Старше

ГЛАВА 10

В тот вечер Рид присоединился ко мне на кухне, когда я готовила мексиканскую запеканку, помешивая говяжий фарш в сотейнике. С меня наконец-то сняли бандаж, и я смогла по-настоящему погрузиться в одно из своих любимых занятий — приготовление пищи.

— Уит называет тебя «Королевой запеканок», — сказал он, подходя ко мне.

Его тон был легким, и я была благодарна ему за это.

После нескольких напряженных встреч в начале месяца неловкость начала спадать, и казалось, что массажа плеча никогда и не было.

Стерто. Забыто.

Это было к лучшему.

Уитни сидела на веранде с бокалом вина и болтала с Тарой, потому что я вызвалась приготовить ужин. Это стало нашей рутиной. Я готовила ужин и брала на себя столько обязанностей по дому, сколько могла, а Уитни дарила мне свой дом и свое сердце.

Мне предстояло многое наверстать, если я хотела сравнять счет.

Взглянув на Рида, я быстро отвела глаза, заставляя себя не смотреть слишком долго. Слишком пристальные взгляды всегда приводили к напряженному зрительному контакту и медленному нарастанию предвкушения, которое было способно поглотить меня одним жадным глотком.

— Спасибо. Ты же знаешь, я люблю это.

— Странно, что ты еще ни разу не приготовила вареники.

Мои пальцы сжались вокруг деревянной ложки, а сердце забилось быстрее. Я притворилась бесстрастной.

— Ты помнишь это?

— Конечно. Твоя бабушка готовила их каждый сочельник.

Мои округлившиеся глаза метнулись к нему, и я чуть не выронила ложку.

Он помнил весь мой неловкий, бессвязный рассказ в набитом людьми супермаркете в тот холодный праздничный вечер, и осознание этого сделало что-то опасное с моим сердцем.

Проглотив комок в горле, я выдавила из себя странно прозвучавший смешок.

— Хорошая память.

Рид улыбнулся, запрыгивая на столешницу рядом со мной. На нем была футболка какой-то группы, такого же цвета, как и его темные волосы, которые отросли и почти касались воротника. Спереди был нарисован логотип, и я ухватилась за возможность сменить тему.

— Что это за группа? — Я кивнула на его грудь.

Он посмотрел вниз на логотип.

— «Screaming Trees».

— Я их не знаю.

— Они немного тяжелее, чем «Gin Blossoms», но тебе могут понравиться.

— В последнее время я подсела на «Toad the Wet Sprocket», — призналась я, посыпая мясное ассорти приправой для тако. — «All I Want» — моя любимая песня.

— У тебя много любимых песен. — Он улыбнулся, в его глазах снова мелькнуло чувство, из-за которого я отказывалась страдать.

В одной из их песен говорилось о том, что даже воздух знает, что нам не суждено быть вместе.

Я отказывалась мучиться и из-за этого.

— В последнее время ты какая-то тихая, — продолжал Рид, болтая ногами. Каблуки его ботинок при каждом движении ударялись о нижний шкаф. Тук, тук, тук. — Ты в порядке?

Я взглянула на него.

И совершила грубую ошибку, задержав глаза слишком долго.

То мелькнувшее чувство все еще было там, в его взгляде, прожигающем меня насквозь. Между нами возникло напряжение, которому некуда было деться. Я не была уверена, что он тоже это чувствует, но полагала, что это не имеет значения.

— Конечно, — тихо сказала я. — Просто я была занята в школе и…

Тук, тук, тук.

Я не знала, было ли это мое колотящееся сердце или стук его ботинок о шкафчик.

— И что? — осведомился он.

Тук, тук, тук.

От стука мой мозг превратился в кашу, и я позволила своему сердцу истечь кровью. К черту.

— И… это тяжело. Быть здесь. Полагаться во всем на чужую семью, потому что моей я не нужна. С этим тяжело смириться, — призналась я. — Жить действительно тяжело, Рид. Учиться в школе тяжело. Пытаться завести друзей — тяжело. Проживать каждый день со всеми этими шрамами и синяками чертовски тяжело. Через несколько месяцев я окончу школу, и я не представляю, чем заниматься в жизни. Мои оценки снижаются. Мои мечты висят на волоске. Куда я пойду? Как я буду выживать? А ты… — Задыхаясь, я захлопнула рот, прежде чем необратимые слова не хлынули, как вода. — Все просто… тяжело.

Он перестал качать ногами.

Но в ушах все еще стучало, и я поняла, что это все-таки мое сердце.

Я застыла, мгновенно пожалев о своем депрессивном монологе.

— Боже, прости меня. Я не хотела говорить все это. — Я начала яростно мешать говяжий фарш, борясь со слезами.

Рид опустил подбородок на грудь, его челюсть напряглась, а пальцы обхватили край столешницы, и он тяжело вздохнул.

— Расскажи мне о своих мечтах, — мягко сказал он.

Я покачала головой.

— Это не имеет значения.

— Это имеет значение. Похоже, тебе нужно с кем-то поговорить.

Я хотела поговорить с ним, но это была ужасная идея.

Проводить время наедине с Ридом, впуская его на свое кладбище призраков и сломанных костей, вынужденная при этом смотреть ему в глаза, которые будут преследовать меня до скончания веков?

Это больше походило на смертный приговор, как будто я сама окажусь погребенной на этом кладбище, когда все будет сказано и сделано.

Выключив плиту, я поднесла фарш к форме для запекания.

— Я не хочу взваливать на тебя все это. Как я уже говорила, я не твоя ответственность.

— Но это не значит, что мне все равно.

Я замялась, наклонила сотейник, и приготовленный фарш оказался в форме.

— Мы друзья?

— Я не знаю. — Он нахмурился, размышляя над этим термином. — Наверное.

Друзья.

Мне было восемнадцать, а ему почти тридцать пять.

Дружба казалась сомнительной, но я не возражала против этого ярлыка. В каком-то смысле это позволяло мне разговаривать с ним, проводить время вместе, не испытывая при этом ноющего чувства вины.

Медленно кивнув, я добавила к мясу слой измельченных чипсов из тортильи и потянулась за свеженатертым сыром.

— Я увлекалась фотографией в школе, — наконец сказала я ему. — У нашего директора в кабинете живет питомец. Нибблс. Это дружелюбная вислоухая крольчиха, немного полноватая и очень добродушная. — Я улыбнулась, вспомнив Нибблс и ощущение ее мягкого темно-серого меха. — Когда я была маленькой девочкой, к нам во двор попал раненый кролик. Он истекал кровью, и все, что я хотела сделать, — это позаботиться о нем.

Рид слушал, напряженно наблюдая за тем, как я выкладываю слои запеканки.

— И ты?

Мое сердце сжалось от пережитого горя, когда я вспомнила запах приготовленного кролика тем вечером. Жестокое послание от отца.

— Я пыталась, — сказала я, прижав ладонь к груди, чтобы ослабить душевную боль. — Отец застал меня, когда я пыталась ему помочь, весь пол его дорогого гаража был в крови. Он ударил меня ремнем десять раз. А потом приготовил из кролика ужин.

— Господи. — Лицо Рида стало суровым, что контрастировало с успокаивающим, умиротворяющим взглядом его глаз. Он спустился со стойки и приблизился ко мне, на долю секунды подняв руку, прежде чем осознать, как именно он собирался меня утешить. Поэтому он просто встал рядом, его плечо касалось моего, и этого было достаточно. — Мне жаль, Галлея.

То, как он произнес мое имя, было способно собрать воедино все мои разбитые кусочки, но я старалась этого не показывать.

— Как бы то ни было, — продолжила я, размазывая ложкой сметану и выкладывая на запеканку последний слой сыра. — Я фотографировала Нибблс для школьной газеты. Наш директор очень милый и разрешает мне выпускать ее из клетки во время обеда. Было бы здорово когда-нибудь зарабатывать на жизнь чем-то подобным. — Я пожала плечами и открыла дверцу духовки. — Но мне лучше не верить в то, что это действительно возможно.

— Так и будет, — сказал он.

— Сомневаюсь.

— Увидишь. В тебе горит огонь. Тебе просто нужно найти искру, чтобы разжечь его.

Я издала самоуничижительный вздох и поставила запеканку на решетку. Когда я закрыла дверцу, то повернулась к нему лицом и обнаружила, что взгляд его глаз стал еще светлее, превратившись в нечто почти игривое.

— Что?

— Мы можем заключить пари.

Я фыркнула.

— Нет.

— «Камень, ножницы, бумага». Если я выиграю, ты отправишься в погоню за своей мечтой — расправив крылья, устремив взгляд в небо, не оглядываясь назад. Если выиграешь ты… — Его лицо вытянулось. — Тогда, наверное, ты права.

Мои щеки вспыхнули, внутри все затрепетало, словно забились мои крошечные, ослабевшие крылышки.

— Хорошо.

— Хорошо.

Его улыбка вернулась, и наши руки заняли позицию.

На этот раз я не стала думать слишком много.

Раз, два…

Я показала «ножницы».

Рид показал «камень».

Мои глаза нашли его, они светились победой.

Он ударил кулаком по моим пальцам, сложенным как ножницы, затем пальцы разжались, и его рука накрыла мою маленькую ладошку. Прикосновение затянулось. Мы зависли, как всегда происходило с нашими взглядами, пока он водил большим пальцем вверх и вниз по моему указательному пальцу.

Я с трудом сглотнула, дыхание застряло у меня в горле. Я смотрела на наши соединенные руки и думала, почему судьба оказалась такой жестокой и нам пришлось расстаться. Его прикосновение было теплым, большой палец мозолистым, но нежным.

Все внутри меня превратилось в солнечный свет.

Огненный шар, пламя.

И тут хлопнула дверь на веранду, отрывая его от меня.

Рид отскочил назад, развернулся и провел рукой по волосам, прочищая горло. Уитни вошла в кухню с пустым бокалом для вина.

Ее глаза блестели от выпитого мерло, она широко улыбалась нам.

— Пахнет потрясающе, Галлея.

Я повернулась обратно к стойке и принялась за уборку.

— Спасибо. Теперь, когда у меня есть две руки, это намного легче, — ответила я, демонстрируя свою руку без бандажа.

Впрочем, это была ложь.

У меня не было двух рук.

Одной я вытирала с прилавка капли сметаны тряпкой для посуды…

А вторую все еще покалывало от воспоминаний о том, как он только что ее сжимал.

Наступил вечер, и я на цыпочках вышла на террасу после того, как Уитни и Тара ушли спать. Рид был снаружи и наблюдал за тем, как Божья коровка бегает кругами за брошенным ей резиновым мячиком, а гирлянды на веранде освещали его мягким желтым светом.

Он сидел, согнувшись, на пластиковом стуле, опершись локтями на колени, когда я подавила волнение и подошла к нему.

Рид посмотрел на меня, когда дверь во внутренний дворик открылась и закрылась. Он моргнул, нахмурив лоб.

— Привет.

— Ты все еще здесь? — На мне была новая помада и футболка «Gin Blossoms», а руки нервно сжимали подарок, спрятанный за спиной.

— Уезжаю через несколько минут. Я выпил немного вина за ужином и ждал, пока оно выветрится, прежде чем ехать домой. — Он наблюдал за тем, как я придвигаюсь ближе, и его взгляд медленно прошелся по мне, прежде чем остановиться на моих губах цвета сливы. — Ты куда-то идешь?

— Нет.

Его лоб пересекли морщины замешательства, когда его взгляд переместился на мои глаза. Он снова моргнул, ожидая, что я озвучу свои намерения.

— Ты хотела поговорить?

Я покачала головой.

— У меня есть кое-что для тебя.

— Правда?

— Да. — Мой ответ подхватил весенний ветерок. — Я так и не поблагодарила тебя за подарок, который ты сделал мне в канун Рождества. — Потерев друг о друга свои матовые губы, я изучала его реакцию, пока он продолжал смотреть на меня. — Деньги, которые ты положил мне в карман.

При воспоминании об этом его светло-зеленые глаза смягчились в свете ламп.

— В этом не было ничего особенного.

— Было. Ты не должен был этого делать, но сделал. И это много для меня значит.

Рид кивнул и опустил взгляд на деревянные доски под ногами, протирая их носком ботинка.

— Не за что, Галлея.

Я сделала еще один шаг, и его голова медленно поднялась, а глаза прошлись по моему телу. Мой пульс участился, и я сдерживала волнение, пока стояла перед ним, а слова вертелись у меня на языке. Прежде чем я успела что-то обдумать, я глубоко вздохнула и вытащила руку из-за спины.

— Это для тебя.

Я протянула ему видеоигру.

Его глаза покинули мое лицо не ранее, чем через секунду. Они задержались на нем в той опасной манере, которую я так старалась избегать, и точно так же, как его ладонь задержалась на моей ранее.

Но когда они медленно опустились на мою протянутую руку, его плечи напряглись. Застыли. У него перехватило дыхание, и секунды тянулись в тягостном молчании.

— Вот. — Я с улыбкой придвинула ее ближе к нему. — Это для тебя.

Его голос стал жестким.

— По какому поводу?

— Потому что я хотела сделать для тебя что-то приятное. Ты сказал мне, что она тебе нравится.

Его голова качнулась, он провел ладонью по затылку и вздохнул.

— Нет. Я не могу это принять.

Моя улыбка померкла.

— Что? Почему нет?

Рид встал со стула, его ножки заскрежетали по доскам, словно ржавые ворота, закрывающиеся в моем сердце. Он пронесся мимо меня, направляясь к двери во внутренний дворик, но остановился, не доходя до нее.

Сжимая рукой шею, он повернулся ко мне лицом.

— Ты сказала, что экономишь. Ты не должна покупать мне подарки.

— Уитни дала мне немного денег в торговом центре. И, кроме того, мы друзья. Ты сам так сказал.

— Мне не следовало этого говорить.

Гнев и смятение бурлили в моей крови, пока я шла к нему по террасе.

— Нет, — ответила я. — Ты не имеешь права так поступать. Это нечестно.

— Я не пытаюсь быть мудаком. — Он сцепил пальцы под подбородком. — Ты мне небезразлична. Я хочу быть для тебя плечом, на которое ты можешь опереться, когда тебе нужна поддержка. Ты прошла через ужасные вещи, которые никто не должен испытывать. Но мне кажется, что я подаю тебе смешанные сигналы.

— Не надо меня опекать. — Слезы навернулись мне на глаза, а подбородок задрожал. — Я просто пытаюсь быть милой.

— Почему ты так наряжаешься, когда собираешься ложиться спать? Зачем ты покупаешь мне дорогие видеоигры? Сегодня не мой день рождения. Это просто случайный гребаный день, а я тридцатичетырехлетний отец твоей лучшей подруги. Ты еще подросток, Галлея.

— Я взрослая. И какое отношение к этому имеет мой возраст?

— Прямое. Если бы тебе на самом деле был двадцать один год, как ты мне сказала, ты бы… — Он резко замолчал.

У меня перехватило дыхание, сердце забилось так, что грозило сломать хрупкие ребра.

— Я бы что?

Я ждала, затаив дыхание.

Его глаза сверкали, такие же дикие, как и его развевающиеся на ветру волосы, и он просто смотрел на меня, остальные его слова были заглушены ударами моего бешено колотящегося сердца.

— Ничего. — Он отвел взгляд. — Неважно.

— Рид… скажи мне.

— Иди спать.

Я уставилась на него, ярость разгоралась в моей груди. В легких. Везде. Его тон был снисходительным, словно я была ребенком, которого прогоняли в свою комнату.

Сжав руки в кулаки, я сделала еще один осознанный шаг к нему, пока он смотрел куда-то в сторону, избегая моего взгляда.

— Что ты собирался сделать той ночью?

Пролетело несколько томительных секунд.

А затем его голова медленно повернулась ко мне.

Каждый его мускул напрягся. Его пальцы сжимались и разжимались, бицепсы подрагивали. Он покачал головой, словно пытаясь стереть заданный ему вопрос.

— Не спрашивай меня об этом.

— Почему?

— Никогда не спрашивай меня об этом, — повторил он, произнося слова так, словно они были крошечными иголками, впивающимися в его горло. — Пожалуйста.

— Мы должны поговорить.

— Нам не о чем говорить.

— Нет, есть. Может, нам стоит…

— Ты, черт возьми, солгала мне!

Он бросился вперед, как хищник в ночи, со сжатыми кулаками и гневом в глазах.

Во мне включились предательские инстинкты.

Воспоминания пронеслись перед глазами. Флешбэки атаковали меня.

Я сжалась перед ним, отступив назад, подняв руки, чтобы закрыть лицо.

Рид застыл.

Замер на месте.

— Господи, — выдохнул он.

Я медленно опустила руки, мои глаза расширились и остекленели, когда реальность обрушилась на меня.

О Боже.

Я покачала головой, чувствуя, как меня охватывает унижение.

— Я не собирался причинять тебе боль. Я бы никогда не сделал этого.

— Я… я знаю. Мне очень жаль, — заикаясь, пролепетала я, и мое покачивание головой превратилось в неистовый кивок. — Я знаю.

Он потянулся ко мне, осторожно протягивая обе руки, в его взгляде светились мука и раскаяние.

— Черт. Иди сюда, Комета.

Мое прозвище.

Он произнес его всего один раз, и я не до конца понимала, почему он перестал.

Я судорожно вздохнула.

Этот извиняющийся взгляд, которым он посмотрел на меня, уничтожил все, что мной овладело. Образы злых глаз и жестоких кулаков отца растворились, когда я подошла ближе, потом еще ближе, пока тепло его тела не растопило остатки моего неуместного страха.

Его руки обняли меня.

Нежно. Осторожно.

Адреналин улетучился, и я обмякла в его объятиях. Его теплое дыхание коснулось моей макушки, а запах окутал меня, словно заключив в кокон покоя.

— Мне очень жаль, — пробормотала я, прижимаясь к его груди. — Я чувствую себя такой идиоткой.

— Нет. Не извиняйся. — Его большая ладонь гладила меня по спине, вверх и вниз, медленно и нежно. — Прости, что напугал тебя. Клянусь, тебе ничего не угрожает.

Я хотела объяснить, сказать ему, что это не он напугал меня, но не могла описать свой иррациональный страх. Я не могла облечь свою глубокую травму в слова, которые имели бы смысл.

Но он уже все понял.

Он догадался.

Рид прижался щекой к моей макушке и прерывисто вздохнул. Я вздрогнула, прильнув к нему так близко, как только могла, и слушая биение его сердца сквозь футболку «Screaming Trees». С ним я чувствовала себя в полной безопасности. Словно он — последний человек в мире, который может причинить мне вред.

Мы стояли вместе под светом луны на веранде, мои руки были опущены вниз, потому что я слишком боялась обнять его. Слишком боялась, что мои руки никогда не ослабят хватку, как только обхватят его за талию или я прижмусь к его груди. Я бы никогда не согласилась отпустить его.

Но мне пришлось это сделать.

Рид никогда не будет принадлежать мне.

Отступив назад, я посмотрела на него, подняв подбородок, в глазах у меня блестели слезы.

— Оставь себе игру, — сказала я, прижимая диск к его груди, пока он наконец не взял его. — Это не будет ничего значить.

Он тяжело сглотнул, уставился на меня, губы приоткрылись, словно он хотел что-то сказать.

Я не дала ему шанса.

Я ушла, открыла дверь во внутренний дворик и бросила на него последний взгляд, прежде чем направиться к лестнице.

Он держал игру обеими руками, опустив голову и закрыв глаза.

Он выглядел таким же измученным, как и я.