 июня 1969 г. «Право вьетнамского народа вести борьбу в защиту своего отечества,— говорилось в специальном заявлении совещания,— это священное и неприкосновенное право всех народов на самооборону». Заявление призывало развернуть «многообразные, еще более мощные и координированные действия антиимпериалистических и миролюбивых сил в поддержку вьетнамского народа, борющегося против агрессии США»³².

Советские союзники с началом интенсивных вьетнамо-американских переговоров оказались в сложном положении. Посольство СССР в ДРВ в июле 1970 г. сообщало, что «советско-вьетнамские политические консультации, предпринимавшиеся на партийном и государственном уровне в основном во время визитов партийно-государственных делегаций, а также по дипломатическим каналам в Москве, Ханое и Париже, сыграли важную роль в деле обмена мнениями и взаимного выяснения точек зрения, прежде всего по вьетнамской проблеме... Тем не менее,— констатировало посольство,— внешнеполитическое сотрудничество между нашими странами, в особенности на рабочем уровне, нельзя признать в должной мере удовлетворительным и полноценным. Пожалуй, из всех форм и видов советско-вьетнамского сотрудничества именно внешнеполитическому сотрудничеству присущи наиболее существенные недостатки. И не вина в этом советской стороны. Мы всегда активно действовали в деле налаживания более широкого внешнеполитического сотрудничества, но вьетнамские товарищи проявляют в этом отношении сдержанность.

Вьетнамские товарищи не отвечали взаимностью на широкий поток передаваемой им нашей внешнеполитической информации, своевременно не ставили нас в известность о своих мероприятиях, в частности по решению вьетнамской проблемы, как это было, например, с созданием Временного революционного правительства Республики Южный Вьетнам, с перепиской между Хо Ши Мином и Никсоном и т. д....

Вьетнамцы уклонялись от тесного взаимодействия с нами в рамках мирового коммунистического движения, социалистического лагеря, различных международных организаций; вплоть до последнего времени фактически не идут на прямые доверительные контакты по линии министерств иностранных дел. Вместо того, чтобы пойти, к примеру, на прямые контакты с Организацией Варшавского Договора, обсудить и скоординировать коллективные акции в поддержку народов Индокитая, вьетнамцы тайком обращаются с просьбой поддержать их. Конечно, в этом тоже есть свой резон: и поддержка обеспечена, и никаких обязательств с вьетнамской стороны, за исключением благодарности, выраженной тоже тайным порядком»,— сетовало посольство.

Советской дипломатии зачастую отводилась незавидная роль исполнителя просьб своих северовьетнамских коллег. В МИД ДРВ даже выработалась определенная формула обращения: «Просим координировать ваши действия с нашими».

Советские дипломаты отмечали, что северовьетнамское руководство стремилось поддерживать постоянные контакты с Китаем. Консультации с КНР, констатировало посольство, осуществляются регулярно и на высоком уровне, причем принимают нередко трудный для ДРВ и затяжной характер. Вьетнамцы в последнее время не могли во всех случаях рассчитывать на понимание китайского руководства. ДРВ заинтересована в сохранении материальной поддержки от Китая, в частности, в последнее время из-за обострения обстановки в Камбодже и Индокитае вьетнамско-китайские консультации расширились. В Политическом отчете Посольства СССР в ДРВ за 1970 г. отмечался такой факт, что к 53-й годовщине Октябрьской революции в Северном Вьетнаме был переиздан «Краткий курс истории ВКП(б)» — подготовленное под руководством Сталина апологетическое издание истории СССР. Китай продолжает оказывать мощное влияние на ДРВ, констатировали советские дипломаты. В ПТВ хорошо понимают, что Китай рядом, а Советский Союз далеко³³

Контактам с другими социалистическими странами, писали советские дипломаты, значения не придается, за исключением КНДР. «Замыкая свою международную деятельность в сфере удовлетворения национальных интересов Вьетнама, товарищи нередко ставят эти интересы выше коренных внешнеполитических интересов соцлагеря,— констатировало Посольство СССР в Ханое.— Они, например, хотели бы, чтобы Советский Союз обострял отношения с США в интересах Вьетнама, чтобы в мире возникали новые "вьетнамы и кубы" (выражение Фам Ван Донга). ...К сожалению, все более заметно, что вьетнамские товарищи исходят во многом из преувеличенного представления о роли Вьетнама в антиимпериалистической борьбе, из эгоистического часто толкования своего интернационального долга перед социалистическими странами, отождествляемого только с борьбой за решение национальных задач Вьетнама»³⁴.

У представителей советских военных, находившихся в Северном Вьетнаме, были свои проблемы. Они жаловались в Москву, что «в ходе официальных бесед с советскими представителями вьетнамские товарищи ведут себя неискренне, скрытно, стремясь всеми средствами сократить объем передаваемой информации, а иногда сознательно искажая ее». В ДРВ в 1970 г. находилось постоянно 250-300 военных специалистов, по преимуществу в войсках ПВО. Советские военные представители сообщали, что Вьетнамская народная армия, на словах высоко оценивая Деятельность наших специалистов, всячески стремилась ограничить сферу их деятельности только рамками технической помощи, «тем самым ревностно оберегала решение вопросов боевого использования военной техники и тактики боевых действий от влияния наших специалистов... Следует отметить, что, несмотря на некоторое расширение контакта в работе, достичь большего совершенствования форм военного сотрудничества, доверительности и откровенности со стороны друзей нам пока не удается. Их военная информация для нас носит, как правило, общий характер. По-прежнему уровень сотрудничества в области изучения трофейной техники и тактики противника оставляет желать лучшего. Советских специалистов стремились не допускать до современных образцов трофейной американской техники. Вьетнамская сторона продолжала проводить прежнюю линию — практически полного лишения нас возможности спокойно работать. ...Обращения к вьетнамской стороне на высоком уровне в прошлом также не дали никаких результатов»³⁵.

Однако подобные признания делались только для политического руководства СССР. На поверхности же политической жизни демонстрировалась «нерушимая дружба братских советского и вьетнамского народов». СССР поставлял во Вьетнам кроме вооружений муку, нефтепродукты, минеральные удобрения, снабжал большими кредитами³⁶ Во Вьетнам поставлялись целые комплекты промышленных предприятий. Экономическая помощь СССР Вьетнаму в 1970 г. составила примерно 316 млн. руб., т. е. 45% общей помощи социалистическим странам. В том числе по линии военного ведомства было предоставлено 120 млн. руб., Министерством внешней торговли — 152 млн., Государственным комитетом по экономическим связям — свыше 34 млн. руб. Примерно 60% всего объема оказанной-помощи направлялось в гражданские секторы экономики, остальное — в военные. До 40% помощи передавалось на безвозмездной основе.

28 августа 1970 г. при обсуждении плана оказания советской помощи Вьетнаму посол СССР напомнил премьер-министру ДРВ Фам Вам Донгу, что в стране скопилось оборудование для 90 промышленных предприятий, присланное из СССР, что оно лежит уже не один год. Фам Ван Донг в ответ на это попросил помощь советских специалистов³⁷ Заметим, что в ДРВ работало до 600 гражданских специалистов, это почти вдвое превосходило число военных специалистов. Северному Вьетнаму оказывали помощь и другие социалистические страны (см. табл. 3).

Таблица 3

Объем помощи Северному Вьетнаму из социалистических стран (без СССР) в 1970-1971 гг. (в млн. руб.)³⁸

Страна

1970 г.

1971 г.

Страна

1970 г.

1971 г.

КНР

235

360

Болгаоия

18

18.5

Польша

20

28

Румыния

8

8

ГДР

. 42

35

Северная Корея

10

10

Чехословакия

5

20

Монголия

2,5

1,5

Венгрия

30

30

Куба

1

1

Непростые отношения с Советским Союзом объяснялись, среди других причин, и противоречиями внутри высшего вьетнамского руководства. Некоторое представление о спорах в Партии трудящихся Вьетнама дает доклад секретаря ЦК ПТВ Хоанг Аня на XX Пленуме ЦК ПТВ, состоявшемся в конце декабря 1970 г.— начале января 1971 г.

В этом докладе содержалось откровенное признание: «За сорокалетнюю историю в нашей партии не было столь сильных разногласий». Предметов для острых споров у вьетнамских коммунистов было немало. Прежде всего причиной их было отношение к коллективизации, о чем шли дискуссии на XVI1-XIX пленумах Партии трудящихся Вьетнама.

Имелись и серьезные расхождения в определении стратегии продолжения войны. «Мы сурово осуждаем тех, кто намерен решать вьетнамскую проблему только военным путем,— заявлял Хоанг Ань,— кто хочет ввести в Южный Вьетнам двухмиллионную армию и воевать там непрерывно. ...Мы должны сочетать три вида борьбы: военную, политическую и дипломатическую. ...А чего хотят оппортунисты? Они хотят ввести иностранные войска (китайские.— Авт.) на нашу территорию и вместе с ними идти занимать Лаос и освобождать Южный Вьетнам».

В докладе содержалось признание тяжести войны для Северного Вьетнама. Новогоднее наступление и наступление в январе — феврале 1968 г. обошлись в 100 тыс. человек. По вьетнамским оценкам, за 10 лет вооруженной войны в Южном Вьетнаме вьетнамцы потеряли 410 тыс. человек, в том числе 230 тыс. убитыми и пропавшими без вести. В 1970 г.— 100 тыс. В 1970 г. в Южный Вьетнам, Лаос и Камбоджу переброшено 273 тыс. т оружия, боеприпасов и продовольствия. В Южном Вьетнаме в 1970 г. действовали 8 дивизий регулярных войск Северного Вьетнама (около 110 тыс. человек).

Секретарь ЦК ПТВ Хоанг Ань сформулировал отношение к двум важнейшим союзникам Вьетнама — СССР и Китаю. «Многие товарищи не понимают нашего курса и критикуют за нашу позицию во взаимоотношениях с Китаем, Советским Союзом и по другим вопросам,— обращался он к делегатам пленума.— В частности, мы не считаем, что нынешние руководители Советского Союза являются ревизионистами и угрожают единству международного коммунистического движения. Что касается Китая, то мы согласны с необходимостью проведения "великой пролетарской культурной революции", но не согласны с методами ее проведения. За это несогласие и критикуют нас некоторые товарищи».

Сторонники прокитайской ориентации (по тогдашней терминологии ЦК ПТВ — «оппортунисты») имели сильные позиции в Вооруженных силах Северного Вьетнама. «Я могу привести много примеров, показывающих, какой вред приносят нам оппортунисты,— говорил Хоанг Ань.— Так, многие из высших военных руководителей, входящих в оппортунистическую группировку, не выполняют указаний руководства, что отрицательно сказывается на ведении боевых действий. Например, после того как американо-сайгонские войска вторглись в Камбоджу, Политбюро приняло решение нанести удар в районе Тай Ниня с целью защитить войска, действующие в Камбодже. Однако военные руководители в этом районе придерживались иного мнения, и их действия, идущие вразрез с решениями Политбюро, создали для нас значительные трудности и снизили эффективность боевых действий наших войск. ...В настоящее время в оппортунистической группировке насчитывается 16 членов ЦК ПТВ. Они постоянно подвергают критике курс нашей партии, некоторые распространяют печатные издания... На XIX пленуме фракционная деятельность в партии достигла своей высшей точки».

Осложнения в ходе войны, расширение боевых действий США, Южного Вьетнама и Таиланда на Камбоджу и Лаос привели к тому, что интенсивным бомбардировкам стали подвергаться воинские подразделения Северного Вьетнама. В Камбодже в начале 1971 г. США применили бомбардировки силами Б-52, средствами флота и наземными войсками. В налетах на Лаос одновременно принимали участие в некоторые дни до 400 самолетов и сбрасывали до 100 т бомб. В страну были введены таиландские войска.

В этих условиях к началу 1971 г. северовьетнамское руководство все активнее начинает разыгрывать «карту военнопленных» как способ повлиять на общественное мнение, а через него — на администрацию США. С этого времени стала применяться сознательная «двойная бухгалтерия» — публично объявлялись одни сведения о попавших в плен американцах, а на деле, для себя, существовали другие подсчеты.

Так, в уже цитированном выше докладе Хоанг Аня на XX Пленуме ЦК ПТВ сообщалось, что в распоряжении Северного Вьетнама находилось 735 американских военнопленных, опубликовали же имена только 368 летчиков.

Летом 1971 г. на переговорах в Париже Ле Дык Тхо и Суан Тхюи с Киссинджером вьетнамская сторона потребовала:

Установления американской стороной срока вывода своих войск в 1971 г.

Прекращения поддержки Нгуена Ван Тхиеу.

Вывода войск США и освобождения военнопленных в один день и завершения этих процессов одновременно.

Запрещения дискриминации лиц, сотрудничавших с любой из сторон.

Уважения международных гарантий.

Несложно увидеть, что вьетнамская сторона превращала гарантию возвращения пленных американцев в основное средство давления на администрацию США.

Посол СССР во Вьетнаме А. С. Щербаков, узнавший об этом плане от вьетнамской стороны, высказал серьезные сомнения в его реалистичности: тактически понятно стремление увязать вопрос о сроках вывода войск с возвращением военнопленных, но американцы, полагал он, вряд ли согласятся на установление такого срока только в обмен на освобождение военнопленных.

Отсутствие у американской администрации достоверной информации о военнослужащих, попавших в плен, предопределило необходимость поиска этих сведений. Полагаем, что именно с этими целями советской стороне летом 1971 г. было сделано предложение через посредническую туристическую фирму ФРГ «Осттурист», от некоего Кноблоха. о перевозке группы пассажиров (до 5 тыс. человек) из Ханоя через Москву в Париж и в США. В Москве первоначально к этому предложению отнеслись как к чисто коммерческому, получили согласие Генерального штаба и Аэрофлота на перевозку пассажиров из Ханоя в Париж и Штаты, пока этим предложением не заинтересовались «компетентные органы». Они совершенно справедливо подсчитали, что в Ханое не могло быть 5 тыс. человек, которых следовало бы срочно перебросить на другой конец Земли, если это не пленные, которых собираются вернуть домой. И если Советы согласятся с заявленным числом или назовут другую цифру, то это скорее всего и будет число пленных американцев. Но СССР не располагал собственными сведениями на этот счет, вьетнамская же сторона последовательно отводила СССР от любых непосредственных контактов с пленными.

По сути, под прикрытием господина Кноблоха была предпринята попытка втянуть Москву в вопрос о возвращении американских военнопленных. Разобравшись в ситуации, советские власти благоразумно отклонили это предложение, тем паче что и выполнить-то его они не могли.

27-28 мая 1972 г. состоялись советско-американские консультации по Вьетнаму. Их провели министр иностранных дел СССР А. А. Громыко и государственный секретарь США Г. Киссинджер.

Информируя об итогах этих консультаций, Громыко сообщил политическому руководству страны, что высказывания Киссинджера о позиции США по Вьетнаму, а также его ответы на наши уточняющие вопросы в этой связи можно суммировать следующим образом:

Если подходить к делу с чисто практической точки зрения, то договориться сразу по комплексу всех проблем (военного и политического характера) вьетнамского урегулирования было бы весьма сложно. Поэтому надо вести рассмотрение и решение таких проблем как бы в двух плоскостях: те проблемы, по которым можно и нужно договориться в ближайшее время, и те, которые будет легко согласовать после реализации первых, когда создастся — особенно после полного вывода войск США — новая политическая обстановка или новая политическая реальность, в которой можно решить и наиболее трудные вопросы окончательного урегулирования во Вьетнаме.

США не считают себя привязанными к какому-то конкретному правительству в Южном Вьетнаме. В результате развития событий и определенной эволюции в этой стране к власти могут прийти новые политические силы. Может быть создано и коммунистическое правительство. США не будут тогда препятствовать этому. Но США не могут сейчас это делать своими руками.

Больше того, США, в случае договоренности по некоторым мерам военного порядка (о которых речь идет ниже), готовы выступить с заявлением или Декларацией об основных принципах, в которых они взяли бы на себя и в одностороннем порядке согласие с тем:

а) что Южный Вьетнам должен быть нейтральным;

б) США не будут вмешиваться в политические процессы, которые могут в будущем развиваться в этой стране;

в) США будут готовы ограничить свою экономическую и военную помощь Южному Вьетнаму, конкретно сообщив о ее размерах другой стороне. Разумеется, речь идет лишь о периоде, предшествующем тому, когда в результате эволюции в Южном Вьетнаме к власти придут силы, которые не пожелают вообще получения такой помощи.

США были бы также готовы заявить и совместно, в том числе по соглашению с другой стороной, о том, что Южный Вьетнам должен проводить политику нейтралитета; что объединение Вьетнама должно проходить на условиях, согласованных между собой самими вьетнамцами, то есть Севером и Югом, без иностранного вмешательства извне (это фактически один из известных «7 пунктов» вьетнамцев, добавил при этом Киссинджер).

Однако такому развитию событий, которое, как это видно, предусматривает согласие США и на политическое решение вьетнамской проблемы, должно предшествовать решение некоторых вопросов военного порядка, что создало бы благоприятную почву для последующего общего продвижения вперед.

Такими первоочередными военными вопросами, учитывающими взаимный интерес обеих сторон, являются:

а) прекращение огня;

б) освобождение американских военнопленных;

в) вывод американских войск из Южного Вьетнама.

Соглашение о прекращении огня не обязательно должно иметь формальный характер в виде какого-то подписанного документа. Оно может быть и де-факто, если США к тому же получат необходимые заверения от Советского Союза.

Предусматривается также, что освобождение американских военнопленных и полный вывод войск США пойдут более или менее параллельно, с тем чтобы оба эти процесса были закончены одновременно...

Громыко сообщал, что американцы гарантировали: «За месяц до выборов нынешние сайгонские президент и вице-президент уходят в отставку». Кроме этого была тщательно расписана процедура проведения предполагаемых выборов в Южном Вьетнаме.

По словам Громыко, Киссинджер утверждал, что Белый дом пришел к твердому убеждению в том, что правительство ДРВ умышленно не хочет какой-либо договоренности с США, с тем чтобы нарочно создать в американском общественном мнении впечатление полного тупика на переговорах в Париже и попытаться через общественное мнение США надавить на президента Никсона, заставить его уступить требованиям Ханоя, особенно в период выборов.

Этим объясняется, говорил Киссинджер, чисто пропагандистский подход, который имеют сейчас северовьетнамцы как на пленарных заседаниях в Париже, так и на конфиденциальных встречах. Северовьетнамцы, по словам Киссинджера, категорически отказываются обсуждать любые предложения американцев, даже компромиссного порядка, и настаивают на обсуждении только их «Семи пунктов». Этим же объясняется, по мнению Белого дома, и то, что Ханой, согласившись после бесед Киссинджера в Москве в апреле на возобновление публичных и негласных встреч с американцами в Париже, одновременно начал новое военное наступление в Южном Вьетнаме, что совместно с чисто пропагандистской линией, которую продолжали занимать северовьетнамцы, привело к очередному провалу этих встреч³⁹

Позволим себе высказать утверждение, что американские предложения, имевшие, несомненно, компромиссный характер, в определенной мере были поддержаны советской стороной. Свидетельством тому стал сенсационный визит президента Никсона в Москву в мае 1972 г., в разгар боевых действий в Индокитае.

Однако в позиции Северного Вьетнама наметились изменения, свидетельствовавшие, что руководство страны взяло курс на военную победу в войне.

Генерал-лейтенант Чан Ван Куанг, заместитель начальника Генштаба ВНА, на заседании Политбюро ЦК ПТВ 15 сентября 1972 г. доложил⁴⁰, что, согласно решениям Политбюро и Госсовета, прошли консультации с видными деятелями южновьетнамского режима. Среди них были генерал-лейтенант Нго Динь Дзу, командующий вторым корпусным районом Южного Вьетнама; Нгуен Кхань, ранее в течение трех лет занимавший пост премьер-министра после свержения Нго Динь Дьема; Зыонг Ван Минь; бывший император Бао Дай; генерал Нгуен Ван Ви, ранее занимавший пост министра обороны Южного Вьетнама.

Это были разные люди, среди них были антикоммунисты, однако всех их объединяли антиамериканские, националистические настроения. Политическое руководство ДРВ обещало части этих деятелей посты в коалиционном правительстве.

Шли также активные поиски потенциальных союзников на уровне властей провинций Южного Вьетнама, в армии Южного Вьетнама. Определяя политические взгляды офицерского корпуса — от капитана и выше — как реакционные, сформировавшиеся еще в то время, когда эти офицеры служили во французской армии, Чан Ван Куанг считал полезными контакты с рядом офицеров и генералов южновьетнамской армии.

Наряду с попытками расколоть правящий слой южновьетнамского общества руководство Северного Вьетнама продолжало реализацию плана «Ба Бе» — диверсионных акций с целью устранения активных деятелей южновьетнамского режима — от провинциального уровня и выше. С этой целью в Южном Вьетнаме действовало более 400 диверсантов. Генерал Куанг высоко оценивал их деятельность, утверждая, что план «Ба Бе» стал «поворотным пунктом в деле урегулирования положения на фронте».

Особое место в докладе генерала Куанга занял вопрос об американских военнопленных. «До настоящего времени количество американских военнопленных не публиковалось, мы сохраняли эту цифру в тайне. На сегодняшнем заседании Политбюро я доложу вам, товарищи, точное число американских военнопленных»,— заявил он. Общая численность американских военнопленных, захваченных во Вьетнаме, Лаосе, Камбодже, была определена им в 1 205 человек. Вьетнамский генерал дал подробную характеристику пленных.

Процитируем подробнее:

«671 человек был захвачен в Северном Вьетнаме и 143 — в Южном Вьетнаме. Это были летчики, советники на диверсионных судах, водолазы — всего во Вьетнаме — Северном и Южном — в плен попало 814 человек.

В Индокитае захватили 391 человека, в том числе в Южном Вьетнаме — 283, в Камбодже — 65, в Лаосе — 43 человека».

По данным генерала Куанга, были пленены в Северном Вьетнаме 624 летчика. Среди них было полковников — 7, подполковников — 85, майоров — 183. В плен попали три летчика, прошедшие подготовку к космическим полетам, 15 летчиков, имевших более'4 тыс. часов налета.

В числе других 47 пленных, захваченных в Северном Вьетнаме, было 36 советников диверсионных отрядов, отдельные диверсанты и разведчики, забрасываемые вертолетами для наблюдения за транспортными магистралями, моряки с поврежденных судов.

В Южном Вьетнаме из летного состава США захвачено 153 человека, большей частью вертолетчики, частично пилоты реактивной авиации.

«У нас сейчас насчитывается 11 тюрем, где содержатся американские военнопленные,— продолжал генерал Куанг.— Раньше было 4 крупных тюрьмы, но после попытки американцев освободить своих в Ха-Тэй мы увеличили число тюрем до 11. В каждой содержится примерно по 100 американских военнопленных. Полковники (16 человек — 7 ВВС, других — 9) содержатся в одной тюрьме, 104 подполковника также в одном лагере, 235 майоров — в двух лагерях».

Здесь же генерал Куанг отметил, что официально опубликованы сведения только о 368 военнопленных. Американцы-военнопленные по-прежнему рассматривались как средство оказания давления на США.

Подводя итоги, генерал сообщил Политбюро ПТВ, что в 1973 г. необходимо мобилизовать четверть миллиона человек, для того чтобы направить их на три фронта — 200 тыс. в Южный Вьетнам, 50 тыс.— в Лаос и Камбоджу.

По всей вероятности, сделки между Северным Вьетнамом и частью южновьетнамской политической и военной элиты способствовали тому, что эффективность боевых действий войск Северного Вьетнама повышалась. Примечательно, что 9 июня 1972 г. в районе Центрального плато был сбит вертолет, на борту которого находился руководитель американских советников во втором корпусном районе генерал Джон Вэнн. Напомним, что командовал войсками Южного Вьетнама во втором корпусном районе генерал-лейтенант Нго Динь Дзу, тот самый, с которым вели переговоры и консультации северовьетнамские власти. При аналогичных обстоятельствах погиб американский генерал Р. Толмэн (9 июля 1972 г.), а через неделю — командир 4-й авиационной дивизии Южного Вьетнама бригадный генерал Нгуен Хюи Ань⁴¹

27 января 1973 г. после длительных переговоров в Париже было подписано Соглашение о прекращении войны и восстановлении мира во Вьетнаме. В соответствии с его положениями с 26 февраля по 2 марта 1973 г. в Париже состоялась Международная конференция по Вьетнаму. В нем приняли участие делегации ДРВ, США, Республики Южный Вьетнам (Пье кенг), правительства Южного Вьетнама, а также СССР, Франции, КНР, Великобритании и четырех государств, представленных в Международной комиссии по контролю и наблюдению во Вьетнаме,— Венгрии, Польши, Канады и Индонезии⁴².

Однако следует заметить, что с начала 70-х гг. интерес и прямая вовлеченность СССР во вьетнамский конфликт ощутимо снизились. При сохранении антиамериканской риторики руководство СССР проявило явную заинтересованность в некотором снижении уровня военного противостояния. В 1973 г. начало свою работу, а в 1975 г. завершило Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе, 10 апреля была заключена международная Конвенция о запрещении разработки, производства и накопления бактериологического оружия. СССР и США заключили Договор об ограничении систем противоракетной обороны, Соглашение о предотвращении ядерной войны, Временное соглашение о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений, а также Договор об ограничении подземных испытаний ядерного оружия⁴³

30 апреля 1975 г. северовьетнамские войска заняли Сайгон. Северный и Южный Вьетнам объединились под властью коммунистов.

Поражение Соединенных Штатов в Индокитае имело ряд политических следствий. В соседних с Вьетнамом странах — Лаосе и Камбодже — значительно возросло влияние Вьетнама.

«Социалистическое содружество» расширилось. Позиции США в Юго-Восточной Азии существенно ослабли. Военно-Морской Флот СССР получил право использовать вьетнамские порты и базы флота в Камрани и Дананге. После ухудшения отношений двух «заклятых друзей» — Вьетнама и Китая, нападения Китая на северные провинции Вьетнама и успешного отражения этого нападения возросла роль Вьетнама как стратегического союзника СССР против Китая. Конечно, дружбу с Вьетнамом следовало оплачивать. СССР и социалистические страны поставляли во Вьетнам более 80% нефтепродуктов, металла, удобрений, нарастали и финансовые вливания СССР в экономику Вьетнама⁴⁴

Получалось, что Советский Союз, вмешавшись в конфликт и поддержав ту сторону, которая заявляла о своей приверженности социализму, затратив определенные ресурсы, но ограничив свое военное присутствие действительно «ограниченным контингентом», по преимуществу военно-техническими специалистами численностью от 300 до 500 человек, смог добиться серьезных политико- идеологических и военно-стратегических выгод.

Возникал соблазн повторения.

Другой урок Вьетнама — невозможность посредством современной техники победить воюющий народ — в расчет не шел.

В 70-х гг. Советский Союз активизировал деятельность по расширению границ своего влияния. Партийно-идеологическая политика в этот период все более отождествлялась с внешней политикой вообще, и деятельность Международного отдела ЦК КПСС и КГБ все чаще подменяла и дублировала работу Министерства иностранных дел. Бесчисленное количество документов свидетельствует о том, что государственные средства СССР шли на оплату деятельности коммунистических партий по всему миру — от компартий США и Франции до «партий социалистической ориентации Черной Африки». Учрежденным коммунистическими партиями фирмам по дешевке продавали нефть, лес, другие товары, пользовавшиеся спросом в мире и перепродававшиеся дальше уже по мировым ценам, чтобы косвенно финансировать все те же компартии. На полиграфических предприятиях, контролировавшихся коммунистами и «друзьями Советского

Союза» в США, Англии, Ираке, Испании, Бангладеш, Парагвае, Ирландии, на Кипре, распределялись крайне выгодные заказы по изданию трудов руководителей КПСС и Советского правительства. СССР закупал коммунистическую прессу всего мира, чтобы поддерживать издателей.

Наряду с этими сравнительно безобидными видами деятельности ЦК КПСС организовывал «спецподготовку» шифровальщиков и радистов для компартий, готовил сотрудников служб безопасности для компартий Аргентины, Египта, Ирака, Ливана, Парагвая, Судана, Турции, Чили, Эквадора, Ирландии, Кипра, вел военную подготовку коммунистов из ряда стран мира.

Союз ЦК КПСС и КГБ подталкивал политическое руководство к прямому сотрудничеству с террористическими организациями, которые заверяли в своей просоветской и марксистской ориентации.

«Комитет государственной безопасности,— писал председатель КГБ Андропов Брежневу,— поддерживает деловой конспиративный контакт с членом Политбюро Народного фронта освобождения Палестины (НФОП), руководителем отдела внешних операций НФОП Вадиа Хаддадом.

...Вадиа Хаддад в доверительной беседе изложил перспективную программу диверсионно-террористической деятельности НФОП, которая в основном сводится к следующему.

Основной целью специальных акций НФОП является повышение эффективности борьбы Палестинского движения сопротивления против Израиля, сионизма и американского империализма. Исходя из этого, главными направлениями диверсионно-террористической деятельности организации являются:

продолжение особыми средствами «нефтяной войны» арабских стран против империалистических сил, поддерживающих Израиль;

осуществление акций против американского и израильского персонала в третьих странах с целью получения достоверной информации о планах и намерениях США и Израиля;

проведение диверсионно-террористической деятельности на территории Израиля;

организация диверсионных акций против Алмазного треста, основные капиталы которого принадлежат израильским, английским, бельгийским и западногерманским компаниям.

В соответствии с этим в настоящее время НФОП ведет подготовку ряда специальных операций, в том числе нанесения ударов по крупным нефтехранилищам в различных районах мира (Саудовская Аравия, Персидский залив, Гонконг и др.), уничтожения танкеров и супертанкеров, акций против американских и израильских представителей в Иране, Греции, Эфиопии, Кении, напета на здание Алмазного центра в Тель-Авиве и др.

В. Хаддад обратился к нам с просьбой оказать помощь его организации в получении некоторых видов специальных технических средств, необходимых для проведения отдельных диверсионных операций.

Сотрудничая с нами и обращаясь за помощью, В. Хаддад четко представляет себе наше отрицательное отношение в принципе к террору и не ставит перед нами вопросов, связанных с этим направлением деятельности НФОП.

Характер отношений с В. Хаддадом позволяет нам в определенной степени контролировать деятельность отдела внешних операций НФОП, оказывать на нее выгодное Советскому Союзу влияние, а также осуществлять в наших интересах силами его организации активные мероприятия при соблюдении необходимой конспирации.

С учетом изложенного полагали бы целесообразным на очередной встрече в целом положительно отнестись к просьбе Вадиа Хаддада об оказании Народному фронту освобождения Палестины помощи в специальных средствах. Что касается конкретных вопросов предоставления помощи, то имеется в виду, что они будут решаться в каждом случае отдельно с учетом интересов Советского Союза и предупреждения возможности нанесения ущерба безопасности нашей страны.

Просим согласия. Андропов»

На документе имеется пометка от руки: «О согласии сообщено КГБ СССР. 26 апреля 1974 г.».

При реализации задачи расширения советского влияния в мире советские лидеры не отличались брезгливостью.

Афганистан

Самым трагическим решением правления Брежнева стало втягивание СССР в афганский конфликт, превратившийся в полномасштабную, хотя и необъявленную войну СССР в Афганистане. Обстоятельства начала этой войны тщательно скрывались в период «перестройки и гласности». Была война, гибли люди, но кто принял решение о вводе войск, ставшее первым шагом этой войны? Победные реляции об «оказании интернациональной помощи братскому народу Афганистана», о действиях «ограниченного контингента советских войск по отражению бандитских формирований» сменились стыдливым неведением высших руководителей СССР и ссылками на то, что решения принимали уже тогда покойные Брежнев, Громыко, Устинов, а их наследники в Политбюро ничего не знали и не ведали. Попытки Съезда народных депутатов СССР получить от Горбачева и от министра иностранных дел Шеварднадзе внятный ответ об обстоятельствах начала войны вновь сводились к обвинению ими отдельных лиц, а не порядков. Закрадывалась мысль о том, что документы, которыми начиналась война, просто уничтожены... Обстоятельства укрывания правды об афганской войне были поразительно похожи на то, как скрывалась правда о Катыни.

...В 1992 г., когда появилась возможность начать анализ архивов бывшего Политбюро ЦК КПСС, Д. А. Волкогонову и Р. Г Пихое пришлось заняться разысканием документов об обстоятельствах ввода советских войск в Афганистан. Розыск оказался сложным. «Первой ласточкой» на этом пути стала находка «Рабочей записи заседания Политбюро» от 10 марта 1983 г., где обсуждался вопрос «О положении в Афганистане и дополнительных мерах по его улучшению». На этом заседании Генеральный секретарь ЦК КПСС Ю. В. Андропов говорил, обращаясь к членам Политбюро: «Вы помните, как трудно и осмотрительно решали мы вопрос о вводе войск в Афганистан. JI. И. Брежнев настоял на поименном голосовании членов Политбюро. Вопрос был рассмотрен на Пленуме ЦК»⁴⁵.

Эта информация задала направление поиска. Однако просмотр «Рабочих записей заседаний Политбюро» за 1979 г., давший большое число сведений о советско-афганских отношениях, не позволил ответить на вопрос: когда было принято решение о начале вторжения? И только в одном из запечатанных конвертов, хранившихся в том же архиве Политбюро, были обнаружены несколько документов, написанных от руки. На этих бумагах стояли делопроизводственные номера, свидетельствовавшие о том, что этим листкам был присвоен статус решений Политбюро. Первый, текст написанный разборчивым почерком старого человека, назывался «К положению в А» и датировался 12 декабря 1979 г. На рукописи стоит делопроизводственный номер, свидетельствующий, что текст «К положению в А» оформлен как решение Политбюро № П 176/125.

В документе сообщалось:

«1. Одобрить соображения и мероприятия, изложенные тт.Андроповым Ю. В., Устиновым Д. Ф., Громыко А. А.

Разрешить им в ходе осуществления этих мероприятий вносить коррективы непринципиального характера.

Вопросы, требующие решения ЦК, своевременно вносить в Политбюро.

Осуществление всех этих мероприятий возложить на тт. Андропова Ю. В., Устинова Д. Ф., Громыко А. А.

2. Поручить тт. Андропову Ю. В., Устинову Д. Ф., Громыко А. А. инборми- ровать Политбюро ЦК о ходе выполнения намеченных мероприятий.

Секретарь ЦК Л. И. Брежнев»⁴⁶

В том же конверте находилась справка, написанная К. У. Черненко. В ней сообщалось:

«К № П 176/125-оп от 12/XII-79 г.

декабря 1979 г. (на даче присутствовали тт. Брежнев Л. И., Устинов Д. Ф., Громыко А. А., Черненко К. У.) о ходе выполнения постановления ЦК КПСС № П 176/125 от 12/XII—79 г. доложили тт.Устинов, Громыко, Андропов (заметим: не указанный среди присутствовавших.— Авт.).

Тов. Брежнев Л. И. высказал ряд пожеланий, одобрив при этом план действий, намеченных товарищами на ближайшее время.

Признано целесообразным, что в таком же составе и направлении доложенного плана действовать Комиссии Политбюро ЦК, тщательно продумывая каждый шаг своих действий...

№ 13-оп К. Черненко. 27/XII-79»⁴⁷

Именно это-постановление №П 176/125 от 12 декабря о начале непосредственного вмешательства в афганский конфликт, стыдливо замаскированное названием «К положению в А», стало спусковым механизмом «советского Вьетнама».

декабря 1979 г. советские спецподразделения захватили дворец Амина в Кабуле и поставили во главе Афганистана Б. Кармаля, 25-28 декабря советские войска вошли в Афганистан. Началась война.

Андропов был прав и в другом. Решение Политбюро (естественно, известное и согласованное с членами Политбюро) о начале вторжения было подкреплено постановлением Пленума ЦК КПСС, состоявшегося 23 июня 1980 г.

Позволим себе процитировать стенограмму пленума, касающуюся советского вмешательства в Афганистан⁴⁸:

«Брежнев. ...Пример тому — Афганистан. Правящие круги США, а также Китай не останавливались ни перед чем, в том числе и перед вооруженной агрессией, чтобы помешать афганцам строить новую жизнь в соответствии с идеалами освободительной революции апреля 1978 г. А когда мы помогли нашему соседу Афганистану, по просьбе его правительства, дать отпор агрессии... то Вашингтон и Пекин подняли неслыханный шум. ...А все дело в том, что рухнули планы втянуть Афганистан в орбиту империалистической политики и создать угрозу нашей стране с юга...

Громыко. ...Есть ли возможность найти политическое решение проблем, возникших вокруг Афганистана? Да, есть. ...Прежде всего необходимо прекратить внешние вооруженные вторжения против Афганистана... Ключевое значение здесь должны иметь соглашения с Афганистаном и Ираном. ...Товарищи, за наши действия в Афганистане, за то, что мы выполнили свой долг интернациональной солидарности в отношении революционного Афганистана, за то, что агрессор уже получил основательно по рукам, Советский Союз никому не собирается приносить извинения...

Шеварднадзе. ...В сегодняшнем мире нет более авторитетного, более последовательного государственного деятеля, чем Леонид Ильич Брежнев, которого глубоко уважают, которому верят. ...Будучи очевидцем титанической деятельности Леонида Ильича Брежнева, читая записи его бесед, фундаментальные труды, выступления по внешним и внутренним проблемам, испытываешь искреннюю радость и гордость от сознания того, что во главе партии и государства стоит человек, в котором органично сочетаются широчайшая эрудиция, ленинская принципиальность, пролетарская стойкость, революционная смелость, высокий гуманизм, редкая дипломатическая гибкость...

...И смелый, единственно верный, единственно мудрый шаг, предпринятый в отношении Афганистана, с удовлетворением был воспринят каждым советским человеком».

В постановлении пленума «О международном положении и внешней политике Советского Союза» было записано: «...Пленум ЦК полностью одобряет принятые меры по оказанию всесторонней помощи Афганистану в деле отражения вооруженных нападений и вмешательства извне, цель которых — задушить афганскую революцию и создать проимпериалистический плацдарм военной агрессии на южных границах СССР».

Так что прав был Генеральный секретарь ЦК КПСС Ю. В. Андропов, когда говорил, что планы вторжения СССР в Афганистан обсуждались на Политбюро, как и в том, что это вторжение было поддержано Пленумом ЦК КПСС.

А теперь о тех обстоятельствах, которые предшествовали принятию этих решений. Афганистан был традиционно дружественным СССР государством. Советская Россия стала первой страной, которая в 1919 г. признала независимость Афганистана и установила с ним дипломатические отношения. Несчастья в Афганистане начались с 1973 г., когда в результате переворота в стране была свергнута монархия, а двоюродный брат короля Мухаммед Дауд стал премьер- министром Афганистана. В конфликты оказалась вовлеченной афганская армия, среди офицеров которой были сторонники Народно-демократической партии Афганистана (далее ■— НДПА). Партия, объявлявшая о своей марксистской ориентации, организовала переворот и 27 апреля 1978 г. захватила власть в Кабуле. Правительство Афганистана возглавил Н.-М. Тараки, он же Генеральный секретарь ЦК НДПА. Его заместителем в правительстве стал Б. Кармаль.

Приход к власти в Афганистане политической силы, заявлявшей о своей приверженности марксизму и социализму, был воспринят в Москве как возможность «дальнейшего укрепления и расширения социалистического содружества». Г. М. Корниенко, опытнейший советский дипломат, в ту пору первый заместитель министра иностранных дел СССР, пишет в своих мемуарах: «...наши партийные идеологи и международники в лице прежде всего М. А. Суслова и Б. Н. Пономарева сразу же стали рассматривать Афганистан как социалистическую — в близкой перспективе — страну. ...Подобным людям Афганистан виделся "второй Монголией", перепрыгивающей из феодализма в социализм»⁴⁹

За год правления правительства Тараки внутренняя обстановка в стране дестабилизировалась. Правящая группировка проводила террор, борясь не только с «контрреволюционерами», причем это понятие трактовалось весьма широко, но и с коммунистами-«диссидентами» — партийной группировкой «Парчам». Все это вносило дополнительные факторы в дестабилизацию обстановки в стране. Сложный этнический состав населения, противоречия между пуштунами, таджиками, узбеками, туркменами, хазарейцами переплетались с борьбой за власть и влияние, с неуклюжими попытками проведения реформ, с соперничеством в самой НДПА между ее двумя фракциями — «Хальк» и «Парчам». Происходило стремительное сужение той социальной базы, на которую опирался режим Тараки.

Первым грозным признаком междоусобицы в Афганистане стало начавшееся 15 марта 1979 г. восстание 17-й дивизии в провинции Герат.

17 марта 1979 г. в Москву министру иностранных дел А. А. Громыко звонил министр иностранных дел Афганистана X. Амин. Он заверял, что положение в стране остается стабильным⁵⁰ Но уже на следующий день, 18 марта 1979 г., положение резко ухудшилось. В этот день в Москву Председателю Совета Министров СССР и члену Политбюро ЦК КПСС А. Н. Косыгину позвонил Н.-М. Тараки. Начав с жалоб на обстановку в стране, он сообщил, что «в течение последних месяцев с иранской стороны было заброшено около четырех тысяч военнослужащих в гражданской одежде, которые проникли в город Герат и в воинские части. Сейчас вся 17-я пехотная дивизия находится в их руках, включая артиллерийский полк и зенитный дивизион, который ведет огонь по нашим самолетам». По его данным, на сторону мятежников перешло до 5 тыс. человек, верными правительству Тараки осталось около 500 человек во главе с командиром дивизии.

Попытки Косыгина выяснить, можно ли в Герате опереться на помощь местного населения, вызвали неутешительные комментарии Тараки. Он утверждал, что «активной поддержки со стороны населения нет. Оно почти целиком находится под влиянием шиитских лозунгов». Рассчитывать на поддержку рабочих тоже не приходилось: из 200-250 тыс. жителей Герата рабочих было 1-2 тыс. Тараки утверждал, что Герат в течение ближайших дней должен пасть и восставшие двинутся на Кабул — столицу Афганистана. Тараки просил срочно выслать советские войска для подавления восстания, настаивал на применении Сухопутных и Военно-Воздушных Сил СССР против афганских мятежников.

Требования афганского руководства о вмешательстве СССР во внутриафган- ский конфликт пошли сплошным потоком. Афганские власти настаивали на посылке боевых вертолетов с советскими экипажами, предлагали переодеть в афганскую форму советских танкистов — узбеков и таджиков — для участия в боевых действиях на стороне правительства, ввести в Афганистан советские десантные дивизии. Эти просьбы-требования поступали по несколько раз в месяц.

Первоначальная реакция советского руководства была более чем сдержанной. 12 апреля 1979 г. на заседании Политбюро отмечалось, что «наше решение отказаться от удовлетворения просьбы руководства ДРА о переброске в Герат советских воинских частей было совершенно правильным. Этой линии следует придерживаться и в случае новых антиправительственных выступлений в Афганистане, исключать возможность которых не приходится»⁵¹ 21 апреля 1979 г. Политбюро приняло решение «О нецелесообразности участия советских экипажей боевых вертолетов в подавлении контрреволюционных выступлений в Демократической Республике Афганистан». Просьба Амина направить 15-20 боевых вертолетов с советскими экипажами была расценена как нецелесообразная, «так как подобные акции будут использованы врагами афганской революции и внешними враждебными силами для фальсификации». Подобные отказы следовали с той же регулярностью, с какой поступали просьбы. Еще 27 октября 1979 г. на встрече с X. Амином советская сторона отказалась послать непосредственно в Афганистан армейский госпиталь, предлагая лечить в необходимых случаях афганских военнослужащих непосредственно в СССР⁵².

Вместе с тем СССР оказывал режиму Тараки, а позже — Амину, свергнувшему Тараки, материальную и военную помощь. 24 мая Афганистану было предоставлено 1 500 автомобилей, большое число военной техники. Принято решение предоставить Афганистану в 1979-1981 гг. безвозмездно специмущество на 53 млн. руб., в том числе 140 орудий и минометов, 90 бронетранспортеров, большое число единиц стрелкового оружия, около 1 000 гранатометов, другое вооружение, но не посылать боевые экипажи.

Положение изменилось осенью 1979 г. Вопрос о причинах, вынудивших СССР непосредственно ввязаться в вооруженный конфликт, до сих пор остается до конца не ясным. По всей вероятности, одновременно действовало несколько факторов. То, что СССР стоит за так называемой апрельской революцией и новой афганской властью, секретом не было. Поэтому поражение политических союзников СССР в Афганистане ставило под сомнение способность СССР проводить свою политику в регионе. СССР пытался дистанцироваться от правительства Тараки, уходил от непосредственного военного участия в конфликте, но политическая ответственность Советского Союза за судьбу «его» афганского правительства, естественно, сохранялась. Соблазнительно было уступить некоторым просьбам правительства Афганистана и ввести действительно «ограниченный контингент», который был бы способен влиять на ход политической борьбы в стране. При этом все явственнее проявлялось соперничество СССР и США. Соединенные Штаты вступили в конфликт с Ираном — осенью 1979 г. они ввели свои корабли в Персидский залив. «Если США позволяют себе такое за десятки тысяч километров от своей территории... то почему мы должны бояться защитить свои позиции в соседнем нам Афганистане? — так примерно рассуждал Устинов»,— пишет Г. М. Корниенко, участвовавший в обсуждении афганской проблемы в составе политического руководства страны⁵³

Переворот, совершенный X. Амином в середине сентября 1979 г., через несколько дней после возвращения из Москвы Н. Тараки, полагаем, заставил Москву задуматься о целесообразности иметь в Кабуле специальное подразделение, которое бы смогло непосредственно вмешиваться в кабульские интриги. Тараки был убит в результате внутренней кровавой борьбы в руководстве НДПА между двумя ее крыльями — «Хальк» и «Парчам». В СССР существовало подозрение, что Амин, всячески демонстрировавший свою верность Советскому Союзу, забрасывавший Москву просьбами о военной помощи, намерен восстановить связи с США и несколько ослабить зависимость Афганистана от СССР⁵⁴ О повышении интереса США к положению в Афганистане после свержения Тараки свидетельствовали многочисленные встречи посла США в Кабуле с X. Амином⁵⁵ Амину в Москве не доверяли, кроме того, считали, что репрессии, обрушенные Амином против ряда партийных деятелей НДПА, мусульманского духовенства, провоцируют рост недовольства в стране, разжигают внутриафганский конфликт и, следовательно, ухудшают позиции Советского Союза там.

Казалось бы, на руках у Москвы были все карты для успешного вмешательства в афганские дела — традиционно добрососедские отношения с этой страной, насчитывавшие много десятилетий, всячески демонстрировавшаяся приверженность кабульских властей союзу с СССР, наличие в стране многочисленных советских советников, общая граница, которая позволяла организовать эффективную поддержку политическим союзникам Москвы. Казалось, не хватало малого — мудрого наставничества из Москвы там, на месте, да ограниченного контингента (на этот раз — без кавычек) советских войск, способного помочь правительству,— и на карте мира появится новое социалистическое государство. Уже цитировавшийся выше Г. М. Корниенко приводит в своих мемуарах любопытный обмен мнениями, состоявшийся в ЦК КПСС. На его предложение о развитии Афганистана как нейтрального государства последовали резкие возражения со стороны заведующего Международным отделом ЦК КПСС Б. Н. Пономарева и его заместителя Р. А. Ульяновского, которые видели будущий Афганистан как «вторую Монголию» — социалистическое государство. На вопрос Корниенко: «Неужели можно всерьез считать Афганистан созревшим дня социализма?» — Ульяновский ответил: «Сейчас в мире нет такой страны, которая не созрела бы для социализма»⁵⁶. (Заметим, кстати, что именно Ульяновский стал тем чиновником в ЦК КПСС, который осуществлял непосредственный, повседневный контроль за политическим положением в Афганистане.)

Для изменения ситуации в Афганистане в выгодную, как надеялись в Москве, сторону существовал «запасной руководитель» — находившийся по существу в ссылке в Чехословакии Б. Кармаль. Еще год назад, в 1978 г., из Чехословакии поступали жалобы на Б. Кармаля, что он уж слишком политически активен — группирует вокруг себя противников Тараки и Амина. Сейчас, в новых условиях, Б. Кармаль должен был заменить X. Амина.

Переворот в Кабуле и свержение Амина произошли силами советского спецподразделения, вызванного в Кабул по просьбам самого Амина для охраны его дворца. Амин настойчиво просил направить мотострелковый батальон для охраны его резиденции. Было принято решение Политбюро о командировании в Афганистан специального отряда ГРУ Генштаба численностью 500 человек. Посылка спецотряда в Афганистан была согласована КГБ и Минобороны с Политбюро ЦК 6 декабря 1979 г.

Спецотряды «Гром» и «Зенит» штурмом взяли дворец Амина. Амин был убит.

Сразу же после того,.как во главе правительства стал Б. Кармаль, ЦК КПСС попытался повлиять на ситуацию в НДПА, сделать ее политику более приемлемой для населения Афганистана. В специальной записке «О некоторых сторонах дальнейшей работы в НДПА после событий 27 декабря 1979 г.»⁵⁷ ЦК КПСС призывал к прекращению внутрипартийной борьбы между «халькистами» и «парча- мистами», отказу от продолжения репрессий, характерных для деятельности Та- раки и Амина и направленных против духовенства, офицеров, к использованию политических методов для подавления волнений и восстаний. ЦК КПСС рекомендовал привлечь на сторону Б. Кармаля духовенство, мелкую и среднюю буржуазию.

Новое правительство провело всеобщую амнистию политических заключенных, заявило о намерении уважать ислам.

Все эти предложения были достаточно разумными, но разумность эта была умозрительной, теоретически оправданной, но практически малоприменимой.

Бесспорен был другой факт: ненавидимого широкими слоями населения Амина свергли его советские хозяева, заменив на другого слугу — Б. Кармаля.

Советский Союз своим непосредственным вмешательством принял на себя всю полноту ответственности за обстановку в Афганистане. А обстановка эта была сложнейшей. Проведение земельной реформы в стране, начатое после «апрельской революции», натолкнулось на трудные проблемы. С одной стороны, только 5% сельского населения владели половиной всех обрабатываемых земель⁵⁸, но попытки отнять излишки земли без компенсаций вызвали понятное противодействие. К тому же среди тех, у кого попытались отнять землю, оказались офицеры и мусульманское духовенство, мечети, медресе. Земельная проблема была связана с другой, еще более сложной проблемой Афганистана — с запутанными межэтническими отношениями, с претензиями одних народностей на земли других, со спорами между пуштунами и хазарейцами, чараймаками, нуристанцами. -Прежнее руководство Афганистана обвинялось в «мелкобуржуазно-левацкой поспешности», в «перескакивании через этапы», но ясности в проведении в будущем земельной реформы не добавлялось.

В апреле 1980 г. советское посольство в Кабуле информировало Москву, что «проводившаяся афганским руководством ошибочная, а часто и провокационная практика з отношении духовенства и верующих, племен и национальной буржуазии облегчала контрреволюции широкую вербовку недовольных... в вооруженные бандформирования. Под контролем последних оказалось около 40% территории страны, важные транспортные артерии, связывающие провинции с Кабулом. ...В армии и в милиции, которые в результате репрессий лишились значительной части зрелых офицерских кадров... резко упали морально-политический дух и боеспособность. Большой размах приобрело дезертирство, на сторону мятежников переходили целые подразделения вплоть до батальонов и полков».

Посольство отмечало стремление нового руководства преодолеть наиболее одиозные недостатки прежней политики, попытки улучшить отношения с пуштунскими племенами, находившимися в состоянии войны с правительствами Тараки и Амина. Новое правительство Кармаля заключило ряд соглашений с этими племенами, обязалось выплачивать денежное содержание шейхам, муллам и воинам, а племена, в свою очередь, обязывались охранять переходы между Афганистаном и Пакистаном⁵⁹, хотя, как отмечалось в документе, эти племена, сохраняя лояльность к правительству, не торопились нести охрану границы.

Вместе с тем продолжалась, принимая зачастую острые формы, борьба внутри НДПА между ее фракциями «Хальк» и «Парчам». Фракция «Хальк», связанная прежде с X. Амином, имела своих приверженцев в армии (85-90% офицеров армии входили в «Хальк»), в милиции, в органах госбезопасности. «Парчам», за которой стоял Б. Кармаль, имела большинство в партийном и государственном аппарате⁶⁰.

Боевые действия велись с переменным успехом. Правительственным войскам удалось нанести ряд поражений моджахедам в провинциях Кунар, Лагман, Нан- гархар, однако активность вооруженной оппозиции не ослабевала.

В экономике Афганистана нарастали трудности. Сокращение объемов производства шло прежде всего за счет частного сектора, который уменьшился более чем на четверть — на 26%, росли цены⁶¹. Советский Союз оказывался основным донором экономики Афганистана.

Довольно скоро стало ясно, что события в Афганистане развиваются по своей логике, не только не подвластной советским советникам и афганскому правительству, но и зачастую даже не понятной людям другой культуры и традиций. События в Афганистане и роль там СССР все больше напоминали Южный Вьетнам и положение там американцев.

Реформы и инвестиции не создавали политических союзников, боевые действия не меняли положения, так как сразу после ухода правительственных войск и их иностранных союзников все возвращалось на прежние позиции, если не учитывать того, что каждая военная операция умножала количество новых врагов власти из числа пострадавших мирных жителей.

Осенью 1981 г. политический обозреватель «Правды» И. Щедров, прославившийся тем, что был свидетелем и участником практически всех «малых войн», в которых участвовал Советский Союз, а в Афганистане ставший советником газеты «Хакикате инкелабе саур» («Правда апрельской революции»), направил в ЦК КПСС обстоятельную записку о положении в Афганистане⁶². Записка эта, при традиционном оптимизме, содержала ряд тревожных сообщений. Щедров сообщал, что, по данным советских партийных советников, афганское правительство контролирует менее 15% кишлаков, правительственная армия, в 3 раза превышая по численности своих противников, не смогла очистить полностью ни одну провинцию, «парчамисты» и «халькисты» продолжают борьбу между собой, причем представители «Парчам» заняли 27 из 29 губернаторских постов в стране. По мнению Щедрова, правительство ничего не делает для разрешения межэтнических противоречий. Пуштуны, по его сведениям составлявшие около 45% населения, претендуют на руководство в стране, но игнорируются интересы других этнических групп — многочисленных таджиков, составлявших до 35%, узбеков, хазарейцев, киргизов, нуристанцев, белуджей. Из-за этого в провинциях с преобладающим непуштунским населением возникли провозгласившие независимость от центра «хазарейская республика», таджикские и узбекские полугосударственные образования.

«Тактика "погони за бандами" и "разгрома бандитских гнезд" на их же территории,— писал Щедров,»— встречает нарастающую критику и со стороны местного населения: в ходе этих операций нередко разрушаются жилища, посевы, гибнет гражданское население, а в результате все остается по-прежнему: бандиты возвращаются и вновь контролируют эти районы»⁶³

Советским войскам пришлось столкнуться в Афганистане с большими трудностями. Боевые действия велись в горной местности, что влияло на все: на тактику войск, особенности вооружения, радиосвязь, питание. Армии пришлось воевать с вооруженным населением, применявшим тактику партизанской борьбы. Солдаты и офицеры болели — гепатит (болезнь Боткина) стал обычным. Среди солдат распространились наркотики. Призывники из республик Средней Азии — таджики, узбеки, туркмены, киргизы, по словам командующего 40-й армией, действовавшей в Афганистане, генерала Б. В. Громова, отказывались выполнять приказы⁶⁴ Их заменяли на призывников из России. Традиционная подготовка войск, готовившихся в течение многих лет к войне против войск НАТО, была неприменима к боевым действиям в Афганистане. Неясна была и цель пребывания советских войск. Основные боевые действия должна была вести афганская армия, советские войска использовались для охраны крупных центров, транспортных магистралей. Но на практике этим войскам приходилось вести непосредственные боевые действия.

Кошмар отправки в Афганистан после призыва в армию сыновей навис над многими семьями. Воевать отправляли мальчишек, детей родителей из послевоенного поколения, знавших войну только по рассказам, книгам и кинофильмам. Министерство обороны добилось призыва в армию студентов, прежде имевших право на отсрочку от воинской службы. В страну пошли «похоронки», на улицах появились молодые инвалиды. Уже в 1982 г. советское руководство стало предпринимать энергичные действия по прекращению войны. 18-19 июля состоялись переговоры министра иностранных дел СССР А. А. Громыко с государственным секретарем США А. Хейгом по Афганистану. Громыко изложил позицию, согласно которой Афганистан должен быть независимым, неприсоединившимся государством. СССР гарантировал вывод оттуда своих войск, если будут международные гарантии невмешательства в афганские дела Пакистана и Ирана.

Хейг заявил, что американская сторона — за нормализацию положения вокруг Афганистана. По его словам, США хотели бы, «чтобы в Кабуле было независимое и неприсоединившееся правительство». Советская и американская стороны договорились о проведении консультаций по Афганистану и о создании постоянной группы экспертов⁶⁵

Ситуация опять напоминала недавние события во Вьетнаме. СССР и США были готовы проводить согласованную политику. Но логика гражданской воины мешала договориться вьетнамцам с вьетнамцами, афганцам с афганцами. К этому добавлялось осознание политических последствий для патрона в случае поражения его клиента. Целями советской политики были: вывод своих войск, сохранение режима, пришедшего к власти при помощи СССР, создание известной политической стабильности в стране. Но эти три задачи одновременно решить не удавалось.

Война продолжалась. Советская дипломатия пыталась непосредственно участвовать во внутриафганском урегулировании: дипломаты посещали многие провинции страны, встречались с представителями племен, пытаясь способствовать урегулированию. Это была тяжелая и опасная работа, стоившая жизни Станиславу Петровичу Гаврилову, ведшему консультации о прекращении войны. Он погиб при не выясненных до сих пор обстоятельствах в 1983 г.

Безнадежная, тяжкая, бессмысленная, последовательно замалчиваемая в официальных советских средствах массовой информации война в Афганистане тянулась для СССР до февраля 1989 г. Она унесла жизни 14 453 человек, более 100 тыс. вернулись из Афганистана больными гепатитом, через Афганистан прошло 620 тыс. военнослужащих. Советские войска вышли из Афганистана организованно. Поддерживаемый ими режим просуществовал еще три года, чтобы, рухнув, открыть новый, еще более страшный этап гражданской войны в Афганистане. На этот раз война подступает к границам государств Средней Азии, образовавшихся на постсоветском пространстве.

Две солидарности: социалистическая и польская

С 70-х гг. в Польше начались массовые выступления жителей страны против существовавшего политического режима. Польша стала первой страной «социалистического содружества», в которой реально возникла альтернатива политической власти. Влияние движения «Солидарность» стремительно распространялось среди населения страны. В этой книге мы затронем только один аспект отношений Польши и СССР — отношение руководства КПСС к событиям, происходившим в Польше.

Советское руководство было очень встревожено событиями в Польше. Особенности этой ситуации заключались в том, что, во-первых, в польском варианте оппозиция укрепилась среди рабочих, той силы, которая по идеологическим представлениям должна была быть опорой режима, и, во-вторых, в ЦК КПСС существовало традиционно осторожное, если не настороженное, отношение к польским коллегам. Кроме того, Польша была крупнейшим западным соседом СССР, отделявшим Советский Союз от «потенциального противника» — стран НАТО.

С лета 1980 г. начались интенсивные контакты советского и польского политического руководства. В июле этого года в Крыму Первый секретарь ЦК ПОРП Э. Терек и Л. И. Брежнев много беседовали о ситуации в Польше. Брежнев убеждал Терека «решительно пресекать все попытки использовать национализм для насаждения антисоциалистических, антисоветских настроений, исказить историю советско-польских отношений... развернуть непримиримую контрпропаганду против стремлений смазать классовое содержание социалистического патриотизма под лозунгом "все поляки — братья"... в политической борьбе с антисоциалистическими элементами не уходить в оборону, а вести против них последовательное наступление».

Спустя короткое время, 21 августа, Брежнев направил Тереку письмо, а уже 25 августа было принято специальное постановление Политбюро ЦК КПСС «К вопросу о положении в Польской Народной Республике»⁶⁶. В связи с осложнявшимся положением в Польше было решено создать специальную Комиссию Политбюро.

В постановлении было записано:

«1. Одобрить информацию т. Брежнева JI. И. об обстановке, складывающейся в Польской Народной Республике.

2. Образовать Комиссию Политбюро ЦК в составе: тт. Суслов М. А. (созыв), Громыко А. А, Андропов Ю. В., Устинов Д. Ф., Черненко К. У., Зимянин М. В., Архипов И. В., Замятин JI. М., Рахманин О. Б.

Поручить Комиссии внимательно следить за складывающейся в ПНР обстановкой и систематически информировать Политбюро о положении дел в ПНР и о возможных мерах с нашей стороны. Предложения по мере необходимости вносить в Политбюро ЦК КПСС».

«Комиссия Суслова» подготовила предложения для переговоров с польским руководством, которые были утверждены Политбюро 3 сентября 1980 г.

В них содержались следующие положения:

«1. Дать точную оценку ситуации и занять ясную позицию по отношению к соглашению с т. н. "объединенными забастовочными комитетами" (ОЗК) в Гданьске и Щецине. ...Соглашение по существу означает легализацию антисоциалистической оппозиции <...>

...Задача состоит в том, чтобы готовить контрнаступление и вернуть утраченные позиции в рабочем классе, в народе <...>

...Необходимо первостепенное значение придать укреплению руководящей роли партии в обществе <...>

...В срочном порядке осуществить меры по повышению боевитости всех партийных организаций с учетом политического кризиса. Решительно избавляться от явно чуждых партии людей, сообразуясь со специфическими условиями, существующими сейчас в стране <...>

Для восстановления нарушенной связи партии с рабочим классом осуществить коренное обновление профсоюзов. Сделать все, чтобы не допустить роспуска или самороспуска существующих профсоюзов (ЦСПС) и их организаций. ...Направить усилия на ограничение деятельности и влияния т. н. "самоуправляемых" профсоюзов в массах, осуществляя эту задачу преимущественно путем соответствующей мобилизации общественного мнения. Активно внедрять в т. н. "самоуправляемые" профсоюзы преданных партии людей <...>

С учетом опасностей, создаваемых деятельностью антисоциалистических сил, осуществлять по государственной линии необходимые меры по укреплению социалистического правопорядка.

— Усилить внимание к армии, уделив особое внимание военно-политической подготовке личного состава. Использовать возможность привлечения командных армейских кадров к партийно-хозяйственной работе.

— Принять необходимые меры по разоблачению политического лица и замыслов главарей оппозиции.

6. В области средств массовой информации и пропаганды сосредоточить усилия на дальнейшем укреплении партийного руководства и контроля за их деятельностью. ...Средствам массовой информации показывать, что события в Польше вызваны не недостатками социалистической системы, а ошибками и просчетами, а также некоторыми объективными причинами (стихийные бедствия и т. д.)... Освещать экономическую выгодность сотрудничества с СССР и другими братскими странами...»⁶⁷

Кремлевское руководство было явно недовольно тем, как развивались события в Польше, раздражено отсутствием решительных действий ЦК ПОРП против оппозиции. Это недовольство открыто прорвалось на заседании Политбюро ЦК КПСС 29 октября 1980 г., когда обсуждалась подготовка предстоявшего визита польской партийно-правительственной делегации, куда должны были войти Первый секретарь ЦК ПОРП С. Каня и Председатель Совета Министров ПНР Пинь- ковский⁶⁸.

Члены Политбюро демонстрировали полное единомыслие:

«Андропов. Действительно, прямой постановки вопроса о том, что в Польше налицо контрреволюция, ни в печати, ни по радио, ни по телевидению нет, не говорят об этом и польские руководители.

Брежнев. У них уже сейм начинают отбирать, а они говорят о том, что якобы армия стоит на их стороне. ...Может быть, действительно потребуется ввести военное положение...

Устинов. Если не ввести военного положения, то дело будет очень осложнено и будет еще сложнее. В армии имеются шатания. Но Северная группа войск у нас подготовлена и находится в полной боевой готовности...

Громыко. Надо польским друзьям сказать твердо и резко. ...Что касается т. Ярузельского, то, конечно, он человек надежный, но все-таки сейчас начинает как-то говорить без особого пыла. Он даже так высказывается, что войска не пойдут против рабочих. В общем, я думаю, что полякам надо сказать обо всем и очень резко. ...Что касается введения чрезвычайного положения в Польше, то это нужно иметь в виду как меру для спасения революционных завоеваний... Нам нельзя терять Польшу. Советский Союз в борьбе с гитлеровцами, освобождая Польшу, положил 600 тысяч своих солдат и офицеров, и мы не можем допустить контрреволюцию...»

Прибывающим на следующий день польским вождям в Кремле не доверяли. Андропов предложил не давать делегации подготовительных материалов:

«Если мы их передадим, то не исключено, что они могут попасть к американцам.

Брежнев. Это действительно может быть.

Горбачев. Я считаю, что очень правильно поступило Политбюро, что пригласило польских руководителей для беседы в Москву. Польским друзьям следует сказать прямо и решительно. Они пока не принимают должных мер, занимают какую-то оборонительную позицию, а при такой позиции долго не продержаться, их самих могут сбросить. Беседу нужно начинать, Леонид Ильич, вам. Текст, по- моему, очень хороший, никаких замечаний нет. В нем есть все идеи, которые нужно высказать польским друзьям. Затем после вашей беседы можно будет и их выслушать...»

Членам политического руководства было ясно, что без крупной экономической подпитки режим в Польше не уцелеет. Поэтому требовалось оказывать дальнейшую экономическую помощь. Однако ресурсы самого СССР сокращались. Председатель Госплана СССР Н. К. Байбаков рассуждал на заседании: «Что мы можем дать? Мы можем, конечно, пообещать им продлить кредит в сумме 280 млн. рублей, затем дать кредит в сумме 150 млн. рублей. Это краткосрочный кредит, который нужен им сейчас для уплаты процентов по займам. Далее, сказать, что мы можем несколько увеличить поставки топлива в 1981 г., например на 500 млн. рублей. Может быть, можно согласиться с сокращением импорта товаров из Польши примерно на 250 млн. рублей, а в общем получится, что мы окажем им таким образом помощь в сумме около 1 млрд. рублей. Я думаю, что, может быть, следует нам все-таки подготовить письма братским партиям. ...Придется снять поставки нефти со всех стран, кроме Кубы, Монголии, Вьетнама». Можно было срочно предоставить Польше зерна — 500 тыс. т, несколько больше хлопка, увеличить поставки дизельного топлива — 200 тыс. т.

31 октября 1980 г., подводя итоги уже прошедшего визита, Брежнев рассказывал: «...мы прямо спросили Каню, есть ли у партии план на чрезвычайный случай, когда возникнет открытая угроза народной власти. Он сказал, что план на этот случай есть, что они знают, кого нужно будет арестовать, как использовать армию. Но, судя по всему, к такому шагу они пока не готовы, отодвигают его на неопределенное время. ...Каня, как я уже сказал, проявил определенную сдержанность лишь в вопросе введения чрезвычайного положения. Что касается других предложенных нами мер, то он заявил, что согласен с ними. У нас было полное взаимопонимание и в оценке причин кризиса и размеров контрреволюционной угрозы...»⁶⁹

5 декабря 1980 г. в Москве состоялась встреча руководящих деятелей государств — участников Варшавского Договора. Общая позиция лидеров социалистических стран мало отличалась от советской. Бессменный идеолог КПСС М. А. Суслов, информируя членов Политбюро, сообщал: «В выступлениях всех остальных товарищей содержались советы польским друзьям, как поступать, насколько решительно надо наступать на антисоциалистические элементы. Тов. Гусак, например, привел немало примеров из практики 1968 г., когда ЦК КПЧ пришлось вести упорную борьбу с правыми элементами. Тов. Кадар также говорил о выступлениях контрреволюционных элементов в 1956 г. в Венгрии, когда ему пришлось применить резкие административные меры для того, чтобы сокрушить контрреволюцию. Тов. Чаушеску, верный своей традиции, говорил больше о самодеятельности, суверенитете, о невмешательстве во внутренние дела и т. д...»

Опасаясь влияния идей «Солидарности» на советское общественное мнение, ЦК КПСС приказал ограничить распространение в СССР польских газет и журналов⁷⁰, был сокращен туризм между двумя странами⁷¹.

Давление советской стороны на польское руководство продолжалось непрерывно. 22 января 1981 г. на заседании Политбюро министр обороны СССР Д. Ф. Устинов сообщал об итогах визита в Польшу первого заместителя министра обороны СССР, главнокомандующего войсками Варшавского Договора В. Г Куликова. «Впечатление т. Куликова таково, что в Польше серьезного перелома нет. Нам нужно постоянно нажимать на польское руководство, постоянно его подпитывать. Мы намечаем в марте провести маневры в Польше. Мне кажется, что следует эти маневры несколько приподнять, то есть, иначе говоря, дать понять, что у нас силы наготове»⁷². О том, что «социалистическую Польшу в обиду не дадим», заявлял на XXVI съезде КПСС 23 февраля 1981 г. Л. И. Брежнев.

30 марта, разговаривая с Каней, Брежнев обвинял его и руководство ЦК ПОРП в том, что, стремясь предотвратить всеобщую забастовку в стране, они пошли на серьезные уступки «Солидарности», Брежнев даже называл их капитуляцией⁷³. По словам Громыко, произошла легитимация «Солидарности».

На заседании 2 апреля 1981 г. была достигнута договоренность о секретной встрече Андропова и Устинова в Бресте с Каней и Ярузельским. Громыко, обсуждая предстоящую встречу, рекомендовал: «Если они пойдут, как говорится, на частичное введение чрезвычайных мер, то нужно спросить их, будут ли они уверены в том, что армия, МВД и органы госбезопасности будут на их стороне. Я думаю, что было бы правильно сделать глубокий анализ... является ли армия основной силой и можно ли опираться на нее... При любом положении нам нужно идти на то, чтобы высказать польским товарищам необходимость принятия более жестких, я бы сказал, чрезвычайных мер для наведения порядка и что дальнейшее отступление для них совершенно неприемлемо, дальше отступать уже совершенно нельзя»⁷⁴.

Ему вторил Андропов: «Нам нужно действительно... сказать о принятии строгих мер, не бояться того, что это вызовет, может быть, и кровопролитие. Они ведь вместо строгих мер суют нам так называемое "политическое урегулирование". Мы говорим им о принятии военных мер, административных, судебных, но они постоянно ограничиваются политическими мерами. Вместе с тем нам нужно серьезно поставить вопрос перед польскими друзьями о том, чтобы они заставили "Солидарность" отвечать за дела в Польше. А то ведь сейчас как складываются дела? Экономический хаос, неразбериха и все недостатки в снабжении продовольствием и другими делами вызваны по вине "Солидарности", а отвечает за них правительство...»⁷⁵

Брежнев советовал: «Надо будет им сказать, что значит введение военного положения, и разъяснить все толком».

«Правильно,— продолжал Андропов,— надо именно рассказать, что введение военного положения — это означает установление комендантского часа, ограниченное движение по улицам городов, усиление охраны государственных, партийных учреждений, предприятий и так далее». Андропов заметил и то, что польские события начинают оказывать влияние на СССР — на Белоруссию и Грузию в особенности.

9 апреля 1981 г. Андропов и Устинов докладывали об итогах встречи в Бресте. «Мы с Устиновым Д. Ф. в соответствии с договоренностью с польскими товарищами выехали в Брест,— рассказывал он,— и там, вблизи Бреста, в вагоне состоялась наша встреча. Встреча началась в 9 часов вечера и закончилась в 3 часа ночи с таким расчетом, чтобы польские товарищи не обнаружили себя, что они куда-то выезжали».

«Каня был вынужден сказать,— отметил Андропов,— что контрреволюция сильнее власти. Что касается ввода войск (советских.— Авт.), они прямо сказали, что это совершенно невозможно, точно так же нельзя вводить военное положение. Говорят, что их не поймут и они будут бессильны что-либо сделать. Товарищи подчеркнули в беседе, что они наведут порядок своими силами»⁷⁶

На секретной встрече обсуждался даже текст документа о введении военного положения. Проект его был привезен из Москвы, но Каня и Ярузельский, по существу, отказались утвердить этот план, оговорив возможность подписания его позднее⁷⁷. _в

23 апреля на заседание Политбюро была представлена очередная записка «комиссии Суслова» — «О развитии обстановки в Польше и некоторых шагах с нашей стороны»⁷⁸.

Записка открывалась констатацией: «Внутриполитический кризис в Польше принял затяжной хронический характер. ПОРП в значительной мере утратила контроль над процессами, происходящими в обществе. В то же время "Солидарность" превратилась в организованную политическую силу, которая способна парализовать деятельность партийных и государственных органов и фактически взять в свои руки власть. Если оппозиция пока не идет на это, то прежде всего из опасения ввода советских войск и надежды добиться своих целей без кровопролития, путем ползучей контрреволюции». «Комиссия Суслова» выделяла три группировки в руководстве ПОРП. К правому флангу были отнесены Фишбах, Верблян, Раковский, Яблоньский. Их определяли как «ревизионистов», имеющих поддержку в партийных организациях, попавших под влияние «Солидарности».

На левый фланг комиссия зачислила Грабского, Жабиньского, Ольшовского, Кочелека. Их оценили как «наиболее близких к нашим позициям».

Центристами были объявлены Каня и Ярузельский. Отмечалось, что они стоят на позициях дружбы с СССР, за сохранение обязательств по Варшавскому Договору. «Оба они, особенно Ярузельский, пользуются авторитетом в стране. В настоящий момент фактически нет других деятелей, которые могли бы осуществлять партийно-государственное руководство».

Рекомендации записки были направлены на укрепление единства ПОРП, сохранение позиций «левого крыла» в руководстве, усиление влияния партии в армии, МВД.

Казалось, все развивалось по уже знакомому чехословацкому сценарию 1968 г.: кризис в стране, противоречия в высшем политическом руководстве, недовольство Москвы действиями своих клиентов, «международная солидарность социалистического содружества в противодействии проискам реакции» — все было так, как и раньше. Однако при внимательном рассмотрении можно обнаружить разницу. Прежде всего обращает на себя внимание то, что польское руководство было несравненно более сплоченным, чем чехословацкие партийные лидеры. По крайней мере, из Варшавы не шли «пригласительные письма» во всех их разновидностях, провоцировавшие советское руководство на активные действия «в защиту социализма». Однако важнее было другое. Ни в одном протоколе Политбюро нет прямых сведений о подготовке возможного вторжения советских войск в Польшу. Об оказании давления на польское руководство, о настойчивых требованиях ввести военное положение — много, но о подготовке вторжения нет ни одного документа.

СССР неумолимо увязал в Афганистане. «Афганский вопрос известным образом влияет и на обстановку в ПНР»,— неожиданно заявил Председатель Совета Министров СССР Н. А. Тихонов при обсуждении на Политбюро дежурного вопроса «О беседе с товарищем Бабраком Кармалем»⁷⁹ Тихонов имел в виду экономический аспект проблемы. Расходы на войну в Афганистане росли, а к этому добавлялись проблемы польской экономики. Надо было выделять кредиты, чтобы оплачивать польские долги, поставлять туда нефть и нефтепродукты, а поставки польского угля в этих условиях составляли только 57% от запланированных. Но намного серьезнее были военно-политические аспекты афганской проблемы. Уже полтора года советские войска непосредственно участвовали в боевых действиях, и конца этим боям не бьшо видно. Под контролем властей просоветского правительства Бабрака Кармаля было только 5 тыс. из 35 тыс. афганских кишлаков, не было ни одной провинции, которая бы полностью управлялась властями Демократической Республики Афганистан, нарастали проблемы внутри группировки, господствовавшей в Афганистане⁸⁰. Советские войска несли тяжелые потери. Нарастало понимание опасности происходившего, как и невозможности Советскому Союзу выйти из необъявленной войны.

В этих условиях вести активные действия на западной границе — а они были бы практически неизбежны, если бы советские войска были введены в Польшу,— становилось просто невозможным.

Исходя из этого, оставалась возможность оказывать давление на польское руководство. Нарастало раздражение Л. И. Брежнева действиями Первого секретаря ЦК ПОРП С. Кани, который становился в его глазах символом уступок и капитуляции перед политическими противниками в «Солидарности». Брежнев даже не пытался скрыть это отношение к польскому лидеру и в своем телефонном разговоре с Каней 16 июня, и при встречах с ним в Крыму, и на заседании Политбюро 10 сентября 1981 г.

31 августа 1981 г. была подготовлена записка Минобороны, МИД, КГБ, Отдела ЦК КПСС «Тенденции развития обстановки в Польше и направления наших возможных действий», содержащая рекомендации польскому руководству поддерживать постоянную готовность к установлению особого режима для отдельных предприятий, отраслей, например транспорта, или районов вплоть до введения военного положения.

Отставку Кани и избрание Первым секретарем ЦК ПОРП генерала В. Ярузельского в Москве встретили с облегчением и надеждой. Ему сразу же позвонил Брежнев, и 19 октября между польским и советским лидерами состоялся обстоятельный телефонный разговор.

Кроме официального поздравления Ярузельского, Брежнев призвал: «Не теряя времени, переходить к намеченным вами решительным действиям против контрреволюции. Мы надеемся, что теперь все — ив Польше, и за рубежом — почувствуют, что дела в стране пойдут по-иному».

Ярузельский демонстрировал согласие с Брежневым: «В соответствующей обстановке надо применять решительные действия, чтобы давать бой там, где будет уверенность в успехе. Я сейчас еду на заседание Военного совета Вооруженных Сил в Министерство обороны. Я поставлю и там соответствующие задачи. Мы будем широко включать армию во все области жизни страны.

Вчера, после пленума, я имел встречу с первыми секретарями областных комитетов и сказал, чтобы они не обижались на то, что мы будем [привлекать] людей из Вооруженных Сил в осуществление некоторых процессов, будем расширять встречи офицерского состава с рабочим классом, чтобы непосредственно влиять на рабочих, чтобы изолировать их от влияния "Солидарности" Конечно, мы не меняем нашего генерального направления в том смысле, что, борясь за здоровые силы народа, которые заблуждаются и вошли в "Солидарность", привлекая их на нашу сторону, одновременно мы будем бить противника, и, конечно, так бить, чтобы это приносило результаты».

Очевидно, после прихода к власти Ярузельского советские власти окончательно решают для себя вопрос о невозможности применения советских войск в Польше. 29 октября 1981 г. Андропов заявил на заседании Политбюро: «Польские руководители поговаривают о военной помощи со стороны братских стран. Однако нам нужно твердо придерживаться своей линии — наши войска в Польшу не вводить».

Следом за Андроповым, руководившим КГБ, выступил министр обороны СССР маршал Устинов: «Вообще надо сказать, что наши войска вводить в Польшу нельзя. Они, поляки, не готовы принять наши войска»⁸¹.

Напомним, что Устинов и Андропов были не только влиятельнейшими членами Политбюро, но и людьми, в огромной степени ответственными за вторжение в Афганистан. Их позиция была, безусловно, решающей для всего состава Политбюро.

Не собираясь вторгаться в Польшу, политическое руководство СССР приняло на себя обязательства расширить экономическую помощь Польше, как и было обещано Ярузельскому. Следовало направить туда 30 тыс. т мяса, расширить поставки газа и нефти. Ресурсы собирали с трудом, то же мясо изымали из государственных резервов, требовали расширить поставки мяса из союзных республик. Так как продовольствия в стране не хватало, эти поставки шли с трудом. Сам Брежнев скептически смотрел на помощь продовольствием: «Я все думаю о том, хотя мы Польше и дали 30 тысяч тонн мяса, но едва ли поможет полякам наше мясо. Во всяком случае у нас нет ясности, что же будет дальше с Польшей. Никакой инициативы товарищ Ярузельский не проявляет»⁸².

С приходом Ярузельского произошло своего рода дистанцирование польского политического руководства от СССР. Это не означало ослабления связей между Москвой и Варшавой. Происходило нечто иное — инициативу из рук Кремля перехватил генерал Ярузельский. Он не скрывал своего намерения осуществить «операцию X», однако обусловливал ее рядом требований к СССР. «Ярузельский,— заявлял Андропов на заседании Политбюро 10 декабря 1981 г.,— довольно настойчиво выдвигает перед нами экономические требования и обусловливает проведение "операции X" нашей экономической помощью, и, я сказал бы, даже более того: он ставит вопрос, хотя и непрямо, о военной помощи. ...В связи с этим я хотел бы высказать, что наша позиция, как она была сформулирована раньше, на прошлом заседании Политбюро, и ранее ее неоднократно высказывал Леонид Ильич, является совершенно правильной и отступать от нее мы не должны. Иначе говоря, мы занимаем позицию интернациональной помощи, мы озабочены сложившейся в Польше обстановкой, но что касается проведения "операции X", то это целиком и полностью должно быть решением польских товарищей, как они решат, так тому и быть. Мы не будем настаивать на этом и отговаривать не будем»⁸³.

Трудно не увидеть в этих словах Андропова нерешительность и даже растерянность, несвойственную председателю КГБ, имевшему репутацию интервенциониста (напомним о его исключительно жесткой реакции в отношении Чехословакии в 1968 г., «засЛуге» в организации вторжения в Афганистан).

Судя по имеющимся в нашем распоряжении документам, причин было несколько. Первая из них была связана с практическим устранением СССР от подготовки «операции X», более того — советская сторона оказалась лишена информации о готовящемся введении военного положения в стране. Это представлялось тем более удивительным, что, казалось, информация в СССР должна была поступать из разных источников — партийных, военных, дипломатических, по каналам КГБ, но ее, этой информации, как раз и не было. 10 декабря, менее чем за три дня до введения военного положения в Польше, в Политбюро ЦК КПСС не было точных данных не только о сроках осуществления «операции X», но и о том, будет ли вообще введено военное положение!

Секретарь ЦК К. В. Русаков, «курировавший» соцстраны, сообщил то, что и так было известно: на последнем заседании все члены Политбюро ПОРП единогласно высказались за введение военного положения. А дальше начинались загадки. Русаков, только что вернувшийся из Польши, ссылался на сведения, полученные послом СССР в Польше, что Ярузельский, выступая перед секретарями воеводских комитетов ПОРП, «не дал ясной, четкой линии. Никто не знает, что все-таки будет в ближайшие дни. Шел разговор об "операции X". Сначала речь шла, что она будет в ночь с 11-го на 12-е, затем с 12-го на 13-е. А теперь уже поговаривают, что это будет около 20-го». Андропов 9 декабря звонил своему польскому коллеге Милевскому «и спросил его, какие и когда намечаются меры. Он ответил... что об "операции X" и о конкретном сроке ее проведения не знает. Таким образом, получается, что или Ярузельский скрывает от своих товарищей план конкретных действий, или он просто уходит от проведения этого мероприятия».

Не лучше обстояло дело и по линии военных. Маршал Устинов подтвердил, что он ничего не знает о планах Ярузельского: «У меня был разговор с Сивиц- ким. Он прямо сказал, что мы даже не знаем, что думает генерал. Таким образом, человек, выполняющий сейчас по существу обязанности министра обороны ПНР, не знает, что будет дальше, какие действия предпримет Председатель Совмина и министр».