Советский Союз. История власти. 1945–1991

тия тяжелой промышленности темпам развития легкой и пищевой промышленности»⁵⁸.

В сходных выражениях Хрущев критиковал и внешнеполитические воззрения Маленкова за якобы «теоретически ошибочное и политически вредное утверждение о возможности "гибели мировой цивилизации" в случае, если империалистами будет развязана третья мировая война». По мнению Хрущева, «распространение подобных взглядов не только не способствует мобилизации общественного мнения на активную борьбу против преступных замыслов империалистов развязать атомцую войну, но, наоборот, способно породить настроения безнадежности...»⁵⁹ Маленкова обвиняли в поддержке предложения Берии о возможности создания единой нейтральной Германии.

На этом пленуме Маленков был впервые публично обвинен в сотрудничестве с Берией, в том, что он несет ответственность за «ленинградское дело» и ряд других политических процессов 40-х — начала 50-х гг.

После Пленума ЦК февральская сессия Верховного Совета СССР освободила Г. М. Маленкова от должности Председателя Совета Министров СССР — ключевой в тогдашней политической системе — и назначила на нее Н. А. Булганина, человека вялого и нерешительного.

Эти кадровые перестановки усилили позиции Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева.

Обвинение в причастности к репрессиям становилось все более весомым аргументом, который Хрущев использовал против Маленкова. Следствием этого стали новые реабилитации, на этот раз уже прямо связанные с восстановлением репрессированных в партии. Таким образом, вопрос о репрессиях уже формально становился не только юридическим, но и партийно-политическим. Отсюда ясно, почему эта тема — репрессий и отношения к Сталину — стала одной из важнейших на XX съезде КПСС — первом съезде партии после смерти Сталина.

«Секретный доклад»

Существует нередкий исторический парадокс между обилием слов и оценок XX съезда и его кульминационной части — «секретного доклада» Н. С. Хрущева и практической неизученностью механики подготовки и самого съезда, и доклада, да и ближайших последствий съезда. Документы архива Политбюро ЦК КПСС позволяют сообщить прежде неизвестные факты.

Появлению «секретного доклада» Хрущева предшествова лседание Президиума ЦК КПСС 31 декабря 1955 г. В его повестку были внесены «Вопросы, связанные с реабилитацией». В краткой протокольной записи сообщалось, что Президиумом ЦК была создана «комиссия в составе тт. Поспелова, Комарова, Аристова, Шверника, которой поручено просмотреть все материалы»⁶⁰ (Позже эту комиссию стали называть «комиссией Поспелова».)

Краткая запись в протоколе Президиума проясняет вопрос о целях и задачах этой комиссии. Как сообщается в докладе самой комиссии, направленном в Президиум ЦК КПСС, она была образована «для разбора вопроса о том, каким образом оказались возможными массовые репрессии против большинства всего состава членов и кандидатов ЦК ВКП(б), избранного XVII съездом партии.

...Комиссией были привлечены к подготовке документального материала следующие члены партии: от Комитета госбезопасности т. Серов И. А. (член КПСС с 1926 года); начальник секретариата КГБ т. Доброхотов (член КПСС с 1932 года); начальник учетно-архивного отдела КГБ т. Плетнев (член КПСС с 1939 года); начальник Особой инспекции КГБ т. Каллистов (член КПСС с 1940 года); от Прокуратуры СССР — зам. Главного военного прокурора т. Терехов (член КПСС с 1943 года)»⁶¹

Накануне очередного съезда усилились споры о сталинских репрессиях в Президиуме ЦК. Непосредственно на заседание Президиума был доставлен заключенный Б. Родос, в свое время следователь по особо важным делам МГБ СССР, один из главных исполнителей политических процессов конца 40-х гг. Его показания подтвердили, что Сталин лично руководил террором. Не будем наивными! Члены Президиума сами в абсолютном большинстве своем знали это не хуже, а, пожалуй, и лучше Бориса Родоса, сами в свое время участвовали в «тройках», отчитывались по «лимитам» расстрелянных и запрашивали новые «лимиты» у Сталина для истребления «врагов народа». Дело в другом. Первый секретарь ЦК настойчиво поднимал тему ответственности Сталина за террор, требовал вынести ее на съезд, и надо было определить свое отношение к этому. Самый факт вызова из тюрьмы бывшего следователя МГБ свидетельствовал лишь о последовательности Хрущева.

Во время обсуждения разгорелся спор о том, как оценить на предстоящем съезде Сталина. Для Молотова Сталин, несмотря на ставшие известными факты репрессий,— великий продолжатель дела Ленина, что и необходимо сказать на съезде. Его поддержали Ворошилов и Каганович. Микоян и Сабуров — против. Последний заявил: «Если верны факты, разве это коммунизм? За это простить нельзя». Согласен был обсудить вопрос о Сталине на съезде Маленков. Хрущев заявил, что «Сталин был предан делу социализма, но все делал варварскими способами. Он партию уничтожил. Не марксист он. Все святое стер, что есть в человеке. Все своим капризам подчинил»⁶².

Непосредственно перед началом XX съезда, 8 февраля 1956 г., «комиссия Поспелова» представила в Президиум ЦК многостраничный отчет о репрессиях прошлого. Этот отчет был подготовлен очень быстро — за месяц. В этом совершенно секретном отчете сообщались сведения о масштабах репрессий в стране в 1935-1940 гг. Авторы доклада избрали данные только о репрессированных по обвинению в антисоветской деятельности, обратив особое внимание на преследования партийно-советского руководства. Но даже в этом документе, где не затронуты репрессии по отношению к «социально чуждым элементам» в 20- 30-х гг., где тщательно обходилась роль в репрессиях 30-х гг. Маленкова, Ворошилова, Кагановича, самого Хрущева, где нет ни слова о разгроме крестьянства в период коллективизации, о трагедии советских военнопленных, поменявших не по своей воле фашистские лагеря на советский ГУЛАГ, содержалась жуткая в своей убедительности картина массового террора власти по отношению к населению страны.

Доклад «комиссии Поспелова» свидетельствовал, хотя и основывался на очевидно неполной статистике, что только за 2 года (1937-1938) было арестовано по обвинению в антисоветской деятельности 1 548 366 человек, из которых расстреляно 681 692 человека; было разгромлено партийно-советское руководство страны — арестовано было по 2-3 состава руководящих работников республик, краев и областей; из 1 966 делегатов XVII съезда ВКП(б) арестовано 1 108 человек, из которых расстреляно 848.

Там же содержалась попытка раскрыть механику проведения репрессий и рассказывалось о ряде крупных политических процессов. Приведем названия некоторых рубрик этого доклада: «Приказы НКВД СССР о проведении массовых репрессий», «Искусственное создание антисоветских организаций, блоков и различного рода центров», «О грубейших нарушениях законности в процессе следствия», «О "заговорах" в органах НКВД», «Нарушения законности органами прокуратуры в надзоре за следствием в НКВД», «Судебный произвол Военной коллегии Верховного Суда СССР», «О внесудебном рассмотрении дел». Сообщая в Президиум ЦК, что «при подготовке материалов и печатании настоящей записки была обеспечена необходимая конспирация», комиссия попыталась сделать выводы о причинах массовых репрессий.

По мнению членов комиссии, этими причинами стали: принятое с нарушениями процедуры в первые часы после убийства С. М. Кирова Постановление ЦИК СССР от 1 декабря 1934 г., открывшее «возможность для массовых нарушений социалистической законности», и телеграмма Сталина и Жданова от 25 ноября 1936 г. Каганобичу и Молотову с установкой на применение массовых репрессий, легшая в основу решений февральско-мартовского (1937 г.) Пленума ЦК. В документе ясно устанавливалась персональная ответственность Сталина за применение пыток на допросах, внесудебные расправы и расстрелы⁶³

Доклад страшный. Страшны конкретные факты, многочисленные выдержки из показаний и жертв, и палачей, тоже большей частью расстрелянных во время «чистки» органов НКВД в 1939-1949 гг., свидетельства о пытках, попытки прежних соратников вымолить у Сталина жизнь. Доклад заканчивался приложением — тремя документами. Это телеграмма Сталина от 10 января 1939 г., подтверждавшая установленную ЦК ВКП(б) практику «применения физического воздействия» (то есть пыток) при допросах, справка о санкционированном Сталиным расстреле 138 руководящих работников и предсмертное письмо наркома земледелия, члена ЦИК СССР Р. И. Эйхе Сталину.

9 февраля этот доклад был заслушан на Президиуме ЦК. Впечатление от него было шокирующим. Сразу же развернулась дискуссия о том, нужно ли говорить об этом на съезде, как оценивать Сталина. Молотов настаивал на позитивной характеристике «вождя народов»: «Тридцать лет партия жила и работала под руководством Сталина, осуществила индустриализацию страны, одержала победу в войне и вышла после ее окончания великой державой». Колебался Кагановичз «Мы несем ответственность, но обстановка была такой, что мы не могли возра-! зить», вспоминал о судьбе своего брата Михаила, покончившего с собой из-за угрозы ареста, но вместе с тем опасался, «чтобы нам не развязать стихию на съезде». Сторонниками доклада были Аристов, Шепилов. Вновь за доклад вьи сказался и Маленков. Против доклада в конце концов выступили Молотов, Во^ рошилов и Каганович. В этих условиях Хрущев попытался найти компромисс-* ные решения. «Не смаковать» прошлое, пообещал он⁶⁴.

ляно 681 692 человека; было разгромлено партийно-советское руководство страны — арестовано было по 2-3 состава руководящих работников республик, краев и областей; из 1 966 делегатов XVII съезда ВКП(б) арестовано 1 108 человек, из которых расстреляно 848.

Там же содержалась попытка раскрыть механику проведения репрессий и рассказывалось о ряде крупных политических процессов. Приведем названия некоторых рубрик этого доклада: «Приказы НКВД СССР о проведении массовых репрессий», «Искусственное создание антисоветских организаций, блоков и различного рода центров», «О грубейших нарушениях законности в процессе следствия», «О "заговорах" в органах НКВД», «Нарушения законности органами прокуратуры в надзоре за следствием в НКВД», «Судебный произвол Военной коллегии Верховного Суда СССР», «О внесудебном рассмотрении дел». Сообщая в Президиум ЦК, что «при подготовке материалов и печатании настоящей записки была обеспечена необходимая конспирация», комиссия попыталась сделать выводы о причинах массовых репрессий.

По мнению членов комиссии, этими причинами стали: принятое с нарушениями процедуры в первые часы после убийства С. М. Кирова Постановление ЦИК СССР от 1 декабря 1934 г., открывшее «возможность для массовых нарушений социалистической законности», и телеграмма Сталина и Жданова от 25 ноября 1936 г. Кагановичу и Молотову с установкой на применение массовых репрессий, легшая в основу решений февральско-мартовского (1937 г.) Пленума ЦК. В документе ясно устанавливалась персональная ответственность Сталина за применение пыток на допросах, внесудебные расправы и расстрелы⁶³

Доклад страшный. Страшны конкретные факты, многочисленные выдержки из показаний и жертв, и палачей, тоже большей частью расстрелянных во время «чистки» органов НКВД в 1939-1949 гг., свидетельства о пытках, попытки прежних соратников вымолить у Сталина жизнь. Доклад заканчивался приложением — тремя документами. Это телеграмма Сталина от 10 января 1939 г., подтверждавшая установленную ЦК ВКП(б) практику «применения физического воздействия» (то есть пыток) при допросах, справка о санкционированном Сталиным расстреле 138 руководящих работников и предсмертное письмо наркома земледелия, члена ЦИК СССР Р. И. Эйхе Сталину.

9 февраля этот доклад был заслушан на Президиуме ЦК. Впечатление от него было шокирующим. Сразу же развернулась дискуссия о том, нужно ли говорить об этом на съезде, как оценивать Сталина. Молотов настаивал на позитивной характеристике «вождя народов»: «Тридцать лет партия жила и работала под руководством Сталина, осуществила индустриализацию страны, одержала победу в войне и вышла после ее окончания великой державой». Колебался Каганович: «Мы несем ответственность, но обстановка была такой, что мы не могли возразить», вспоминал о судьбе своего брата Михаила, покончившего с собой из-за угрозы ареста, но вместе с тем опасался, «чтобы нам не развязать стихию на съезде». Сторонниками доклада были Аристов, Шепилов. Вновь за доклад высказался и Маленков. Против доклада в конце концов выступили Молотов, Ворошилов и Каганович. В этих условиях Хрущев попытался найти компромиссные решения. «Не смаковать» прошлое, пообещал он⁶⁴.

10 февраля 1956 г. в Президиум ЦК поступила справка некоего Семенова, бывшего референта М. Ф. Шкирятова — многолетнего заместителя, а затем и председателя Комиссии партийного контроля при ЦК КПСС, о порядке рассмотрения парткомиссией КПК при ЦК ВКП(б) дел арестованных в 1935-1938 гг.

Между тем съезд готовился. В проекте регламента XX съезда, подготовленном Отделом партийных органов ЦК, упоминания о докладе Хрущева по этой теме не было. Не было его и в пригласительном билете, розданном делегатам съезда⁶⁵ Но в подготовку съезда, буквально перед его началом, были внесены серьезнейшие коррективы. ТЗ февраля 1956 г., за день до начала съезда, состоялось заседание Президиума ЦК, на котором было принято решение: «Внести на Пленум ЦК КПСС предложение о том, что Президиум ЦК считает необходимым на закрытом заседании съезда сделать доклад о культе личности и утвердить докладчиком Н. С. Хрущева»⁶⁶

Сохранилась выписка из стенограммы пленума, содержащая обсуждение этого вопроса. Приводим ее полностью:

«Хрущев. Президиум ЦК после неоднократного обмена мнениями и изучения обстановки и материалов после смерти т. Сталина чувствует и считает необходимым поставить на XX съезде, на закрытом заседании (видимо, это будет в то время, когда будут обсуждены доклады и будет утверждение в руководящие органы ЦК... когда гостей не будет), доклад ЦК о культе личности. На Президиуме условились, что доклад доверяется сделать мне, Первому секретарю ЦК. Не будет ли возражений? Голоса. Нет»⁶⁷

Необходимо отметить, что грубо нарушалась традиция подготовки не только съезда, но и вообще сколько-нибудь крупного партийного мероприятия: утверждался доклад, текста которого в это время вообще не существовало. Его еще предстояло написать.

Н. С. Хрущева не удовлетворил проект доклада «О культе личности и его последствиях»⁶⁸, подготовленный только к 18 февраля 1956 г. Поспеловым и Аристовым и основанный на материалах «комиссии Поспелова». Он сам включился в подготовку доклада: пригласил к себе стенографистку и лично продиктовал 19 февраля, в разгар работы съезда, свой вариант доклада⁶⁹. В конце концов объединение двух вариантов — поспеловского и того, который надиктовал сам Хрущев,— стало основой будущего «секретного доклада». Поспеловский вариант включал в себя теоретический раздел — осуждение культа личности с позиций марксизма, сведения о так называемом «политическом завещании» Ленина с критикой Сталина, сетования на «болезненную подозрительность И. В. Сталина», что «привело к большим бедствиям, к массовым репрессиям против невинных людей в 1937-1938 гг., к так называемому "ленинградскому делу", состряпанному преступной шайкой Берия — Абакумова, к позорному "делу врачей"». В этом проекте весьма подробно рассказывалось о судьбе делегатов XVII съезда ВКП(б), приводились впечатляющие факты расправы над рядом государственных и партийных деятелей в конце 30-х гг. Однако в нем тщательно обходились вопросы персональной ответственности людей из окружения Сталина, вся вина возлагалась на самого Сталина и «вышедший из-под партийного контроля аппарат НКВД». Укажем еще одно принципиальное положение поспеловского варианта доклада: сведения о репрессиях обрывались 1940 г., и в нем полностью отсутствовали данные и оценки событий 40-х — начала 50-х гг.

Иными были предложения Хрущева. О них мы можем судить по его диктовке 19 февраля 1956 г.⁷⁰ Именно она стала основой будущего доклада на XX съезде. Хрущев, конечно, использовал поспеловский проект, но расставил в ряде случаев существенно иные акценты и, главное, изменил хронологические и концептуальные рамки доклада. Прежде всего Хрущев попытался ответить на естественный вопрос, почему партийное руководство мирилось со сталинским произволом. «Сталин проявлял полную нетерпимость к коллективности,— говорил Хрущев.— Он действовал не путем убеждения, кропотливой работы... а путем навязывания, путем требования принятия его понимания вопроса, и кто этому сопротивлялся или старался доказать свою правоту, тот был обречен на исключение из руководящего коллектива с последующим немедленным уничтожением»¹ \

Хрущев повторяет следом за Поспеловым и «Кратким курсом истории ВКП(б)», что «жестокая и полезная борьба, которая была проведена партией с троцкистами, зиновьевцами и правыми, была необходима и понятна, и здесь Сталин сыграл положительную роль». Но Хрущев высказал сомнение в справедливости методов внутрипартийной борьбы. Он напоминал, что Ленин, резко выступивший против Каменева и Зиновьева перед Октябрьской революцией, после Октября ввел их в состав политического руководства. «Возьмем троцкистов,— рассуждал Хрущев.— ...Ведь вокруг Троцкого были люди, которые не являлись выходцами из буржуазии и помещиков... И можно назвать целый ряд людей, которые принимали активное участие и до победы революции, и в момент революции, и в укреплении завоеваний этой революции. Почему же они были доведены до такого состояния, что создалась необходимость их уничтожения? Я уверен, если бы был жив Ленин, такой необходимости не было бы»⁷²

Хрущев не собирался ограничиваться только довоенной историей страны. Для него не менее важна была оценка роли Сталина в войне, в событиях послевоенного времени. Оценки Хрущева пристрастны, факты часто не проверены, это экспромты, рожденные личными тревогами недавнего прошлого, в них много от страха перед Сталиным, от того соперничества между советскими лидерами, которое проявилось в последние годы жизни Сталина, но сохранилось и при «коллективном руководстве» Хрущева. Стенограмма Хрущева сумбурна, он перескакивает с одной темы на другую, не пытается выдерживать хронологию событий. Однако своя логика у Хрущева есть. Это стремление возложить вину за все плохое в прошлом на Сталина и Берию и тем самым реабилитировать Коммунистическую партию, реабилитировать идеи социализма и коммунизма.

Хрущев создал карикатурный портрет Сталина в дни войны. По его мнению, Сталин оказался совершенно неспособным к руководству армией и страной в начале войны, целый год не подписывал приказы. «Где же все это время был главнокомандующий? — вопрошал Хрущев.— Струсил, испугался. Тяжелое положение, которое создалось в то время для нашей страны,— это результат неразумного руководства Сталина. Я говорю — Сталина»,— подчеркивал Хрущев. «Если правду говорить, а мне и другим товарищам пришлось быть на войне с самого начала почти до конца ее и нести ответственность и тяжесть этой войны, то мы знаем, какова была роль Сталина в войне. Это не роль Сталина, а роль нашей партии, роль людей, воспитанных партией...»⁷³ На Сталина Хрущев возлагал ответственность за неподготовленность к войне, за окружение частей Красной Армии под Киевом в 1941 г., под Харьковом в 1942 г.

«Ленинградское дело», «дело врачей», «менгрельское дело» — ответственность за эти политические процессы недавнего прошлого Хрущев возлагал лично на Сталина. «Дело врачей,— диктовал Хрущев,— это, может быть, не дело врачей, а дело Сталина, потому что никакого дела о врачах не было...»⁷⁴

Примечательны последние слова в диктовке Хрущева: «Сказать о "московском деле"»⁷⁵ Эта запись осталась нераскрытой. Нет этой темы и в официальном тексте «секретного доклада». Позже, в своих мемуарах, Хрущев утверждал, что Сталин пытался организовать процесс, подобный ленинградскому, в Москве в конце 40-х — начале 50-х гг.

Важно и то, что в своем варианте доклада Хрущев не ограничился установлением ответственности Сталина, но напрямую подвел к тому, что ответственность за преступления прошлого разделяют люди, и сейчас входящие в высшее политическое руководство страны. Старательно возводимая Поспеловым и Аристовым — авторами проекта доклада — стена между Сталиным и Берией, с одной стороны, и партийно-государственным руководством — с другой, между репрессиями 1935-1940 гг. и современностью,— эта стена была основательно повреждена Хрущевым. И вряд ли это было следствием оговорок, излишней эмоциональности Никиты Сергеевича. Во всех этих оговорках просматривалась своя система. Осуждая методы следствия, практиковавшиеся Сталиным, Хрущев приводил в своей диктовке пример из «дела врачей»: «Здесь вот сидит делегат съезда Игнатьев (министр госбезопасности в 1951 — начале 1953 г., во время XX съезда — первый секретарь Башкирского обкома КПСС.— Авт.), которому Сталин сказал: если не добьетесь признания у этих людей, то с вас будет голова снята. Он сам вызывал следователя, сам его инструктировал, сам ему указывал методы следствия, а методы единственные — это бить...» Рассказывая о роли Сталина в войне, об обстоятельствах харьковской катастрофы, Хрущев припомнил своим сподвижникам: «...я позвонил Сталину на дачу, но он не подошел к телефону, а подошел Маленков. Я Маленкову говорю, что хочу поговорить лично со Сталиным. Сталин передает через Маленкова, чтобы я говорил с Маленковым. Я вторично прошу, что хочу доложить Сталину о тяжелом положении... Он не соизволил пройти десять шагов до стола... до телефона, чтобы выслушать меня... и вновь подтвердил, чтобы я говорил через Маленкова».

И в случае с Игнатьевым, и в своих военных воспоминаниях Хрущев метил в Маленкова, фактического начальника бывшего министра госбезопасности и человека из самого близкого окружения Сталина. Маленков и его люди оказываются ответственными за преступления Сталина. Окончательная схватка за власть между Маленковым и Хрущевым приближалась, и Хрущев на пути к этой схватке постепенно отнимал у Маленкова не только полномочия, но и его авторитет.

Именно продиктованный Хрущевым текст лег в основу его «секретного доклада», прочитанного в последний день работы съезда — 25 февраля 1956 г. Существует предание, что непосредственно перед докладом, двое суток, Хрущев дорабатывал его текст вместе с Шепиловым. Именно подготовленный ими последний вариант текста Хрущев и зачитывал на съезде, изредка отрываясь от написанного⁷⁶ Если быть точным, то съезд практически уже закончился: повестка дня, известная делегатам, была исчерпана, прошли выборы в ЦК КПСС.

Доклад на XX съезде был неожиданным для абсолютного большинства делегатов. Он стал потрясением. Зал слушал молча, в полной тишине. После окончания доклада не было аплодисментов. Только несколько хлопков раздалось в длинном зале Большого Кремлевского дворца. А далее начинаются исторические загадки. Как отмечают издатели доклада, «ход закрытого заседания не стенографировался... После окончания доклада было решено прений по нему не открывать»⁷⁷ Было решено также ознакомить с содержанием доклада партийные организации (без публикации в печати).

Подведем итоги:

Хрущев и Президиум ЦК нарушили традицию съездов партии, требовавшую, чтобы тексты политических докладов руководителей партии предварительно утверждались Политбюро или Президиумом ЦК;

текст выступления Хрущева срочно дописывался во время работы съезда, буквально до последних дней его работы;

существовало запрещение записывать, стенографировать выступление Хрущева на XX съезде;

когда на съезде было принято решение ознакомить членов КПСС с текстом доклада Хрущева, то для начала следовало создать официальный текст.

Потребовалось время для его подготовки. 1 марта был представлен проект уже произнесенной (!) речи для окончательного редактирования и согласования с членами и кандидатами в члены Президиума, секретарями ЦК. Кроме того, были сделаны ссылки на «источники» — работы Маркса, Энгельса и Ленина, без которых был немыслим доклад на съезде КПСС. 5 марта 1956 г. Президиум ЦК принял постановление «Об ознакомлении с докладом тов. Хрущева Н. С. "О культе личности и его последствиях" на XX съезде КПСС». В нем указывалось:

«1. Предложить обкомам, крайкомам и ЦК компартий союзных республик ознакомить с докладом Хрущева Н. С. "О культе личности и его последствиях" на XX съезде КПСС всех коммунистов и комсомольцев, а также беспартийный актив рабочих, служащих и колхозников.

2. Доклад тов. Хрущева разослать партийным организациям с грифом "Не для печати", сняв с брошюры гриф "Строго секретно"»⁷⁸

Следовательно, между произнесением речи (25 февраля) и переработкой, редактированием и утверждением этого текста (5 марта 1956 г.) прошла неделя.

Итак, в v партийных организациях СССР читался уже отредактированный, правленый вариант доклада Хрущева. Что читал и что говорил Хрущев делегатам XX съезда, достоверно не известно. Установить степень соответствия печатного текста доклада Хрущева и его устного выступления пока не представляется возможным, так как пока не выявлена магнитофонная запись выступления. Учитывая склонность Хрущева к импровизации, можно допустить, что его выступление содержало и другие дополнительные сведения.

Последствия выступления Хрущева для общественного сознания трудно оценить. Попытки открытой критики Сталина предпринимались и до выступления Хрущева — в докладе А. И. Микояна, прочитанном на третий день работы съезда. В выступлении Микояна осуждалось отсутствие коллективного руководства!

при Сталине, критиковались его теоретические работы — «Экономические вопросы социализма в СССР» и «Краткий курс истории ВКП(б)». Попытка критиковать Сталина вызвала тогда протест части делегатов и гостей съезда. В президиум съезда пришла записка следующего содержания: «Я не согласен с выступлением правого (так в тексте.— Авт.) Микояна, которое является оскорблением светлой памяти Сталина, живущей в сердцах всех классово сознательных рабочих, и будет с радостью воспринято буржуазией. Нас воспитал Сталин. Гала Ио- зеф. Председатель уличной организации КПЧ в г. Теплице»⁷⁹

После «секретного доклада» Хрущева подобные записки становились просто невозможными. Появились другие записки, и^ые вопросы, в частности — делегаты съезда спрашивали Хрущева: «После Вашего выступления достоин ли т. Сталин лежать вместе с Лениным?»⁸⁰

Потом была осуществлена беспрецедентная акция — ознакомление практически всего взрослого населения страны с докладом Хрущева, а также рассылка доклада руководителям компартий стран мира⁸¹ Она, в свою очередь, вызвала широчайший резонанс. В Москву, в Президиум ЦК КПСС, шли письма от руководства Исполкома так называемого 4-го Интернационала с предложением реабилитировать Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина, Раковского, тысячи других большевиков, пересмотреть дела ряда руководителей компартий стран Восточной и Центральной Европы — Райка, Сланского, Костова, Дожа и др.⁸² Наталья Седова-Троцкая в письме из Мексики просила реабилитировать ее мужа⁸³

Доклад и советское общество

Большинство писем шло от тех коммунистов, которые были ознакомлены с докладом Хрущева в своих организациях⁸⁴. Письма были разные. Много их было от репрессированных. Большое число писем пришло от ленинградцев, в разной степени пострадавших или затронутых событиями, последовавшими за убийством С. М. Кирова.

Однако уже первое знакомство с письмами свидетельствовало о неудовлетворенности тем, как вопрос о культе личности был поставлен на XX съезде. Буквально в первые дни после принятия решения зачитывать текст доклада в партийных организациях в Президиум ЦК пришло письмо из Ленинграда от сотрудника Института русской литературы АН СССР, члена КПСС с 1920 г. И. А. Алексеева. Письмо датировано 9 марта 1956 г., написано было на второй день после того, как на собрании в этом институте ознакомили с докладом партийных и беспартийных членов-корреспондентов АН, докторов наук, старших научных сотрудников и комсомольских активистов-аспирантов. «Впечатление от прослушанного доклада было для всех присутствующих настолько ошеломляющим, что это трудно выразить в немногих словах». И. А. Алексеев специально подчеркивал: ни он сам, ни его родственники не испытали на себе террора, он верил Сталину. Но в переоценке ценностей, начавшейся после смерти Сталина и ареста Берии, он пришел к выводам, шедшим дальше доклада Хрущева. «Истинной трагедией,— писал он,— надо рассматривать не трагедию личности Сталина. Исторический акт единовластия в системе советского строя надо считать большей трагедией для нас, коммунистов, настоящей трагедией для масс, партии и народа...» Отсюда его выводы, предложения, которые он адресовал Президиуму ЦК КПСС. Партия, считал он, должна осудить Сталина посмертно партийным судом. Автор письма протестовал и против формы преподнесения «секретного доклада». «Нельзя ограничиться тем, чтобы прослушать доклад и отойти с поникшей головой. Документ зачитывался не для обсуждения, а "доводился до сведения"»⁸⁵. Отсюда следовал вывод: «Партия должна осудить Сталина партийным судом... Предоставьте возможность каждой низовой партийной организации высказаться специально по вопросу о Сталине... Пусть каждый коммунист выскажется на партийном собрании, является ли Сталин государственным преступником. Да, ответит партия при этом плебисците. Преступник против человечности»⁸⁶.

Нетрудно увидеть, что размышления этого коммуниста шли гораздо дальше установок XX съезда КПСС. Безмолвное выслушивание установок, содержащихся в докладе Н. С. Хрущева на съезде, сменилось обсуждением: почему произошло то, что было названо «культом личности», кто виноват, что нужно делать, чтобы трагедия партийного самовластья не повторилась. Эти вопросы и попытки найти на них ответы вступали в противоречие с монопольным правом партии, а точнее — высшего партийного руководства давать ответы на все вопросы. Демонополизация партии в ее правах на истину оценивалась как покушение на права партии, как политическое преступление.

И началось... Лекарство оказалось, с точки зрения партаппарата, пострашнее болезни. Если Хрущев сообщал страшные факты недавнего прошлого, чтобы критиковать своих противников, то люди, слышавшие эти слова, задумывались, почему это вообще стало возможно и чем советский строй отличается, например, от порядков в нацистской Германии, почему Сталина и Берию критикуют люди, сами десятилетиями входившие в партаппарат, участвовавшие в «тройках», со- тавлявшие и подписывавшие «расстрельные списки».

И хотя, предусмотрительности ради, обсуждать доклад было запрещено (!), но его обсуждали. Некоторое представление о том, что думали люди, дает перечень вопросов, составленный в партийных организациях МГУ, АОН и ВПШ при ЦК КПСС⁸⁷. Вопросов множество. Отмечу среди них:

Почему доклад Хрущева не обсуждался, ни на съезде, ни позже?

Почему мало самокритики?

В чем объективные гарантии против культа личности?

Не виноваты ли члены Президиума в создании культа личности Сталина?

Правильно ли, что тело Сталина остается в Мавзолее, а по стране стоят его огромные памятники?

Как относиться к работам Сталина?

Правильно ли, что работы Сталина отвергаются?

Почему не публикуется доклад Хрущева о культе личности?

О реабилитации и наказании виновных в репрессиях.

О возвращении репрессированных народов. Что будет с теми людьми, которые уже живут там, где раньше жили высланные?

Почему Маленков остался в руководстве после таких ошибок?

Что намечается для действительной демократизации избирательной системы?

Существовал ли в действительности хоть один из правоцентристских и прочих заговорщических террористических центров?

По всей стране прокатились митинги студентов — от Иркутска и Томска до Ленинграда.

Особая тема — восприятие этого доклада в Грузии, где доклад был воспринят по-своему — как нападки на великого грузина Сталина. 5-9 марта прокатились беспорядки в Абхазии, вылившиеся в столкновения грузинов и менгрелов с русскими, армянами и абхазами⁸⁸. В Тбилиси пик беспорядков пришелся на 9-10

89

марта

Власть заметалась.

Партийное руководство, приказывая организовывать собрания, заставляя выслушивать партийные решения, знакомя со спорами, которые велись на партийном Олимпе, невольно само создавало оппозицию, причем из членов своей же партии, тех людей, которые имели наивность всерьез поверить в благие его намерения.

Несомненна роль XX съезда КПСС, «секретного доклада», прочитанного Хрущевым в последний день работы съезда, в создании качественно новых условий развития общественного сознания в стране. Решения XX съезда были привлекательны для политической элиты прежде всего тем, что означали отказ от использования репрессий и террора во внутрипартийной борьбе, гарантировали безопасность высшему и среднему слоям партгосноменклатуры. Исключалась возможность не только массовых погромов по образцу 1937-1938 гг., но и повторения «ленинградского дела». Осуждение «периода культа личности» и лично Берии снимало ответственность с местных исполнителей и организаторов политических процессов, сохранявших свои посты в партийно-государственной системе. Чем суровее раздавалась критика в адрес Сталина и Берии, тем меньше было спроса с других.

Но был у решений XX съезда и другой аспект. Доклад Хрущева уничтожил однозначность оценок роли партии в истории страны. Хотел или не хотел этого Первый секретарь ЦК КПСС, он спровоцировал обсуждение вопросов о цене преобразований, о том, что из трагедий прошлого было порождено лично Сталиным, а что было предопределено самой партией, идеей строительства «светлого будущего». Разрушение одномерности в восприятии прошлого, отход от канонов «Краткого курса истории ВКП(б)» не могли не порождать критичность в оценках.

Роль ЦК КПСС в возникновении оппозиционных настроений в стране

Обстоятельства появления интеллектуальной оппозиции режиму становятся очевидными на примере обсуждения «секретного доклада» на закрытом партийном собрании в Теплотехнической лаборатории АН СССР. Собрание шло два дня — 23 и 26 марта 1956 г. Здесь, в среде научно-технической интеллигенции, доклад породил политическую дискуссию, оцененную как политически ошибочную, содержащую клевету на партию, XX съезд, ЦК и его руководителей. Донос, направленный в ЦК, сохранил высказывания участников собрания. Младший научный сотрудник Р. Г. Авалов: «Народ бессилен, поэтому удалось небольшой группе людей установить свою диктатуру... Самой радикальной мерой изжития вредных явлений в нашей жизни может быть вооружение народа...» Г И. Щедрин (техник): «Мы говорим о силе партии и власти народа, ее не было и нет. Мы со Сталиным пошли бы и к фашизму... Мы и сейчас повторяем культ личности, возвеличивая Хрущева, его доклад о культе "с умом" не обсуждали на съезде... Хрущев навалил нам великую кучу всяких фактов, а нам надо разбираться, почему это не сделали на съезде...» Смолянкин (младший научный сотрудник) «высказывал недоумение: почему вопрос о культе личности не обсуждался на съезде, неправильно утверждал, что члены партии потеряли самостоятельность и партийность... партбилет для многих является средством для получения в жизни

90

лучшего места»

В центре обсуждения на собрании оказалось выступление младшего научного сотрудника Ю. Ф. Орлова. Он заявил, что «наша страна социалистическая, но недемократическая. Неправильно делаем, когда сравниваем социализм с капитализмом, тогда почему не сравнивать с рабовладельческим строем...». «У нас такое положение, когда собственность принадлежит народу, а власть — какой-то кучке прохвостов... Наша партия пронизана духом рабства. Большинство членов партии приспосабливаются, так получилось и на XX съезде... Заседания Верховного Совета производят жалкое впечатление. Смешно сказать, что доклад т. Хрущева о культе личности не обсуждался на съезде. В основном в нашей партии все осталось по-прежнему: старый дух подхалимства, наш государственный и партийный аппарат завален такими людьми. Пресса состоит из проходимцев и приспособленцев. В лице госбезопасности мы вырастили такого ребенка, который бьет нас по морде»⁹¹

За Орловым пошли многие участники собрания. Попытки партийного руководства переломить ход обсуждения особого успеха не имели. При голосовании предложение осудить выступление Орлова и ряда его сторонников получило только на два голоса больше, чем другое, по сути поддержавшее Орлова⁹² Орлова вызывали в политотдел Теплотехнической лаборатории, там он по сути подтвердил свои убеждения, более того, добавил, что эти мысли у него появились еще в 1946 г., когда он служил в армии. Еще в то время он говорил с офицерами, что неправильно, когда в партии все подчинено одному человеку. Поступив в Московский университет в 1947 г., он высказывал свои сомнения студентам- однокурсникам⁹³ Но стать открытым политическим противником системы его вынудило обсуждение «секретного доклада» на XX съезде.

Скандал на этом собрании привлек внимание Президиума ЦК КПСС. Было принято специальное постановление «О враждебных вылазках на собрании партийной организации Теплотехнической лаборатории АН СССР по итогам XX съезда»⁹⁴ Р. Г. Авалов, Ю. Ф. Орлов, В. Е. Нестеров, Г И. Щедрин были обвинены в «восхвалении фальшивых буржуазных свобод», в клевете на партию и советские органы, в недопустимом для коммунистов либерализме. Их исключили из партии, всех коммунистов обязали перерегистрироваться, начальника политотдела лаборатории сняли с работы. То, что произошло в академической лаборатории, было достаточно типичным. Подобные разговоры были зафиксированы в Чкалове, Киеве, на Сахалине, по сути — по всей стране.

Потребовалось уточнить самую норму, что такое культ личности Сталина, какую роль он сыграл в истории СССР. По этому поводу велась подготовка к специальному Пленуму ЦК. Центральным докладом на нем должно было стать выступление маршала Жукова с обстоятельнейшей критикой Сталина по тем вопросам, которые традиционно после 1945 г. оценивались как сильные стороны генералиссимуса,— о его роли в Великой Отечественной войне. 19 мая 1956 г. маршал направил Хрущеву по-военному короткое письмо. В нем он сообщал, что посылает проект своего выступления на предстоящем Пленуме ЦК КПСС и просит дать свои замечания⁹⁵. В выступлении Жукова содержалась развернутая критика культа личности Сталина. Оно открывалось утверждением, что «во всей военно-идеологической работе у нас в стране до последнего времени являлось засилье... культа личности. Должен заметить,— констатировал маршал Жуков,— что у некоторых товарищей имеется мнение о нецелесообразности дальше и глубже ворошить вопросы, связанные с культом личности, так как, по их мнению, углубление критики в вопросах, связанных с культом личности, наносит вред делу партии, нашим Вооруженным Силам, принижает авторитет советского народа и тому подобное».

Жуков не был согласен с такими оценками. Он дал развернутую оценку роли Сталина накануне и в годы войны. В зоне острой критики маршала оказался не только покойный генералиссимус, но и его сподвижники, здравствовавшие в составе высших органов государства и партии. Отмечая неготовность Красной Армии к нападению Германии, Жуков писал: «Знали ли Сталин и Председатель Совнаркома В. М. Молотов о концентрации гитлеровских войск у нашей границы? — Да, знали». Следом за этим утверждением Жуков цитировал многочисленные разведдонесения, адресованные Сталину и Молотову и свидетельствовавшие о подготовке Германии к нападению на Советский Союз.

Жуков сообщал сенсационные сведения о том, что Сталин, получив лично от Жукова в 3 часа 25 минут 22 июня 1941 г. сообщение о том, что Германия начала боевые действия против СССР, приказал Жукову не открывать ответного огня, считая, что это не война, а провокация немецких военных. Только в 6 часов 30 минут утра он решился отдать приказ о начале боевых действий⁹⁶

В проекте доклада Жукова на ожидавшемся пленуме специально были выделены разделы об отношении Сталина к личному составу Вооруженных Сил: «О так называемых "сталинских операциях", "сталинской военной науке" и задачах по ликвидации культа личности»; «Об устранении неправильного отношения к бывшим военнопленным, возвратившимся на Родину из фашистского плена». Сведения, сообщенные Жуковым, были доказательны и документированы. Особая тема Жукова — защита офицерского корпуса против произвола, отождествлявшегося с культом личности. Это и оправдание генералов, расстрелянных в первые дни войны по обвинению в измене, в неправильном руководстве войсками, и защита чести и достоинства тех офицеров, которые попали в плен, но бежали оттуда, доблестно сражались в войну, но сразу же после нее были арестованы и оказались в лагерях.

Маршал полагал также необходимым отказаться от чванливой самоуверенности в оценке военных достижений СССР и тщательно изучать тот опыт, который накопился в капиталистических странах. Он отметил «низкое качество, а порой и отрыв» военно-идеологической работы в Советской Армии от конкретных задач подготовки войск.

Нетрудно сделать вывод, что Жуков был заинтересован в углублении критики Сталина, которая в его интерпретации становилась оправданием деятельности командного состава армии, профессионализации офицерского корпуса, непредвзятого изучения опыта войск потенциального противника, сокращения влияния партийного аппарата в войсках.

Однако политический ветер на Старой площади подул в другую сторону. Аргументированная и резкая критика маршала Жукова в адрес Сталина казалась уже ненужной. Проект доклада Жукова оказался спрятанным на 40 лет в архиве Политбюро, чему способствовали новый теоретик партии Д. Т. Шепилов и давний соперник Жукова, тоже маршал, Н. А. Булганин, очевидно, не без согласия самого Н. С. Хрущева. Пленум не состоялся. Вместо него было решено подготовить письмо ЦК КПСС ко всем партийным организациям «Об итогах обсуждения решений XX съезда». Это письмо должно было пресечь «идеологический разброд», дать четкие установки, что допустимо и недопустимо в критике культа личности Сталина. Письмо готовила комиссия во главе с секретарем ЦК КПСС Л. И. Брежневым.

16 июня 1956 г. этот проект был представлен в Президиум ЦК КПСС. В нем содержались сведения о ходе обсуждения «секретного доклада» и о том, что в ряде случаев на собраниях были выступления, оцениваемые ЦК как националистические и демагогические, задавались провокационные вопросы, на собраниях писателей и художников «имели место высказывания против решений партии по идеологическим вопросам, против принципа партийности в литературе и искус-

97

стве»

Еще более встревожило руководство КПСС то, что «враги партии использовали внутрипартийную демократию для борьбы против партии»⁹⁸. Внутрипартийная демократия, допущенная, казалось, в самых узких и контролируемых границах, тем не менее оказалась совершенно несовместимой с принципом «демократического централизма» — основным принципом строения КПСС. В письме сообщалось, что находятся такие коммунисты, которые «под флагом борьбы против культа личности доходят до отрицания роли руководителей вообще; по их мнению, коллективность несовместима с личным авторитетом руководителя, с необходимостью выполнять его указания».

Любопытна судьба тех замечаний в проекте письма ЦК, где его составители рискнули указать на объективные причины недовольства. Так, в проекте говорилось о том, что на многих предприятиях идет пересмотр норм выработки, сокращаются расценки, что вызывает недовольство рабочих. Увеличение норм не сопровождается внедрением новых, более совершенных технологий. «Хозяйственные организации свели все дело пересмотра норм к механическому снижению отдельных расценок. В результате заработная плата рабочих на ряде предпри-

„ 99

ятии резко снизилась»

Весь этот фрагмент проекта был вычеркнут. Причины подобного редактирования понятны: упоминание в письме ЦК о том, что на заводах действуют несправедливые нормы оплаты труда, несомненно, вызвало бы новые волнения.

По всей вероятности, рассылка закрытого письма, содержащего трактовку итогов XX съезда, показалась недостаточной.

Эту роль — подправить решения XX съезда — выполнило постановление ЦК КПСС от 30 июня 1956 г. «О преодолении культа личности и его последствий». Вся позднейшая историко-партийная традиция подчеркивала, что в этом документе был дан ясный ответ на вопросы о причинах появления, характере проявлений и последствиях культа личности. Ясность состояла в том, что постановление объявляло культ личности Сталина следствием борьбы «отживших классов» с политикой Советской власти, сложной международной обстановки СССР, наличия противоречий и острой фракционной борьбы внутри самой партии. Все это привело к свертыванию партийной демократии, к «высокой бдительности и централизации». Таким образом объяснялась и оправдывалась деятельность Сталина. Применение принципа: с одной стороны, выдающийся деятель, преданный делу социализма, с другой — человек, злоупотреблявший властью,— должно было снять остроту критики порядков недавнего прошлого и тем более не перенести эту критику в современность.

XX съезд и социалистический лагерь

Для руководства СССР ситуация в странах Центральной Европы имела кроме чисто идеологической свою геополитическую цену. Угроза военного конфликта в Европе воспринималась как вполне реальная, и особые опасения вызывала Западная Германия. С 1955 г., со времени включения Федеративной Республики Германии в НАТО, эти опасения усилились. Ответным шагом СССР стало создание в том же 1955 г. Варшавского Договора, куда вошли СССР, ГДР, Польша, Чехословакия, Венгрия, Румыния и Албания. Это соглашение создавало законные основания для пребывания советских войск на территории этих государств.

Вряд ли мог представить Хрущев, что такое, казалось, внутреннее дело СССР, как осуждение ошибок Сталина, репрессий недавнего прошлого, станет детонатором для антикоммунистических выступлений в ряде стран Центральной Европы. Брожение в странах социалистического лагеря началось практически сразу после смерти Сталина. Переоценки прошлого в Москве — «разоблачение» Берии, отставка Маленкова с поста Председателя Совета Министров СССР — становились прецедентом для правящих элит в Восточной и Центральной Европе. Их интересы не были однородны, в руководстве этих стран существовали различные группы, соперничавшие в борьбе за власть и влияние, не брезговавшие в этом соперничестве «разыгрывать русскую карту», искать помощи и поддержки в ЦК КПСС, обвинять своих противников в политических ошибках и проступках. За обращениями к «пролетарскому интернационализму», «братской интернацио- начьной помощи», в том числе и военной, могли скрываться вполне конкретные задачи борьбы за власть или ее сохранение.

Вскоре после смерти Сталина возникли осложнения в политическом руководстве большинства стран «социалистического лагеря», нарастало политическое напряжение. В июне 1953 г. в Москве состоялись переговоры советской и венгерской партийно-правительственных делегаций¹⁰⁰ На этих встречах Маленков, Берия и Молотов высказали критику в адрес тогдашнего руководства Венгрии —

Ракоши, Герё, Фаркашаи Реваи, обвинили их в монополии на власть, потребовали изменения приоритетов в экономической деятельности, более полного учета национальных особенностей страны, увеличения числа венгров в составе политического руководства, где в тот момент преобладали евреи, реабилитации людей, подвергшихся политическим репрессиям. Лидеры КПСС упрекали Ракоши за массовые репрессии в стране (только за 9 месяцев 1952 г. в Венгрии было осуждено 540 тыс. человек)¹⁰¹ От имени Президиума ЦК КПСС было внесено предложение о разделении должностей Генерального секретаря ВПТ и Председателя Совета Министров Венгрии. Напомним, что обе эти должности занимал М. Ракоши. Советское руководство настаивало на назначении на должность председателя правительства Венгрии И. Надя, члена Политбюро и заместителя председателя правительства¹⁰²

В июле 1953 г. И. Надь, назначенный премьер-министром Венгрии, объявил о необходимости осуществления ряда реформ в экономике, реабилитации ряда обвиненных по наиболее одиозным политическим процессам. В 1954 г. был освобожден Я. Кадар, бывший заместитель Генерального секретаря Венгерской компартии и министр внутренних дел, осужденный в 1951 г. на пожизненное заключение.

И. Надь — «венгерский Маленков» — на этом этапе своей биографии повторял судьбу московского коллеги. В январе 1955 г. на Пленуме ЦК КПСС Мален- Kt был подвергнут критике за увлечение развитием легкой промышленности в ущерб тяжелой, обвинен в популизме и освобожден от должности Председателя Совета Министров СССР. В том же январе М. Ракоши на встрече в Москве обвинил И. Надя в правом уклоне, найдя на этот раз поддержку у Хрущева. И. Надь был снят с поста премьер-министра. Ракоши пошел дальше — 14 апреля 1955 г. И. Надя лишили всех постов, исключили из партии. Реформы в стране были остановлены¹⁰³

Действия М. Ракоши и его сторонников имели для страны самые негативные после тствия. Венгрия все глубже опускалась в трясину кризиса — экономическое политического, социального. Репрессивный режим Ракоши оказывался реликтом в изменявшейся Центральной Европе. Недовольство М. Ракоши проникло и в Венгерскую партию труда.

В соседней Польше в 1954-1955 гг. шли плохо скрытые споры в партийном руководстве. Группировке лидера польских коммунистов Б. Берута, которого отождествляли со сталинскими порядками, пришлось столкнуться с попытками части партийного руководства устранить наиболее вопиющие проявления репрессивного строя. Было расформировано Министерство общественной безопасности, ряд политических заключенных вышли на свободу, и среди них В. Гомулка, бывший Генеральный секретарь Польской рабочей партии.

События в СССР — осуждение Берии и Абакумова, реабилитация ряда политических деятелей, развертывавшееся соперничество в Кремле, в котором обвинения в участии в репрессиях прошлого становились аргументами на будущее,— оказывали на польское общество несомненное влияние.

В Польше были свои более чем обоснованные причины следить за развитием темы об ответственности за преступления прошлого. Кровоточили раны Катыни, «четвертого раздела Польши», как определили последствия заключения пакта

Риббентропа — Молотова для Польши. Особенностью общественной ситуации в Польше стало ослабление цензурного пресса, благодаря чему в 1955 г. были опубликованы многочисленные статьи, выражающие критический настрой по отношению к властям. Общественная ситуация в стране радикализировалась.

Сведения о XX съезде КПСС и о докладе Хрущева пришли в Польшу практически одновременно с известием о смерти в Москве руководителя Польской объединенной рабочей партии Б. Берута. В Варшаве необходимо было определить нового лидера партии, и это с неизбежностью стимулировало обострение конфликта «в верхах». 15 марта 1956 г. в Польшу прибыла правительственная делегация во главе с Хрущевым. Кроме участия в похоронах Хрущеву предстояло участвовать в обсуждении кандидатуры нового Первого секретаря ПОРП. Хрущев занял на этих переговорах осторожную позицию. Стремясь заблокировать приход на этот пост откровенных сторонников сталинизма, он поддержал кандидатуру Э. Охаба, фигуры явно центристского толка. Хрущев, как свидетельствуют записи его выступления на VI Пленуме ЦК ПОРП, настойчиво заверял его участников, что он не намерен вмешиваться в кадровые решения ПОРП¹⁰⁴

На этом пленуме было принято решение ознакомить партийные организации Польши с «секретным докладом» Хрущева. Реакция на него была очень острой. В Щецине в Городском комитете ПОРП возникло обсуждение вопросов о пересмотре оценки Варшавского восстания, о расстреле польских офицеров в Каты- ни, о правомерности пребывания советских воск в Польше; в Гданьске, Быдгощи, Торуни — по всей стране с новой силой вспыхнули споры о цене польско- советских отношений, о Сталине и сталинистах. Началось брожение в других партиях Польши — Объединенной крестьянской, Демократической.

Напряженность в стране нарастала. 28-29 июня 1956 г. в Познани состоялась демонстрация, участники которой несли лозунги «Свободы!», «Хлеба!», «Бога!», «Долой коммунизм!». Демонстрация переросла в уличные стычки, вмешались войска воеводского управления безопасности, открыли огонь по демонстрантам, затем волнения стала подавлять регулярная армия. Погибло более 70 человек, около 500 было ранено¹⁰⁵ Через месяц, на VII Пленуме ПОРП, с новой силой разгорелись споры о путях политического развития Польши. На пленуме раздавались требования о восстановлении В. Гомулки в партии, о снятии с него прежних обвинений в «правонационалистическом уклоне».

XX съезд КПСС и события в Польше немедленно вызвали реакцию в Венгрии. В конце апреля 1956 г. советский посол в Венгрии Ю. В. Андропов информировал ЦК КПСС, что венгерские руководители М. Ракоши и А. Хегедюш пытались убедить советское руководство в нецелесообразности, по их мнению, восстанавливать в руководстве партии «правых» — Я. Кадара и И. Реваи¹⁰⁶ Это была своего рода реплика на решения XX съезда КПСС. Реабилитировать бывших партийных руководителей венгерские сталинисты не хотели.

В июне 1956 г. состоялись переговоры Председателя Президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилова с М. Ракоши. Ворошилов был явно встревожен. В информации, направленной в Президиум ЦК КПСС, он сообщал о тех выводах, к которым пришел на этих переговорах: экономическое положение Венгрии ухудшилось, авторитет Ракоши падает и в партии, и в среде интеллигенции. В этих условиях значительная часть венгерского общества пожелает извлечь «материальную помощь и от Запада, и от Востока»¹⁰⁷

О дальнейших событиях, происходивших в Москве, в Президиуме ЦК КПСС, где вырабатывалась советская политика по отношению к венгерским событиям, свидетельствуют чрезвычайно скупые заметки заведующего Общим отделом ЦК КПСС В. Н. Малина, присутствовавшего на заседаниях Президиума ЦК КПСС. Эти краткие заметки стали ценнейшим свидетельством внутренней механики принятия решений в Кремле. Вскоре после информации Ворошилова, 9 и 12 июня 1956 г., на заседании Президиума ЦК было принято решение направить в Венгрию А. И. Микояна, который должен был разобраться на месте в том, что происходит в Венгрии. В решении отмечалась «подрывная деятельность империалистов — Познань, Венгрия. Ослабить хотят интернациональные связи, под флагом самостоятельности пути хотят разобщить и поодиночке разбить...»¹⁰⁸

Микоян, прибывший в Будапешт 13 июля 1956 г., встретился с М. Ракоши,

Хегедюшем, Э. Герё, секретарем Пештского обкома Венгерской партии труда Я. Кадаром и другими партийными деятелями. Советский представитель выразил серьезную обеспокоенность тем положением, которое складывалось в Венгрии, потребовал от Ракоши, чтобы тот добровольно оставил пост Первого секретаря ЦК. Микоян вместе с послом СССР в Венгрии Ю. В. Андроповым вел интенсивные консультации с возможными кандидатами на пост Первого секретаря. Среди них был Я. Кадар. Однако большинство членов ЦК поддержало кандидатуру Э. Герё, старого соратника Ракоши, разделявшего с ним ответственность за политику прошлого. Секретарями ЦК стали Я. Кадар, фактически второй секретарь ВПТ, и И. Ковач¹⁰⁹

Эти шаги были встречены в руководстве ВПТ по-разному. В Москву полетели доносы, что снятие М. Ракоши есть первый шаг к устранению партии от власти в стране, что сторонники Ракоши пытаются реставрировать капитализм¹¹⁰ Вместе с тем увольнение на некоторое время ослабило уровень напряженности в Венгрии, о чем и сообщал Ю. В. Андропов в Москву.

Однако по соседству — в Польше — ситуация продолжала осложняться. 2 августа 1956 г. В. Гомулка был восстановлен в ПОРП. В начале октября 1956 г. начались переговоры руководства ПОРП о включении Гомулки и его сторонников в состав высшего политического руководства. Политические изменения в Польше стали приобретать лавинообразный характер. 12 октября Гомулка стал членом Политбюро ПОРП. 17 октября он вошел в состав комиссии по подготовке нового составу Политбюро. На 19 октября был назначен новый, VIII Пленум ЦК ПОРП. Приглашение из Москвы прибыть на переговоры было проигнорировано. В воздухе явственно нависла угроза вмешательства советских войск, дислоцированных на территории Польши, в политическую ситуацию в стране. Кульминация была достигнута 19 октября, когда в Варшаву прибыли Хрущев, Молотов, Микоян и Каганович.

В острых спорах, балансировавших на грани конфликта и политического разрыва, советское руководство в конце концов удовлетворилось заверениями

Гомулки о том, что Польша не намерена выходить из Варшавского Договора. В свою очередь руководство СССР согласилось с избранием Гомулки на пост Первого секретаря ПОРП, удалением из Польши маршала К. Рокоссовского, назначенного вскоре после войны министром обороны Польши. Несомненно, на эту позицию повлияла и массовая поддержка Гомулки населением страны.

События в Польше встретили горячую поддержку в Венгрии. В середине октября начались волнения студентов по всей стране. В Будапеште и Дебрецене, Мишкольце и Сегеде, Сомбатхее и Пече они требовали отказаться от сталинских методов управления страной, прекратить изучение марксизма-ленинизма в университетах и институтах.

В Президиуме ЦК КПСС внимательно следили за тем, что происходило в Венгрии. 20 октября, после информации о поездке в Польшу на VIII Пленум ЦК ПОРП советской делегации во главе с Хрущевым, заслушали вопрос о положении в Венгрии. Жукову предложили вернуть солдат в свои части. Было принято решение отозвать из Венгрии советников КГБ. Это предложение исходило из Москвы и учитывало опыт улаживания отношений с Польшей¹¹¹.

22 октября в Будапештском политехническом университете были сформулированы требования — созыв съезда партии, удаление сталинистов из руководства, расширение социалистической демократии, возвращение И. Надя на пост премьер-министра, уменьшение налогов на крестьян. К ним добавились призывы к многопартийности, проведению свободных выборов, восстановлению старой государственной символики, выводу советских войск из Венгрии. 23 октября в Будапеште состоялась многотысячная демонстрация. И. Надь превратился в популярнейшего политика. Демонстранты, собравшиеся перед зданием парламента, требовали, чтобы перед ними выступил лидер партии Э. Герё. Он выступил по радио, не проявив никаких попыток найти компромисс, угрожал репрессиями. В ответ на это часть демонстрантов направилась к памятнику Сталину и попыталась его демонтировать, другие попытались встретиться с Герё. В ответ с крыш парламента был открыт огонь. На сторону демонстрантов перешли некоторые милиционеры и военные. Противостояние превращалось в вооруженную борьбу¹¹².

Накануне заседания Политбюро 23 октября у Хрущева состоялся разговор по телефону с Герё, тот настаивал на вводе советских войск в столицу. Хрущев потребовал от Герё письменного обращения, но Герё сослался на невозможность собрать Совет Министров. Договорились, что этот документ будет прислан премьер-министром Хегедюшем позже. Поздно вечером 23 октября в Москве на заседании Политбюро ЦК КПСС была заслушана информация маршала Жукова о том, что в Будапеште идут массовые демонстрации, подожжена радиостанция, в Дебрецене заняты здания обкома партии и МВД.

Хрущев был настроен решительно: нужно вводить в Будапешт войска. Его поддержал Булганин. Им возражал Микоян. Процитируем рабочую запись: «Без Надя не овладеть движением. Дешевле и нам. Высказывает мнение относительно ввода войск. Что мы теряем? Руками самих венгров наведем порядок. Введем войска — подпортим себе дело. Политические меры попробовать, а потом войска вводить». Молотов, Первухин, Каганович не согласились с Микояном, настаивали на необходимости введения войск. Каганович, Жуков, Суслов утверждали, что ситуация в Венгрии отличается от Польши, что в Венгрии «идет свержение правительства».

Вместе с тем Хрущев не исключал возможности компромиссов: «Надя надо привлечь к политической деятельности. Но пока председателем правительства не делать»¹¹³. Было решено направить в Будапешт Суслова и Микояна для изучения ситуации на месте.

Военная машина между тем набирала обороты. 23 октября в 23 часа были подняты по боевой тревоге пять дивизий, дислоцированных в Венгрии, Румынии и Прикарпатском военном округе, приведены в состояние боеготовности две истребительные и две бомбардировочные авиационные дивизии. Особый стрелковый корпус уже ранним утром 24 октября вступил в Будапешт и попытался занять важнейшие объекты в городе¹¹⁴ Начались столкновения с повстанцами. Вместе с советскими войсками действовали войска венгерской госбезопасности¹¹⁵

Ситуация в столице Венгрии оставалась неясной. 24 октября И. Надь стал премьер-министром Венгрии¹¹⁶, вошел в состав высшего партийного руководства. Микоян и Суслов, прибывшие в Будапешт, сочли опасения венгерских партийных деятелей преувеличенными, очаги вооруженного сопротивления, казалось, были быстро подавлены. 25 октября Герё был снят с поста Первого секретаря ВПТ, его сменил Я. Кадар. Новый премьер-министр И. Надь заявил в своем радиовыступлении 25 октября, что советские войска будут выведены «незамедлительно после восстановления мира и порядка»¹¹⁷ 26 октября в Венгрии была образована Директория — временный орган, объединивший функции правительства и ЦК ВПТ. В него вошли Я. Кадар, И. Надь, А. Хегедюш, Ф. Мюнних, А. Апро и Э. Санто. В стране стали возникать рабочие Советы, раздавались требования о выводе советских войск из Венгрии. Я. Кадар при встрече с Сусловым и Микояном заявил, что «народные массы вышли из-под нашего влияния, престиж партии в рабочем классе сильно упал, особенно из-за прошлых ошибок». Он же отметил антисемитские и антисоветские настроения, распространившиеся среди населения¹¹⁸.

27 октября возникло новое правительство Венгрии, куда вошли представители некоммунистических партий. И. Надь заявил советским представителям, что руководство Венгрии намерено «наряду с вооруженным подавлением мятежа проводить политику примирения и сближения с нами интеллигенции и народных масс». Опора только на советские войска и на часть партии могла бы привести, по его мнению, только к изоляции партии от народа и подготовила бы «путь к приходу американцев». Вместе с тем Микоян и Суслов передали в Москву просьбу Я. Кадара об увеличении численности советских войск «в связи с неспокойной обстановкой в провинции»¹¹⁹.

Докладывая в Москву, Суслов и Микоян сообщили о том, что они разделяют предложение о включении в состав венгерского правительства «мелкобуржуазных демократических влиятельных общественных деятелей»¹²⁰ Оба посланца Кремля явно разделяли курс И. Надя на мирное разрешение конфликта.

За разговорами о единстве венгерского руководства скрывались глубокие противоречия представлений о путях выхода из кризиса. Ряд политических деятелей (А. Хегедюш, И. Ковач, А. Апро) настаивали на ликвидации очагов сопротивления силой оружия; другие (3. Ваш, Ф. Донат) считали необходимым вести переговоры¹²¹. 28 октября И. Надь в очередном радиосообщении отказался оценивать волнения как контрреволюционные, назвал их демократическим и народным движением. За этим заявлением Надя стояло требование профсоюзных активистов определить эти события как «национально-демократическое восстание» по примеру летних событий в Познани. В этот дець было опубликовано заявление о прекращении боевых действий, после согласования с представителями СССР были распущены органы безопасности¹²².

Споры велись и в Москве. На заседании Президиума ЦК КПСС 28 октября маршал Жуков предложил воздержаться от подавления очагов сопротивления (в будапештских казармах .«Килиан» и в кинотеатре «Корвин», расположенных в жилых кварталах), призвал проявить политическую гибкость. Иное мнение было у Ворошилова, Молотова и Булганина. Они обвинили Микояна и Суслова в неспособности выполнить порученную им работу, в излишней успокоенности, уступчивости. «Обстановка ухудшилась...— утверждал Молотов,— идет дело к капитуляции. Надь вот-вот выступит против нас. Наши товарищи ведут себя неуверенно. Договориться, до какого предела допускаем уступки. ...Вопрос о дружбе с СССР, о помощи наших войск — это минимум. Товарищ Микоян успокаивает...» Молотова решительно поддержал Булганин, требовавший «вызвать к телефону Микояна и сказать: Политбюро ВПТ действовать должно решительно, иначе мы будем действовать помимо вас. Может быть, придется назначить правительство самим»^12j

Хрущев призвал «считаться с фактами». Он высказал тревогу, что в случае обострения конфликта Надь угрожает сложить с себя полномочия главы правительства, а тогда — развал коалиции в Венгрии, угроза того, что венгерские войска могут перейти на сторону повстанцев. Хрущев предлагает поддержать новое венгерское правительство, помочь ему в провинциях. «Может быть, подготовить наше Обращение к населению, к рабочим, крестьянам, интеллигенции, а то только стреляем»,— говорил Хрущев. Он предлагал заручиться обращениями компартий Китая, Болгарии, Польши, Чехословакии, Югославии в адрес венгерского руководства. При этом он говорил о необходимости «решительно подавить вооруженные силы повстанцев».

Хрущева поддержал Каганович: «Нападать на Микояна и Суслова не следует. Они действуют правильно. ...Если не поддерживать — тогда оккупация страны. Это уведет нас далеко. Идти на то, чтобы поддержать правительство». Каганович предложил согласиться с декларацией нового венгерского правительства «относительно вывода войск». Мнение Кагановича разделяли Маленков, Жуков, Сабуров. Подводя итоги обсуждения, Хрущев заявил, что нужно поддержать правительство, заявить Надю и Кадару: «Поддерживаем, декларация — на большее вы, видимо, не способны. Огонь прекращаем. Мы готовы вывести войска из Будапешта. Обусловить, чтобы очаги сопротивления прекратили огонь». «Англичане и французы в Египте заваривают кашу,— добавил Хрущев.— Не попасть бы в

124

одну компанию»

29-30 октября начался отвод советских войск из Будапешта. На заседании Президиума ЦК КПСС 30 октября Хрущев внес предложение, согласованное с партийной делегацией КПК во главе с Лю Шаоцы, о выводе советских войск из стран народной демократии. В Президиуме ЦК господствовало мнение, что вывод войск из Венгрии и других стран неизбежен. Шепилов, выступая на Президиуме ЦК, заявил, что «обнаружился кризис наших отношений со странами народной демократии. Антисоветские настроения широки». Он призывал вскрыть глубинные причины этих явлений, устранить элементы командования. «О вооруженных силах — мы стоим на принципах невмешательства. С согласия правительства Венгрии мы готовы вывести войска».

Шепилову вторил Жуков: «...антисоветские настроения широки. Вывести войска из Будапешта, если потребуется — вывести из Венгрии. О войсках в ГДР и Польше — вопрос более серьезный. Обсудить на Консультативном Совете (Варшавского Договора.— Авт.). Созвать Консультативный Совет. Упорствовать дальше — неизвестно, к чему приведет»¹²⁵

М. 3. Сабуров, член Президиума ЦК КПСС, увидел более широкий фон происходивших событий: «На XX съезде сделали хорошее дело, но затем не возглавили развязанную инициативу масс. Нельзя руководить против воли народа».

По итогам этого заседания была принята Декларация правительства СССР об основах развития и дальнейшего укрепления дружбы и сотрудничества между Советским Союзом и другими социалистическими странами. В Декларации говорилось: «Как показали события последнего времени, возникла необходимость сделать соответствующее заявление о позиции Советского Союза во взаимоотношениях СССР с другими социалистическими странами, прежде всего в экономической и военной областях»¹²⁶ Эта Декларация уже 30 октября была передана по радио, на следующий день опубликована в прессе.

Казалось бы, возникали политические методы выхода из конфликта. Однако уже на следующий день, 31 октября, ситуация в Москве изменилась, что называется, на сто восемьдесят градусов. Новости, поступавшие к этому времени от Микояна и Суслова из Будапешта, были не хуже и не лучше тех, которые были накануне; 31 октября Хрущев разговаривал по телефону с Гомулкой, была достигнута договоренность о встрече польского и советского руководства 1 ноября 1956 г. в Бресте, чтобы согласовать отношение к событиям в Венгрии. Единственная причина, которая, по нашему мнению, могла подтолкнуть Хрущева к кардинальному изменению его позиции, находилась далеко от Венгрии.

В ночь на 30 октября вооруженные силы Израиля вторглись в Египет. Через 24 часа после начала нападения израильских войск английское и французское правительства предъявили Египту ультиматум, требуя, чтобы

в течение 12 часов он прекратил все действия-военного характера на суше, море и в воздухе;

вооруженные силы Египта были отведены на 10 миль от Суэцкого канала;

Египет согласился на оккупацию английскими и французскими войсками ключевых позиций в Порт-Саиде, Исмаилии и Суэце.

В случае отклонения этих условий правительства Англии и Франции угрожали вооруженной интервенцией¹²⁷.

СССР немедленно попытался внести в Совет Безопасности ООН проект резолюции с осуждением израильской агрессии. Англия и Франция наложили вето на этот проект, США воздержались при голосовании.

31 октября английские и французские войска начали боевые действия против Египта.

Для Хрущева, остро реагировавшего на нарушение баланса, складывавшегося в мире, это было достаточным основанием, чтобы ужесточить советскую позицию в Венгрии. Он заявил на заседании Политбюро 31 октября (цитируем рабочую запись):

«Пересмотреть оценку. Войска не выводить из Венгрии и Будапешта и проявить инициативу в наведении порядка в Венгрии. Если мы уйдем из Венгрии, это подбодрит американцев, англичан и французов — империалистов. Они поймут как нашу слабость и будут наступать. Мы проявим тогда слабость наших позиций. Нас не поймет «цаша партия. К Египту им тогда прибавим Венгрию. Выбора у нас другого нет....

Создать временное революционное правительство во главе с Кадаром. ...Это правительство пригласить... на переговоры о выводе войск и решить вопрос. Если Надь согласится — ввести его заместителем премьера. Мюнних обращается к нам с просьбой о помощи, мы оказываем помощь и наводим порядок. Переговорить с Тито. Проинформировать китайских товарищей, чехов, румын, болгар. Большой войны не 6ydem»ⁿⁱ

Хрущеву возразил, судя по цитированной выше записи, только Сабуров: «После вчерашнего дня — все-таки пустота. Наше решение оправдывает НАТО»¹²⁹

После решения Президиума ЦК КПСС началась интенсивная подготовка к подавлению восстания в Венгрии силами советских войск. В Москву вернулся Микоян, но его призывы «выждать дней 10-15, поддержать правительство» И. Надя поддержки в Президиуме ЦК не встретили. 2 ноября состоялась встреча членов Президиума ЦК с Я. Кадаром и Ф. Мюннихом, которые должны были возглавить новое просоветское правительство. Кадар, рассказывая о ситуации в Венгрии, обосновывал необходимость советского вмешательства тем, что «в политике Надя есть контрреволюционные элементы», а Австрия и Западная Германия поддерживают венгерских фашистов.

1 ноября Президиум ЦК КПСС поручил Жукову, Суслову, маршалу Коневу, председателю КГБ СССР Серову и Брежневу подготовить «необходимые мероприятия в связи с событиями в Венгрии»¹³⁰. В прессе развернулась шумная пропагандистская кампания о хортистах — венгерских фашистах, проникающих на территорию Венгрии из Австрии и Западной Германии. Это вызвало протест со стороны австрийского правительства. Посол Австрии в СССР официально настаивал на прекращении распространения этих сведений, так как Австрия, по его словам, строго соблюдала нейтралитет и не желала оказаться вовлеченной в события, происходившие вокруг Венгрии¹³¹.

...Утром 4 ноября советские войска силами 12 дивизий приступили к выполнению операции «Вихрь» по восстановлению советского влияния в Венгрии. Формальным основанием для вторжения было приглашение Временного революционного рабоче-крестьянского правительства во главе с Я. Кадаром, созданного 3 ноября. Военная операция развивалась успешно: практически в течение двух дней были подавлены все очаги вооруженного сопротивления. 7 ноября Я. Кадар прибыл в Будапешт на советской бронемашине в сопровождении двух танков¹³².

Ценой советского вмешательства стали людские жертвы. В стычках и боях погибло 2 502 венгра, 19 226 было ранено. С советской стороны погибло в боях, умерло от ран и пропало без вести 720 человек, ранено 1 540 человек. Свыше 200 тыс. венгров бежали из страны.

СССР создал прецедент, когда силами советского оружия решались споры в «социалистическом лагере». Это рождало обоснованные подозрения в социалистических странах. СССР исполнил хорошо известную в Европе первой половины XIX в. роль России как жандарма, наводившего «порядок» в Польше и Венгрии.

Венгерские события отразились и в СССР. Они стали одной из причин волнений студенчества, прокатившихся практически по всему Советскому Союзу. Не случайно уже 4 ноября на заседании Президиума ЦК КПСС среди большого числа вопросов, касавшихся Венгрии, стоял специальный вопрос «Об очищении вузов от нездоровых элементов». Выступали по этому вопросу Жуков, Хрущев, Фурцева и Первухин. В решении было записано: «Фурцевой, Поспелову, Шепи- лову, Елютину (В. П. Елютин — министр высшего образования СССР.— Авт.) внести предложения об очищении вузов от нездоровых элементов»¹³³

Политические итоги 1956 года

Политические итоги 1956 г. были подведены Президиумом ЦК КПСС. Год начинался XX съездом, продолжился волнениями в Польше и подавлением советскими войсками антикоммунистического восстания в Венгрии, ростом недовольства в самом СССР. Итоги оказывались плохими. 14 декабря этого года в Президиуме был обсужден проект письма ЦК КПСС к партийным организациям с характерным заголовком: «Об усилении работы партийных организаций по пресечению вылазок антисоветских, враждебных элементов»¹³⁴. Это письмо было подготовлено комиссией Президиума ЦК КПСС в составе: Л. И. Брежнев (председатель комиссии) — секретарь ЦК КПСС, кандидат в члены Президиума ЦК; Г. М. Маленков — заместитель Председателя Совмина СССР, член Президиума ЦК; А. Б. Аристов — секретарь ЦК; Н. И. Беляев — секретарь ЦК; И. А. Серов — председатель КГБ СССР; Р. А. Руденко — Генеральный прокурор СССР. Проект письма был одобрен, немного подредактировано название — в окончательном виде оно выглядело так: «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов».

19 декабря 1956 г. было принято решение разослать это письмо во все союзные республики, в крайкомы, обкомы, горкомы и райкомы партии для обсуждения во всех первичных партийных организациях. Этот документ еще никогда не становился предметом исследования¹³⁵

Между тем и само открытое письмо ЦК, и отчеты местных парторганизаций о ходе его обсуждения служат ценнейшими свидетельствами общественных настроений после XX съезда. Обратимся непосредственно к тексту письма¹³⁶

Оно открывается примечательной фразой: «Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза считает необходимым обратиться ко всем парторганизациям... для того, чтобы привлечь внимание партии и мобилизовать коммунистов на усиление политической работы в массах, на решительную борьбу по пресечению вылазок антисоветских элементов, которые в последнее время, в связи с некоторым обострением международной обстановки, активизировали свою враждебную деятельность против Коммунистической партии и Советского государства». За этой поистине фронтовой лексикой следовали строки об «имеющих место за последнее время фактах активизации деятельности антисоветских и враждебных элементов». Прежде всего это «контрреволюционный заговор против венгерского народа», прикрытый «фальшивыми лозунгами свободы и демократии», использовавший, впрочем, «недовольство значительной части населения, вызванное тяжелыми ошибками, допущенными бывшим государственным и партийным руководством Венгрии».

ЦК КПСС признавал непосредственное воздействие венгерских событий на ситуацию в стране и даже в партии. «Под воздействием международной реакции жалкие остатки антисоветских элементов в нашей стране, будучи враждебно настроены против социалистического строя, пытаются использовать в своих гнусных целях все еще имеющиеся у нас трудности... При этом они умело используют политическую беспечность и обывательское благодушие некоторых коммунистов и руководителей партийных организаций, вражеские действия прикрывают фальшивыми словами о критике и самокритике, лозунгами борьбы "за демократию". ...Конечно,— утверждалось в письме,— носители таких чуждых взглядов составляют ничтожную долю среди миллионов советских людей... Между тем есть немало примеров, когда коммунисты и партийные руководители решительно не пресекают антисоветскую пропаганду, не дают отпора вражеским вылазкам... Более того, есть и такие "коммунисты", которые, прикрываясь партийностью, под флагом борьбы с последствиями культа личности, скатываются сами на антипартийные позиции, допускают демагогические выпады против партии, подвергают сомнению правильность ее линии. ...Опасно и недопустимо, когда партийные организации ведут себя пассивно, нередко проходят мимо этих фактов... не дают организованного отпора антипартийным и демагогическим выступлениям и не принимают решительных мер к пресечению деятельности антисоветских, враждебных элементов. Надо прямо сказать, что партийные организации в ряде случаев забывают о том, что против антисоветских, враждебных элементов партия всегда вела и впредь будет вести непримиримую и самую решительную борьбу».

В письме сообщалось о многочисленных примерах распространения «расширительной» критики культа личности — критики не только личности Сталина, но и порядков, приведших к появлению того, что было названо «культом личности». Оно свидетельствовало, что наиболее подверженными этим идеям оказались молодежь, студенчество, а также творческая и научная интеллигенция. Отмечалось, что антисоветские выступления среди молодежи были в Москве, Свердловске, Каунасе, Таллине, Ереване. В качестве примера приводилось выступление на комсомольской конференции Уральского политехнического института в Свердловске студента Немелкова, которого поддержали участники конференции, а партийные руководители не смогли дать ему отпора, поддержка литовскими студентами венгерских повстанцев.

Скверные отношения складывались между партийным руководством и интеллигенцией. В письме сообщалось: «За последнее время среди отдельных работников литературы и искусства, сползающих с партийных позиций, политически незрелых и настроенных обывательски, появились попытки подвергнуть сомнению правильность линии партии в развитии советской литературы и искусства, отойти от принципов социалистического реализма на позиции безыдейного искусства, стали выдвигаться требования "освободить" литературу и искусство от партийного руководства, обеспечить "свободу творчества", понимаемую в буржуазно-анархистском, индивидуалистическом духе». В качестве примера приводилось выступление К. Паустовского в защиту книги В. Дудинцева «Не хлебом единым», О. Берггольц против постановлений ЦК КПСС по вопросам литературы и искусства, принятых в 1946-1948 гг., доставалось и научным журналам — «Вопросы истории», «Вопросы философии», где неверно, по мнению ЦК КПСС, освещались вопросы социально-политической истории страны и общественной мысли.

Отмечалось влияние и нового фактора — воздействия на общественное сознание мнений амнистированных и реабилитированных, среди которых были люди, «злобно настроенные против Советской власти, особенно из числа бывших троцкистов, правых и буржуазных националистов».

В письме содержалось прямое указание коммунистам, работающим в органах государственной безопасности, «зорко стоять на страже интересов нашего социалистического государства, быть бдительными к проискам враждебных элементов и, в соответствии с законами Советской власти, своевременно пресекать преступные действия».

Письмо было разослано по стране и обсуждено в партийных организациях. Это было третье закрытое письмо ЦК за один год.

И результаты не замедлили сказаться. Отчеты с мест об итогах обсуждения этого письма полны примеров открытого проявления недовольства, в том числе и среди коммунистов. Не будем обольщаться: проявлять недовольство было делом далеко не безопасным. Примерами как таких выступлений, так и карательных акций полон отчет секретаря Ленинградского горкома Ф. Р. Козлова¹³⁷ Был исключен из комсомола и из Нефтяного института студент 4-го курса Бро, «клеветавший на советский строй». Исключены из институтов студенты: Военно- механического — Карелин, иностранных языков — Нестеров (как пояснялось в письме, «он направлен на одну из крупных строек страны»), аспирант Стильве; за распространение антисоветских высказываний (от простого выступления на собрании до рассылки писем) были арестованы доцент Технологического института Голованов, сотрудник одного из институтов АН СССР Рудаков, студент Ленинградского университета Красильников.

Немало проблем для партийного руководства Ленинграда создавали старые большевики, вернувшиеся из лагерей после реабилитации, «так как,— следуя тексту документа,— со стороны некоторых из них имеют место... антисоветские высказывания, тлетворно влияющие на поведение некоторой части молодежи». Ф. Р. Козлов упоминал здесь члена КПСС с 1915 г. М. И. Черняк, Степанова, члена партии с 1920 г., О. Я. Брейтштрауса, члена партии с 1932 г., систематически критиковавших политику партии и правительства. Позиция партийного руководства «колыбели Октября» проста и традиционна — исключить из партии и выселить из Ленинграда.

Однако неправильно было бы считать, что среди критиков политики партии и Советского правительства были в основном представители интеллигенции. В том же Ленинграде было отмечено недовольство рабочих заводов «Ленводпуть», «Металлист», им. Калинина.

В дискуссию о Сталине, культе личности должен был вмешаться и сам Хрущев. Для того чтобы объявить свой откорректированный курс по отношению к Сталину, он выбрал подходящую для этого случая трибуну: ею стал прием в посольстве Китайской Народной Республики 17 января 1957 г. Через день — 19 января — подробное изложение речи Хрущева появилось на страницах «Правды». Было известно, что руководство КПК настороженно относилось к критике «великого вождя», не разделяло резкой критики в адрес Сталина. Тем важнее, что Хрущев объявил там, что Сталин может быть примером для коммунистов, что «дай бог, чтобы каждый коммунист умел так бороться, как боролся Сталин». Признавая «ошибки и недостатки» Сталина, Хрущев объяснял их особенностями его характера, остротой и непримиримостью классовой борьбы в стране, объявлял все это «личной трагедией Сталина».

Выступление Первого секретаря ЦК КПСС разительно отличалось от его «секретного доклада», прочитанного менее года назад. И вот одно из следствий этого доклада — выступление Хрущева не было воспринято именно той частью общества, которая пошла за ним и поверила ему после XX съезда.

В ЦК полетели письма, протестующие против такого поворота курса. «Еще свежо в памяти выступление Н. С. Хрущева на закрытом заседании XX съезда КПСС и последующие письма ЦК КПСС по этому вопросу,— писал в своем «открытом письме» в Президиум ЦК КПСС инженер М. Петрыгин из Туапсе.— И если сопоставить прошлые выступления Н. С. Хрущева и сравнить выступление Н. С. Хрущева 17 января 1957 г., то получится, что в ЦК КПСС имеется два Н. С. Хрущева: первый Н. С. Хрущев со своей ленинской принципиальностью и прямотой вскрывает и борется с культом личности Сталина; и второй Н. С. Хрущев, [который] защищает преступные действия Сталина, сделанные им лично против народа и партии в течение 20-летней единоличной диктатуры... Но кто может поверить в нашем народе, в партии такому наивному объяснению преступных действий Сталина? ...Выступление Н. С. Хрущева внесло сейчас разброд в наши умы. Выросли неуверенность и сомнение в том, что культ личности Сталина и его последствия будут ликвидированы в нашей стране...»

Однако в почте ЦК было не меньше писем противоположного содержания. В январе 1957 г. группа старых большевиков прислала резкое письмо после того, как у них выступил Г. И. Петровский. Бывшему председателю Всеукраинского ЦИК припомнили, что он сам спешил угождать Сталину, подбрасывал ему реплики. «Мы считаем, что всякое шельмование Сталина, особенно из уст такого человека, как Вы, Григорий Иванович, является большой находкой и добычей Даллесов, Аденауэров, а также титовцев и им подобных, (Текст выделен в письме)». Старые большевики возмущались тем, что Петровский игнорировал то, что сказано было о Сталине после XX съезда¹³⁸

Старая большевичка из Риги писала в апреле 1957 г., что она возмущена тем, что имя Сталина предано забвению накануне 40-летия Октября. «Что нам говорят китайские коммунисты после XX съезда? Они писали: "Нельзя предавать заслуги Сталина"»¹³⁹

Замечу, что каждое из этих писем было размечено, для того чтобы с ним были ознакомлены все секретари ЦК и члены Президиума.

Известно, что в аппарате ЦК всегда умели «выловить» из потока писем те, которые «отвечали текущему моменту», и использовать их для формирования «позиции».

В феврале 1957 г. Отдел партийных органов ЦК КПСС по РСФСР подводил итоги обсуждения в парторганизациях Российской Федерации письма ЦК. Так появились документ под названием «Об антипартийных выступлениях отдельных коммунистов на собраниях некоторых партийных организаций при обсуждении письма ЦК КПСС "Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов"», датированный 12 февраля 1957 г., и дополнение к нему от 21 февраля того же

] 40

года

Этот документ любопытен тем, что содержит сведения о реакции на письмо ЦК КПСС прежде всего в производственных коллективах, в среде рабочих, служащих, инженеров, в провинциальных городах России.

При обсуждении письма на собрании в парторганизации одной из «строек коммунизма» — Куйбышевской ГЭС — инженеры, прорабы, рабочие критиковали ЦК КПСС за то, что происходит что-то неладное с вопросом о культе личности Сталина — сначала его осудили, а сейчас снова начали восхвалять; говорилось также, что не нужно партийное руководство литературой и искусством, что оно тормозит их развитие, «смотреть и читать противно... слишком все перенасыщено идеями и идейками». Рабочие были недовольны уровнем жизни. «В конце собрания выступил электрик т. Денякин, задавший провокационный вопрос: какой прожиточный минимум советского человека?»

В Красноярском крае, на партсобрании Канского литейно-механического завода, старый коммунист Андреев критиковал курс партии на преимущественное развитие тяжелой промышленности, «возводил клевету на отдельных членов Политбюро» (напомним, что сторонником сокращения инвестиций в тяжелую промышленность и развития легкой промышленности был Маленков, а противником — Хрущев), «восхвалял врагов партии и народа Бухарина, Рыкова и Зиновьева», за что и был исключен из партии.

Конструктор Киселев на собрании Ярославского автозавода критиковал письмо ЦК за'то, что оно заполнено угрозами и намеками — «или замолчите, или будем сажать». Большое место в его выступлении на собрании заняло осуждение внешней политики КПСС за венгерские события, за то, что наша печать оказалась трусливее китайской, не решившись опубликовать выступление югославского лидера Тито, что в Польше Гомулка, пришедший к власти на волне народных волнений, установил «действительные выборы, а у нас механическое голосование». Все тот же конструктор со ссылками на Ленина (!) попытался доказать, что положение рабочих в СССР хуже, чем до революции.

Киселева поддержали многие члены его первичной организации. Попытки партийных функционеров добиться осуждения его выступления на собрании успеха не имели. Вызванный в партком завода, Киселев не только не стал оправдываться, но и продолжил полемику. Он заявил, что «ошибки, допущенные Венгерской партией... были ошибками нашей партии и правительства. Эти ошибки обошлись обществу в миллионы и миллиарды рублей. За эти ошибки надо судить...». Инженер говорил о том, что партия стала укрытием для карьеристов и жуликов.

На соседнем Ярославском фанерно-тарном комбинате рабочий Сайкин критиковал Булганина за его парадные поездки по стране (эта тема была и в ряде других выступлений), утверждал, что за попытку сказать правду увольняют с работы.

Особняком в этом отчете стоит рассказ о политическом деле, которое было раздуто Брянским обкомом КПСС, о спорах, которые велись на семинарских занятиях по философии среди студентов 5-го курса Брянского лесотехнического института. В сущности, обычные разговоры студентов-выпускников о полезности (точнее — бесполезности) философии в лесу, о том, что русский мужик всегда жил плохо, и о том, что в 1913 г. ели белый хлеб, а сейчас и черного не хватает, и «почему колхозник едет в город за хлебом, который сдал он государству», старательно раздувались брянскими властями, для того чтобы создать видимость политического процесса.

Отметим некоторые итоги XX съезда: сокрушительная критика Сталина, раздавшаяся на нем из уст Первого секретаря ЦК, стремление использовать борьбу против культа личности в интересах части партийного руководства привели к вовлечению в политическую жизнь огромной массы рядовых членов партии. Нужно отдать должное аппарату ЦК: никакие передачи «Голоса Америки» и Би- Би-Си не были способны донести до многомиллионной аудитории коммунистов такое количество сведений о конкретных примерах недовольства, критике основополагающих начал советско-коммунистического строя, как это было сделано в «закрытых письмах» ЦК КПСС. Организуя собрания, обсуждения, партаппарат, сам того не желая, стимулировал оппозиционные настроения в той самой политической и социальной среде, которая доселе служила его опорой,— в среде рядовых коммунистов.

Последняя антипартийная группа

Июльский Пленум ЦК 1953 г. выявил противоречия в Президиуме ЦК, не разрешив их. Пожалуй, главным из них стало противоречие между маленковским принципом коллективного руководства и отстаиваемым Хрущевым не хрущевским, а ленинско-сталинским принципом «демократического централизма», основным содержанием которого был именно централизм, единоначалие, логическим воплощением которого являлась решающая роль Генерального, Первого секретаря ЦК КПСС.

Историческим парадоксом эпохи стало то, что борцы за партийное единодержавие успешно использовали критику культа личности как оружие против своих противников.

Выше уже отмечалось, что первая публичная схватка между недавними союзниками произошла в январе 1955 г. на Пленуме ЦК. Хрущев обвинил Маленкова в том, что «он претендовал не только на руководство правительством, но и на руководство Президиумом ЦК», не преминув осудить и его стремление к «дешевой популярности» среди народа. Впервые в ход пошли обвинения в причастности Маленкова к «ленинградскому делу». После формального завершения суда над Абакумовым этот вопрос уже становился не уголовным, а внутрипартийным. Январский Пленум повлек за собой отставку Маленкова с поста Председателя Совета Министров СССР, он остался первым заместителем Предсовмина и членом Президиума ЦК, был назначен на должность министра энергетики. Председателем Совета Министров был назначен Н. А. Булганин, до этого министр Вооруженных Сил СССР, человек, судя по документальным свидетельствам, безынициативный, слабохарактерный.

Новый этап конфликтов пришелся на подготовку к XX съезду КПСС. Позже, на июньском Пленуме ЦК 1957 г., Молотов будет вспоминать, что «мы в Президиуме ЦК получили в январе 1955 г. проект Отчетного доклада тов. Хрущева на съезде. (Напомним, что Отчетный доклад делается от имени всего Президиума ЦК.— Авт.) Там говорилось: "Вскоре после XIX съезда партии смерть вырвала из наших рядов великого продолжателя дела Ленина — И. В. Сталина, под руководством которого партия на протяжении трех десятилетий осуществляла ленинские заветы" Оказалось, что из текста доклада, который был прочитан на XX съезде партии, эти слова исчезли». Молотов припомнил Хрущеву и то, что вопреки постановлению Президиума ЦК от 28 апреля 1955 г. его члены были устранены от (воспользуемся фразеологией этого постановления) «рассмотрения документов в архиве И. В. Сталина»¹⁴¹. Бесспорно, это была дискриминация Хрущевым своих коллег в Президиуме. Позже ссылки на этот архив станут опаснейшим оружием.

Однако и XX съезд не завершил борьбы в партийной верхушке за то, кто управляет страной,— партия через собственный аппарат или государственные органы при помощи партии. Переходный характер ситуации виден по составу руководящих партийных органов. В Президиуме ЦК по-прежнему оставались Булганин, Ворошилов, Каганович, Маленков, Микоян, Молотов, Первухин, Сабуров, Хрущев. Это были люди, сами себя призвавшие в Президиум в день смерти Сталина, да так и оставшиеся там. К ним добавились А. И. Кириченко и М. А. Суслов, включенные в состав Президиума тоже до XX съезда — на июльском (1955 г.) Пленуме ЦК. Существенно изменился состав кандидатов в члены Президиума. В значительной части это были новые для Президиума люди — Л. И. Брежнев, Г К. Жуков, Н. А. Мухитдинов, Е. А. Фурцева, Н Шверник, Д. Т. Шепилов. В составе Секретариата были Н. С. Хрущев (Первьт секретарь), А. Б. Аристов, Н. И. Беляев, Л. И. Брежнев, П. Н. Поспелов, М. А. Суслов, Е. А. Фурцева, Д. Т. Шепилов¹⁴².

После XX съезда члены Президиума почувствовали крепкую руку Первого секретаря ЦК КПСС. Возрождалась старая «добрая» традиция полной зависимости от Хрущева, небезопасная для партийного руководства сталинской формации. Критика Сталина в любой момент могла быть перенесена на любого из них. Избавившись от Берии, действовавшего в борьбе за власть полицейскими методами, они столкнулись с новым для них Хрущевым, успешно овладевшим партийно-политическими методами все той же борьбы за власть.

Весной — летом 1957 г. в Президиуме ЦК активно обсуждался вопрос о путях «усмирения» Хрущева. По свидетельству Микояна, отношения стали обостряться с февраля 1957 г., с того времени, когда торопливо, по мнению некоторых членов Президиума, начала проводиться реорганизация промышленности, было принято решение о создании совнархозов. Ситуация обострилась после выступления Хрущева перед деятелями литературы и искусства, содержавшего прямые указания на наличие противоречий в Президиуме и его личных конфликтов с Молотовым.

Уже 20 мая начинаются гТереговоры. между Кагановичем, Маленковым, Молотовым, Булганиным и Первухиным о том, чтобы избавиться от Хрущева. К ним присоединяется Ворошилов. Нетрудно заметить, что так формировалось мнение большинства членов Президиума. Имелось в виду вообще ликвидировать должность Первого секретаря, с чем были согласны все участники переговоров. Пытаясь определить будущие формы управления в Политбюро, члены Политбюро не достигли единства. Верный своему определению «коллективного руководства», Маленков считал, что председательствовать на заседаниях Президиума должен Предсовмина СССР. Сабуров и Первухин полагали, что председательствовать на заседаниях должны по очереди все члены Президиума.

Было предусмотрено отправить Хрущева на должность министра сельского хозяйства, Суслова назначить министром культуры, снять с должности председателя КГБ Серова, заменив его Булганиным или Патоличевым. Сложнее дело обстояло с Жуковым. С ним также велись переговоры. Позже Молотов нанесет страшный удар Жукову, не замеченный в первый момент, но сыгравший роковую для Жукова роль несколько позже. Молотов вспомнит, что «Жуков подходил ко мне и к другим и говорил, можно ставить вопрос, что не нужно поста Первого секретаря, давайте обсудим, чтобы был не Первый секретарь, а установим пост секретаря по общим вопросам»¹⁴³.

В лучших партийных традициях был подготовлен партийно-государственный переворот. Время для него было приурочено к готовившейся поездке членов Президиума в Ленинград на празднование 250-летия города. 18 июня, днем, когда у Хрущева были запланированы встречи с венгерскими журналистами, от него потребовали собрать Президиум ЦК. Формальным поводом было согласование выступлений в Ленинграде. На заседании присутствовали 8 членов Президиума и три кандидата¹⁴⁴. Задерживался Жуков.

Непосредственно перед заседанием с ним беседовал Маленков. Он попытался склонить Жукова^vHa свою сторону, а заодно обеспечить поддержку армии в снятии Хрущева. Инициатива вначале целиком была в руках противников Хрущева. Выступив первым, Маленков предложил вести заседание Президиума Булганину как Председателю Совмина СССР и подверг резкой критике деятельность Хрущева. Однако были и требования собраться на следующий день, с тем чтобы были все члены Президиума. Вопрос этот был принципиальным: большинство принадлежало противникам Хрущева, и их сил было достаточно, чтобы немедленно отрешить его от должности. По партийным традициям необходимый кворум имелся (что особенно подчеркивал в это время Каганович). Это решение можно было провести в течение пары часов, повторив, с некоторыми изменениями, сценарий 26 июня 1953 г., когда на таком же заседании разделались с Берией.

Но противникам Хрущева не повезло с председательствующим, назначенным по их же предложению,— с Булганиным. Хрущева и Булганина связывало многое. В 30-х гг. при Хрущеве, первом секретаре Московского горкома партии, Булганин был председателем исполкома Москвы. Особые отношения Булганина и Хрущева сохранялись и позже. Булганин вел заседание нерешительно, колебался, согласился перенести совещание на утро следующего дня, 19 июня. У сторонников Хрущева появился шанс, и они его не упустили.

Утреннее заседание вновь началось с вопроса о том, кому быть председательствующим на Президиуме. Молотов, Каганович, Маленков, Сабуров, Первухин и Ворошилов провели на этот пост Булганина. Выступая, Маленков обвинил Хрущева в том, что он разъединяет членов Президиума, что формируется культ его личности, что Хрущев «сбивается на зиновьевское отождествление диктатуры пролетариата с диктатурой партии», неправильно понимает взаимоотношения между партией и государством. Резкой критике он подверг хрущевский лозунг в ближайшие годы «догнать и перегнать Америку по производству мяса и молока надушу населения».

Маленкова поддержали Каганович, Молотов, Сабуров, Ворошилов, Булганин, Шепилов, Первухин. В выступлении Кагановича также содержалась критика хрущевского лозунга «догнать и перегнать Америку», он обвинил Хрущева, что тот «мотается по стране». Каганович высказался за ликвидацию должности Первого секретаря ЦК. В защиту Хрущева выступили Кириченко, Микоян, Суслов, Жуков, Шверник, Фурцева, Козлов, Мухитдинов, Брежнев, Аристов, Беляев, Поспелов. Этот длинный перечень свидетельствует лишь о том, что Хрущев оказался в меньшинстве среди членов Президиума, но получил поддержку среди кандидатов в члены Президиума и секретарей ЦК.

Конкретные подробности совещания в Президиуме 18-21 июня 1957 г. недостаточно известны: стенограмма заседания не велась¹⁴⁵ В разглашении подробностей одинаково не были заинтересованы ни сторонники Хрущева, не желавшие признаваться, что они специально затягивали это совещание, а в это время критиковали недостатки своего партийного патрона, ни противники Хрущева, осужденные политически и не желавшие отягощать свое положение признанием критики Первого секретаря ЦК КПСС.

Неожиданным для противников Хрущева и кульминационным для всей конфликтной ситуации стало появление перед участниками заседания Президиума группы членов ЦК, предводительствуемой военными. Генералы потребовали, чтобы их допустили на заседание. Требование это было абсолютно беспрецедентным: «второй эшелон» высшего партаппарата — секретари ЦК, ведущие министры добивались права голоса при решении вопросов в Президиуме, настаивали на созыве Пленума ЦК. В сущности, они требовали ограничения власти Президиума ЦК, перераспределения ее с Секретариатом ЦК и членами ЦК — в своем абсолютном большинстве секретарями крайкомов и обкомов КПСС. Верхушка командного состава армии, ее высший генералитет (заметим — все они были или членами ЦК, или кандидатами в члены ЦК), непосредственно вмешалась в партийную политику.

Появление членов ЦК вызвало шок и страх среди тех участников Президиума, которые, казалось, уже добились ограничения власти Хрущева. Отметим, что это было мнение большинства членов Президиума. Таким образом, военные — члены ЦК замахнулись на отмену уже готового решения Президиума! Конечно, это была неслыханная крамола. Сам Хрущев живо воспроизвел сцену, разыгравшуюся перед входом в Президиум:

«Некоторые члены Президиума ЦК заявили:

Что за обстановка в партии, кто создал такую обстановку? Так нас могут и танками окружить.

В ответ я сказал:

Спокойно, это не танки, а пришли члены ЦК.

Я сказал, что надо принять членов ЦК. Молотов громко заявил:

Мы не будем принимать.

Тогда мною было сказано следующее:

Товарищи, мы — члены Президиума ЦК, мы — слуги пленума, а пленум — хозяин»¹⁴⁶

Маршал Жуков, активно выступивший в защиту Хрущева, так объяснял эти события: пленум, по его словам, «явился результатом требования членов ЦК, с тревогой наблюдавших последние четыре дня заседания Президиума ЦК, которое было созвано по требованию Маленкова, Кагановича, Молотова, Шепилова, Булганина, Первухина. Сабурова не было, но он наверняка был бы в этом списке. В чем только не обвиняли Хрущева... в конце концов они заявили, что теперь он не может пользоваться доверием Центрального Комитета (Шум в зале). По их словам, якобы не исключено, что вслед за ворвавшимися — я обращаю внимание на терминологию: "ворвавшимися" — в Президиум ЦК... в Кремль могут ворваться танки, а Кремль может быть окружен войсками»¹⁴⁷

Противники Хрущева из членов Президиума не могли не вспомнить о сравнительно недавних событиях, участниками которых они сами были,— аресте Берии на таком же заседании Президиума. Оснований для таких аналогий было более чем достаточно — все те же Москаленко и Жуков, бравшие в прошлом на себя технические стороны ареста Берии, сейчас вновь действовали вместе на политическом поприще.

О панике в рядах сторонников Маленкова свидетельствует признание Сабурова: «Пришла группа членов ЦК во главе с военным... Я сказал, что это недопустимо, что это, наверное, организовал тов. Хрущев, я сказал, что я тебе, Никита, верил, а теперь не доверяю, а потом говорю: сегодня военные, а завтра танки». Поспелов добавил слова Шепилова; тот кричал: «А потом будут арестовывать».

Военный, напугавший участников пленума,— маршал И. С. Конев, первый заместитель министра обороны СССР, вместе с Н. Г. Игнатовым, в недавнем прошлом секретарем ЦК, а в это время секретарем Горьковского обкома партии, настаивал на том, чтобы их допустили на заседание Президиума.

Кто и как организовал контрпереворот, кто взорвал келейное заседание Президиума ЦК? В то время, когда Хрущев спорил на Президиуме, тайную подготовку Пленума ЦК взял на себя аппарат ЦК. Приниженный при Сталине, постоянно менявшийся, зависевший от членов Политбюро, аппарат ЦК впервые показал свои зубы.

В документах пленума сохранились заявления членов ЦК, настаивавших на его немедленном созыве. Поступило семь таких заявлений. Из них особенно выделяются два коллективных. Под первым подписались 42 человека, под вторым — 27. Среди подписавших — секретари обкомов,^высший командный состав армии, руководители КГБ СССР и ВЛКСМ, министры и заместители министров. Эти два заявления написаны «слово в слово». Это текстуальное единство убеждает, что за одним, общим текстом стоял некий центр, организовавший подписи, обзванивавший членов ЦК, собиравший их. а одновременно обещавший этим людям, вмешивавшимся в схватку «наверху», определенные гарантии.

В заявлениях сообщалось: «Нам, членам ЦК КПСС, стало известно, что Президиум ЦК непрерывно заседает. Нам также известно, что вами обсуждается вопрос о руководстве Центральным Комитетом и руководстве Секретариатом. Нельзя скрывать от членов пленума такие важные для всей нашей партии вопросы. В связи с этим мы, члены ЦК КПСС, просим срочно созвать Пленум ЦК и вынести этот вопрос на обсуждение пленума. Мы, члены ЦК, не можем стоять в

_w _ J4S

стороне от вопросов руководства нашей партиен» .

Все индивидуальные обращения к Президиуму ЦК также несут следы знакомства с текстами двух «больших» писем. Обязательной частью этих документов является фраза: «До меня дошли слухи, что у Президиума ЦК КПСС по отдельным принципиальным вопросам нет единодушного мнения...» Благоприятным условием для того, чтобы относительно быстро получить эти подписи и организовать массовое выступление членов ЦК, стало то, что в ЦК КПСС были собраны секретари обкомов — планировалось совещание по сельскому хозяйству. Эту возможность в полной мере использовал Секретариат. Пожалуй, это был единственный удачный случай, когда политика КПСС в вопросах сельского хозяйства пошла на пользу Хрущеву... Министр обороны маршал Жуков, выступив на стороне Хрущева, привлек военную авиацию для того, чтобы срочно привезти в Москву членов ЦК для участия в работе пленума.

Сторонники Хрущева добились уже второй победы. Сначала им удалось затянуть работу Президиума ЦК, затем добиться созыва Пленума ЦК и срочно собрать на него членов ЦК. На этот раз численное преимущество прочно оказалось в руках «команды Хрущева». Она блестяще использовала аппаратные, номенклатурные методы борьбы.

22 июня, на следующий день после демарша членов ЦК и военных, организованного Секретариатом ЦК КПСС, состоялся Пленум ЦК. Первая схватка между Хрущевым и его противниками произошла в первые минуты его работы. Хрущев предложил открыть пленум, а затем сделать перерыв на воскресенье. Это могло показаться абсурдом: с трудом и усилиями собранный пленум останавливают на день, а члены ЦК за это время как бы остаются свободными. Но многоопытный Молотов сразу же понял, что это значит. Это значит, что аппарат ЦК получает полный день для того, чтобы склонить на свою сторону участников пленума, переговорить с каждым из них, тщательно подготовить ход его работы. Такие тихие заготовки, возня за кулисами спектакля, именуемого Пленумом ЦК, оказывались решающими для его итогов. И уже в эти первые минуты Молотов, за которым стояло большинство членов Президиума, проиграл. Предложение Хрущева было принято.

Пленум начался выступлением Суслова, информировавшего его участников о спорах в Президиуме; за ним выступил Хрущев, не без политической ловкости подольстивший членам ЦК КПСС, заявив, что члены Президиума ЦК лишь слуги пленума.

Главным событием первого дня и едва ли не всего пленума стало выступление маршала Жукова. И не только его «военный вес» сыграл исключительную роль. Выступление Жукова было в полном смысле политическим, содержало анализ ситуации, сложившейся в партии и государстве, ее истоков и известный прогноз развития. Начав с рит)4ального в других условиях заявления: «Личный состав Советских Вооруженных Сил заверяет свою родную партию, Центральный Комитет Коммунистической партии в своей безграничной любви и неколебимой преданности своей Родине», Жуков ясно указал, что армия подчиняется ЦК, а не Президиуму.

Изложив свою версию событий на Президиуме, Жуков обратил внимание на то, как готовилось отстранение от власти Хрущева. Если бы удалось отстранить Хрущева от власти, то возникал вопрос: кто и что придет после него? Если побеждал Президиум ЦК, то к власти в стране и в партии приходили давние сторонники Сталина. И тогда маршал Жуков огласил архивные сведения о личной причастности Маленкова, Кагановича, Молотова, Ворошилова к репрессиям 30-х — начала 50-х гг.

Его выступление было великолепно документировано. Ссылаясь на архивы ЦК КПСС и Военной коллегии Верховного Суда СССР, он сообщил шокирующие подробности недавней политической истории: «Из документов, имеющихся в архиве... видно, что с 27 февраля 1937 г. по 12 ноября 1938 г. (до назначения на свою должность Берии.— Авт.) НКВД получил от Сталина, Молотова, Кагановича санкцию на осуждение... к высшей мере наказания — расстрелу 38 679 человек... Сталин и Молотов в один день— 12 ноября 1938 г.— санкционировав к расстрелу 3 167 человек. 21 ноября 1938 г. НКВД был представлен список для санкции на осуждение к расстрелу на 292 человека». Жуков обращал внимание участников пленума на то, что расстреливали «их братию» — членов и кандидатов в члены ЦК, наркомов и их заместителей, высший командный состав.

Отсюда вытекало, что возвращение к власти этой группировки сталинских соратников создает просто физическую опасность для теперешних членов ЦК, восстанавливает атмосферу беззащитности номенклатуры перед произволом и репрессиями.