Советский Союз. История власти. 1945–1991

Антисемитский характер дела набирал обороты. Эта кампания коснулась и Еврейской автономной области — были репрессированы ее руководители. Далее последовали решения Секретариата ЦК «О заявлениях, поступивших в ЦК ВКП(б), о деятельности антипатриотической группы театральных критиков», «охаивавших» «лучшие произведения советской драматургии», к которым ЦК относил творения Б. Ромашова, Н. Вирты, А. Софронова.

Антисемитская кампания стала причиной еще одного постановления — «О буржуазно-эстетских извращениях в театральной критике» — и редакционной статьи в «Правде» с людоедским названием — «До конца разоблачить космополитов-антипатриотов». Началось систематическое преследование «космополитов» — в издательстве'«Советский писатель» (его преступление состояло в публикации книг И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок», в которых, по словам А. Фадеева, «содержатся издевки и зубоскальства по отношению к историческому материализму, к учителям марксизма, известным советским деятелям, советским учреждениям»), в Институте мировой экономики АН СССР, в Госполитиздате... Эта кампания коснулась всех учреждений страны — от школ и фабрик игрушек до научных учреждений и обкомов¹⁶⁴. Исследовавший этот вопрос Ю. С. Аксенов справедливо отмечает, что «антисемитская направленность ряда репрессивных мер, несомненно, отражала точку зрения и настроения самого Сталина».

К делу о Еврейском антифашистском комитете была привлечена и обвинена жена В. М. Молотова — П. С. Жемчужина. Кроме очевидного антисемитизма, ставшего частью политики ЦК ВКП(б), полагаем, это имело отношение и к преследованию того народа, который, проживая на территории СССР, имел свою государственность, отдельную и независимую от «вождя всего прогрессивного человечества». Напомним, что уже во второй половине 30-х гг. преследованию подвергались корейцы, эстонцы, проживавшие на территории СССР, а в годы войны и после войны — немцы и финны.

Антисемитизм Сталина, становившийся фактором борьбы за власть в Кремле, исключал возможность активного участия в ней Л. М. Кагановича. Ревностный участник всех акций Сталина — Ежова — Берии — от проведения насильственной коллективизации и создания голода на Украине¹⁶⁵ до решения Политбюро ЦК ВКП(б) от 4 марта 1940 г. о расстреле более 20 тыс. поляков в Катыни и других лагерях и тюрьмах — Л. М. Каганович непрерывно укреплял свое положение среди «властей предержащих» в Кремле и на Старой площади. В Великую Отечественную войну он стал членом Государственного Комитета Обороны (ГКО), в 1942-1943 гг.— заместителем председателя ГКО, являясь при этом наркомом путей сообщения. После войны его положение пошатнулось. Формально его статус сохранялся — с 1946 г. он был назначен заместителем Председателя Совмина СССР, но реально его удалили от политически важных должностей. Каганович стал министром промышленности строительных материалов (1946-1947). С марта по декабрь 1947 г. Каганович был первым секретарем ЦК КП(б) Украины. Вернувшись в Москву, он занял важный, но отнюдь не ключевой пост председателя Госснаба СССР (1947-1952).

Росло подозрение Сталина к женатым на еврейках Ворошилову и Молотову. Тлело подозрение об их причастности к западным разведкам. Сталин говорил в своем узком кругу 1 декабря 1952 г., что «любой еврей-националист — это агент американской разведки. Евреи-националисты считают, что их нацию спасли

США (там можно стать богачом, буржуа и т. д.). Они считают себя обязанными американцам»¹⁰⁶

Вернемся, однако, к делу о Еврейском антифашистском комитете. Формальных обвинений оказалось недостаточно. Карами же были охвачены весьма широкие круги московской культурной и политической элиты. МГБ свою задачу не выполнил, вернее, выполнил не так, как от него требовалось. Несмотря на постоянно применявшиеся «незаконные методы следствия», а попросту систематические избиения, сделать из арестованных преступников, которые бы могли предстать даже перед не слишком щепетильным советским судом, не удавалось. Формально следствие должно было завершиться в марте 1950 г., но, по словам С. Д. Игнатьева, «просмотром материалов следствия по обвинению Лозовского С. А., Фефера И. С. и их сообщников установлено, что это дело находится в запущенном состоянии и почти совершенно отсутствуют документы, подтверждающие показания арестованных о проводившейся ими шпионской и националистической деятельности под прикрытием Еврейского антифашистского комитета»¹⁶⁷ Дело следовало заканчивать, и был найден выход. Невероятный, но соответствовавший советско-кафкианской организации общества.

Разгром Министерства государственной безопасности

МГБ, руководимое В. С. Абакумовым, выполняло наиболее важные поручения Сталина по политическому контролю над высшими должностными лицами страны. Оно провело расследование «дела авиаторов». Руками сотрудников этого ведомства подготавливалась расправа над Г К. Жуковым, собирался компромат на Маленкова, других партийных и государственных деятелей. МГБ осуществляло совместно с ЦК ВКП(б) и КПК при ЦК ВКП(б) следствие над обвиненными по «ленинградскому делу».

Напомним, что в конце 1945 г. Л. П. Берия был освобожден от должности наркома внутренних дел «ввиду перегруженности другой центральной работой». Это само по себе снижало роль НКВД — МВД среди центральных министерств. Свидетельством расширения полномочий МГБ за счет Министерства внутренних дел стало то, что в начале 1946 г. из НКВД в НКГБ был передан отдел «С» — отдел спецзаданий (диверсии, терроризм, активные действия), руководимый генерал-лейтенантом П. Судоплатовым (заместители — генерал-майор Н. И. Эй- тингон, генерал-лейтенант Н. С. Сазыкин и генерал-лейтенант А. 3. Кобулов), в начале 1947 г. в структуру МГБ были переданы внутренние войска МВД, его Транспортное управление, охрана правительственных объектов в Крыму — Ли- вадийского, Воронцовского и Юсуповского дворцов. В ведение МГБ перешли также правительственная связь и воинские подразделения, ее обслуживавшие. В октябре 1949 г. из МВД в МГБ были переданы пограничные войска и милиция.

Министерству внутренних дел, возглавляемому С. Н. Кругловым, кроме рутинных полицейских обязанностей оставили Главное управление лагерей (ГУЛАГ), Главное управление военнопленных и интернированных (ГУПВИ), Тюремное управление (заместитель министра В. В. Чернышев), участие в управлении Советской зоной оккупации в Германии (первоначально — замминистра МВД И. А. Серов), борьбу с детской беспризорностью (замминистра Б. П. Об- ручников), Главное архивное управление, огромное число промышленных предприятий и строек, которые велись с участием МВД (геологические проекты, строительство гидросооружений, лесная промышленность, Дальстрой — комплекс геологических, промышленных и строительных предприятий на Колыме),— замминистра С. С. Мамулов, а также так называемое 9-е Управление (Советский атомный проект), возглавляемое заместителем министра МВД генерал- лейтенантом А. П. Завенягиным. Ему же подчинялся Главпромстрой — строительство объектов оборонного значения¹⁶⁸.

Между В. С. Абакумовым и И. А. Серовым, первым заместителем министра МВД, были лично враждебные отношения, не составлявшие тайны для окружающих. Абакумов немало постарался для того, чтобы обвинить Серова в дружбе с Г. К. Жуковым, что само по себе в 1946-1947 гг. служило достаточным обвинением, а Серов обращался к Сталину с письмами, где содержались сведения о причастности Абакумова к служебным злоупотреблениям, а главное, по словам Серова, «между органами МГБ и МВД никаких служебных отношений, необходимых для пользы дела, не существует. Такого враждебного периода в истории органов никогда не было. ...Товарищ Сталин! — взывал Серов.— Прошу Вас, поручите проверить факты, приведенные в этой записке, и все они подтвердятся. Я уверен, что в ходе проверки вскроется очень много других фактов, отрицательно влияющих на работу Министерства государственной безопасности»¹⁶⁹

В 1948-1950 гг. можно отметить стремление Сталина ослабить его зависимость от исполнителей МГБ, создать своего рода альтернативные и МВД, и МГБ структуры, опирающиеся непосредственно на аппарат ЦК ВКП(б). Так, функции внешней разведки были переданы в созданное в структуре Министерства иностранных дел Бюро информации, фактически подчиненное ЦК ВКП(б). Недоверием Сталина можно объяснить его план создания своеобразной «партгосбезо- пасности», расширения практики непосредственного вмешательства партаппарата в следственные процедуры. Ключевая роль в осуществлении этого замысла Сталина принадлежала секретарю ЦК ВКП(б) Г М. Маленкову и председателю Комиссии партконтроля М. Ф. Шкирятову. Причем речь шла не о вмешательстве партаппарата в ход следствия, что само по себе было обычной практикой в СССР, а именно об осуществлении следственных функций.

Идея создания особой, не подчиненной ни МГБ, ни МВД тюрьмы для самых важных политических обвиняемых неоднократно предлагалась Сталиным. Позже, уже в 1958 г., в КПК при ЦК КПСС Н. А. Булганин сообщал: «Когда мы бывали у т. Сталина, то там были Маленков, Берия, я, Микоян. Я не буду утверждать, был ли Никита Сергеевич (Хрущев.— Авт.), но много раз Сталин говорил об этой тюрьме и говорил о том, что надо создавать такую тюрьму.

Шатуновская (член КПК при ЦК КПСС). Зачем?

Булганин. Для партийных преступников. Сталин так ставил вопрос. Я был свидетелем, сам слышал...

Шверник (председатель КПК при ЦК КПСС). Он хотел изолироваться от органов МГБ?

Булганин. Видимо, да. После смерти Сталина все стало более ясным. Я думаю, что он даже и не доверял МГБ»¹⁷⁰.

Маленков непосредственно участвовал в допросах, причем использовал для них комнату на 5-м этаже ЦК, рядом с залом заседаний Оргбюро ЦК ВКП(б), в «святая святых» ЦК, в его наиболее охраняемой зоне. В допросах участвовали и сотрудники ЦК, переодетые в форму офицеров госбезопасности¹⁷¹

...28 февраля 1950 г. начальник Тюремного управления МВД СССР приказал своему заместителю И. Т. Клейменову прибыть в секретариат Маленкова в ЦК, на Старую площадь. Там в приемной уже были министр МВД С. Н. Круглов, заместитель министра по кадрам Б. П. Обручников и начальник отделения Тюремного управления Пуговкин. И* пригласили в кабинет Маленкова. Тот задал несколько вопросов Клейменову, поинтересовался его биографией, прежней воинской службой.

Вернувшись на службу, вечером того же дня Клейменов узнал, что назначен начальником «особой тюрьмы». Заместителем к нему был направлен Шестаков, работавший в Административном отделе ЦК ВКП(б) инструктором. Маленков подробно проинформировал их, что тюрьма подчиняется не министру внутренних дел, не министру госбезопасности, а непосредственно Маленкову и Комитету партийного контроля при ЦК ВКП(б).

На следующий день, 1 марта 1950 г., Клейменов в кабинете Маленкова встретил Абакумова.

Сталиным было дано поручение создать специальную тюрьму на 30^0 заключенных для ведения следственных политических дел. Тюрьма эта создавалась «с особыми условиями режима, ускоренной оборачиваемостью, специальной охраной»¹⁷² и большим штатом, насчитывавшим до 100 человек¹⁷³ «Особая тюрьма» располагалась на улице Матросская Тишина, 18, на базе тюрем УМВД Москвы.

В «особую тюрьму» были переведены главные обвиняемые по «ленинградскому делу». Здесь находился поэт И. С. Фефер, один из руководителей Советского еврейского антифашистского комитета и давний секретный осведомитель НКВД, что не избавило его от ареста, и подполковник И. И. Федосеев, служивший в охране Сталина. В сейфе Маленкова позже будет обнаружен конспект вопросов и ответов, которые следовало задать и получить от Федосеева. Этот конспект хранился рядом с маленковскими записями о создании «особой тюрьмы», сведениями об организации подслушивания высшего командного состава и проектом постановления Президиума ЦК КПСС о назначениях на государственные должности сразу же после смерти Сталина. Сам Маленков объяснял, что конспект допроса и ответы были продиктованы ему непосредственно Сталиным¹⁷⁴

В марте 1950 г. Федосеева допрашивает лично Маленков. Клейменов вспоминал: «...мы доставляли в ЦК... на допрос т. Маленкову заключенного И. И. Федосеева. Везли на машине "Победа" вдвоем, заехали с Ипатьевского переулка и поднялись особым лифтом. Доставляли в комнату. Комната была без окон.

Так, Федосеева доставляли на допрос к Маленкову в здание ЦК КПСС дважды... 17 марта у меня была поставлена "вертушка"... (телефон правительственной связи.— Авт.)»^т

Федосеева жестоко избивали, он жаловался, что в «особой тюрьме», где он сидел, были созданы такие условия, когда из разных углов все время был шепот, шорох, кто-то все время говорил: «Признайся, признайся, ты предатель»¹⁷⁶. Жестокие допросы Федосеева, несомненно, были связаны с попыткой собрать компромат на руководство МГБ СССР. Как показали последующие события, не случайно в «особую тюрьму» заключили и Фефера...

12 июня 1951 г. к «особой тюрьме» подъехала машина. Из нее вышли генерал-лейтенант Н. П. Стаханов, тогда начальник Главного управления погранвойск МГБ, С. А. Гоглидзе, заместитель министра госбезопасности, и два сотрудника Военной прокуратуры. Вместе с ними был, как отметил начальник тюрьмы, одетый легко министр госбезопасности Абакумов. Гоглидзе обратился к Клейменову: «Вы знаете этого человека?

Я,— вспоминал Клейменов,— говорю — знаю.

Примите его как арестованного.

Несколько камер было освобождено, и я сажаю Абакумова в камеру»¹⁷⁷

На следующий день в «особую тюрьму» были заключены сотрудники следственного отдела МГБ А. Г. Леонов, М. Т. Лихачев и Л. Л. Шварцман.

Арест состоялся. Но формальных обвинений предъявлено не было. Абакумов даже не был освобожден от должности министра.

На роль непосредственного обвинителя Абакумова был определен следователь по особо важным делам МГБ СССР М. Д. Рюмин. Ему поручалось «озвучить» обвинения, уже подготовленные в «особой тюрьме». 2 июля 1951 г. он обратился с письмом на имя И. В. Сталина¹⁷⁸, в котором утверждалось, что Абакумов сознательно тормозил расследование дела о «еврейском националисте» враче Я. Г Этингере, позволявшее, по словам Рюмина, получить сведения о вредительской деятельности врачей.

Донос немедленно возымел действие. Уже 4 июля 1951 г. было принято постановление Политбюро, которым поручалось создать комиссию по проверке заявления Рюмина. В комиссию вошли: Маленков (председатель), Берия, Шкиря- тов и Игнатьев. Комиссия должна была в течение дней проверить факты, сообщенные Рюминым¹⁷⁹

Спираль следствия стала стремительно раскручиваться. Были допрошены: начальник Следственной части по особо важным делам А. Г Леонов и его заместители — М. Т. Лихачев и В. И. Комаров, начальник 2-го Главного управления (контрразведки) Ф. Г Шубняков, его заместитель Тангиев, помощник начальника Следственной части Путинцев, заместители министра МГБ СССР С. И. Огольцов и Е. П. Питовранов.

Комиссия установила следующее: Я. Г Этингер, врач, арестованный МГБ, «без какого-либо нажима» признал, что при лечении первого секретаря Московского горкома ВКП(б) А. С. Щербакова «имел террористические намерения». Комиссия подчеркнула преемственность этого дела с политическими процессами 30-х гг., с обвинениями врачей Д. Д. Плетнева и Б. С. Левина в злоумышлении против здоровья В. В. Куйбышева и М. Горького.

По мнению комиссии, Абакумов проявил здесь по крайней мере преступную халатность. Он считал эти показания надуманными, «заявил, что это дело заведет МГБ в дебри». Министра обвинили в том, что он приказал перевести Этингера в холодную тюремную камеру, что стало причиной смерти важного подследственного, наступившей 2 марта 1951 г.

Министру поставили в вину и другие происшествия — бегство весной 1950 г. в американскую зону оккупации в Германии заместителя генерального директора акционерного общества «Висмут» Салиманова, связанного с советской ядерной программой, упущения в организации деятельности министерства (долго ведется следствие по делам, протоколы допросов оформляются «задним числом»).

Чрезвычайно опасным стало обвинение Абакумова в том, что он, зная об аресте участников «еврейской антисоветской молодежной организации», об их показаниях о «террористических планах против руководства партии и государст-

w 180

ва», не настоял на включение этих показании в протоколы допроса

Сталин не доверял не только евреям — он утратил доверие и к самому Министерству государственной безопасности. 1 декабря 1952 г. на встрече со своим ближайшим окружением (скорее всего, на своей даче) он диктовал: «Чем больше у нас успехов, тем больше враги будут стараться вредить. Об этом наши люди забыли под влиянием наших больших успехов, явилось благодушие, ротозейство, зазнайство». В. А. Малышев записывал антисемитские высказывания «хозяина»: «Среди врачей много евреев-националистов». Но в этот вечер Сталина не меньше волновала другая тема — ситуация в органах государственной безопасности. «Неблагополучно в ГНУ (так Сталин по старинке именовал МГБ), притупилась бдительность. Они сами признались, что сидят в навозе, в провале. Надо лечить ГНУ. ...ГНУ не свободно от опасности для всех организаций — самоуспокоение от успехов, головокружение. ...Контроль со стороны ЦК над работой МГБ. Лень, разложение глубоко коснулись МГБ»¹⁸¹.

Комиссия Политбюро по проверке деятельности МГБ почти точно повторила письмо Рюмина Сталину. Деятельность Абакумова оценивалась как совершение преступления против партии и государства. Министерству госбезопасности предписывалось возобновить следствие «по делу о террористической деятельности Этингера и еврейской антисоветской молодежной организации». В МГБ был послан заведующий Отделом партийных и комсомольских органов С. Д. Игнатьев в качестве представителя ЦК ВКП(б). На основании выводов комиссии Маленкова (заметим — загодя подготовленных тем же Маленковым) 11 июля было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О неблагополучном положении в МГБ СССР», а двумя днями позже — 13 июля 1951 г.— партийным организациям страны было разослано закрытое письмо ЦК ВКП(б), ставшее по сути первым обвинительным заключением против Абакумова¹⁸²

В жернова следственной мельницы затягивало все новых и новых людей. После каждой серии допросов составлялся отчет на имя Сталина, копия этого отчета посылалась Маленкову. В каждом протоколе допросов фамилии арестованных, упоминавшихся при допросах, впечатывались крупными буквами. Фамилии же людей, находившихся на свободе, вписывались от руки. Проходило несколько дней, и машинистке добавлялись новые фамилии.

В этой дьявольской механике не так-то просто понять смысл. На роль «козла отпущения» был предназначен В. С. Абакумов. Виктор Семенович Абакумов родился в 1908 г. в Москве. В его анкете можно было прочитать: «Происхождение — из рабочих, образование — низшее, специальности не имеет, воинское звание — генерал-полковник, член ВКП(б) с 1930 г., чекистский стаж с 1932 г.»¹⁸³. Начал работать с 12 лет, в 19 лет стал стрелком военизированной охраны, в 24 года начал свою карьеру в НКВД, сначала уполномоченным, потом оперуполномоченным ГУЛАГа. В 1937-1938 гг. служил в Главном управлении госбезопасности НКВД, оттуда получил назначение на должность начальника НКВД Ростовской области (1939-1940 гг.), в 38 лет — в 1940 г.— он стал заместителем наркома внутренних дел, за восемь лет пройдя путь от уполномоченного до заместителя наркома. В войну — начальник Управления особых отделов НКВД, начальник Управления контрразведки СМЕРШ Наркомата обороны.

В 1946 г. он был назначен министром государственной безопасности. Его доклады и справки регулярно поступали к Сталину и внимательно им изучались.

43-летний генерал-полковник мало чем отличался от своих коллег из карательных ведомств, разве только тем, что располагал редкими даже в этом кругу возможностями. Две квартиры в Москве, в одной из которых — стадвадцатиметровой, украшенной дубовыми панелями, красным деревом, старинной мебелью, бесчисленными коврами, жила его жена, в другой — трехсотметровой, в Колпачном переулке — он сам со своей любовницей. Для того чтобы министру госбезопасности вселиться в эту квартиру, потребовалось отселить 16 семей.

Квартиры ломились от столовых и спальных гарнитуров, невиданных в тогдашней Москве заграничных холодильников, 13 радиоприемников и радиол. 30 наручных часов и сотни метров ткани — символы послевоенного благополучия — дополняют картину того быта, который создавался при личном участии и в соответствии с представлениями о счастливой жизни министра госбезопасности, генерал-полковника с низшим образованием. Если к этому добавить ящик с тремястами (!) корнями женьшеня и имевшийся по существу в его личном распоряжении гараж со многими десятками легковых автомобилей, то можно считать, что Виктор Абакумов основательно готовился к долгой и счастливой жизни¹⁸⁴

Он был типичным исполнителем для своего времени. За что же ему была отведена роль в политическом процессе, насколько она была самостоятельна? Был ли он лишь актером, ифавшим по чужой партитуре, или, научившись у своих режиссеров, попытался сам поставить свою пьесу? И так ли прост был этот генерал, у которого в «большой спальне, в платяном шкафу, в белье,— цитирую допрос,— была обнаружена папка с большим числом совершенно секретных документов, содержащих сведения особой государственной важности»?¹⁸⁵

Сам Абакумов, понимая всю тяжесть предъявленных ему обвинений, пытался оправдаться, отправив письма Сталину, Маленкову, Берии, Шкирятову, Игнатьеву. В них он излагал свою версию случившегося.

Согласно ец, в поле зрения 2-го Главного управления МГБ Я. Г Этингер попал не позднее 1949 г. Он «неоднократно допускал враждебные выпады против Вождя, что было зафиксировано оперативной техникой»¹⁸⁶. Уже в ноябре 1949 г. рассматривалась возможность ареста Этингера. Однако руководитель личной охраны Сталина генерал-лейтенант Власик передал установку: Этингера и другого крупного ученого-биохимика, специалиста-онколога, Героя Соцтруда Б. И. Збарского (кстати, одного из ученых, мумифицировавших тело Ленина) перевести на менее заметные должности и уже потом арестовать.

Абакумов напоминал, что именно МГБ 15 апреля 1950 г. просило у ЦК ВКП(б) разрешение на арест Этингера. Санкцию на арест тогда вновь не получили. «Такие аресты, как аресты ученых,— писал в свое оправдание Абакумов,— всегда являлись важными, и к ним по указанию ЦК ВКП(б) мы подходили всегда с особой тщательностью»¹⁸⁷ 16 ноября Абакумов вновь направил записку, на этот раз Сталину, в Сочи, с просьбой дать разрешение на арест Этингера. Эта записка была у Поскребышева, затем попала Булганину. Тот запросил Абакумова, «как быть», и «я,— писал опальный министр госбезопасности,— ему ответил, что Этингер — большая сволочь и его следует арестовать, после чего тов. Булганин дал согласие на арест».

Во время допросов Этингера, проходивших с участием самого Абакумова, министр требовал от подследственного признаться, «как он залечил Щербакова». Этингер же пытался объяснить, что Щербаков был тяжко болен, сообщал всякие непонятные и раздражавшие Абакумова медицинские сведения, из которых, однако, следовало, что врачом, лечившим Щербакова, был не Этингер, а Виноградов (Этингер был только консультантом), «а называя Виноградова, он ничего отрицательного о нем не показал»¹⁸⁸ Абакумов отвел все обвинения в том, что по его приказу арестованного перевели в холодную камеру, что стало якобы причиной его смерти. Содержание заключенного определял сам следователь, которым был Рюмин, «и умер Этингер, придя с допроса от тов. Рюмина»¹⁸⁹

Однако объяснения Абакумова не принимались в расчет его следователями. Рюмин, служивший в ведомстве Абакумова (кстати, был выдвинут на работу в центральном аппарате МГБ самим Абакумовым за несомненные палаческие достижения), предъявил новые обвинения против своего бывшего министра. Он утверждал, что от него требовали при допросах собирать компрометирующие данные против руководящих государственных и партийных работников. Среди тех, против кого собирался компромат, были Б. Л. Ванников и А. П. Завенягин, организаторы работы по созданию советского ядерного оружия, тесно связанные с Л. П. Берией¹⁹⁰

В ходе расследования было установлено, что по личному распоряжению подчиненного Абакумову министра госбезопасности Грузии Н. М. Рухадзе был организован сбор компромата на самого Берию. В квартире у матери Берии в Тбилиси была установлена подслушивающая аппаратура, МГБ «разрабатывал» казавшиеся подозрительными связи мужа сестры Берии¹⁹¹

Абакумову предъявлялись и другие обвинения — нарушение процедуры следствия, фальсификация допросов. Здесь оправдания бывшего министра были более убедительными. На допросе 10 августа 1951 г. он сообщил: «В ЦК ВКП(б) меня и моего заместителя Огольцова неоднократно предупреждали о том, чтобы наш чекистский аппарат не боялся применять меры физического воздействия к

192

арестованным — шпионам и другим преступникам»

В системе всеобщей слежки действия Абакумова были до известной степени санкционированы высшим политическим руководством страны. 9 сентября 1950 г., менее чем за год до начала «дела Абакумова», было принято Постановление Политбюро № 77/310, по которому в структуре МГБ создавалось Бюро-2, которому поручалось, как гласил этот документ, «выполнять специальные задания внутри Советского Союза по пресечению особыми способами вражеской деятельности, проводимой отдельными лицами». Функции этого отдела были исключительно широки: это «наблюдение и подвод агентуры к отдельным лицам», а «также пресечение преступной деятельности» путем «компрометации, секретного изъятия, физического воздействия и устранения». Агентуру для этого Бюро подбирали из шоферов такси, парикмахеров, служащих и врачей поликлиник, официантов. В сущности, узаконивалась (если это понятие здесь вообще применимо) та практика, которая привела к политическому убийству Михоэлса. Вместе с тем тщательный, глубоко засекреченный механизм слежки распространялся и на высшее руководство страны. Абакумов становился, таким образом, опасным для многих участником борьбы за власть.

В конце концов Абакумову были предъявлены формальные обвинения — в измене Родине в связи с отказом расследования деятельности еврейских террористических организаций и в утрате секретных документов. Последнее обвинение в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 июня 1947 г., устанавливавшим ответственность за разглашение секретных сведений и утрату документов, совпадало с таким же обвинением, несколько раньше предъявлявшимся Н. А. Вознесенскому, обвиненному по «ленинградскому делу».

Вместе с Абакумовым было арестовано большинство руководителей МГБ. В извечном соперничестве карательных органов — в данном случае абакумовского МГБ и МВД — верх явно брало МВД в союзе с Маленковым. Арестованы были заместители министра МГБ С. И. Огольцов и Е. П. Питовранов, начальник Следственной части А. Г. Леонов и его заместители — М. Т. Лихачев, В. И. Комаров и Соколов, начальник отдела «Д» МГБ А. М. Палкин, бывший начальник 1-го Главного управления МГБ Г. В. Утехин, помощник Абакумова Я. М. Броверман. Среди многочисленных обвинений, предъявленных им, обратим внимание на то, что они допускали «в следственной работе грубые нарушения социалистической законности... по большинству дел допросы арестованных не фиксировались протоколами... применялись к арестованным извращенные методы следствия и, в частности, широко было распространено применение к арестованным физических мер воздействия, санкционированное во всех случаях бывшим министром Абакумовым».

В расследовании «дела Абакумова», которое велось С. Д. Игнатьевым под непосредственным контролем Маленкова и Сталина, наметилось два основных направления, впрочем, связанных между собой.

Дело врачей и МГБ

Безусловно, главным среди них становилось дело «о шпионской и террористической деятельности врачей-вредителей», имевшее отчетливую антисемитскую окраску и ставшее продолжением политических процессов конца 40-х гг.,— «Шпионского центра в Еврейском антифашистском комитете». Вторая линия следствия — это разгром МГБ, за которым стояла возможность (частично реализованная в следующие годы) вмешаться в борьбу за власть. 23 июля 1952 г. заместитель министра госбезопасности С. И. Огольцов подал в Политбюро ЦК ВКП(б) записку «о законспирированной группе врачей-вредителей».

Допросы врачей, по многу лет лечивших «власть имущих» в СССР, позволяли при желании превратить «дело кремлевских врачей» в «кремлевское дело», в процессы против их пациентов. Так, через врача Юдина, главного хирурга института Склифосовского, лечившего маршала Воронова, следователи пытались собрать, а точнее — сфальсифицировать показания по обвинению маршала в военном заговоре¹⁹³ Отметим одну немаловажную особенность: со времени «большого террора» дела врачей включались в крупнейшие политические процессы. Это было своего рода необходимой составной частью подготовки подобных акций сталинского Политбюро и НКВД — МГБ — МВД. Связь между событиями конца 30-х гг. и тем, что происходило в начале 50-х, хорошо осознавалась и организаторами, и исполнителями. Ссылки на аналогии с действиями «врагов народа Плетнева и Левина», якобы сокративших жизнь Куйбышева, Горького и его сына М. Пешкова, как уже отмечалось, нередко присутствовали в документах следствия. На поверхности следствия находилось «дело врачей». Были проведены аресты крупнейших врачей, связанных с Лечебным управлением Кремля.

В тюрьме оказались профессора М. С. Вовси, М. И. Певзнер, И. Г Лемберг- ский, Н. А. Шерешевский, В. М. Виноградов, Б. С. Левин, С. Е. Карпай, П. И. Егоров, В. X. Василенко. Рюмин, непосредственно занимавшийся допросами, сообщал позже, что его «куратор» из ЦК ВКП(б) С. Д. Игнатьев дал указание бить их «смертным боем». Более того, Рюмина даже обвиняли в том, что он недостаточно применял такие методы следствия. В письме Сталину, направленном в конце ноября 1951 г., Рюмин, оправдываясь, писал: «Я признаю только то, что в процессе следствия не применял крайних мер (здесь и дальше выделение в подлиннике.— Авт.), но эту ошибку после соответствующего указания я испра-

194

вил» .

Доказательство преступной деятельности «врачей-вредителей» натолкнулось на очевидную нехватку фактов. Да, смерть Жданова, Щербакова, Калинина можно было объяснить как результат террористической деятельности. Однако такое объяснение было не очень убедительным. Невысока была цена и личных «признаний». И тогда в дело пошла давняя оправдательно-объяснительная записка Тимашук. Ее попытка доказать справедливость своего диагноза и снять с себя обвинение во врачебной ошибке, приведшая к конфликту с врачами Кремлевской больницы, ее письма охране Жданова, а через него — руководству МГБ становились едва ли не главным медицински сформулированным аргументом в пользу обвинения.

Заявление Тимашук было подвергнуто экспертизе еще в 1948 г.— его нашли необоснованным. В 1952 г., спустя четыре года, письму Тимашук дали ход. Причина такого решения, очевидно, в отсутствии других аргументов, которые могли использоваться следствием. В обвинительном заключении по делу Абакумова этот аргумент использовался в полную меру. Это должно было не только доказать преступную деятельность врачей Кремлевской больницы и существование еврейской террористической организации, но и послужить обвинением самого руководства.

Мы еще вернемся к тому, как «дело врачей» превратилось в дело террористов в МГБ. Выводы по «делу врачей» содержатся в подробном отчете С. Д. Игнатьева, направленном в ноябре 1952 г. Сталину. В нем находится и история расследования, и та официальная позиция, которую представляло следствие. Этот отчет содержит следующие сведения. На основании решения ЦК от 11 июля 1951 г. «О неблагополучном положении в Министерстве государственной безопасности» была создана специальная следственная группа, которая изучила все сведения о медицинском персонале, в разное время причастном к работе в Лечебно- санитарном управлении Кремля.

На него обрушились агентурное наблюдение и секретное подслушивание. Были изучены истории болезней пациентов Кремлевской больницы. Следователи оценили работу крупнейших медицинских специалистов страны как совершенно неудовлетворительную. «При изучении материалов на медицинских работников Лечсанупра вскрылась большая засоренность кадров этого ответственного лечебного учреждения лицами, не внушающими политического доверия по своим связям с антисоветскими элементами в прошлой враждебной деятельности». В результате такого медико-политического чекистского исследования был сделан вывод, что там «не создавались необходимые условия для надежного лечения больных, не было обеспечено добросовестное лечение и необходимый уход... за... руководителями зарубежных компартий и стран народной демократии, в том числе за товарищами Токуда, Торезом и Димитровым».

Внимание следствия привлекла смерть А. С. Щербакова и А. А. Жданова. «Лечение тов. Щербакова,— утверждал С. Д. Игнатьев,— велось рассчитан но преступно». Были арестованы заместитель директора санатория «Барвиха» Рыжиков, начальник Лечсанупра Кремля Бусалов, консультант Лечсанупра Виноградов, лечившие Щербакова Ланг и Этингер умерли под следствием. Их обвинили в том, что врачи «не использовали возможности сердечной терапии, неправильно применяли такие сильнодействующие средства, как морфий, пантопин, симпатол и различные снотворные». Щербакову после инфаркта «злонамеренно разрешили» вставать с постели. «Лечение товарища Жданова велось так же преступно»,— утверждалось в отчете Игнатьева. Были арестованы все врачи, лечившие Жданова в последние годы его жизни,— профессора Егоров, Виноградов, Василенко, врачи Майоров и Карпай, патологоанатом Федоров, обвиненный в том, что умышленно скрыл сведения об инфаркте Жданова.

«Следствием установлено, что Егоров и Федоров — морально разложившиеся люди, Майоров — выходец из помещичьей среды, Виноградов — примыкавший в прошлом к эсерам, Василенко — скрывший с 1922 г. свое исключение из ВКП(б), и связанная с ними еврейская националистка Карпай — все они составляли вражескую группу, действовавшую в Лечсанупре Кремля, и стремились при лечении руководителей партии и правительства сократить их жизнь» — такой вывод содержался в докладе Игнатьева Сталину.

Все арестованные под пытками дали показания о том, что они плохо относились к Советской власти, что они уже несколько лет существуют как организованная террористическая группа, что руководитель этой группы — профессор П. И. Егоров, «враждебно относясь к партии и Советской власти, действовал по указаниям врага народа А. А. Кузнецова, который в связи со своими вражескими замыслами был заинтересован в устранении товарища Жданова». Таким образом, «дело врачей» непосредственно оказывалось связанным с «ленинградским делом». Но не только!

Обвинение было выдвинуто против руководителя личной охраны Сталина ге- нерал-лейтенанта Власика, который, оказывается, видел письмо Тимашук, написанное 29 августа 1948 г., уже 30 или 31 августа и передал это письмо Абакумову. В проекте обвинительного заключения, направленном Сталину, этот факт излагался следующим образом: «Абакумов и Власик отдали Тимашук на расправу... иностранным шпионам-террористам Егорову, Виноградову, Ва^рленко, Майорову». Сталин, редактируя этот документ, не согласился: «Он (Жданов.— Авт.) не просто умер, а был убит Абакумовым». Так оказались связанными обе линии следствия. «Дело о врачах-вредителях» переходило в «дело о террористах» в Министерстве госбезопасности. В свою очередь, они непосредственно касались «ленинградского дела» и «дела о Еврейском антифашистском комитете»¹⁹⁵

В арестах сотрудников МГБ просматривалась определенная логика. Первоначально арестованы были люди, непосредственно причастные к делу Этингера. Это были по преимуществу сотрудники Следственной части по особо важным делам — уже упоминавшийся начальник этого подразделения Леонов и др., а также ближайшее окружение Абакумова.

Однако логика организаторов дела вскоре подсказала еще одну группу сотрудников МГБ, на которых обрушились репрессии. Начались аресты евреев- чекистов. Были арестованы начальник спецбюро МГБ генерал-майор Н. И. Эй- тингон, руководитель подразделения, отвечавшего за разработку техники радиосвязи, Е. Анциелович, начальник отдела «К» МГБ А. Я. Свердлов, заместитель начальника 1-го Главного управления МГБ генерал-лейтенант М. И. Белкин, заместитель начальника 2-го Главка МГБ, руководитель спецлаборатории, где разрабатывались яды, Г Майрановский, тесно сотрудничавший с МГБ начальник следственного отдела прокуратуры Л. Шейнин и др.

За каждым из них стояли многие годы службы в карательных ведомствах и немалые, с точки зрения их начальников, заслуги — подготовка убийства Троцкого, участие в организации политических процессов, в диверсионных группах во время недавней войны.

Это не помешало их коллегам из МГБ под руководством представителя ЦК ВКП(б) в этом министерстве С. Д. Игнатьева сделать из заслуженных чекистов опасных террористов. Прекрасный повод к такому преображению дал А. Я. Свердлов. В его квартире был обнаружен целый арсенал диверсанта. В нем находились несколько ампул сильнодействующего яда, взрывные устройства с часовыми механизмами, замаскированные под шкатулку, коробку духов, пресс-папье, 5 пистолетов разного калибра, автомат, пара винтовок, патроны, гранаты...

Сын Якова Михайловича Свердлова, двадцать с лишним лет служивший «по чекистской линии», оправдывался тем, что это оружие было получено им в 1941 г. для организации диверсионной деятельности в Москве в случае ее сдачи немцам. Свердлову поручалось руководить такой группой, а оружие ему передали по распоряжению будущего начальника спецбюро МГБ П. А. Судоплатова. В 1946 г. были приняты меры по сбору розданного оружия, но за годы войны оно растерялось. У Судоплатова обнаружили большую недостачу сильнодействующих ядов. Сам Свердлов попытался объяснить наличие у него этого арсенала собственной забывчивостью и любовью к оружию. Но для следствия у Свердлова было несколько уязвимых страниц биографии — его обвиняли в причастности к троцкизму в конце 20-х гг., в том, что его уже дважды арестовывали — в 1935 и 1938 гг.¹⁹⁶

В сентябре 1952 г. следователи, допрашивая заместителя начальника Следст- венной(|1асти по особо важным делам Л. Л. Шварцмана, сломили его. Он дал показания против большинства руководителей государства и партии, карательных ведомств страны. По выражению его следователей, он клеветал против Кагановича и Хрущева, против Меркулова, В. В. Кобулова, Мамулова и Фитина. Но эти линии в данный момент не интересовали Игнатьева, Маленкова и Сталина.

Более перспективными для них были признания Шварцмана в том, что он якобы готовил террористические акты против Маленкова. Шварцман сообщил, что о его замыслах знали Абакумов, Райхман, Палкин, Иткин, Эйтингон, бывший прокурор Дорон. Указания о проведении терактов он якобы получал от военного атташе посольства США Файмонвилла и от посла Гарримана. Причинами подготовки покушения должны были стать в первом случае — в 1950 г.— «разгром националистов, орудовавших под прикрытием Еврейского антифашистского комитета», во втором — в 1951 г.— месть за разоблачение вражеской деятельности Абакумова¹⁹⁷

Цена этим показаниям известна — их вышибали многодневными «конвейерными» допросами, когда подследственному не давали спать, жестоко пытали. Жуткая логика тоталитаризма привела к тому, что в роли жертв оказались вчерашние усердные палачи...

Показания Шварцмана оказались настолько своевременными, что само дело Абакумова впредь стало именоваться делом Абакумова — Шварцмана, став оправданием репрессий против Еврейского антифашистского комитета и его руководителей. Под эти показания стали подгонять и другие допросы.

Усиленно разрабатывалась версия о причастности Абакумова к «ленинградскому делу». Напомним, что такой вариант содержался в «деле врачей». Доказать это было сложно: именно следователи МГБ «выколачивали» показания из А. А. Кузнецова, П. С. Попкова, родственников заместителя Председателя Совмина СССР Н. А. Вознесенского. Кстати, одним из таких следователей был сам Шварцман.

Тогда в ход пошло обвинение, будто следователи МГБ под давлением Абакумова умышленно игнорировали связь обвиняемых по «ленинградскому делу» с иностранными разведками. Абакумову припомнили, что он говорил: «Какой тут может быть шпионаж, если все арестованные являлись руководящими партийными работниками и никто из них, кроме Капустина, с иностранцами не встречался».

Обвинение выдвигалось и против одного из заместителей Абакумова — Огольцова, «который сидел (на допросах обвиняемых.— Авт.) молча... и чувствовал себя несколько стесненно, поскольку в прошлом он сам работал в Ленинграде заместителем начальника управления МГБ». Расследование в МГБ затронуло его разведывательную деятельность. Был арестован генерал-лейтенант М. И. Белкин, служивший ряд лет заместителем начальника 1-го Главного управления МГБ. Будучи обвиненным в принадлежности к еврейской террористической группе в составе МГБ, под жестокими пытками он дал показания о том, что по воле Абакумова на всех ключевых постах Министерства госбезопасности были расставлены лица еврейской национальности, о якобы давнем сотрудничестве агентуры МГБ с западными разведками. Он же сообщил о связи с западными разведками начальника Управления госбезопасности Венгрии Петера Габора. Кампания на исключение евреев из органов госбезопасности распространилась на весь социалистический лагерь. Началось преследование евреев во внешнеполитических службах, госбезопасности, в правительствах ряда восточноевропейских стран.

Из редакционных помет Сталина на проекте обвинительного заключения видно, что он лично руководил следствием и определял степень виновности. Он использовал дело Абакумова — Шварцмана для того, чтобы найти в нем объяснение и оправдание большинства политических репрессий послевоенного времени. Суть редакционных помет Сталина сводилась к стремлению выделить и особенно подчеркнуть роль Абакумова как человека, приложившего усилия для того, чтобы спрятать от следствия связи «врага народа» Кузнецова с иностранной разведкой.

Редактор обвинительного заключения стремился подчеркнуть личную виновность Абакумова. Вместо первоначальной формулировки:

«Действуя как подрывники, Абакумов и его соучастники Леонов и Комаров (выделенное здесь и дальше вычеркнуто при редактировании.— Авт.) игнорировали указания ЦК КПСС о расследовании связей (вписано Сталиным: спрятать от следственных властей неоднократные уловки) с иностранной разведкой врага народа Кузнецова и участников его изменнической группы, орудовавшей в партийном и советском аппарате (вписано Сталиным: в Ленинграде). В преступных целях они (Сталин: он) ориентировали (Сталин: ориентировал) следователей на то, чтобы рассматривать дело Кузнецова и его единомышленников в виде отдельной локальной обособленной группы, не имеющей связей с заграницей»¹⁹⁸.

Абакумов также обвинялся в попытках организации убийства Маленкова¹⁹⁹ Таким образом, его напрямую связали с показаниями Шварцмана о якобы готовившемся им покушении на Маленкова. В январе 1952 г. Игнатьев сообщил Сталину о якобы имевших место утечках информации из Политбюро ЦК в Англию в конце 30-х — начале 40-х гг.²⁰⁰ Сведения об этой утечке стали известны вскоре после войны, делом занимался один из руководителей МГБ — Райхман, заместитель начальника 2-го Главного управления МГБ, однако расследование не дало положительных результатов. Эта информация непосредственно касалась высшего политического руководства страны, потому что утечка информации, по оценке Игнатьева, происходила как минимум из секретариата одного из членов Политбюро ЦК.

Политические процессы, имевшие прямое отношение к верхушке партаппарата, отразились в итогах последнего съезда и Пленума ЦК КПСС при жизни Сталина. XIX съезд проходил в октябре 1952 г.— в те самые дни, когда полным ходом шло расследование (если этот термин вообще может быть здесь употреблен) дела Абакумова — Шварцмана. В стенограмме съезда практически невозможно найти какие-то следы этого процесса.

Однако результаты «дела Абакумова — Шварцмана» и «ленинградского дела» нашли свое отражение в решениях съезда, точнее — Пленума ЦК от 16 октября 1952 г., одного из наименее известных пленумов в истории партии²⁰¹ Этот пленум относится к числу наименее изученных. Он не попал в официальные издания по истории партии²⁰². Его материалы, в отличие от распространенной в аппарате ЦК практики, не стенографировались. Не стенографировалось и выступление Сталина на Пленуме ЦК. Оно отсутствует в протоколе пленума.

Однако сохранились упоминания о выступлении Сталина. Судя по воспоминаниям Хрущева, «Сталин уже "подвесил" судьбу Микояна и Молотова. На первом же пленуме после съезда он предложил создать вместо Политбюро Президиум ЦК партии в составе 25 человек и назвал поименно многих новых людей. ...Сталин создал Бюро Президиума? Ему было, видимо, неудобно сразу вышибать Молотова и Микояна, и он сделал расширенный Президиум, а потом выбрал Бюро узкого характера,,— писал Хрущев.— ...И туда ни Молотова, ни Микояна не ввел, то есть "подвесил" их. Я убежден, что если бы Сталин прожил еще какое-то время, то катастрофой кончилась бы жизнь и Молотова, и Микояна. Вообще же сразу после XIX съезда партии Сталин повел политику изоляции Молотова и Микояна, не приглашал их никуда — ни на дачу, ни на квартиру, ни в кино, куда мы прежде ходили вместе. Но Ворошилов был избран в Бюро Президиума. Характерно для Сталина, что как-то, когда мы сидели у него за затянувшейся трапезой, он вдруг говорит: "Как пролез Ворошилов в Бюро?" Мы не смотрим на него, опустили глаза. Во-первых, что за выражение "пролез"? Как это он может "пролезть"? Потом мы сказали: "Вы сами его назвали, и он был избран" Сталин же говорил нам в узком кругу, что подозревает Ворошилова как английского агента. ...А Молотова он как-то "заподозрил", ...что Молотов является агентом американского империализма, продался американцам»²⁰³

Гораздо подробнее о событиях осени 1952 г. вспоминал А. И. Микоян, непосредственно оказавшийся перед угрозой репрессий. По его словам, за несколько дней до съезда на встрече членов Политбюро Сталин предложил сократить число членов президиума съезда. Вместо прежних 27-29 человек он предложил избрать 15. Так как в президиум съезда избиралась, как правило, старая и старшая по своим должностям номенклатура, предложение Сталина содержало в себе тревожный элемент. Микоян сформулировал так: «Это было удивительным и непонятным. Он лишил, таким образом, возможности многих видных партийных деятелей войти в президиум съезда, а они этого вполне заслуживали». Дальше — больше. Сталин прямо заявил, что «не надо вводить в президиум Микояна и Андреева, как неактивных членов Политбюро»²⁰⁴.

По мнению Микояна, одной из причин осложнения отношений между Сталиным и им стало неприятие Молотовым сталинской идеи об отказе от товарно- денежных отношений в условиях социализма и предложения Микояна, поддержанные некоторыми членами Политбюро — Молотовым, Хрущевым и Маленковым,— о повышении закупочных цен на сельскохозяйственную продукцию.

Сразу после окончания съезда состоялся Пленум ЦК. Как уже отмечалось, отсутствует стенограмма выступления Сталина. Однако один из участников пленума — Л. Н. Ефремов, тогда первый секретарь Курского обкома партии — сделал весьма подробную запись его выступления. Точность записи подтверждается совпадением ее с изложением этого же текста в мемуарах Микояна, Д. Т. Шепи- лова и в воспоминаниях Хрущева и писателя К. Симонова. Приведу здесь фрагменты записи слов Сталина, сделанные Ефремовым. Сталин начал с ошеломляющей констатации: «Многим может показаться, что у нас (в КПСС.— Авт.) существует полное единство. Однако у нас нет такого единства. Некоторые выражают несогласие с нашими решениями....

Спрашивают, почему мы освободили от важных постов министров видных партийных и государственных деятелей. Что можно сказать на этот счет?

Мы освободили от обязанностей министров Молотова, Кагановича, Ворошилова и других и заменили их новыми работниками. Почему? На каком основании? Работа министра — это мужицкая работа. Она требует больших сил, конкретных знаний и здоровья. Вот почему мы освободили некоторых заслуженных товарищей от занимаемых постов и назначили на их место новых, более квалифицированных, инициативных работников.

Что же касается самих видных политических и государственных деятелей, то они так и остаются видными политическими и государственными деятелями. Мы их перевели на работу заместителями Председателя Совета Министров. Так что я даже не знаю, сколько у меня теперь заместителей».

После этого двусмысленного замечания Сталина о своих соратниках-заместителях секретарь ЦК «перешел на личности».

«Нельзя не коснуться неправильного поведения некоторых видных политических деятелей,— зафиксировал Ефремов слова Сталина,— если мы говорим о единстве в наших делах. Я имею в виду товарищей Молотова и Микояна. Молотов — преданный нашему делу человек. Позови, и, не сомневаюсь, он, не колеблясь, отдаст жизнь за партию. Но нельзя пройти мимо его недостойных поступков. Товарищ Молотов, наш министр иностранных дел, находясь под "шартрезом", на дипломатическом приеме дал согласие английскому послу издавать в нашей стране буржуазные газеты и журналы. Почему? На каком основании потребовалось давать такое согласие? Разве не ясно, что буржуазия — наш классовый враг и распространять буржуазную печать среди советских людей — это, кроме вреда, ничего не принесет. ...Это первая политическая ошибка товарища Молотова.

А чего стоит предложение товарища Молотова передать Крым евреям?²⁰⁵ Это грубая ошибка товарища Молотова. ...На каком основании товарищ Молотов высказал такое предложение? У нас есть еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш Советский Крым. Это вторая политическая ошибка товарища Молотова.

Товарищ Молотов неправильно ведет себя как член Политбюро. ...Товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы принять решение Политбюро по тому или иному важному политическому вопросу, как это быстро становится известным товарищу Жемчужиной²⁰⁶ ...Ясно, что такое поведение члена Политбюро недопустимо.

Теперь о товарище Микояне. Он, видите ли, возражает против повышения сельхозналога на крестьян. Кто он, наш Анастас Микоян? Что ему тут не ясно? Мужик — наш должник. С крестьянами у нас крепкий союз. Мы закрепили за колхозами навечно землю. Они должны отдавать положенный долг государству. Поэтому нельзя согласиться с позицией товарища Микояна».

По предложению Сталина в состав Президиума не был включен ветеран партийного руководства — А. А. Андреев.

Сталин заявил на этом же заседании, что из-за своего возраста он отказывается быть секретарем ЦК и Председателем Совета Министров. Немедленно последовала сцена, напоминавшая события русской истории XVI в.— отречение Ивана IV от царства в Александровой слободе накануне введения опричнины. Члены пленума общим хором стали упрашивать Сталина остаться во главе страны²⁰⁷

Если по решению XVIII съезда в составе Политбюро было 9 членов и 2 кандидата, а в Секретариате — 4 члена, то на пленуме 16 октября 1952 г. состар Президиума, сменившего Политбюро, включал 25 членов и 11 кандидатов, а Секретариат — 10 человек. Знакомство с проектом постановления пленума, испещренным многими карандашными поправками, позволяет утверждать, что до последнего момента проходили перестановки и уточнения в составе высших партийных органов. В результате всех изменений членами Президиума ЦК КПСС стали В. М. Андрианов, А. Б. Аристов, Л. П. Берия, Н. А. Булганин, К. Е. Ворошилов, С. Д. Игнатьев, Л. М. Каганович, Д. С. Коротченко, В. В. Кузнецов, О. В. Куусинен, Г. М. Маленков, В. А. Малышев, Л. Р. Мельников, А. И. Микоян, Н. А. Михайлов, В. М. Молотов, М. Г Первухин, П. К. Пономаренко, М. 3. Сабуров, И. В. Сталин, М. А. Суслов, Н. С. Хрущев, Д. И. Чесноков, Н. М. Шверник, М. Ф. Шкирятов; кандидатами в члены Президиума — Л. И. Брежнев, А. Я. Вышинский, Н. Г Зверев, Н. Г. Игнатов, И. Г Кабанов, А. Н. Косыгин, Н. С. Пато- личев, Н. М. Пегов, А. М. Пузанов, И. Ф. Тевосян, П. Ф. Юдин; секретарями ЦК — А. Б. Аристов, Л. И. Брежнев, Н. Г. Игнатов, Г М. Маленков, Н. А. Михайлов, Н. М. Пегов, П. К. Пономаренко, И. В. Сталин, М. А. Суслов, Н. С. Хрущев²⁰⁸.

Сравнительно многочисленный Президиум ЦК становился своего рода питомником новых «руководящих кадров». Однако реальная власть в партии оказывалась у непредусмотренного Уставом КПСС Бюро Президиума ЦК. Судя по немногим рукописным материалам по подготовке этого Пленума ЦК, состав Бюро уточнялся до последнего момента. В первоначальный состав Бюро были включены Сталин, Берия, Булганин, Каганович, Маленков, Сабуров и Хрущев. Позже, от руки, туда были вписаны фамилии Ворошилова и Первухина²⁰⁹ Несомненно, что и кандидатура Ворошилова возникла уже позже, по ходу работы съезда или пленума. В списке членов Бюро отсутствовали ветераны партийного руководства — Молотов, Микоян и Андреев. Это свидетельствовало, что роль «старой партийной гвардии» в сталинском окружении явно сходила на убыль.

В Президиуме ЦК оказалось много новых людей. Такое расширение состава объективно ослабляло позиции той руководящей группировки в партии, которая сложилась no

После XIX съезда партии прошли новые аресты, на этот раз в ближайшем окружении Сталина. Среди арестованных были А. Н. Поскребышев, бессменный секретарь и помощник Сталина; генерал-лейтенант Н. С. Власик, начальник личной охраны Сталина; генерал-майор С. Ф. Кузьмичев, служивший в личной охране Сталина. В январе 1953 г. было арестовано 5 человек из ближайшего окружения Сталина по обвинению в шпионаже²¹⁰

9 января 1953 г. Бюро Президиума ЦК, собравшееся практически в полном составе (не было только самого Сталина), утвердило текст сообщения в прессе об аресте группы врачей-вредителей.

13 января 1953 г. в «Правде», в разделе хроники, появилось сообщение ТАСС о том, что «некоторое время тому назад органами государственной безопасности была раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью путем вредительского лечения сократить жизнь активным деятелям Советского Союза». Цековско-тассовская хроника утверждала, что большинство участников террористической группы были связаны с «международной еврейской буржуазно- националистической организацией "Джойнт", созданной американской разведкой...».

«Следствие будет закончено в ближайшее время» — так многозначительно- угрожающе заканчивалось это сообщение.

Параллельно с этими процессами продолжался еще один, остающийся и по сей день наименее изученным,— «менгрельское дело». 4 февраля 1953 г. С. Д. Игнатьев направил Сталину протоколы допросов арестованного министра госбезопасности Грузии Н. М. Рухадзе²¹¹ Материалы допросов свидетельствовали об острейшем соперничестве в Грузии, о смене нескольких секретарей ЦК КП Грузии, обвиненных в национализме, о широких масштабах сбора компромата на руководителей республики, о том, что компрометирующие материалы разыскивали на самого Берию. Существует устойчивая традиция связывать «менгрельское дело» с «заказом» самого Сталина против Берии. Ясно только то, что «менгрельское дело» шло вместе с другими политическими процессами конца 40-х — начала 50-х гг. Отметим, что все они касались высшего политического руководства страны. Это сближало их с политическими процессами 1937-1938 гг.

Многочисленные новые назначения, сделанные после XIX съезда партии, создали тот «кадровый потенциал», который с успехом мог заменить старый эшелон власти, так, как С. Д. Игнатьев заменил В. С. Абакумова на посту министра МГБ. Однако этому сценарию не суждено было полностью осуществиться. Смерть Сталина — режиссера этого страшного спектакля — прервала его претворение в жизнь.

* * *

Послевоенный период в истории Советского Союза оказался очень важным для всего его будущего. Прежде всего, победа в войне стала аргументом для сохранения незыблемости социально-политического и экономического строя в стране. После войны с новой силой претворялся курс на форсированное развитие тяжелой промышленности, военно-промышленного комплекса. И вновь, как и в 30-х гг., важнейшим источником средств оставалась колхозная деревня, безжалостно эксплуатировавшаяся государством.

Снова возрождался террор. Но на смену «большому террору» 30-х гг. пришло систематическое подавление даже самой возможности появления оппозиции в Советском Союзе, стремление контролировать, а при малейшем подозрении — преследовать представителей формирующейся элиты. Именно этим можно объяснить преследование маршала Жукова, многочисленные аресты в командовании Военно-Воздушных Сил и на флоте, разгром так называемой «ленинградской группы» в ЦК ВКП(б), деятельность «судов чести» в министерствах и центральных ведомствах, «дело МГБ» и процессы против Еврейского антифашистского комитета, «дело врачей».

В послевоенном СССР влияние собственно союзного государственного аппарата было большим, чем аппарата партии. Робкие попытки расширить роль республик в жизни СССР, прежде всего связанные с предложением о расширении прав РСФСР, были решительно пресечены в 1948 г.

В руководстве страны велась постоянная борьба за влияние, за власть, в ходе которой столкнулись две основные группировки — Жданова — Кузнецова и Маленкова — Берии. Сталин в значительной степени сам провоцировал конфликты в своем ближайшем окружении. В последние годы жизни он вынашивал планы радикальных изменений в высших звеньях управления. Он избавлялся от ставших уже ненужными и одиозными деятелей карательных органов. Были арестованы и дожидались суда крупные деятели Министерства государственной безопасности во главе с министром Абакумовым. Началось своего рода «окружение» Берии. Ослабли позиции представителей «старой партийной гвардии» — Молотова, Ворошилова, Кагановича, Микояна.

Резкое расширение состава Президиума ЦК КПСС сразу же после XIX съезда партии позволило Сталину создать своего рода «команду дублеров», готовую в любой момент сменить старое руководство. В этой политике Сталина нельзя не заметить продолжение все тех же политических традиций 20-30-х гг.

Примечания

¹ Сталин И. В. Речь на предвыборном собрании избирателей Сталинского избирательного округа г. Москвы 9 февраля 1946 г. М., 1946. С. 10.

Сталин И. В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1946. С. 119.

³ Об этом см.: Зубкова Е. Ю. Общество и реформы. 1945-1964. М., 1993. С. 33-37.

Сталин И. В. Речи на предвыборных собраниях избирателей Сталинского избирательного округа г. Москвы. М., 1954. С. 22-23.

Лейбович О. Реформа и модернизация в 1953-1964 гг. Пермь, 1993. С. 60.

См.: СССР и «холодная война». М„ 1995. С. 128.

Там же. С. 132-134.

в

См.: Симонов Н. С. Военно-промышленный комплекс СССР в 1930-1950-е годы: темпы экономического роста, структура, организация производства и управления. М., 1996. С. 192.

См.: Островский В. Б. Колхозное крестьянство СССР: Политика партии в деревне и ее социально-экономические результаты. Саратов, 1967. С. 27.

Голод 1946-1947 гг. специально исследовался В. П. Поповым. См.: Попов В. П. Экономическое и социальное положение советского общества в 40-е гг. (на примере российской деревни): Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. М., 1996; Он же. Российская деревня после войны (июнь 1945 —■ март 1953 г.): Сб. документов. М., 1993; Он же. Крестьянство и государство (1945-1953) // Исследования новейшей русской истории. Париж, 1992. №9; Он же. Голод и государственная политика (1946-1947) // Отечественные архивы. 1992. № 6. С. 36-60.

См.: Попов В. П. Крестьянство и государство... С. 137-138.

Там же. С. 41.

Там же. С. 42.

См.: Попов В. П. Неизвестная инициатива Хрущева. (О подготовке Указа 1948 г. о выселении крестьян) // Отечественные архивы. 1993. № 2. С. 31—46.

Там же. С. 35-36.

Там же. С. 36-37.

Там же. С. 45.

АВП РФ, ф. 0129. оп. 32, портфель 2, д. 304, л. 8-9.

Там же, л. 11.

См.: Попов В. П. Крестьянство и государство... С. 177.

Там же. С. 180,219.

Там же. С. 211.

История советского крестьянства. Т. 4. Крестьянство в годы упрочения и развития социалистического общества. 1945 — конец 1950-х гг. М., 1988. С. 84-85. Безнин М. А. Крестьянский двор российского Нечерноземья в 1950-1965 годах// Отечественная история. 1992. № 3. С. 16.

См.: Верт Н. История Советского государства. 1900-1991. М., 1992. С. 298-299.

См.: Безнин М. А. Крестьянский двор российского Нечерноземья в 1950-1965 годах. С. 16.

Там же. С. 16-17.

Там же. С. 17.

По данным ЦСУ СССР, в 1950 г. в месяц на душу одного сельского жителя приходилось 21 кг хлеба и крупы, 24 кг картошки, 13 л молока, 1,39 кг мяса и рыбы, 0,24 кг жиров, 0,25 кг сахара и кондитерских изделий (см.: Попов В. П. Крестьянство и государство... С. 217).

I

Сотка — /loo га. Обычный размер приусадебного участка в колхозе — 25 соток. Формально разрешалось иметь приусадебные участки размером от 25 соток до 1 га (см. также: Попов В. П. Крестьянство и государство... С. 286).

Краткая история СССР. М., 1987. Ч. 2. С. 450.

См.: Секретная переписка Рузвельта и Черчилля в период войны. М., 1995. С. 701, 743.

СССР и германский вопрос. 1941-1949. Т. 1. 1941-1945. М., 1985. С. 333-360. ¹³ АВП РФ, ф. 06, on. 1, папка 43, д. 677, л. 49-51.

Там же, л. 59-60.

Daniels 1. The Man of Independence. Philadelphia; N. Y., 1950. P. 266; Корниенко Г. M. Холодная война: Свидетельство ее участника. М., 1995. С. 25.

АВП РФ, ф. 0129, оп. 30, портфель 81, д. 187, л. 136-144. Там же, ф. 06, оп. 7, папка 43, д. 678, л. 71-73.

Там же, л. 74-77.

См.: Сафронов В. П. СССР — США — Япония в контексте «холодной войны» (1945-1960) // Советская внешняя политика в годы «холодной войны» (1945-1985): Новое прочтение. М., 1995. С. 155-190.

См.: Сталин И. В. Сочинения. М., 1997. Т. 16. С. 25-30.

См.: Нежинский JI. М., Челышев И. А. Проблемы внешней политики // СССР и «холодная война». С. 43.

См., в частности: Филитов А. М. Как начиналась «холодная война» // Советская внешняя политика в годы «холодной войны»... С. 47-68.

АВП РФ, ф. 0129, оп. 30, папка 187, д. 81, л. 96-111.

Там же, л. 98.

Там же, л. 99.

Там же, л. 103.

Там же, портфель 1, д. 178, л. 89.

Там же, оп. 31, папка 192, д. 12, л. 3-5.

Там же, фонд секретариата Молотова, оп. 9, папка 68, д. 1049, л. 1.

Там же, л. 2.

Там же, л. 5-6.

Там же, л. 17-33.