Ботвинник верен себе: революция — результат невысокого уровня развития общества, неспособного обеспечить приемлемый уровень жизни. В качественно новых условиях развития человечества, после появления атомного оружия и угрозы ядерной, самоубийственной для человечества войны, необходимы поистине всемирные социальные реформы (аккуратно именуемые Ботвинником революцией).
Основы социального реформирования ясно видны в следующем предложении чемпиона мира: «Мне кажется, что народные массы этих стран можно привлечь на сторону революции в том случае, если они увидят, что революция даст возможность избежать атомной катастрофы, и при непременном условии — удовлетворении их собственнических инстинктов».
Обращения М. М. Ботвинника свидетельствовали и о надежде на перемены, и об известном уровне доверия к ЦК КПСС как органу, способному учесть его предложения и претворить их в жизнь. Смелость оценки социально- политических реалий СССР и его места в мире, желание вести диалог и дискуссии с партийными идеологами — это признаки начавшегося отхода от сталинского единообразия.
Накануне XX съезда КПСС
у
Особенностью жизни того времени стал клубок проблем, связанных с восстановлением прав осужденных по политическим обвинениям, осуждением тех, кто непосредственно участвовал в репрессиях, а кроме этого — установлением политической ответственности за совершение репрессий. Через тюрьмы и лагеря прошли родные и близкие практически всех представителей политической элиты тогдашнего СССР. Угроза репрессий витала над каждым из них. Роли палачей и жертв менялись с удивительной легкостью, иногда и по нескольку раз. Политическая элита СССР, партийное и государственное чиновничество добивались стабильности, защищенности своего положения. Осуждение и расстрел Берии, бывшего министра государственной безопасности Абакумова и ряда крупных деятелей МГБ и МВД создавали известные гарантии безопасности.
Уже в 1953-м и в особенности с весны 1954 г. были сделаны первые шаги по пути политической реабилитации жертв репрессий. Она коснулась сравнительно узкого круга политических деятелей, в основном лиц, арестованных и расстрелянных по «ленинградскому делу». Между оправданием А. А. Кузнецова, Н. А. Вознесенского, М. И. Родионова и тех, кто был осужден вместе с ними, и обвинениями в адрес В. С. Абакумова и ряда сотрудников бывшего МГБ была несомненная связь. Оправдать одних — значит доказать обвинения в адрес других. Но в делах по реабилитации все явственнее просматривался еще один аспект. Для людей искушенных не было тайной, что все члены тогдашнего политического руководства были сами участниками репрессий. Начавшиеся реабилитации, массовая поддержка этого процесса в самых разных слоях советского общества позволяли использовать обвинения в подготовке репрессий как оружие в борьбе за власть.
Впервые это было продемонстрировано еще в 1938-1939 гг., когда всю ответственность за «перегибы» в карательной политике возложили на бывшего наркома НКВД Ежова и его соратников. Несомненно, что этим оружием попытался овладеть Берия в 1953 г., прекрасно знавший о роли Маленкова в организации «ленинградского дела» и «дела врачей», как и о причастности к репрессиям Молотова, Кагановича, Ворошилова, Хрущева...
Однако Берии сделать это не удалось. Его политические соперники Маленков и Хрущев обратили обвинения в организации репрессий против самого Берии. Его не только арестовали, предъявили стандартное обвинение в сотрудничестве с иностранными разведками, но и осудили политически, возложив именно на него всю ответственность за репрессии 30-х — начала 50-х гг., сделали это публично, если считать «Закрытое письмо» ЦК КПСС об итогах июльского Пленума ЦК и обвинении Берии в репрессиях способом информации населения.
Устранение Берии из состава высшего политического руководства не остановило борьбы за власть, все сильнее разгоравшейся в Кремле и на Старой площади. Правда состояла и в том, что соперничество между Хрущевым и Маленковым превращало вопрос восстановления прав невинно пострадавших в орудие политической борьбы и усиление этой борьбы радикализировало процесс реабилитации.
Выше мы уже писали о противоречиях во взглядах на проведение аграрной политики между-Маленковым и Хрущевым. В начале 1955 г., на январском Пленуме ЦК КПСС, Хрущев обвинил Маленкова в отсутствии необходимых знаний, опыта хозяйственной и советской работы. В вину Маленкову было поставлено его выступление на 5-й сессии Верховного Совета СССР, где тот говорил о необходимости увеличения финансирования легкой промышленности за счет некоторого сокращения темпов развития тяжелой промышленности. Призыв Маленкова ускорить развитие легкой промышленности, выпускающей товары для населения, и сократить расходы на тяжелую (заметим — в значительной степени ориентированную на военную промышленность) был оценен Хрущевым как «теоретически неправильное и политически вредное противопоставление темпов разви-