Советский Союз. История власти. 1945–1991

ры, правоохранительных органов. Кроме этого Черненко руководил отделами идеологии, культуры, науки, партийных органов, писем. За ним остался Общий отдел, которым Черненко управлял без малого 20 лет⁸. Этим распределением обязанностей, а также тем, что Черненко получил право вести заседания Секретариата ЦК, а в отсутствие Андропова — и заседания Политбюро, было показано, что Черненко получил права наследника генсека.

В понедельник, 22 ноября, состоялся Пленум ЦК⁹ Открыл его Ю. В. Андропов. На этом пленуме Г. А. Алиева перевели из кандидатов в члены Политбюро, уже совершенно больного А- П. Кириленко освободили от обязанностей члена Политбюро и секретаря ЦК. Тогда же образовали Экономический отдел ЦК, утвердили заведующим отделом и избрали секретарем ЦК Н. И. Рыжкова.

Новый Генеральный секретарь, в отличие от своего предшественника, гораздо лучше понимал значение информации как способа управления. Именно с ним были связаны важные шаги по расширению доступа к информации, естественно — доступа контролируемого, управляемого из ЦК и КГБ, но тем не менее менявшего информационную ситуацию в стране. С 11 декабря 1982 г. стали публиковаться регулярные, еженедельные сообщения «В Политбюро ЦК КПСС». В четверг проходили заседания Политбюро, а в пятницу утром по радио и телевидению передавалось сообщение, в котором перечислялись вопросы, которые рассматривались на заседании Политбюро. Ни в коем случае нельзя преуменьшать значение этого шага: именно при Андропове появились сведения о деятельности высшего политического органа страны, те сведения, которые со времен Сталина относились к категории высших государственных секретов.

Андропов санкционировал и публикацию материалов негативного характера о хозяйственных преступлениях. 23 ноября 1983 г. было принято специальное постановление Секретариата ЦК «О публикации в советской печати сообщения о результатах рассмотрения Верховным судом РСФСР уголовного дела на крупных взяточников из числа работников торга "Гастроном" Главного управления торговли Мосгорисполкома»¹⁰. Ниже мы остановимся на этом важном документе более подробно. Однако в данном случае важен не только повод для издания этого документа (хотя в конкретном случае он полностью соответствовал политике Андропова по «наведению порядка»). Важно другое: при Андропове был приоткрыт информационный «ящик Пандоры». Информация обладает своей логикой, своими законами. При понятном желании контролировать ее и при огромных возможностях делать это само распространение сведений о прежде полностью закрытых сферах деятельности власти создавало прецедент и стремление расширить объем этих сведений.

Сразу же после вступления Андропова в должность он «начал наводить порядок». Под этим выражением в России скрывается многое. «Наводить порядок» — это демонстрировать решимость государственной власти на строгое соблюдение ее требований.

Андропов попытался реанимировать, восстановить командно-административный способ управления страной, восстановив прямые приказные рычаги, которые существовали в прошлом, во времена Сталина, но в значительной степени ослабли при Хрущеве и тем более при Брежневе.

В передовой «Правды» 2 января 1983 г. сообщалось, что стратегия страны направлена на ускорение интенсификации общественного производства, повышение его эффективности, широкое внедрение науки. Условием осуществления этой стратегии ускорения было «чувство высокой ответственности за порученное дело». Фраза, кажущаяся шаблонной, в конкретном случае наполнялась особым смыслом: в условиях практической несменяемости руководства при Брежневе понятие «ответственность» к руководству практически не применялось. В той же передовой содержалось требование «крепить дисциплину труда и ответственность на производстве»..

О том, что этот последний призыв не был пустыми словами, свидетельствовало совещание в ЦК КПСС 7 января 1983 г., на котором обсуждались «вопросы укрепления трудовой и производственной дисциплины в свете указаний ноябрьского (1982 г.) Пленума ЦК, указаний и выводов Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Ю. В. Андропова»¹¹ О том, как будут выполняться «указания и выводы Генерального секретаря», сообщала статья в «Правде» Генерального прокурора А. М. Рекункова под названием «Без снисхождения. Гражданин, общество, закон»¹².

Для того чтобы выявить нарушителей дисциплины, сотрудники КГБ организовывали рейды по магазинам, кинотеатрам, баням, просто по улицам города, «вылавливая» тех людей, которым полагалось в это время быть на работе. К нарушителям применялись серьезные санкции. Хуже всего было тем, кто находился в служебной командировке в чужом городе и днем был задержан в магазине. В его командировочное удостоверение ставили штамп, указывающий, что этому человеку не будут оплачены командировочные расходы и расходы на дорогу. Началась кампания за сохранение рабочего времени.

Однако выявились и многочисленные «нарушители поневоле». Притчей во языцех были всегда существовавшие проблемы — в многочисленных конторах трудно было получить любую справку; магазины, почты, прачечные, жилищные конторы, милиция работали так, как было удобно их сотрудникам, а не так, как было удобно их многочисленным клиентам. Время их работы точно совпадало с часами работы основных промышленных предприятий и учреждений. Поэтому люди были вынуждены тратить рабочее время, простаивая в очередях в конторах и магазинах. Для изменения сложившегося положения Совет Министров СССР принял специальное постановление «по вопросам, связанным с упорядочением режима работы предприятий, организаций и учреждений, занятых обслуживанием населения»¹³-.

В кампанию по укреплению дисциплины лично вмешался Андропов. В конце января он посетил Московский станкостроительный завод имени С. Орджоникидзе, встречался с рабочими, выступил на собрании. Его вопросы были незамысловаты и скорее носили протокольный, вынужденный характер. Он спрашивал у рабочих: сколько лет они уже на этом заводе, сколько они получают за труд, достаточно ли им? Но главное было на собрании в подготовленных выступлениях. Участники собрания один за другим требовали укрепления трудовой и производственной дисциплины. Выступая на этом собрании, Андропов заявил: «Где же, говоря ленинскими словами, то самое звено, за которое надо ухватиться, чтобы вытянуть всю цепь? Цепь-то большая, тяжелая. И хотя нельзя все сводить к дисциплине, начинать надо, товарищи, именно с нее... Хотел бы, чтобы товарищи правильно поняли, что вопрос об укреплении дисциплины относится не только к рабочим, инженерно-техническим работникам. Это относится ко всем, начиная с министров».

Наведение порядка предполагало укрепление всей вертикали управления. За этим простым и понятным решением стояло стремление сохранить систему, укрепить командные методы управления экономикой.

При Андропове КГБ начинает вести серию хозяйственных процессов. Самый шумный из них — процесс директоров московских магазинов, который закончился расстрелом нескольких человек.

Все больший масштаб приобретали борьба со злоупотреблениями и коррупцией, репрессии в сфере обслуживания и торговли. Как уже отмечалось, состояние торговли было самым заметным и доступным для понимания проявлением кризиса. А так как система не могла быть виноватой¹⁴, то надо было найти виноватых в торговле.

Для этой цели 150 опытных сотрудников КГБ были направлены на работу в МВД СССР. Были выявлены крупнейшие злоупотребления в сфере торговли. Тогдашний начальник Управления в московской милиции по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией, бывший офицер контрразведки КГБ А. Стерлигов вспоминает: «Беззаконие исходило из партийных структур. ...Отправляли людей в лагеря за обвес стоимостью в сорок копеек... крупные дельцы, незаконно наживавшие сотни тысяч и даже миллионы рублей, оставались на свободе»¹⁵.

Стерлигов свидетельствует: деятельность по расследованию злоупотреблений в торговле вызывала недовольство партийной элиты. Расследования были «контролируемыми».

Был арестован, отдан под суд и расстрелян Н. П. Трегубов, начальник Главного управления торговли Мосгорисполкома, занявший этот пост еще в 1970 г. и считавшийся человеком, близким к члену Политбюро В. В. Гришину. Трегубов был арестован в июне, а следом за ним органы КГБ заключили под стражу еще 25 ответственных работников московского Главторга и директоров крупнейших универмагов и гастрономов, включая Б. С. Тверитинова, директора гастронома при ГУМе, директора «Елисеевского» гастронома Соколова, участника Отечественной войны, директоров фирмы «Океан», автомобильного магазина «Южный порт» и многих других. В ходе расследования было установлено, что каждый магазин выплачивал дань в районное управление торговли, районные управления платили дань в Главное управление торговли Мосгорисполкома. Оттуда деньги шли на подкуп чиновников министерств и ведомств, вплоть до МВД¹⁶.

Были произведены аресты многих директоров магазинов. Их судили, некоторых расстреляли. Директор гастронома № 2, расположенного на Смоленской площади, напротив МИДа, С. Г. Нониев покончил жизнь самоубийством. Министру торговли СССР А. И. Струеву повезло больше — его просто отправили на пенсию¹⁷. Процессуальные проблемы не слишком тревожили судебные власти.

Вместе с тем этот процесс спровоцировал начало газетной кампании о коррупции в государственном и партийном аппарате. Все начиналось, казалось, под строжайшим контролем. В упоминавшемся выше постановлении ЦК от 23 ноября 1983 г. «О публикации в советской печати сообщения о результатах рассмотрения Верховным судом РСФСР уголовного дела на крупных взяточников...» сообщалось, что следует «согласиться с предложениями Комитета государственной безопасности СССР...». Трем газетам — «Известиям», «Московской правде» и «Вечерней Москве» — поручалось «опубликовать по согласованию с КГБ СССР материалы суда над крупными взяточниками из числа работников торга "Гастроном" Главного управления торговли Мосгорисполкома».

То, что было опубликовано, стало поводом для появления большого числа детективных повестей, сценариев кинофильмов, новых, уже на «местном», региональном уровне, разоблачительных публикаций. Словечко «мафия», появившись в прессе, стало одним из определений современной политической системы. Конечно, на такой результат вовсе не рассчитывали инициаторы этих расследований.

Добрались и до С. Ф. Медунова, первого секретаря Краснодарского крайкома КПСС, уже и прежде обвинявшегося в коррупции, и Н. А. Щелокова, министра МВД. Еще в марте 1982 г. Комитет партийного контроля при ЦК КПСС подал в Секретариат ЦК записку «О многочисленных фактах взяточничества среди руководящих работников Краснодарского края». Эту записку направили на перепроверку, заставив провести дополнительное расследование силами не только Комитета партийного контроля, но и отделов организационно-партийной работы и административных органов ЦК КПСС¹⁸

31 мая 1982 г. уже с участием отделов ЦК была подготовлена новая справка, подтвердившая первоначальные данные КПК.

Брежнев знал о злоупотреблениях в Краснодарском крае, но категорически был против предложения Андропова арестовать и отдать под суд первого секретаря Краснодарского крайкома Медунова. «Этого делать нельзя,— убеждал Брежнев Андропова.— Он руководитель такой большой партийной организации, люди ему верили, шли за ним, а теперь его под суд? У них и дела в крае пошли успешно. Мы одним недобросовестным человекам опоганим хороший край... Переведи его куда-нибудь,— просил Брежнев Андропова,— а там посмотрим, что будем делать».

Андропов, фактически ставший во главе государства и партии еще при жизни Брежнева, начал аресты в Краснодаре. 20 июля состоялось заседание Секретариата ЦК, которое вел Андропов. В Москву был вызван посол СССР на Кубе В. И. Воротников. Андропов сообщил, что в крае выявлены многочисленные нарушения законности, в том числе среди партийного актива, уже арестовано 152 человека, 99 находятся под следствием. Медунов отзывается в распоряжение ЦК¹⁹ На его место в Краснодарский край был направлен В. И. Воротников. 21 июля это решение было оформлено постановлением Политбюро²⁰ 23 июля на пленуме Краснодарского крайкома КПСС Воротников был избран первым секретарем крайкома. Политическая же судьба Медунова была решена позже — на Пленуме ЦК, который состоялся почти год спустя, 14 июня 1983 г.

Параллельно и одновременно с делом Медунова шло расследование деятельности министра внутренних дел СССР Щелокова. Он был известен как человек, близкий к Брежневу. Пользуясь его покровительством, он позволял себе вмешиваться в вопросы, которые целиком находились в компетенции КГБ. Об этом можно судить по письму Щелокова, адресованному Брежневу (см. предыдущую главу), где министр внутренних дел обосновывал ненужность высылки Солженицына из России, настаивал на изменении отношения к писателю, на необходимости постараться «подкупить» его. Напомним, что Андропов был последовательным сторонником высылки Солженицына. О Щелокове распространялись слухи, что он путал собственный карман с казенным.

Он был снят со своей должности уже через месяц после смерти Брежнева. На его место был назначен В. В. Федорчук, проработавший до этого полгода председателем КГБ СССР. Бывшего министра внутренних дел перевели в так называемую райскую группу — группу инспекторов Министерства обороны, куда отправляли престарелых генералов армии и маршалов. Но злоключения Щелокова только начинались. Следствие по делу недавнего министра внутренних дел СССР вела Военная прокуратура СССР. Ей удалось собрать огромный материал о злоупотреблениях Щелокова, в том числе о воровстве служебных «мерседесов», конфискованных вещей, в особенности антиквариата.

На Пленуме ЦК КПСС 14 июня 1983 г. с резким осуждением Щелокова и Ме- дунова выступил Черненко. Он сообщил, что Политбюро предложило вывести Щелокова и Медунова из состава ЦК. Щелокова обвинили в том, что он «встал на путь злоупотреблений в личном плане». Ему инкриминировали то, что он построил дачи для себя и своих родственников, присвоил себе три иностранных автомобиля, полученных для МВД, «вел себя неискренне, несамокритично», разрешил снять за казенный счет кинофильм стоимостью 50 тыс. руб. о самом себе к своему семидесятилетию. Медунов был обвинен в том, что «грубо нарушал партийную дисциплину», что в крае распространилось взяточничество, что он сам защищал высокопоставленных взяточников.

Щелоков был лишен всех наград, кроме тех, которые он получил в годы войны. Он ожидал ареста. Пытаясь найти защиту, обратился к своему старому знакомому в течение почти 30 лет — «второму секретарю» ЦК Черненко. Но тот помочь уже не мог и не хотел. В ожидании очередного обыска и ставшего неизбежным ареста Щелоков застрелился²¹. Доктор юридических наук, генерал А. И. Гуров, вспоминая об этом периоде истории МВД, сообщил, что под руководством Федорчука из органов внутренних дел было уволено около 100 тыс. человек, над милицией был установлен постоянный контроль специального 3-го Управления КГБ²².

Скандальный характер получило расследование дела зятя Брежнева — заместителя министра внутренних дел СССР генерал-полковника Ю. М. Чурбанова. Оно стало следствием так называемого «узбекского дела». В 1983 г. КГБ Узбекистана возбудил уголовное дело на начальника ОБХСС Бухарского облисполкома Музафарова, задержанного с поличным при получении взятки. Для дальнейшего расследования в сентябре 1983 г. дело было передано в Прокуратуру СССР, где была образована следственная группа во главе с Т. X. Гдляном. В разное время в группе работало 200 и более человек. Гдлян и сотрудники его группы добивались от арестованных сведений об их московских покровителях и помощниках. При этом следователи действовали вполне «по-советски», подчиняя процессуальные нормы политической целесообразности.

Надзирательные и контрольные, пожалуй даже карательные, функции навязывались парткомиссиям, существовавшим во всех райкомах партии. Обычно парткомиссии занимались рассмотрением заявлений людей, которые вступали в партию, «персональных дел» наказанных коммунистов, а также принимали решение, кому разрешить поехать за границу в качестве туриста, на отдых или на работу. Теперь им вменялась практически не ограниченная контрольная функция²³

Жизнь страны «подмораживалась». Партийными органами активно внедрялось понятие «идеологическая дисциплина», то есть необходимость самоцензуры всех пишущих и издающих. Пресса раскручивала кампанию по наведению дисциплины, которая совпала с обличением алкоголизма. Эти публикации по своей тональности вполне соответствовали тем, что появятся двумя годами позже, когда, уже при Горбачеве, будет сделана попытка фактически ввести запрещение продажи алкоголя в стране²⁴. Из прессы полностью ушла тема осуждения репрессий прошлого, оценки Сталина. Такой темы просто не стало. Показательна в этом отношении публикация в «Правде» большой статьи, посвященной маршалу М. Н. Тухачевскому, одному из создателей Красной Армии и активному участнику гражданской войны, казненному в период сталинских репрессий. В этой статье подробно пересказывалась биография Тухачевского, говорилось о его роли в разработке советской военной доктрины. Об обстоятельствах же смерти сообщалось буквально следующее: «Его жизнь трагически оборвалась»^2, — так говорится о гибели в результате автомобильной аварии, а не о смерти человека, несправедливо осужденного и расстрелянного вместе с десятками тысяч командиров Красной Армии, маршала, превратившегося после XX съезда партии в символ сталинских репрессий.

Исподволь шли изменения «наверху». К Н. И. Рыжкову, ставшему секретарем ЦК. отвечающим за экономику, добавился Е. К. Лигачев, уже имевший опыт работы в ЦК в должности заведующего Организационно-партийным отделом. При Брежневе его послали в Сибирь, в Томск, где он стал первым секретарем обкома. Лигачев относился к тому небольшому числу секретарей обкомов, которых в стране знали. Он был известен как человек требовательный, фанатичный борец за здоровый образ жизни, требовавший от аппарата своего обкома занятий спортом, лыжами, резко ограничивший продажу в области спиртного, покровитель местного театра. Сейчас его вызвали в Москву, чтобы назначить заведующим одним из ключевых отделов ЦК — Отделом организационно-партийной работы. Именно он фактически руководил деятельностью местных партийных орг анизаций, олицетворяя ту власть, которая могла «поднять» партийного чиновника по лестнице власти или выбросить его из номенклатуры. Его руками осуществлялась замена старых, «брежневских» кадров на новых людей²⁶. Из Ленинграда в Москву был переведен Г В. Романов, ставший секретарем ЦК КПСС, отвечающим за деятельность оборонных отраслей. Был отправлен на пенсию С. П. Трапезников, одиозный заведующий Отделом науки и высших учебных заведений ЦК. Его сменил В. А. Медведев, работавший прежде ректором Академии общественных наук. На важную должность управляющего делами ЦК КПСС был назначен Н. Е. Кручина. После успешной поездки М. С. Горбачева в мае 1983 г. в Канаду, организованной тогдашним послом в Канаде А. Н. Яковлевым, было принято решение перевести Яковлева в Москву, где он получил престижный пост директора Института мировой экономики и международных отношений, который, как и Институт Соединенных Штатов Америки и Канады, поддерживал постоянные связи с ЦК КПСС.

Изменения произошли и в ряде крупных республиканских и областных парторганизаций. 31 октября 1983 г. покончил жизнь самоубийством первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана, член Политбюро ЦК КПСС Ш. Р. Рашидов. Это самоубийство было спровоцировано расследованием многочисленных злоупотреблений в производстве и продаже государству хлопка. Следственные группы из Москвы подбирались к высшему руководству республики. На место Рашидова был избран И. Б. Усманходжаев, которого также не миновали обвинения во взяточничестве и злоупотреблениях. В Белоруссии умер тамошний первый секретарь ЦК Г. Я. Киселев. Его сменил недавний работник Госплана СССР Н. Н. Слюньков. Произошли изменения в руководстве ряда областей — Одесской, Иркутской, Ленинградской, Краснодарского края, Дагестана.

Все эти перемены в партийно-государственном руководстве были значительными, но не решающими. Однако они вызывали немалое беспокойство в сложившихся еще во времена Брежнева мощных региональных и отраслевых группах руководителей, и прежде всего в клане самого Брежнева, во главе которого после его смерти оказался Черненко.

Политическая нестабильность ощущалась и в высшем руководстве страны: старики — Устинов, Тихонов, Черненко, Громыко, Щербицкий, Кунаев — противостояли «молодым» — Романову, Горбачеву. Однако подобное противопоставление является слишком прямолинейным. В условиях борьбы за власть возникали неизбежные компромиссы. Сам Андропов стремился удерживать кандидатов на пост Генсека на равном расстоянии от власти. Черненко, наделенный огромными полномочиями, оставался для всей страны человеком малоизвестным. За все пятнадцать месяцев правления Андропова Черненко появлялся на глазах прессы всего лишь несколько раз — встречал делегацию из Мозамбика, читал доклад на июньском Пленуме ЦК, сидел на заседании, посвященном 165-летию Маркса...²⁷ Горбачев? Он был более других на виду — ему поручено было вести встречу с ветеранами партии, на которой выступал Андропов. Горбачеву Андропов доверил прочитать свой доклад, как выяснилось — последний в своей жизни, на декабрьском (1983 г.) Пленуме ЦК. Имя Горбачева часто появлялось на страницах прессы. Но ему противостояли влиятельные члены Политбюро, и прежде всего-Председатель Совета Министров СССР Н. А. Тихонов. Романов? У него, человека в Москве нового, не было прочной поддержки в аппарате ЦК, что было очень важно в борьбе за власть, но вместе с тем его позиция куратора оборонной промышленности предопределяла его союз и с военными, и с Советом Министров.

Дополнительным фактором нестабильности становилось стремительно ухудшавшееся здоровье Андропова. В аппарате ЦК стали говорить: «Не жилец»²⁸. Атмосфера болезней, частых смертей не выходила из дома на Старой площади. Неудивительно, что только в 1983 г. на заседаниях Политбюро трижды рассматривался вопрос «О режиме работы членов Политбюро, кандидатов в члены Политбюро и секретарей ЦК» — 24 марта, 31 мая и 24 ноября.

24 марта разговор свелся к тому, чтобы изменить порядок работы Политбюро, исключить заседания в субботу, и к просьбе Пельше, «чтобы ты сам, Юрий Владимирович, точно этот режим соблюдал, берег себя и следил за собой»²⁹

На заседании Политбюро 31 мая 1983 г. Черненко напомнил: «В свое время, товарищи, было принято два решения о режиме работы членов Политбюро, кандидатов в члены Политбюро и секретарей ЦК. Им было предусмотрено значительно снизить нагрузку, которая падает на каждого из членов Политбюро, ограничить время работы с 9 до 17 часов, а товарищам, имеющим возраст старше 65 лет, предоставлять более продолжительный отпуск и один день в неделю для работы в домашних условиях. Надо сказать, что оба принятых нами решения сейчас не выполняются. В связи с этим вносится предложение — уточнить и объединить эти решения и относиться к их выполнению гораздо более серьезно».

Заявление Черненко поддержал Андропов. Он напомнил, что «оба решения Политбюро принимались по инициативе Л. И. Брежнева, который проявлял исключительное внимание к здоровью руководящих кадров партии. Мы должны продолжить эту линию. Ведь можно по-всякому смотреть на возрастной состав Политбюро. Здесь концентрация политического опыта нашей партии, и поэтому спешная, непродуманная замена людей далеко не всегда может быть на пользу дела. Нужен осторожный, внимательный и взвешенный подход к этому вопросу».

Сделав реверанс в сторону стариков в Политбюро, Андропов круто изменил тему: «Сейчас я хочу сказать, товарищи, самое главное, о чем мне хотелось бы вам доложить. Речь идет об улучшении нашей работы на всех участках и о повышении ответственности лично нас, руководителей, за порученное дело.

Это касается не только меня — Андропова, но и Громыко, Устинова, все мы лично ответственны за положение дел на тех участках, которыми руководим.

Товарищу Тихонову нужно держать крепко в своих руках вопрос с продовольствием. Это очень важный вопрос.

Товарищу Горбачеву меньше ссылаться на погоду, а организовать борьбу за урожай, мобилизовать людей на то, чтобы они не говорили о засухе и не ссылались на плохую погоду, а больше работали для того, чтобы использовать каждый погожий день, каждую минуту для получения большего количества продуктов, использовать все, что мы можем сделать для увеличения сбора зерна, да и других продуктов растениеводства и животноводства.

У товарища Алиева важное дело — это улучшение работы транспорта. Товарищу Капитонову надо налечь на производство товаров народного потребления, делать в этом отношении нужно больше.

Товарищу Демичеву нужно строже относиться к репертуарам театров, уж очень много у нас недостатков в этом деле, да и другие вопросы развития культуры тоже требуют большого внимания. С вас, Петр Нилович, в этом отношении большой спрос.

Я не буду говорить о других товарищах, все они знают свои участки, свои задачи. Мне думается, что нужно будет собрать всех своих подопечных и рассказать им о тех задачах...»"⁰

В этой большой цитате хотелось бы обратить внимание на следующее: Андропов распределял приоритеты в Политбюро. Андропов, Устинов и Громыко упоминались здесь, что называется, всуе, для того чтобы продемонстрировать атмосферу всеобщей требовательности. Интересны другие замечания Андропова. Тихонову, Председателю Совета Министров СССР, адресуется требование «держать крепко вопрос с продовольствием». Но продовольствие — это прежде всего сфера секретаря по сельскому хозяйству Горбачева. Замечания в его адрес носят саркастический характер: «Меньше ссылаться на погоду, а организовать борьбу за урожай, мобилизовать людей на то, чтобы они не говорили о засухе и не ссылались на плохую погоду, а больше работали...» Количество замечаний, которое получил Горбачев, было сопоставимо только с критикой в адрес Демичева, «курировавшего» в ЦК культуру. «Либерал» Андропов, как его изображали да и теперь нередко пытаются изображать, требовал от Демичева «строже относиться к репертуарам театров», напоминал, что «уж очень много у нас недостатков в этом деле».

На том же заседании Андропов поставил и другой вопрос: «О строительстве дач для руководящих работников».

Дачное строительство было притчей во языцех. Власти добивались абсолютной унификации домов, которые строились на садовых участках. С усердием, достойным лучшего применения, пресса, комитеты народного контроля, парткомы, все, кому не лень, добивались, чтобы тщательно выдерживались нормы строительства этих домиков: площадь такого дома могла быть не более 25 кв. м, веранда вокруг него — не более 10 кв. м, высота потолка — не более 2,5 м. Нельзя было поставить в саду баньку, но можно — крольчатник³¹ За стремлением к унификации просматривалось желание не допустить проявлений частной собственности, отступлений от навязанного государством «всеобщего равенства». Но дело шло плохо. Человеческая природа плохо подходила под стандарт. Доходило до курьезов: Московскому городскому комитету народного контроля выстроили в Истринском районе, у деревни Холщевики, домики в коллективном саду. Строили, понятно, в строгом соответствии с нормами. Но нашелся же человек и в этой организации, который умудрился выкопать под домом двухметровый подвал! Пришлось ему давать объяснения и закопать-таки это нестандартное сооружение.

В то же время партийная и государственная элита имела вполне приличные казенные дачи, расположенные в самых живописных местах Подмосковья. Другое дело, что была должность — была и дача. Сняли с должности — освободи и дачу. Это была общая практика. Практика, кстати, не лишенная политического смысла: каждый чиновник должен быть привязан к службе. Без нее он никто³².

Закономерно, что Андропов не мог обойти вопрос о нарушителях этого общего принципа. «Мне хотелось бы спросить у вас, товарищи, будем ли обрастать дачами?— обратился Андропов к своим коллегам по Политбюро.— У меня есть данные, что, например, Б... построил себе дачу (120 кв. м) и продал ее теперь Т... за 32 тыс. рублей. Одновременно сын и дочь Б... получили участки и, видимо, тоже собираются с помощью папы строить себе дачи. Это, товарищи, непорядок и, с моей точки зрения, злоупотребление служебным положением».

В ходе обсуждения наметились два подхода. «Молодые» члены Политбюро настаивали на том, чтобы «не обрастать». Алиев говорил, что «надо вообще запретить строительство дач руководящим работникам». Воротников сетовал, что порядок строительства дач для академиков, установленный Советом Министров СССР, «систематически нарушается. Не соблюдаются размеры в строительстве дач, нет принципиального и жесткого подхода к этому делу. На Николиной горе под Москвой некоторые ученые и деятели искусства построили целые дворцы, и все это за счет фондируемых материалов, за счет растаскивания государственных средств».

«Старики» были осторожнее. Они напоминали, что вообще-то есть нормы, разрешающие строить с согласия Совета Министров. «У нас дачи под Москвой строятся с согласия £овета Министров СССР и разрешения Моссовета» (Тихонов). «В целом есть разрешение строить кооперативные дачи» (Гришин). Им подыграл Романов, в недавнем прошлом первый секретарь Ленинградского обкома: «Мы под Ленинградом разрешили строительство дач академикам и другим крупным ученым, а остальные руководящие работники получают дачи в аренду на пять лет с продлением этого срока в случае необходимости Ленинградским горисполкомом. Кроме того, дачи на кооперативных началах строят некоторые заводы и другие хозяйственные организации».

Андропов нажимал: «Нет, товарищи, я считаю, что надо начинать с себя... Вопрос ставится в принципе, надо ли нам обрастать дачами?»

В этот момент, когда мнение Генсека, казалось, определилось, «в бой» пошел Горбачев: «Я так понимаю, что речь идет о руководящих работниках ЦК партии, правительства и т. д. Строительство дач сейчас приняло ажиотажный характер по всей стране. Здесь наблюдается масса безобразий. На мой взгляд, следовало бы поручить КПК (Комитету партийного контроля.— Авт.) при ЦК КПСС изучить этот вопрос заново».

Но Горбачев ошибся. «Нет,— возразил ему Юрий Владимирович Андропов,— ситуацию, сложившуюся в прошлом, теперь ковырять не надо, и КПК давать поручение не следует. Я веду речь о членах Политбюро, секретарях ЦК, членах правительства, министрах».

Тогда всем стало ясно. Долгих: «В этом вопросе надо разобраться в целом»; Зимянин: «Нужно поручить правительству, так сказать, кодифицировать все установленные правила и навести здесь порядок».

«С этим, пожалуй, можно согласиться,— подвел итоги своей провокации Андропов.— Давайте запишем так. Во-первых, отметить, что в строительстве дач руководящими работниками допускаются серьезные нарушения порядка, установленного законодательством. Во-вторых, поручить Совету Министров СССР... принять меры к наведению строгого порядка»³³

Пригрозил, показал, что все про всех знает, но не будет без надобности поднимать шум. Члены Политбюро, секретари ЦК, министры — для них свой закон. И партийные нормы писаны не для них. Их милует и казнит Генеральный секретарь.

Однако не было секретом и другое — тяжелая болезнь Генерального секретаря. Следствием этого стало усиление соперничества «наверху». Именно так оценивает Горбачев итоги июньского (1983 г.) Пленума ЦК КПСС, на котором выступил Черненко с докладом «Актуальные вопросы идеологической, массово- политической работы партии». Доклад, по мнению Горбачева, был последовательно выдержан в брежневском духе. Андропову это не понравилось, и он поручил Горбачеву вести вторую часть заседания пленума. «Надо было знать,— пишет Горбачев,— что это означало в те времена, чтобы понять, сколь тяжелым был удар для Черненко»³⁴.

На пленуме произошли кадровые перемены. Членом Политбюро стал Г. В. Романов, кандидатом в члены Политбюро — В. И. Воротников. Из ЦК были выведены Н. А. Щелоков и С. Ф. Медунов.

Борьба за власть приобретала затяжной характер. Продолжалось складывание двух группировок — «стариков» и «молодых». Но, как уже отмечалось выше, противопоставление это, излюбленное политологами и историками, отнюдь не было абсолютным. В каждой из этих групп существовали свои противоречия. В Политбюро понимали, что придется в конце концов передать власть представителю «молодых», и «молодые» — Горбачев, Романов — понимали, что без опоры на часть «стариков» достигнуть власти невозможно. В тени остается еще один фактор, не исследованный до сих пор. В нашей книге мы его только назовем: соперничество тех группировок, которые существовали в аппарате ЦК и распространяли свое влияние на часть государственного аппарата. Борьба за власть принимала затяжной характер, и компромиссы, соглашения, взаимные уступки становились частью этой борьбы.

М. С. Горбачев пишет в своих мемуарах, что у него сложились хорошие отношения с Д. Ф. Устиновым, что он надеялся на союз с руководителем советского военно-промышленного комплекса³⁵. Близость позиций Горбачева и Устинова проявилась и в отношении к истории СССР. Обсуждение этого вопроса вспыхнуло на заседании Политбюро 12 июля 1983 г. Обсуждение это представляется очень важным, так как оно свидетельствует о той идейной обстановке, которая предшествовала «перестройке» и «гласности». Поэтому подробно процитируем его запись.

Поводом для оценок исторического прошлого стал рассказ Черненко о встрече с Молотовым, который решением Политбюро был восстановлен в КПСС:

«Я принимал В. М. Молотова, беседовал с ним. Он воспринял наше решение с большой радостью и чуть не прослезился. Молотов сказал, что это решение означает его второе рождение. Молотову сейчас 93 года, но выглядит он достаточно бодрым и говорит твердо. Он заявил, что Политбюро ЦК сохраняет и продолжает ту работу, которую настойчиво вела партия. Только, мол, плохо, что работаете вы, как и мы раньше, допоздна. Молотов рассказал о том, что он интересуется прессой, читает периодические журналы. Он заявил: ведете вы дело правильно, за это и получаете под держку народа...

Устинов. Это важная оценка с его стороны.

Тихонов. В целом мы правильно сделали, что восстановили его в партии...

Черненко. Но вслед за этим в ЦК КПСС поступили письма от Маленкова и Кагановича, а также письмо от Шелепина, в котором он заявляет о том, что он-де был последовательным борцом против Хрущева, и излагает ряд своих просьб.

Разрешите мне зачитать письмо Кагановича. (Читает письмо). Письмо аналогичного содержания, с признанием своих ошибок, прислал и Маленков...

Устинов. А на мой взгляд, Маленкова и Кагановича надо было бы восстановить в партии. Это все же были деятели, руководители. Скажу прямо, что если бы не Хрущев, то решение об исключении этих людей из партии принято не было бы. Вообще не было бы тех вопиющих безобразий, которые допустил Хрущев по отношению к Сталину. Сталин, Сталин, что бы там ни говорилось,— это наша история. Ни один враг не принес столько бед, сколько принес нам Хрущев своей политикой в отношении прошлого нашей партии и государства, а также и в отношении Сталина.

Громыко. На мой взгляд, надо восстановить в партии эту двойку. Они входили в состав руководства партии и государства, долгие годы руководили определенными участками работы. Сомневаюсь, что это были люди недостойные. Для Хрущева главная задача заключалась в том, чтобы решить кадровые вопросы, а не выявить ошибки, допущенные отдельными людьми...

Чебриков. Я хотел бы сообщить, что западные радиостанции передают уже длительное время сообщение о восстановлении Молотова в партии. Причем они ссылаются на то, что до сих пор трудящиеся нашей страны и партия об этом ничего не знают. Может быть, нам следует поместить сообщение в Информационном бюллетене ЦК КПСС о восстановлении Молотова в партии?

Что касается вопроса о восстановлении в партии Маленкова и Кагановича, то я бы попросил дать нам некоторое время, чтобы подготовить справку о тех резолюциях, которые писали эти деятели на списках репрессированных. Ведь в случае восстановления их в партии можно ожидать немалый поток писем от реабилитированных в 50-х годах, которые, конечно, будут против восстановления их в партии, особенно Кагановича. Но надо быть к этому готовыми. Я думаю, что такая справка должна быть в поле зрения Политбюро ЦК при принятии окончательного решения.

Тихонов. Да, если бы не Хрущев, они не были бы исключены из партии. Он нас, нашу политику запачкал и очернил в глазах всего мира.

Чебриков. Кроме того, при Хрущеве ряд лиц был вообще незаконно реабилитирован. Дело в том, что они были наказаны вполне правильно. Возьмите, например, Солженицына.

Горбачев. Я думаю, что можно было бы обойтись без публикации в Информационном бюллетене ЦК КПСС сообщения о восстановлении Молотова в партии. Отдел организационно-партийной работы мог бы в оперативном порядке сообщить об этом в крайкомы и обкомы партии. Что касается Маленкова и Кагановича, то я тоже выступил бы за их восстановление в партии. Причем время восстановления не нужно, видимо, связывать с предстоящим съездом партии.

Романов. Да, люди эти уже пожилые, могут и умереть.

Устинов. В оценке деятельности Хрущева я, как говорится, стою насмерть. Он нам очень навредил. Подумайте только, что он сделал с нашей историей, со Сталиным. По положительному образу Советского Союза в глазах внешнего мира он нанес непоправимый удар. Не секрет, что западники нас никогда не любили. Но Хрущев им дал в руки такие аргументы, такой материал, который нас опорочил на долгие годы.

Громыко. Фактически благодаря этому и родился так называемый еврокоммунизм.

Тихонов. А что он сделал с нашей экономикой! Мне самому довелось работать в совнархозе.

Горбачев. А с партией, разделив ее на промышленные и сельские партийные организации!..

Черненко. Что касается письма Шелепина, то он, в конце концов, просит для себя обеспечения на уровне бывших членов Политбюро.

Устинов. На мой взгляд, с него вполне достаточно того, что получил при уходе на пенсию. Зря он ставит такой вопрос.

Черненко. Я думаю, что по всем этим вопросам мы пока ограничимся обменом мнениями. Но как вы сами понимаете, к ним еще придется вернуться»³⁶

Обсуждение в полном смысле продемонстрировало пресловутое единство членов Политбюро. Однако и здесь выделялись лидеры. Таким лидером стал Устинов, как он сам говорил, «насмерть» отстаивавший свое резко негативное отношение к Хрущеву, ответственному за «вопиющие безобразия» по отношению к Сталину.

Нет, для членов Политбюро не Сталин был отрицательным героем советской истории. «Ни один враг не принес столько бед, сколько принес нам Хрущев своей политикой в отношении прошлого нашей партии и государства»,— утверждал Устинов, и с ним были согласны и Громыко, и Горбачев.

Заметно и то, как Горбачев подыгрывал Устинову, как и другим престарелым членам Политбюро. Так и читалось за этим: «Я свой, я думаю так же, как и вы».

Важное значение для укрепления перемен, начавшихся с приходом Андропова, имело проведение кампании отчетов при выборах во всех партийных организациях страны. Центральный Комитет по предложению Ю. В. Андропова в августе 1983 г. принял решение о проведении осенью и зимой отчетов и выборов в первичных, районных, городских, окружных, областных и краевых парторганизациях. Там содержалось важное требование: «Не могут быть терпимы факты, когда собрания проходят по подготовленному сценарию, без заинтересованного, откровенного обсуждения, когда выступления участников заранее редактируются, а инициатива и критика приглушаются»³⁷. Это решение было принято практически одновременно с утверждением совместного постановления Совета Министров СССР и ВЦСПС «О дополнительных мерах по укреплению трудовой дисциплины»³⁸

В этом документе были подвергнуты резкой критике министерства и их аппарат. Постановление обвиняло их в том, что они не создают необходимых организационных и экономических условий «для нормальной высокопроизводительной работы», что и сам аппарат министерств «не показывает примеры организованности», что и администрация, и партийные и профсоюзные органы смирились с низкой дисциплиной, скрывают факты бесхозяйственности.

Постановление требовало усилить контроль за рабочим временем, предусматривало многочисленные способы наказаний за прогулы. Так, опоздавшему на работу на три часа и больше записывался прогул; прогульщиков и пьяниц разрешалось переводить на нижеоплачиваемую работу сроком до трех месяцев; их отпуск сокращался на число дней прогула. Содержалась и многозначительная запись — привлекать прогульщиков к ответственности «в соответствии с законодательством». Но доставалось не только прогульщикам. Запрещалось допускать «необоснованные завышения материального поощрения с целью переманивания работников с других предприятий».

Не забыли и начальников: если в подведомственных им коллективах была отмечена низкая дисциплина, то их полагалось освобождать от занимаемой должности.

Сочетание официального повышения требовательности к руководителям и проведения отчетно-выборной кампании создавало качественно новую ситуацию для руководителей всех рангов. Заметим важное, хотя и недооцениваемое обстоятельство: абсолютное большинство руководителей всех рангов по положению входили в состав выборных партийных органов — от партбюро и парткомов до обкомов и ЦК. И призывы к повышению требовательности создавали совершенно иную, в корне отличавшуюся от брежневской, атмосферу назначения на партийные должности и связанные с ними посты в государственном и хозяйственном аппарате. Знаменитая «стабильность кадров» стала уходить в прошлое, как и уверенность в безнаказанности, сформировавшаяся во времена Л. И. Брежнева.

Экономическое положение в стране продолжало вызывать тревогу. Проводимая под руководством Андропова борьба за повышение исполнительской дисциплины способствовала заметному увеличению объема и эффективности производства³⁹ Однако угроза кризиса сохранялась. 15 августа 1983 г. на встрече с ветеранами партии Андропов, указав на проблемы в экономике, призвал: «Теперь надо наверстывать упущенное. Это, помимо всего прочего, потребует изменений в планировании, в хозяйственном механизме»⁴⁰

Признание необходимости пересмотра прежнего хозяйственного механизма выразилось в примечательной передовой статье, опубликованной в «Правде» 10 июля 1983 г., в поддержку личного подсобного хозяйства. Статья была явно неслучайной. Личное подсобное хозяйство со времен Хрущева в разной степени подвергалось критике. В нем видели пережиток прошлого, воплощение частнособственнических настроений. В этой статье все было не так. В ней отмечалась важная роль подсобных хозяйств не только в экономике семей, но и в воспитании детей, в формировании трудовых навыков. Передовая статья в «Правде» по этой теме, несомненно, учитывала позицию секретаря ЦК по сельскому хозяйству М. С. Горбачева.

28 августа было опубликовано постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по ускорению научно-технического прогресса в народном хозяйстве»⁴¹. Любопытно, что в этом документе наряду с требованиями внедрения в промышленность более совершенных технологий содержались чисто административные способы решений. Так, предполагалось начиная с 1984 г. аттестовы- вать все товары по двум категориям — высшей и первой. Те товары, которые не будут аттестованы, должны быть в двухлетний срок сняты с производства. На новые товары высокого качества разрешалось делать надбавку в 30%; выпускавшиеся устаревшие товары низкого качества должны были продаваться на 30% дешевле. Важно отметить, что функции контроля (что — первой категории, что — высшей и что — низшей) возлаг ались на государственный орган, а не на реальный спрос.

Трагедия южнокорейского «Боинга»

1 сентября 1983 г. шло очередное заседание Политбюро. На нем планировалось обсудить рутинные вопросы — о созыве в ноябре 1983 г. очередного пленума, о производстве самоходных колесных шасси и цветных телевизоров, о торговле с Египтом и помощи Афганистану...⁴² Единственное, что, возможно, могло сделать это заседание историческим, было состояние здоровья Андропова. Болезнь сделала это заседание Политбюро последним, на котором он присутствовал⁴³ Однако случилось неожиданное.

Главной новостью для' Политбюро стало то, что сбитый ночью американский самолет-разведчик оказался на самом деле пассажирским южнокорейским самолетом. Информация об этом пришла в Москву утром 1 сентября 1983 г., когда поступил запрос заместителя государственного секретаря США Р. Бэрта о пропаже в районе Сахалина южнокорейского самолета с 269 пассажирами на борту, следовавшего из Нью-Йорка в Сеул с посадкой на Аляске. В то же время в Генеральном штабе Вооруженных Сил СССР были уверены, что ранним утром 1 сентября над Сахалином был сбит американский самолет-разведчик Р-135, и известие о гибели пассажирского лайнера было полной неожиданностью.

На совещании в Генеральном штабе заявили, что войска ПВО были убеждены, что сбит американский разведывательный самолет Р-135. Самолеты этого типа фиксировали испытательные пуски ракет из западных областей СССР на Камчатку. Этот самолет вторгся в советское воздушное пространство в 2 часа 45 минут местного (камчатского) времени. В 4 часа 51 минуту к нему приблизился следовавший со стороны Аляски самолет, который советские средства ПВО определили как аналогичный Р-135.

Это и был несчастный «Боинг-747». Невозможно было предположить, что пассажирский самолет, располагавший прекрасными радионавигационными средствами, поддерживавший постоянный радиообмен, смог удалиться на 500- 600 км от установленной трассы, и непонятно, как это изменение маршрута (смертельно опасное изменение!) осталось не замеченным американскими и японскими службами радиоконтроля и почему американские и японские службы не поставили в известность советскую сторону по тем каналам, которые существовали между советскими службами и их японскими и американскими коллегами. Печать «холодной войны» легла на весь этот трагический инцидент⁴⁴.

Машина, квалифицированная советскими службами ПВО как самолет- разведчик, в отличие от обычной практики не свернула вдоль побережья, а направилась к Камчатке, к зоне, где находилась база стратегических ядерных сил СССР. Командование ПВО подняло истребители-перехватчики и попыталось посадить самолет-нарушитель. Попытки оказались неудачными — самолет ушел на восток и в 6 часов 05 минут утра покинул советское воздушное пространство. Средствами электронного контроля было зафиксировано, что самолет вел радиообмен с землей, сообщив в 6 часов 10 минут утра, что «мы благополучно прошли юг Камчатки».

В 6 часов 13 минут самолет вновь вошел в советское воздушное пространство — на этот раз в районе острова Сахалин. Командование ПВО было убеждено, что имеет дело с самолетом-разведчиком. В воздух был поднят самолет-перехватчик

Су-15. Ему были даны приказы: «Дайте мигание огнями», «Принудите к посадке на наш аэродром», в 6 часов 20 минут — «Дайте предупредительную очередь из пушек». Самолет-нарушитель не подчинился приказам, начал стремительно набирать высоту. Тогда в 6 часов 24 минуты утра был дан приказ «уничтожить цель». Были выпущены две ракеты, попавшие в самолет. Позже летчик Осипович, пилотировавший самолет Су-15, тот самый самолет, с которого были выпущены две ракеты по самолету-нарушителю, рассказывал: «Ни на минуту я не думал, что могу сбить пассажирский самолет. Все, что угодно, но только не это!»⁴⁵ Советское командование 1 сентября было убеждено, что произошло нередкое в условиях «холодной войны» событие.

В условиях резко ухудшихся отношений между СССР и США 1 сентября в Вашингтоне государственный секретарь Д. Шульц провел пресс-конференцию, в которой обвинил СССР в том, что «нет никаких свидетельств того, чтобы Советский Союз пытался предупредить самолет путем пуска трассирующих снарядов». Это заявление Шульца возлагало на СССР ответственность за сознательное, умышленное уничтожение пассажирского самолета. Однако Шульц сознательно, умышленно исказил сведения радиоперехвата советского самолета, в которых пилот сообщал о том, что на его самолете включены предупредительные огни, что была дана очередь из пушек⁴⁶.

Участник совещания в Генеральном штабе, заместитель министра иностранных дел Г. М. Корниенко, информируя о случившемся Андропова, настаивал, чтобы в заявлении наряду с констатацией вторжения южнокорейского самолета в воздушное пространство СССР, отказа самолета-нарушителя подчиниться требованиям самолетов противовоздушной обороны СССР было сообщено и о том, что южнокорейский самолет был сбит. Андропов колебался. С одной стороны, он был убежден, что история с самолетом — это «козни Рейгана», с другой — считал, что надо сообщить о том, что произошло. Он посетовал Корниенко, что «против признания нашей причастности к гибели самолета категорически возражает Дмитрий (то есть Устинов)». Андропов тут же позвонил маршалу Устинову, который посоветовал Андропову не беспокоиться, сказав: «Все будет в порядке, никто никогда ничего не докажет»⁴⁷

В результате обсуждения 1 сентября Политбюро приняло решение опубликовать на редкость бестолковое Официальное заявление ТАСС.

Оно было опубликовано 2 сентября и гласило, что «в ночь с 31 августа на 1 сентября сего года самолет неустановленной принадлежности вошел в воздушное пространство СССР над полуостровом Камчатка, а затем вторично нарушил воздушное пространство СССР над островом Сахалин. При этом самолет летел без аэронавигационных огней, на запросы не отвечал и в связь с радиотехнической службой не вступал. Поднятые навстречу самолету-нарушителю истребители ПВО пытались оказать помощь в выводе на ближайший аэродром. Однако самолет-нарушитель на подаваемые сигналы и предупреждения советских истребителей не реагировал и продолжал полет в сторону Японского моря»⁴⁸.

1 же сентября Ю. В. Андропов поручил Политбюро собраться во второй раз на следующий день и специально проанализировать сложившуюся ситуацию. На заседание были вызваны председатель КГБ В. М. Чебриков, начальник Генерального штаба Министерства обороны Н. В. Огарков, заместитель министра иностранных дел Г. М. Корниенко.

2 сентября 1983 г. заседание Политбюро открыл К. У. Черненко, председательствовавший на нем в отсутствие Андропова. Он напомнил, что инцидент с южнокорейским самолетом «вчера в оперативном порядке уже обсуждался членами Политбюро. Сообщение по этому вопросу, как вы знаете, опубликовано. Более подробный материал вы получили, и Юрий Владимирович высказал пожелание посоветоваться по этому сложному вопросу на заседании Политбюро».

Непосредственным поводом для этого совещания стало, по словам Черненко, то, что «американская и в целом империалистическая пресса развернула широкую антисоветскую кампанию в связи с этим инцидентом. Нам надо обстоятельно обменяться мнениями».

Но была в ходе обсуждения и другая тема — как превратился самолет- разведчик в пассажирский самолет? Почему был сбит пассажирский самолет?

Право сбивать самолеты-разведчики, вторгшиеся в воздушное пространство, не обсуждалось. Это было многолетней практикой, сложившейся в годы «холодной войны»⁴⁹ Но это был не военный, а пассажирский самолет. Почему это случилось?

При чтении записи заседания Политбюро от 2 сентября 1983 г.⁵⁰ становится совершенно очевидным, что высшее политическое руководство само оказалось захваченным врасплох, ни о каком предварительном планировании этого инцидента не могло быть и речи. Но несомненным было и другое: трагедия южнокорейского лайнера была предопределена многими годами балансирования на грани войны.

Послушаем голоса «главных действующих лиц» СССР, вынужденных импровизировать:

«Министр обороны маршал Устинов. ...Могу заверить Политбюро, что наши летчики действовали в полном соответствии с требованиями военного долга и все, что изложено в представленной записке,— истинная правда. Наши действия были абсолютно правильными, поскольку южнокорейский самолет американского производства углубился на нашу территорию до 500 километров. Отличить этот самолет по контурам от разведывательного самолета чрезвычайно трудно. У советских военных летчиков есть запрет стрелять по пассажирским самолетам. Но в данной ситуации их действия были вполне оправданны, потому что самолету в соответствии с международными правилами неоднократно давались указания пойти на посадку на наш аэродром.

Горбачев. Самолет долго находился над нашей территорией. Если он сбился с курса, американцы могли поставить нас в известность, но они этого не сделали.

Устинов. Наши летчики давали им многочисленные предупреждения и над Камчаткой, и над Сахалином. Самолет шел без предупредительных огней. В окнах самолета света не было. Были произведены предупредительные выстрелы трассирующими снарядами, что предусмотрено международными правилами. Затем летчик сообщил на землю, что самолет боевой и его надо поразить. Мое мнение состоит в том, что нам надо в этой ситуации (иметь.— Авт.) необходимые сообщения в нашей печати. Но дрогнуть нам нельзя.

...Я хочу сообщить, что в районе наших тихоокеанских границ за последнее время было 12 такого рода нарушений. Как известно, в 1978 году нам пришлось в районе Мурманска пойти на то, чтобы заставить южнокорейский самолет приземлиться на советской территории.

Я предлагаю поручить Министерству обороны, МИД СССР и КГБ образовать рабочую группу, возложив на нее обязанность подготавливать необходимые мероприятия и вносить предложения в связи со сложившейся ситуацией. В эту рабочую группу могли бы войти тт. Огарков Н. В. (начальник Генерального штаба.— Авт.), Корниенко Г. М. (заместитель министра иностранных дел.— Авт.) и Крючков В. А. (тогда заместитель председателя КГБ СССР, начальник Первого главного управления (разведки).— Авт.).

Тихонов. Мне непонятно, на что рассчитывал сеульский летчик. Он же понимал, что идет на верную смерть. Он ведь видел и сигналы наших самолетов, и их требования приземлиться. На мой взгляд, это продуманная, сознательная провокация, рассчитанная на осложнение и обострение международной обстановки.

Устинов. О том, что думали южнокорейцы, трудно сказать. Но то, что это осознанная провокация, вполне возможно. Вопрос состоит в том, как лучше сообщить о наших выстрелах.

Громыко. Отрицать то, что наш самолет стрелял, нельзя.

Демичев. Они, конечно, знают, что это был боевой выстрел.

Г р и ш и н. А что говорил южнокорейский летчик?

Устинов. Мы ничего не слышали.

Воротников. Не была ли нарушена связь у южнокорейского самолета?

Устинов. Об этом никто не может сказать.

Огарков (начальник Генерального штаба СССР). У нас есть сведения, что южнокорейский самолет разговаривал с землей.

Чебриков (председатель КГБ). Мне хотелось бы несколько дополнить то, что здесь сказано. Во-первых, обращает на себя внимание, что американская сторона была очень точно информирована о полете южнокорейского самолета и вела за ним наблюдение. Во-вторых, уже первые данные, опубликованные японцами, опираются на один источник — на сведения, поступившие от ЦРУ и Агентства национальной безопасности США. Поэтому возникает вопрос: почему американцы уделяли такое внимание южнокорейскому самолету? В-третьих, по нашим сведениям, пропавший самолет не имел связи с самолетами США и вообще летел как бы немой. Наконец, в-четвертых, американцы сами признают, что самолет глубоко проник на советскую территорию и пролетел над самыми засекреченными объектами Советского Союза на Камчатке и Сахалине...

Горбачев. Зафиксировали ли они боевой выстрел?

Чебриков. Нет, не зафиксировали. Но я еще раз хочу подчеркнуть, что наши действия были совершенно законными, прямо предусмотренными уставами Советской Армии.

Отдельно хочу сказать о том, что сейчас необходимо дать указание нашему Гражданскому воздушному флоту о строжайшем соблюдении международных коридоров и трасс полета. Может быть, даже следовало бы пойти на сокращение некоторых полетов на Восток и в Соединенные Штаты. Несомненно, что империалистические силы спровоцируют демонстрации у наших посольств и другие враждебные акции. В связи с этим необходимо дать соответствующее указание организациям Комитета государственной безопасности и Министерства иностранных дел.

Романов. Я поддерживаю все, что здесь было сказано. В нашем сообщении прежде всего надо, во-первых, указать, что трудно было различить, гражданский или военный характер имеет южнокорейский самолет. Во-вторых, следует подчеркнуть нарушение важнейших международных конвенций. В-третьих, нужно сказать о том, что самолет не отвечал ни на какие запросы и сигналы. Ведь по существующим законам мы.имеем право заставить сесть иностранный самолет, несанкционированно пролетающий над нашей территорией. Конечно, надо определить этапы и порядок наших выступлений в печати и на международной арене...»⁵'

3 сентября, когда на Западе уже всеми средствами информации было сообщено, что СССР сбил южнокорейский «Боинг» с 269 пассажирами на борту, ТАСС опубликовал еще более бестолковое заявление, отражавшее вместе с тем ту точку зрения, которую выработали члены Политбюро 1-2 сентября. Об инциденте с южнокорейским пассажирским «Боингом» сообщалось, что самолет-нарушитель был зафиксирован советскими средствами противовоздушной обороны, были подняты самолеты, которые стреляли трассирующими снарядами по курсу движения самолета, и после этого еще примерно десять минут «Боинг» «находился в зоне радиолокационных средств, после чего наблюдение за ним было потеряно»⁵². В переводе с языка Политбюро на русский это значило: самолет видели, по самолету стреляли, но не попали. Самолет улетел, и что случилось с ним дальше — не знаем.

Начавшееся вранье немедленно обесценило информацию о событиях, предшествовавших трагедии над Сахалином,— данные о том, что южнокорейский самолет летел вместе с американским самолетом-разведчиком, что эти самолеты глубоко вторглись на территорию СССР и, если быть точным, находились над той частью территории Дальнего Востока, которая была официально объявлена запретной зоной, что и было загодя заявлено всем авиакомпаниям; о том, что «сбившийся с маршрута» самолет постоянно находился в зоне действия американских электронных средств контроля, которые были обязаны предупредить экипаж «Боинга» и, следовательно, были ответственны за вторжение пассажирского самолета в запретную зону (если принять утверждение, что самолет сбился с курса).

Откровенное вранье советских официальных органов стало находкой для администрации США, позволило развернуть мощную пропагандистскую кампанию, в которой справедливое возмущение варварским уничтожением пассажирского самолета сочеталось со стремлением уйти от неприятных вопросов, от ответственности за происшедшее.

Советская пропагандистская машина раскручивалась медленно. 4 сентября советская пресса фактически продолжала замалчивание этой трагедии. 5 сентября под давлением многочисленных гневных выступлений на Западе в «Правде» выступил командующий войсками ПВО генерал-полковник С. Романов, признавший, что летчик не мог ночью, в облаках отличить самолет-разведчик от пассажирской машины.

Только 7 сентября в официальном заявлении Советского правительства со ссылкой на дополнительные сведения было объявлено о том, что знали и раньше,— об обстоятельствах полета несчастного «Боинга», о действиях советских ПВО — и признавалась ответственность за происшедшее, выражалось сожаление «по поводу гибели ни в чем не повинных людей»⁵³ Однако эти признания были поздними и, очевидно, вымученными.

После скандальной встречи государственного секретаря США Д. Шульца и министра иностранных дел СССР А. А. Громыко 8 сентября в Мадриде, характеризовавшейся потоком'взаимных обвинений, советское руководство пошло на беспрецедентный шаг — организацию пресс-конференции, на которой выступил начальник Генерального штаба Н. В. Огарков и привел доказательства взаимосвязи нарушения южнокорейским авиалайнером границы СССР с деятельностью американских самолетов-разведчиков и взаимной скоординированности этих действий с полетом спутника-шпиона «Феррет-2». Позже маршал авиации П. Кирсанов опубликовал сведения о 40-минутной задержке южнокорейского «Боинга» в аэропорту Анкориджа, что, по мнению советских военных, должно было уравнять во времени появление над Камчаткой и Сахалином спутника- шпиона, пассажирского «Боинга» и американских самолетов-разведчиков, о том, что пассажирский самолет непрерывно находился в зоне контроля американской радионавигационной системы «Лоран-С», о необычном увеличении экипажа «Боинга» с 18 до 29 человек, о том, что самолетом управляли полковник резерва ВВС Южной Кореи Чан Бен Ир и подполковник резерва Сон Дон Вин, что должно было доказать, что этому самолету отводилась важная роль в проведении разведывательных мероприятий США.

Эти данные, важные сами по себе, не могли перечеркнуть бесспорный факт уничтожения пассажирского самолета и то, что советское руководство пыталось скрыть от всего мира и своей страны трагедию, разыгравшуюся ранним утром в небе над Сахалином.

К. У. Черненко у власти

Андропов болел. Он лежал в Кунцевской больнице, буквально привязанный к койке многочисленными шлангами аппарата «искусственная почка». О его болезни не сообщалось, но отсутствие Генерального секретаря на трибуне Мавзолея 7 ноября 1983 г. не могло не остаться незамеченным. Обряд «присутствия на трибуне» всегда соблюдался тщательно. Брежнев приветствовал демонстрантов 7 ноября, за два дня до смерти. И то, что Андропова через год не было на трибуне, было знаком неизбежной и скорой смены лидера. Его формальным преемником был К. У. Черненко. Но здоровье этого многолетнего соратника и сотрудника Брежнева оставляло желать лучшего. У него была астма, больные легкие. К тому же летом 1983 г. он сильно отравился, отобедав на юге у нового министра внутренних дел СССР В. В. Федорчука свежекопченой скумбрией⁵⁴.

26 декабря 1983 г. состоялся Пленум ЦК КПСС. Он должен был состояться раньше — в ноябре, надеялись, что Андропов сможет участвовать в нем, но стало очевидным, что проводить придется без него. Участникам пленума был роздан текст доклада Андропова. В нем содержались призывы совершенствовать механизм управления, повысить действенность экономических рычагов, эффективность и интенсивность экономики⁵⁵. Доклад перед участниками пленума зачитал Горбачев, выполнив поручение Андропова. Членами Политбюро были избраны М. С. Соломенцев и В. И. Воротников, кандидатом в члены Политбюро — председатель КГБ В. М. Чебриков, секретарем ЦК — Е. К. Лигачев.

Новый, 1984-й, год встречали с ожиданием неизбежных перемен. «Правда» 2 января 1984 г. писала: «Ушедший в историю 1983 год оставил о себе добрую память. Все это — результат напряженного труда советских людей по осуществлению курса партии на более'эффективное использование возможностей и преимуществ развитого социализма, на укрепление дисциплины и организованности во всех сферах жизни общества».

4 января опубликован проект ЦК КПСС «Основные направления реформы общеобразовательной и профессиональной школы». В этом факте все было «не как всегда». Во-первых, ЦК КПСС опубликовал проект, а обсуждать проекты ЦК было делом редким, да и попросту невозможным. Правда, при Леониде Ильиче публиковали проект Конституции, но собственно обсуждения-то никакого не было, да и быть не могло. Что было обсуждать? То, что КПСС — ядро политической системы? Или то, что именно в СССР достигнут наивысший уровень подлинной демократии? Это и так все знали, а кто сомневался, того лечили в сумасшедших домах. Здесь же предлагали обсуждать педагогическую тему, в которой, по советскому анекдоту, все были специалистами, как и в медицине — каждый когда-то лечился и болел. И обсуждения, разрешенные сверху, непривычно острые споры на сравнительно безопасной площадке педагогики стали реальным проявлением каких-то еще непонятных изменений, происходивших со страной. Изменений на первый взгляд незначительных, но совпадавших с тем, что чиновным ворам стали говорить, что они — воры, да и наказывать за воровство, и с бездельников на разных должностях стали спрашивать работу, и с тем, что само Политбюро считало нужным хотя и кратко, сквозь зубы, но информировать страну о том, что оно решало.

Но в полной мере сохранялось и прошлое политическое наследие. «Социалистическая демократия — в действии» — так называлась передовая в «Правде» от 13 января 1984 г. В ней сообщалось, что в стране начались предвыборные собрания по выборам депутатов в Верховный Совет СССР и трудящиеся города Москвы на собрании в Государственном концертном зале единодушно выдвинули своим кандидатом Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного. Совета СССР Ю. В. Андропова. Пожалуй, трудно было бы придумать более антисоветское по своей сути название для этой публикации. Номенклатурные трудящиеся выдвигали своим депутатом человека, уже несколько недель находившегося между жизнью и смертью, умиравшего в больнице, человека недееспособного, но отождествлявшегося с государственной и партийной властью в огромной стране.

9 февраля 1984 г. Ю. В. Андропов умер.

На следующий день состоялось заседание Политбюро. Выступая первым, Председатель Совета Министров СССР Н. А. Тихонов предложил избрать на пост Генерального секретаря К. У. Черненко. Его поддержали Громыко, Устинов, Гришин, первый секретарь Московского горкома КПСС, Горбачев. Черненко был «единодушно», вполне в духе Политбюро, рекомендован к избранию Генеральным секретарем на ближайшем Пленуме ЦК.

Новый Генеральный секретарь ЦК КПСС Константин Устинович Черненко родился в сентябре 1911 г. в Красноярском крае, в Сибири. Образование — сначала три класса, затем Высшая школа партийных организаторов в Москве. Позже, уже когда работал в ЦК Компартии Молдавии, заочно закончил Кишиневский педагогический институт. Партийную карьеру, как и большинство его коллег, начинал «на комсомоле» заведующим отделом пропаганды и агитации Новоселовского райкома комсомола, два года служил в пограничных войсках, в войну учился в Москве, в Высшей партийной школе, был секретарем по идеологии в обкоме партии в Пензе, с 1948 по 1956 г. работал в Молдавии, где познакомился с Брежневым. Там он попал в его обойму, и на много лет их биографии оказались связанными.

В 1956 г. следом за Брежневым в ЦК пришел и Черненко. За Брежневым Черненко ушел в Президиум Верховного Совета СССР, с 1965 г. Черненко в ЦК, заведует Общим отделом, который давал возможность заведующему ежедневно докладывать почту Генеральному секретарю, отвечать за выпуск всех решений Секретариата и Политбюро ЦК КПСС. Черненко стал не просто хорошим заведующим — он стал совершенно необходимым человеком для Брежнева, не только подчиненным, но и другом. В конце 70-х гг. начинается политический взлет партийного канцеляриста. В 1976 г. заведующий Общим отделом становится кандидатом в члены Политбюро, в 1978 г.— членом Политбюро ЦК КПСС.

«Что ты наделал, Костя? Зачем согласился? — спрашивала у нового 73-летнего генсека его жена Анна Дмитриевна.

— Так надо! — отвечал он.— Нет другого выхода...»⁵⁶ «Так надо...» В Политбюро сложилось временное равновесие. «Старики» — Устинов, Тихонов, Громыко, Щербицкий, Кунаев, Гришин, а также стоявшая за ними часть партийного аппарата и в ЦК, и на местах — стремились по возможности долго сохранять свои позиции. Горбачев и немалая часть партийного аппарата в это время не имели реальной возможности вытеснить «брежневскую генерацию». Но и те, и другие все яснее понимали, что время «стариков» уходит, что назначение Черненко — это лишь попытка на некоторое время продлить теронтократию, чтс необходимо загодя подготовить себе смену. Понимая, что престарелому Генеральному секретарю, страдавшему к тому же серьезной болезнью, с работой вс всем ее объеме не справиться, Черненко предложил, чтобы Горбачев вел заседания Секретариата ЦК КПСС.

Это предложение вызвало возражение Тихонова. Он ворчал, что ГорбачеЕ превратит заседания Секретариата в коллегию Министерства сельского хозяйства. Однако кандидатуру Горбачева решительно поддержали Устинов и сам Черненко. Сложнее решался другой вопрос, по традиции оформлявшийся, впрочем, специальным решением Политбюро: тот член Политбюро, который вел заседания Секретариата, имел право также руководить заседаниями Политбюро в тех случаях, когда сам Генеральный секретарь отсутствовал. Тихонов вновь начат возражать. Выход из этого конфликта нашел многоопытный дипломат Громыко он предложил временно отложить вопрос⁵⁷ Горбачев мог председательствовать на заседаниях Политбюро, но в каждом случае требовалось согласие Черненко.

Горбачев так и не получил решения Политбюро. «Он,— писал Н. И. Рыжков,— безраздельно властвовал на проходивших по вторникам заседаниях Секретариата, никто и не посягнул на его право вести их. Каждый же четверг поутру он сидел сироткой в своем кабинете... и нервно ждал телефонного звонка больного Черненко: приедет ли тот на Политбюро сам или попросит Горбачева заменить его и на этот раз»⁵⁸.

13 месяцев правления Черненко были странным временем. Прагматизм Политбюро, выбравшего «не достойнейшего, а удобнейшего», граничил с цинизмом. (Да что граничил! Далеко переступил границу, отделяющую расчет от политического цинизма!)

Андроповская риторика «дисциплины и организованности» превращалась в пародию. Приход Черненко к власти означал отказ от андроповских репрессий по отношению к чиновничеству. Казалось, все возвращалось «на круги своя». Буквально в день смерти Андропова у начальника следственной части Генеральной прокуратуры СССР В. И. Олейника, ведшего расследование преступлений в московской торговле, были затребованы материалы по делу директоров московских магазинов для доклада члену Политбюро, первому секретарю Московского горкома партии В. В. Гришину. Вскоре Генеральный прокурор СССР А. М. Ре- кунков потребовал завершить расследование и срочно передать дело в суд. Обвиняемых скоро осудили, одних приговорили к расстрелу, других — к длительным срокам заключения. Нити, связывавшие их с частью партийной и государственной элиты, были оборваны⁵⁹

На время самыми важными вдруг стали разработка новой Программы КПСС и споры, какой социализм в СССР: развитой или развивающийся, построили социализм или вступили в стадию развитого социализма⁶⁰ Этот схоластический бред обсуждался всерьез, основательно. Полуживой Генеральный секретарь заявлял, что начата напряженная работа, чтобы «придать мощное ускорение развитию народного хозяйства»⁶¹, что необходимо «лучше использовать те резервы активизации масс, которые заложены в дальнейшем совершенствовании социалистической демократии, всей политической системы общества»⁶².

В то же время все понимали, что идет борьба за власть под звуки траурной музыки, все чаще звучавшей по радио и телевидению. В 1980 г. скончался А. Н. Косыгин, в январе 1982 г.— М. А. Суслов, в ноябре 1982 г.— Л. И. Брежнев, в мае 1983 г.— А. Я. Пельше, в феврале 1984 г.— Ю. В. Андропов, в декабре 1984 г.— Д. Ф. Устинов. По стране гулял злой анекдот: в СССР придумали новый вид спорта — гонки на катафалках.

10 марта 1985 г. умер К. У. Черненко.

«Послебрежневский период» стал временем, изрядно поубавившим надежды на возможность «реформирования социализма». Андроповский коммунистический фундаментализм оказался непрочным, держался на страхе репрессий. Но советское общество 80-х отличалось от предвоенного и послевоенного СССР. Мир изменился. И это ясно проявилось в трагедии с южнокорейским «Боингом». Правление же Черненко превратилось в пародию, в карикатуру и на Брежнева, и на Андропова. Власть деградировала.

Примечания

Из интервью Ю. Кублановского // Новое время. 1996. № 28. Июль. С. 43.

См.: Соловьев В., Клепикова Е. Юрий Андропов: Тайный ход в Кремль. СПб., 1995. С. 248- 250.

См.: Григорий Романов. Наследник партийного престола// Профиль. 1997. № 41. С. 58-62.

См.: Медведев В. Человек за спиной. М., 1994. С. 178-179.

Воротников В. И. А было это так: Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС.ТМ., 1995. С. 15.

См.: Соловьев В., Клепикова Е. Юрий Андропов.

См.: Волкогонов Д. А. Семь вождей: Галерея лидеров СССР. М., 1995. Кн. 2. С. 121-123.

См. там же. С. 138.

См.: Воротников В. И. А было это так. С. 15.

ЦХСД, № Ст-133 11 гс. Выписка из протокола № 133 заседания Секретариата ЦК КПСС от 23 ноября 1983 г. «О публикации в советской печати сообщения о результатах рассмотрения Верховным судом РСФСР уголовного дела на крупных взяточников из числа работников торга ''Гастроном" Главного управления торговли Мосгорисполкома».

Правда. 1983. 8 января.

См. там же. 9 января.

См. там же. 18 января.

В это время существовал замечательный анекдот. Сантехник осматривает проржавевшие трубы в квартире и говорит: «Дело плохо. Надо менять систему». «Нет,— отвечает перепуганный хозяин.— Систему менять не будем».

Стерлигов А. Опальный генерал свидетельствует: Канцелярия предательства. М., 1992. С. 5.

См.: Гуров А. Красная мафия. М., 1995. С. 60.

См.: Медведев Р. Генсек с Лубянки. М., 1993. С. 131-132.

ЦХСД № Ст-52/89гс. Выписка из протокола № 52 заседания Секретариата ЦК КПСС от 16 марта 1982 г.

См.: Воротников В. И. А было это так. С. 14. Медунов был назначен заместителем министра плодоовощной промышленности.

АП РФ, № Г169/43.

См.: Прибытков В. Аппарат. СПб., 1995. С. 199-200.

См.: Гуров А. Красная мафия. С. 143.

См.: Правда. 1983. 9 января.

См., например, статью В. Холина «Градус падения», опубликованную в «Правде» 18 февраля 1983 г.

См.: Правда. 1983. 16 февраля.

См.: Рыжков Н. И, Десять лет великих потрясений. М., 1995. С. 72-73.

См.: Прибытков В. Аппарат. С. 156.

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. М., 1995. Кн. 1. С. 241.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 24 марта 1983 г., л. 20-21.

Там же, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 31 мая 1983 г., л. 13-14.

См.: Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 92.

Сотрудникам аппарата ЦК, например, «не рекомендовалось» иметь личные автомобили. Эта рекомендация была по сути приказом.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 7 июля 1983 г., л. 21-22.

Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 242-243.

См. там же. С. 248-251.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 12 июля 1983 г., л. 22-25. Правда. 1983. 14 августа.

³⁸ Там же. 7 августа.

^w Ханин Г. И. Экономический рост в СССР в 80-е годы // ЭКО. 1991. № 5. С. 30-31.

Правда. 1983. 16 августа.

Там же. 28 августа.

См.: Волкогонов Д. А. Семь вождей. Кн. 2. С. 164-165.

См.: Воротников В. И. А было это так. С. 31.

См.: Корниенко Г. М. Холодная война: Свидетельство ее участника. М., 1995. С. 214-217.

Известия. 1991. 25 января.

См.: Корниенко Г. М. Холодная война. С. 222.

См. там же. С. 219-220.

Правда. 1983. 2 сентября.

См.: Волкогонов Д. А. Семь вождей. Кн. 2. С. 166.

Эта стенограмма частично опубликована в кн.: Волкогонов Д. А. Семь вождей. Кн. 2. С. 167— 172.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 2 сентября 1983 г., л. 1-9.

Правда. 1983. 3 сентября.

Там же. 7 сентября.

Подробно об этом см. в мемуарах помощника К. У. Черненко В. Прибыткова (Прибытков В. Аппарат. С. 13-17).

См.: Прибытков В. Аппарат. С. 33.

Там ж©. С. 64-65.

См. там же. С. 167-169.

Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 57.

См.: Гуров А. Красная мафия. С. 172-174.

См.: Печенев В. Взлет и падение Горбачева: Глазами очевидца. М., 1992. С. 109.

Волкогонов Д. А. Семь вождей. Кн. 2. С. 263.

Там же. С. 262.

ГЛАВА 7

ПЕРЕСТРОЙКА, ГЛАСНОСТЬ, УСКОРЕНИЕ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОГО КРИЗИСА (1985-1989 гг.)

Наиболее опасный момент для плохого режима есть именно тот, когда он делает

попытки стать лучше.

\

Е. Тарле. Крымская война

Избрание М. С. Горбачева

10 марта 1985 г. в 19 часов 20 минут умер Генеральный секретарь ЦК КПСС К. У. Черненко. Смерть его не была неожиданной. Уже вечером того же дня, почти ночью, собрались члены Политбюро. Это не было официальным заседанием. Официальное было назначено на 2 часа следующего дня. Поздним вечером 10 марта происходило более важное и поэтому более тайное: решали, кому стать Генеральным секретарем, на партийном жаргоне — «подрабатывали кандидатуру». Некоторые важные подробности вечернего заседания сообщил в своих мемуарах М. С. Горбачев. Еще до начала заседания состоялась его встреча «с глазу на глаз» с А. А. Громыко. По словам Горбачева, договорились, «что мы с вами сейчас должны взаимодействовать»¹

Эта договоренность дорогого стоила: именно Громыко был лидером поредевшего строя «стариков» в Политбюро. Переход Громыко в число сторонников Горбачева не был случайным. Прежде он весьма осторожно, если не настороженно, относился к секретарю ЦК из Ставрополья. Однако в 1984 — начале 1985 г. были предприняты усилия по установлению связей между двумя лидерами. Контакты устанавливались по линии Министерства иностранных дел и людей, близких и Горбачеву, и Громыко. «Мосты» между ними наводили сын Громыко, Анатолий, директор Института Африки АН СССР, тогдашний директор Института востоковедения АН СССР Е. М. Примаков, недавний посол в Канаде, ставший директором Института мировой экономики и международных отношений АН СССР, А. Н. Яковлев и заместитель председателя КГБ В. А. Крючков. Пожалуй, это был единственный случай в истории советской Академии наук, когда трем директорам институтов пришлось непосредственно повлиять на политическое развитие страны. В дальнейшем контакты осуществлялись через

А. Н. Яковлева и Анатолия Громыко. Именно в ходе этих предварительных консультаций сложились взаимные обязательства: Громыко поддерживает Горбачева в качестве кандидата в генеральные секретари; Горбачев после победы предложит Громыко пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР — формально высший государственный пост в стране, пост руководителя законодательной власти в СССР. Эту должность, как правило, занимали генеральные секретари².

На вечернем совещании Политбюро семидесятилетний В. В. Гришин, первый секретарь Московского горкома, которого московская молва прочила в генеральные секретари, неожиданно для окружающих предложил назначить Горбачева председателем комиссии по организации похорон Черненко. По советской политической традиции это означало, что именно Горбачев будет назван следующим Генерал>ным секретарем³ Этот шаг Гришина навстречу Горбачеву означал, что борьбы вокруг выборов Генерального секретаря не будет.

Распространявшиеся и тиражировавшиеся позже в исторических исследованиях многочисленные слухи о якобы острой борьбе в Политбюро, о голосовании, разделившем его членов едва ли не на два противостоявших лагеря,— это дань публицистике и беллетристике, не соответствовавшей реально сложившейся обстановке в стране и в высшем политическом руководстве⁴. Впрочем, повод для таких предположений дал Е. К. Лигачев, который утверждал, выступая на XIX партийной конференции летом 1988 г., что «надо сказать всю правду: это были тревожные дни. Могли быть абсолютно другие решения. Была такая реальная опасность». Реальная опасность в трактовке Лигачева — это сохранение геронтократии в Политбюро, угроза избрания Генеральным секретарем руководителя Московской партийной организации В. В. Гришина. С ним полемизирует Н. И. Рыжков: «А я и сейчас абсолютно убежден: никаких других решений и быть не могло, никакой реальной опасности не существовало! ...Победа Горбачева не была спонтанной. Нет, это была четко подготовленная акция, которая имела две мощные опоры. Во-первых, уже весьма значительное влияние новых партийных кадров в краях и областях. Достаточно сказать, что начиная с 83-го года в течение нескольких лет было заменено около 90% секретарей обкомов и ЦК компартий союзных республик. И это была здравомыслящая часть брежневской "гвардии". Во-вторых, вера в ожидаемые экономические реформы, понимание необходимости перехода к современному хозяйственному мышлению...»⁵

Н. И. Рыжков отмечает, что значительный объем подготовительной работы, начавшейся за несколько лет до официального назначения Горбачева на пост первого человека в партии, проделал именно Лигачев в качестве руководителя Отдела оргпартработы ЦК. Там, «наверху», могли быть и были недовольные избранием Горбачева, но не было людей, которые бы обладали такими необходимыми качествами, как сравнительно долгое пребывание в составе высшего партийного руководства, нахождение на 2-3-м месте в партийном руководстве в течение 1983-1984 гг., возникшая в связи с этим реальная возможность влиять на расстановку кадров, создание своей «команды» в руководстве страны, и, наконец, все это сочеталось с его возрастом — 54 года для советского руководителя было просто юношеским возрастом!

И это обстоятельство имело громадное политическое значение для людей, стыдившихся своих переживших время вождей, для граждан, оскорбленных тем, что власть в стране передавалась по очередности, как дефицитные холодильники по записи профкома.

Эти настроения был вынужден учитывать и партийный аппарат. Вспоминая об обстоятельствах избрания М. С. Горбачева на пост Генерального секретаря, В. И. Болдин, тогда помощник Горбачева, пишет: «А в это время в зале пленумов собираются члены ЦК... Настроение у большинства членов ЦК однозначное — невозможно больше избирать престарелых лидеров. В партийных организациях это не поймут, а придет время — и спросят. Нельзя избирать генсеков-однодне- вок, которые не в силах работать,— нужны твердые, решительные руководители»⁶.

Накануне пленума состоялось заседание Политбюро. Сохранилась так называемая «Рабочая запись» заседания Политбюро ЦК КПСС от 11 марта 1985 г., зафиксировавшая подробности официального выдвижения М. С. Горбачева на пост Генерального секретаря ЦК партии.

Вот как выглядело назначение Горбачева по «Рабочей записи».

Заседание началось с информации министра здравоохранения Е. И. Чазова о медицинском заключении о смерти Черненко. Следом за ним выступил Горбачев, который вел это заседание Политбюро: «Болезнь у него (Черненко.— Авт.) действительно была тяжелая. Мы сами это видели. Врачи, конечно, старались помочь больному, но болезнь была настолько тяжелой, что терапевтические меры, предпринимавшиеся врачами, не привели к положительному результату. Очень тяжело сознавать, что среди нас нет Константина Устиновича. Но жизнь идет, ничего не поделаешь. Мы собрались сегодня для того, чтобы решить вопросы, связанные с похоронами Константина Устиновича, с кадровыми делами и созывом внеочередного Пленума ЦК КПСС...

С учетом того, что на заседании присутствуют все члены и кандидаты в члены Политбюро ЦК КПСС, все секретари ЦК КПСС, за исключением т. Щер- бицкого, который сейчас находится з пути, нам необходимо прежде всего решить вопрос о Генеральном секретаре ЦК КПСС. Прошу товарищей высказаться по этому вопросу»⁷

Сразу же за Горбачевым начал говорить Громыко. Его выступление было неожиданным для Лигачева, в чем он и сам признавался в своих мемуарах. Вместе с тем это выступление стало ключевым для всего хода обсуждения. Продолжим цитирование «Рабочей записи»: _#

«Громыко. Конечно, все мы очень удручены уходом из жизни Константина Устиновича Черненко. Но какие бы чувства нас ни охватывали, мы должны смотреть в будущее, и ни на йоту нас не должен покидать исторический оптимизм, вера в правоту нашей теории и практики.

Скажу прямо. Когда думаешь о кандидатуре на пост Генерального секретаря ЦК КПСС, то, конечно, думаешь о Михаиле Сергеевиче Горбачеве. Это был бы, на мой взгляд, абсолютно правильный выбор. Все мы Михаила Сергеевича хорошо знаем. Семь лет мы работаем с ним вместе. Я помню, как Л. И. Брежнев интересовался моим мнением и мнением других товарищей, когда речь шла о переводе М. С. Горбачева на работу в Москву. Я не сомневаюсь, что все мы тогда правильно поддержали это предложение.

Какие черты прежде всего бросаются в глаза, когда оцениваешь кандидатуру Михаила Сергеевича?

Первое — это его неукротимая творческая энергия, стремление сделать больше и сделать лучше.

Второе. Это отношение к людям. Ведь чем выше стоит человек, тем большую роль играет его умение налаживать отношения с людьми, отношения принципиальные и требовательные. Я никогда не слышал о том, что у Михаила Сергеевича превалируют взгляды личного свойства. Нет, у него всегда на первом плане интересы партии, интересы общества, интересы народа.

Третье. М. С. Горбачев обладает большим опытом партийной работы. Это опыт работы в крае, а также в центре. Он работал секретарем ЦК, был кандидатом в члены Политбюро и, наконец, членом Политбюро. Он вел заседания Секретариата, а затем Политбюро в отсутствие Константина Устиновича. Для такой работы надо иметь не только знания, но и выдержку, партийность. Это очень ценное качество. Еще одно соображение. Когда заглядываем в будущее, а я не скрою, что многим из нас уже трудно туда заглядывать, мы должны ясно ощущать перспективу. А она состоит в том, что мы не имеем права допустить никакого нарушения нашего единства. Мы не имеем права дать миру заметить хоть какую-либо щель в наших отношениях. А всякого рода спекуляций по этому вопросу за рубежом предостаточно. А это значит, что все мы должны действовать сплоченно, едино, со знанием полной ответственности за наше великое дело.

Я не претендую на то, что я упомянул о всех качествах Михаила Сергеевича. Но думаю, что мы, не колеблясь, можем сказать, что не ошибемся, если изберем его Генеральным секретарем ЦК КПСС. Хочу еще раз подчеркнуть, что он обладает большими знаниями, значительным опытом, но этот опыт должен быть помножен на наш опыт. И мы обещаем оказывать новому Генеральному секретарю ЦК КПСС всевозможное содействие и помощь. На это содействие и помощь вы, Михаил Сергеевич, можете полностью рассчитывать».

Выступление Громыко однозначно определило ход обсуждения. Громыко — ветеран в партийном руководстве, к мнению которого был вынужден прислушиваться в недавнем прошлом сам Брежнев, он был несомненным лидером и среди «стариков» в Политбюро. Его поддержка означала, что «старики» поддерживали выдвижение Горбачева на высший пост в партии, что между ними и Горбачевым предварительно был достигнут компромисс.

Подтверждением может служить последовавшая за этим выступлением речь В. В. Гришина, считавшегося основным соперником Горбачева. Гришин поддержал предложение Громыко и тем самым «подвел черту» под спором за власть, признав безоговорочную победу Горбачева.

Дальше началось соревнование в комплиментах. Г. А. Алиев напоминал об «огромном опыте», накопленном Горбачевым в Ставрополье и Москве, о том, что он «вырос в большого политического деятеля, деятеля крупного масштаба. Он хорошо знает экономику и внутреннюю политику, проявляет осведомленность во многих областях хозяйственной и социальной жизни... Михаил Сергеевич прост, скромен, доступен».

Г. В. Романов указывал, что Горбачев «очень быстро разобрался во многих сложнейших вопросах научно-технического прогресса. Причем не только разобрался, но и начал нащупывать пути решения многих проблем, связанных с внедрением научно-технических достижений в производство. Николай Александрович Тихонов говорил здесь о работе Михаила Сергеевича Горбачева в Комиссии по совершенствованию хозяйственного механизма. Тон в этой комиссии задает т. Тихонов, а Михаил Сергеевич, опираясь на отделы ЦК, тактично вносит свои предложения, которые в большинстве своем поддерживаются комиссией».

В. И. Воротников задавал вопрос: «Почему в приемной М. С. Горбачева всегда полно людей? Да потому, что он умеет их выслушать и хочет им помочь. В то же время это не добренький руководитель. Он умеет и спросить с человека, умеет потребовать. А это, как вы сами понимаете, для нашей огромной страны весьма важное качество».

Ветеран идеологической войны Б. Н. Пономарев отмечал высокую теоретическую подготовку Горбачева, его идейную выдержанность: «Я лично убедился, что он глубоко владеет марксистско-ленинской теорией, умеет разбираться в самых сложных программных вопросах... За последние три года мы потеряли трех генеральных секретарей: Леонида Ильича Брежнева, Юрия Владимировича Андропова и Константина Устиновича Черненко. Но сила нашей партии в том, что мы идем вперед, что мы сплочены, что никакие потери не могут поколебать единства коммунистов нашей страны».

Председатель КГБ СССР В. М. Чебриков многозначительно заметил, что он посоветовался с товарищами по работе и чекисты полностью поддерживают выдвижение М. С. Горбачева на пост Генерального секретаря.

Э. А. Шеварднадзе привычно произнес панегирик в адрес нового Генерального секретаря, расхвалив его не меньше, чем хвалил в недавнем прошлом Л. И. Брежнева.

П. Н. Демичев обратил внимание на то, что «Михаила Сергеевича Горбачева хорошо знают в нашей стране. Его неплохо знают и за границей. О том, что он умеет работать за рубежом, убедительно показали его поездки в Англию, Канаду, в Народную Республику Болгарию. ...Это обаятельный человек. Ведь не секрет, что после смерти Ю. В. Андропова он занимался всеми вопросами Центрального Комитета, но особенно много сделал в области развития нашего агропромышленного комплекса. Без преувеличения можно сказать, что к нему потянулись наши ученые, творческая интеллигенция, писатели...»

Поддержку Горбачеву оказали и «новые люди» в политическом руководстве. Е. К. Лигачев обратил внимание на то, что «Михаил Сергеевич Горбачев, несомненно, обладает всеми чертами крупного политического деятеля. Причем у него в запасе еще очень много интеллектуальных и физических сил»; Н. И. Рыжков обещал: «Мы, Михаил Сергеевич, будем всегда вашими верными помощниками».

В своем заключительном слове Горбачев благодарил за единство в Политбюро, указывал, что «мы переживаем очень сложное переломное время. Нашей экономике нужен больший динамизм. Этот динамизм нужен нашей демократии, развитию нашей внешней политики». Вместе с тем он заявил, что «нам не нужно менять политику. Она верная, правильная, подлинно ленинская. Нам надо набирать темпы, двигаться вперед, выявлять недостатки и преодолевать их, видеть наше светлое будущее»*.

Ход обсуждения свидетельствовал, что компромисс был достигнут. Пленуму ЦК КПСС оставалось только поддержать решение Политбюро, что и случилось.

Трудно было найти лучший фон для Горбачева, чем его предшественники. После того как в течение 20 лет видели на экранах телевизоров 70-80-летних стариков, он казался относительно молодым, представляющим иное поколение — то, к которому относилась большая часть страны. Это человек, который умел говорить без бумажки! Это было чудом, так как партийные лидеры его уровня, казалось, начисто утратили способность сказать несколько предложений «на людях», не заглядывая в бумагу. Уже то, что в нем видели нормального, живого, непосредственного человека, рождало огромные симпатии к Горбачеву.

Первым крупным политическим актом Горбачева, высоко оцененным в стране, стала его поездка в Ленинград. В Советском Союзе знали: генеральные секретари в Ленинград старались не ездить — этот город традиционно считался неудобным, в нем, при высоком образовательном уровне его граждан, всегда существовала своя, особая точка зрения на московские дела. Поездка Горбачева в Ленинград 15-17 мая 1985 г. стала политической сенсацией для страны. Впервые со времен Хрущева руководитель КПСС стремился встретиться с людьми на улице; причиняя много хлопот охране, останавливал кортеж правительственных машин, выходил к людям, отвечал на их вопросы, пытался объяснить, что и зачем делается в стране. Это уже потом, через пару лет, увидят, что он не отвечал, а поучал, что говорил он «мимо вопросов». Но он вышел к людям! Удивляло и радовало и то, что он говорил. После недавней кампании в прессе, осуждавшей «частнособственнические инстинкты», он заявлял, что вот сейчас возникает вопрос, имеют ли право люди иметь какое-то подсобное хозяйство, и находятся теоретики, которые заявляют: подсобное хозяйство — это капитализм. Да какой же это капитализм, говорил он с горечью, это нормальное желание человека заниматься своим делом.

Такие слова переворачивали прежние представления о генеральных секретарях. Перед людьми был нормальный, адекватно оценивающий ситуацию человек, говоривший дельные вещи, к тому же «своими словами».

Выступая перед партийным активом Ленинграда 17 мая 1985 г., он призывал своих слушателей перестраиваться: «...самый трудный этап — психологической перестройки... предстоит большая перестройка умов... кто не настроен перестраиваться... должен уйти с дороги, не мешать...»

Люди обратили внимание на то, что эта речь транслировалась по телевидению, но не была опубликована в газетах, что в решении бюро Ленинградского обкома КПСС, принятом по итогам визита Горбачева, слово «перестройка» упоминалось только один раз, в связи с производством товаров широкого потребления⁹.

И это тоже было симптоматично — свидетельствовало, что партийный аппарат не поддерживает идей своего лидера, а это — дополнительный важный фактор доверия лично Горбачеву. Общество давало новому Генеральному секретарю такой кредит доверия, которого, пожалуй, не было ни у кого из его предшественников.