Старше

ГЛАВА 18

Божья коровка влетела в дверь моей квартиры и устремилась прямо к Галлее, вскочившей с диванных подушек.

— Божья коровка!

Я не мог сдержать улыбку, когда наблюдал за их воссоединением. Золотистый мех сливался с золотистыми волосами. Две загорелые руки вытянулись вперед в ожидании, когда собака бросится в их нетерпеливые объятия. Галлея упала на колени, а Божья коровка набросилась на нее с радостными поцелуями и так сильно виляющим хвостом, как будто они не виделись много лет.

Стянув куртку, покрытую снегом, я повесил ее на крючок на стене, а затем уставился на них, потерявшихся в моменте, как и я сам. Это было мило, невинно.

Чертовски чисто.

Визжа от радости, Галлея опрокинулась на мой светло-серый ковер.

Оказалось, что пожилая пара заметила собаку бесцельно бродящей в парке во время метели и отвезла к себе домой в надежде найти хозяина. Они позвонили по номеру, указанному на жетоне, но Галлея уже ушла на поисково-спасательную операцию. После нескольких часов безуспешных попыток дозвониться они отвезли ее в клинику для животных, чтобы она была в безопасности и подальше от их кошек.

Галлея оказалась права — она была в том парке.

Микрочип был зарегистрирован на мое имя, поскольку именно я забрал Божью коровку из приюта пять лет назад, после того как Тара решила взять ее домой.

Спасибо, черт возьми, за это.

Галлея села и откинулась назад, прислонившись к передней части моего дивана, а собака устроилась у нее на коленях. Восемьдесят фунтов любви обрушились на девятнадцатилетнюю девушку, сидевшую в моей гостиной, одетую в мою любимую футболку и клетчатые пижамные штаны моей дочери.

Темное чувство пронзило меня насквозь.

Темное, скребущее и болезненно эйфорическое. Я уже представлял себе подобную сцену в конце июня, полтора года назад, только без собаки и всей этой внешней ерунды.

Галлея.

В моей квартире.

С той же улыбкой и в одной из моих футболок после ночи горячего и бурного блаженства.

Фантазии.

Это было все, что мне осталось — фантазия, которая так и не воплотилась в реальность и которая в долгосрочной перспективе не будет иметь никакого значения. Она была выдуманной, неосязаемой, и чем скорее я с этим смирюсь, тем скорее смогу освободиться от этой восхитительной мечты, которая продолжала отравлять мой разум.

Уперев руки в бока, я двинулся вперед, а Галлея вздернула подбородок, не переставая улыбаться.

— Ты голодна? — Мне нужно было вырваться из того смертельного водоворота, в который нас затянуло до того, как зазвонил телефон. — Я могу приготовить что-нибудь для тебя.

Ее ореховые глаза мерцали в тусклом освещении моей маленькой квартирки, придавая ей дополнительный блеск.

— Я могу что-то приготовить?

— У меня ничего нет. Чаще всего я разогреваю замороженный ужин.

— Держу пари, я смогу что-то придумать. — Галлея освободилась от лап Божьей коровки и встала с пола, ее наряд был таким же несочетаемым, как и мы с ней. — Можно я посмотрю?

Я пожал плечами.

— Чувствуй себя как дома.

Черт.

Нет, пожалуйста, не делай этого.

Мягко кивнув, она пронеслась мимо меня, пахнущая персиковым нектаром, зимним морозом и мной. Я несколько секунд смотрел ей вслед, пока она рылась в моих нижних шкафах, а потом выкинул этот образ из головы и направился во вторую спальню.

Тара спала здесь, когда оставалась на ночь. На стенах висели плакаты мальчишеских групп, на комоде и тумбочке громоздились безделушки, а воздух был пропитан запахом дешевых ванильных духов и затхлого ковра. Расправив свежевыстиранное одеяло, я взглянул на фотографию в позолоченной рамке, которая стояла прислоненной к настольной лампе. На ней мы с Тарой были запечатлены в парке около года назад, сражаясь возле баскетбольного кольца. Это был естественный снимок, но прекрасно схваченный: идеальное освещение, заходящее солнце, пробивающееся сквозь ветви деревьев, Тара, занявшая позицию и улыбающаяся от уха до уха, и я, стоящий напротив нее с едва заметной улыбкой и взглядом, отражающим чистую любовь.

Я взял рамку с тумбочки и стал рассматривать ее, удивляясь, как я не замечал этого раньше.

Бесценный момент, застывший во времени.

Фотографом, без сомнения, была Галлея, и мое восхищение ею возросло до опасных высот.

Я отложил фотографию.

Потратив несколько минут на то, чтобы переодеться в сухую домашнюю одежду, я вернулся на кухню, где на плите уже почти закипела кастрюля с водой. Галлея, приподнявшись на цыпочки, доставала продукты из верхнего шкафа. Множество ингредиентов загромождали мою узкую столешницу.

— Что ты выбрала? — спросила я.

— Паста в виде сборной солянки.

— И что дальше?

Она улыбнулась мне.

— Увидишь.

Она была в приподнятом настроении, благодаря тому, что Божья коровка нашлась живой и здоровой, но любое ее состояние находило отклик во мне.

Когда она была веселой и счастливой, меня привлекали ее сверкающие смехом улыбки и беззаботная походка. Когда она была угрюмой и склонной к самоуничижению, мне отчаянно хотелось оттереть сажу с ее кожи и вернуть ее к жизни. Это были чертовы качели разрушительных эмоций, и они разрывали меня пополам.

Двадцать минут спустя она поставила на стол огромную миску пасты пенне с поджаренным хлебом и маслом. Я настороженно посмотрел на блюдо.

— Там что-то зеленое.

— Зеленая фасоль. Ты должен ее съесть, — игриво приказала она, зажигая спичкой одну из моих свечей с кедровым ароматом. — Ты должен знать, что овощи полезны, учитывая то, что ты отец.

Я нахмурился.

Я ненавидел зеленую фасоль.

Но поскольку это был один из немногих овощей, которые любила Тара, я держал в морозилке замороженное овощное ассорти, смешанное с морковью и кукурузой.

— Единственным белком, который нашелся у тебя в холодильнике, была курица, поэтому я обжарила ее в масле, добавила приправы, пармезан и немного сливочного сыра. — Она пожала плечами, выдвинула стул и пригласила меня сделать то же самое. — Лучшее, что я могла придумать.

Пахло очень вкусно, и я собирался съесть все до последней крошки — и зеленую фасоль в том числе.

Пока мы усаживались за стол, в свете свечи и витающего запаха кедра, а Божья коровка лежала под столом и ждала своего угощения, я старался не думать, насколько это похоже на свидание. Галлея выглядела так непринужденно в своей неформальной одежде, ее волосы были в прекрасном беспорядке, лицо чистым и без косметики, а улыбка не сходила с ее идеальных губ. Казалось, что ее место здесь, в моей квартире, за моим кухонным столом.

Прочистив горло, я запихнул в рот вилку с едой и с трудом сдержал стон.

— Черт, — пробормотал я, проглотив немного.

— Вкусно? — Ее глаза были широко раскрыты в ожидании, вилка свободно лежала в ее руке, пока она ждала моей реакции. — Тебе нравится?

— Мне нравится.

Для нее было важно готовить для людей. Это много значило, и это смягчало все те острые края, которые терзали меня в последнее время. Чем больше времени я проводил с ней, тем больше меня к ней тянуло. Чем больше росло мое влечение, тем больше я ненавидел себя.

И чем больше я ненавидел себя, тем больше переносил это чувство ненависти к себе на нее.

Но потом случались моменты, подобные этому, нежные и теплые.

Искренние улыбки, легкие разговоры и связь, которая, казалось, основывалась не только на физическом влечении. По мере того как сексуальное влечение расцветало, росло и это сводящее с ума защитное чувство, будто я готов свернуть горы ради нее, будто мне будет достаточно просто обнимать ее и противостоять ее боли, пока она не найдет абсолютное утешение в моих объятиях.

Черт побери.

Это было еще хуже. Нежелательное влечение само по себе было опасным, но оно было естественным. При дерьмовом стечении обстоятельств такое случалось — я знал это по собственному опыту, учитывая мой личный опыт с Рэдли и Уит.

Но представить себе какое-то гребаное будущее с ней было настоящим кошмаром, способным повалить нас обоих на землю.

Что бы подумала Тара? Уитни?

Они были бы в ужасе, в этом я не сомневался. Тридцатипятилетние мужчины не влюбляются в подростков. Это было извращенным и неправильным, и иногда мне приходилось задумываться, все ли со мной в порядке.

— Ты слушаешь?

Моргнув, я поднял голову и посмотрел на Галлею, только что отправившую в рот вилку. Взглянув на свою тарелку, я понял, что каким-то образом закончил есть. И нет, я определенно не слушал.

— Прости, я задумался, — пробормотал я, потянувшись за куском хлеба.

— Не хочешь поделиться о чем?

Черт возьми, нет.

— Не особо.

— Ну, я рассказывала тебе о своем фотопроекте в школе.

Школа.

Она все еще училась в школе. Формально, конечно, но…

Я снова отключился.

Шлепнув меня по руке, чтобы вывести из оцепенения, Галлея опустила локоть на стол и подперла щеку рукой.

— Тебя что-то беспокоит.

— После всего этого времени на холоде, — сказал я, отгоняя мрачные мысли, — у меня разболелась голова.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Нет… расскажи мне о своем увлечении. Я слушаю.

Ее улыбка снова расцвела.

— Итак, я изучаю культуру гранж, андеграундную музыкальную сцену. Мои фотографии направлены на то, чтобы передать необузданную энергию нашего времени, изобразить борьбу и страсти поколения, стоящего на пороге нового тысячелетия. Я сосредоточилась на неочевидных моментах — переполненных концертах в тускло освещенных залах, друзьях, тусующихся в винтажных магазинах, и тонком бунтарстве, запечатленном в повседневных проявлениях. Это своего рода визуальное повествование о годе, который кажется одновременно бурным и освобождающим… запечатленным в кадрах моего объектива. Понимаешь?

Я снова потерялся, но не в своих навязчивых мыслях. Я потерялся в ее словах, в их магии. В магии, которую она нашла в увлечении, к которому я ее подтолкнул. Сглотнув, я кивнул, мои глаза впитывали испытываемую ею радость.

— Я думаю, это потрясающе. Рад, что ты нашла занятие по душе. — На ее лице снова заиграла улыбка, искренняя и настоящая. — Ты талантлива.

Она улыбнулась в ответ, еще шире, ее щека по-прежнему лежала на ладони.

— Спасибо. Думаю, когда-нибудь я захочу сделать из этого карьеру. Портреты, животные, события. Может быть, я смогу путешествовать по миру.

— Ты не хочешь остаться в Иллинойсе? — Я вытер рот салфеткой.

— Не знаю. Мне кажется, что у меня странствующая душа, — размышляла она, глядя куда-то поверх моего плеча. — Есть так много моментов, которые я хочу пережить. Мне кажется, что это неестественно — вечно оставаться на одном месте.

Я изучал ее, медленно кивая.

Она не хотела пускать корни в том месте, которое пыталось ее задушить, и это было логично. Когда корни, с которыми ты родился, сохнут и разлагаются, остается только пустить новые. Построить новый дом, подальше от мертвой почвы, которая губила тебя.

— Все это прекрасно, — сказала она, отгоняя грезы. — Но пора прибраться.

— Я займусь этим. — Я отодвинул стул и задул свечу.

Когда я двинулся на кухню, чтобы убраться, я почувствовал, как две руки обхватили меня сзади. Я напрягся, когда ее ладони сомкнулись на моей груди, и ее теплое дыхание обожгло мою спину.

— Я просто хотела поблагодарить тебя, — тихо произнесла она.

Я тяжело сглотнул, ощущение того, как она прижимается ко мне, воспламенило меня.

— За что?

— За все. За то, что ты тратишь свое свободное время на мои тренировки, ничего не получая взамен. За то, что превратил меня в бойца, сделал сильной и уверенной в себе. За то, что верил в меня, когда даже я не верила. — Прижавшись ближе, она продолжила, крепче сжимая меня в объятиях. — За то, что помогал мне искать Божью коровку, а потом поехал за ней в эту метель. За то, что дал мне безопасное место для ночлега. — Она вздохнула. — Просто… за все.

Я вдохнул, рассчитывая почувствовать остатки дыма от затушенной свечи, но в меня проник только ее аромат. Ваниль, персиковый пирог и волосы, пахнущие медом — рецепт катастрофы.

Когда я поднял руку к ее соединенным ладоням, она не отпустила меня. Она хотела катастрофы. Она обхватила меня двумя тонкими руками за талию и с хриплым всхлипом поцеловала в спину, отчего у меня мурашки побежали по спине.

Я был близок к ней, как никогда, и мне не хотелось отстраняться.

— Хочешь посмотреть фильм? — предложила она, наконец, отодвигаясь, расплетая руки и направляясь к дивану в моей гостиной, а я остался стоять в центре кухни.

— Да, — выдавил я, проведя рукой по волосам. — Хорошо.

Поставив кассету, я устроился рядом с ней на диване, оставив между нами пространство для Божьей коровки, что уменьшило мое желание заключить ее в свои объятия и приласкать, чтобы она уснула под поглаживания моей руки и биение моего сердца.

Она смотрела фильм.

Я смотрел на нее.

Что-то заставило меня проснуться.

Взглянув на часы рядом с кроватью, я потер глаза тыльной стороной ладони и попытался разогнать пелену, после чего перед глазами появились мутные цифры.

2:15.

Я вздохнул, уставившись в темный потолок. Прошло несколько сонных секунд, прежде чем я услышал шум, доносящийся из гостиной. Я сел. Там горел свет, а я помнил, что выключил его, прежде чем лечь в постель три часа назад.

Когда мои органы чувств окончательно проснулись, я различил звуки музыки, доносившиеся из-под двери, — что-то ритмичное и слишком оживленное, чтобы играть в два часа ночи.

Я спустил ноги с кровати, обеими руками взъерошил волосы и встал с матраса. В одних пижамных штанах я пересек комнату и, открыв дверь, выглянул в коридор.

Галлея занималась на моем голубом коврике, одетая в одну лишь футболку, она отжималась, ее длинные волосы скрывали румянец на щеках.

Какого черта?

Нахмурившись, я двинулся по коридору, пока мои босые ноги не оказались в поле ее зрения, и она замерла.

Она рухнула на живот, а затем поднялась на колени, на ее лбу выступил пот.

— Черт. Я тебя разбудила.

— Да, — признал я.

— Прости. Я не могла уснуть.

Я нахмурился, сложив руки на груди.

— Ты всегда занимаешься кардио, когда не можешь уснуть?

Слизнув капельку пота с верхней губы, она тяжело вздохнула.

— Нет. Я живу в одной комнате с Тарой, поэтому обычно борюсь с этим по старинке, просто уставившись в потолок.

— Мм. — Я сделал небольшой шаг вперед, все еще глядя на нее сверху вниз. — Хочешь потренироваться?

Ее глаза округлились от этого предложения.

— Серьезно?

— Мы оба уже проснулись.

— Уже поздно, — мягко сказала она. — Или… рано. Я даже не знаю.

— Сейчас два часа ночи. Но время есть время, и если мы не спим, мы можем заполнить его чем-то продуктивным.

Она обдумывала мой ответ, словно убеждала себя в правильности сказанных слов. Наконец согласившись, она подняла голову выше, оказавшись лицом ко мне, ее пальцы вцепились в край голубого коврика, постеленного между кухней и гостиной, на расстоянии шага от моих босых ног.

— Хорошо, конечно. — Она смахнула с глаз прядь волос. — Я постараюсь быть помягче с тобой, раз уж ты такой вялый и сонный.

Я бросил на нее суровый взгляд, притворившись оскорбленным, но это заявление только усилило мое возбуждение.

Спарринг с ней был почти так же хорош, как секс.

Волнующий, возбуждающий и граничащий с эротикой.

А так как у меня уже позорно давно не было секса, то я получал кайф там, где мог.

Когда Галлея сделала движение, чтобы встать, я остановил ее.

— Нет. Оставайся на месте.

В ее глазах мелькнуло замешательство.

Я ступил на коврик, обошел ее кругом, глядя на нее сверху вниз, как на добычу. Галлея снова попыталась подняться, но я покачал головой.

— Оставайся на месте.

Ее грудь вздымалась, отчего приподнималась ее свободная футболка, едва прикрывающая бедра. Мое сердце стучало в такт басам песни, а я не сводил с нее пристального взгляда.

Я рванулся вперед, и она отреагировала, подняв обе руки и выставив блок, после чего я снова отступил и продолжил неторопливо кружить вокруг нее. Галлея попыталась нанести удар, но я увернулся, пригнувшись, после чего она опустилась на задницу и стала двигаться синхронно со мной, отслеживая мои движения.

Мы делали это целую минуту. Я проверял ее концентрацию, рефлексы, время реакции.

Она была сосредоточена. Просчитывала каждый мой шаг, следила за каждым движением руки и задержкой дыхания.

Я сделал выпад вперед, имитируя удар, который она тут же отразила. Когда она переместила свой вес, я зашел ей за спину, но Галлея предвидела этот маневр и развернулась лицом ко мне, наши движения стали синхронным ритмом боя и стратегии.

Без предупреждения я схватил ее за волосы.

Потянул к себе.

Прижал ее голову к груди, а она подняла руку, чтобы обхватить меня за шею, пытаясь взять верх и опрокинуть меня.

Я не ослабил свою хватку, только опустился на колени и не двигался, когда ее ноги обхватили мой торс. Она упала на спину, и я последовал за ней, переместившись на нее. Упираясь лодыжками в центр моего позвоночника, она всем своим весом пыталась перевернуть меня, удерживая в шейном захвате.

— Перемести свою руку, — приказал я. — На мою.

Она начала вырываться, и я услышал, как в ее прерывистое дыхание закрадывается паника.

— Расслабься, Галлея. — Мой тон был ровным, я не отступал, не желая давать ей поблажку. Ей нужно было одолеть меня, нужно было победить. — Давай. Переверни меня.

Ворчание, стоны, всхлипы.

Ее энергия трансформировалась в страх, пока она боролась в моей хватке.

Я ослабил хватку и выпрямился, ее ноги все еще сжимали мою талию. Когда я снова рванулся вперед, она перешла к обороне, а не к нападению.

— Не скрещивай руки.

— Рид…

Я развел ее руки в стороны и прижал их к полу за запястья.

— Перестань бояться, — потребовал я. — Сопротивляйся. Ты можешь сделать это. Перестань, бл*дь, бояться…

С ее губ сорвалось рычание, и она с новой силой рванула бедра вверх, зажав меня в новый захват и со всей силы повернув свое тело влево. Я потерял опору, и она перевернула меня, оседлав своими обнаженными бедрами.

Но я не остановился, я продолжил испытывать пределы ее возможностей, не позволив ей насладиться этой временной победой, которая ничего не даст, кроме ослабления ее бдительности.

— Это было здорово, — я выдохнул, на лбу у меня выступил пот. Я схватил ее и перевернул на бок, наши конечности спутались, а тела переплелись. — Используй ноги.

Она тяжело дышала, обхватив меня руками, пытаясь обеими ногами повернуть мои бедра.

— Я думала, ты не танцуешь, — выдавила она, мое лицо прижималось к изгибу ее шеи.

Я замер на мгновение, прокручивая в голове ее слова, а потом мои мысли вернулись в спальню Джея.

Стопка компакт-дисков на наших коленях.

Ее ореховые глаза сверкают, завораживая меня, изменяя мою чертову ДНК.

Ты танцуешь?

Движение — это искусство. Движение — это свобода.

Она попыталась вывернуть мне руку, продвигаясь вверх по моему торсу, но я сохранил контроль.

— Ты думаешь, что мы этим занимаемся? Танцуем?

— Да. — Она тяжело выдохнула, борясь со мной за власть. — Мы только этим и занимаемся.

Шли минуты.

Разочарование постепенно одолевало ее, пока она билась подо мной, каждый вдох давался все тяжелее, каждый толчок, рывок и блок теряли свою остроту, когда эмоции брали верх над инстинктами и знаниями.

Мы сплетались, кружились, боролись.

Каждый дюйм наших тел был соединен, завязан в узел.

Она зашипела мне в ухо, когда я зажал ее ноги своими.

— Черт бы тебя побрал, — выругалась она, готовая сдаться. — Отпусти меня.

— Заставь меня, — поддразнил я.

— С меня хватит. Я сдаюсь.

— Ни единого гребаного шанса, — прорычал я. — Давай, Галлея, используй свой гнев. Продолжай злиться. Используй его против меня…

— Я злюсь, — выплюнула она в ответ, голос был приглушен моим плечом. — Я злюсь на тебя.

— Ты благодарила меня раньше. Готовила для меня, обнимала меня. Ты не казалась злой.

— Я чувствую и то и другое, — горячо возразила она. — Из-за тебя у меня внутри все перемешалось. Я не знаю, обнять тебя, задушить или поцеловать.

Меня обдало жаром.

— Да?

— Да. — Она фыркнула, ее ноги снова обхватили меня, а бедрами она попыталась перевернуть меня на спину. — Мне не нравится, что ты смотришь на меня, как на проблему.

— Так и есть. — Я заливал ее вновь вспыхнувшее пламя жидкостью для зажигалок, потому что она была сильнее, когда злилась и выплескивала ярость мне в лицо. — С тех пор как я впервые тебя увидел, ты была для меня проблемой.

Еще одно рычание.

Еще одна неудачная попытка взять верх.

— Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь. — Она сжала в кулак мои волосы так, что побелели костяшки пальцев. — Как будто ты имеешь право командовать мной, отдавать приказы.

— Тебе нравится, когда я это делаю.

— Нет, — прорычала она, выдыхая адское пламя.

Наша кожа покрылась потом, ее ногти оставляли следы на моей спине, когда она царапала ее.

Теперь она дралась грязно.

И я проклял это чертово шевеление в своих штанах, когда мой член затвердел, а бедра прижались к ее раздвинутым ногам.

Ее яростное рычание на секунду стихло до всхлипа, затем она собралась с силами и стала вырываться еще сильнее.

— Я ненавижу тебя, — прорычала она, прижимаясь к моей эрекции, что противоречило тому, как ее руки тщетно пытались оттолкнуть меня. — Ненавижу то, как ты со мной тренируешься, будто я тебе ровня, хотя ты всегда будешь видеть во мне только свою подопечную. — Она рычала, боролась, ее слова были едва слышны из-за испытываемого напряжения. — Дарование, которому ты можешь придать форму, чтобы поставить на каминную полку и ценить издалека.

— Там твое место. — Я сжимал ее задницу, пока ее ноги не разжались, и я опрокинул ее на спину, возвышаясь над ней, мои руки взлетели, чтобы поймать ее запястья. Я держал ее крепко, безжалостно, моя мокрая от пота грудь вздымалась напротив ее. Наклонившись поближе, я выдавил: — Как можно. Дальше. От меня.

Гнев угас, когда ее глаза вспыхнули, оказавшись прямо перед моими, а на красивых пухлых губах заиграла ухмылка.

— Ты хотел бы. Но ты не можешь держаться от меня подальше.

Прижавшись к ней тазом, я почувствовал, как ее влажное белье прижалось к моей эрекции, и проглотив свой стон, добавил еще больше лжи.

— Ты никогда не будешь для меня кем-то. Ты просто подруга моей дочери. Потерянная девочка, которую я встретил на вечеринке и которая пыталась обманом забраться в мою постель.

Она прижалась к моему твердому члену, наслаждаясь тем, как я вздрогнул.

— Это убивает тебя, да? — Она подняла подбородок. — Что ты хочешь трахнуть лучшую подругу своей дочери? Подростка, вдвое моложе тебя.

Моя хватка усилилась до синяков, на руках и кистях вздулись вены. Она пыталась добраться до меня, победить словами, и это у нее получалось.

Галлея опустила взгляд к моим губам и прошептала:

— Расскажи мне, что ты планировал сделать той ночью?

Моя челюсть застыла, мышцы окаменели. Одной рукой я зафиксировал ее запястья, а другой схватил ее за волосы, запрокидывая ее голову назад.

Она удивленно пискнула, глядя на меня.

Ожидая.

В ее глазах сверкало негодование вперемешку с желанием, когда она выдохнула мне в губы мою медленную смерть.

Я опустил голову, и наши рты почти соприкоснулись.

— Я же просил тебя никогда не спрашивать меня об этом.

— Мне все равно. Скажи мне.

— Нет.

Галлея изо всех сил пыталась вырваться, но ее сопротивление постепенно ослабевало, и вздох разочарования сорвался с ее губ. Я не ослаблял захват, и в конце концов она сдалась, рухнув на коврик, а я навис над ней.

— Расскажи мне, что ты хотел сделать со мной той ночью, — сказала она, и гнев рассеялся, сменившись убийственным любопытством. — Я должна это услышать.

Я почувствовал, что пересекаю желтую ленту.

Мои ноги коснулись меловых линий.

И я смирился со своим поражением, когда яд моего падения проник в кровь.

— Я бы привез тебя сюда, — мрачно сказал я, стиснув зубы, мой кулак все еще сжимал ее волосы. — И я бы узнал, какова на вкус твоя киска прежде, чем мы бы добрались до спальни.

Мы оба замерли.

Ее глаза округлились, а губы приоткрылись от резкого выдоха.

Я не мог поверить, что, черт возьми, сказал это.

Волна паники прокатилась по мне от осознания того, что я только что переступил черту и уже никогда не смогу вернуться обратно. Моя хватка на ее запястьях ослабла, защита рухнула.

Девятнадцать.

Лучшая подруга Тары.

В два раза моложе меня.

Приемный ребенок моей бывшей.

И. Гребаный. Подросток.

Тяжело сглотнув, я уставился на нее, прокручивая в голове слова, которые могли бы как-то помочь мне выпутаться из этой поганой паутины.

Но шок в глазах Галлеи быстро сменился чем-то другим. Чем-то ободряющим.

Чем-то похожим на… разрешение.

Она заерзала подо мной, выгнув спину, и опустила руку вниз, когда я начал медленно подниматься с ее груди. Ее рука исчезла в пространстве между нами, и я опустил взгляд, наблюдая, как ее пальцы скользнули под край футболки и забрались в нижнее белье.

Я задыхался. Мое сердцебиение участилось до смертельного ритма. Я так долго задерживал дыхание, что, клянусь, увидел звезды.

И тут она вытащила руку, и ее пристальный взгляд встретился с моим.

Два розовых пальца блестели.

Влажные от ее возбуждения.

Потрясенный, я смотрел, как она протянула руку и прижала кончики пальцев к моим приоткрытым губам, а я, черт возьми, чуть не умер. Мой член болезненно пульсировал, все еще зажатый в тепле между ее ног и страстно желающий освободиться от своих пут и ворваться в нее.

Я задержал дыхание и шире приоткрыл губы, мои веки дрогнули и закрылись.

Слабость поглотила меня целиком, лишив решимости, у меня не было ни единого шанса.

Мой язык медленно, смакуя, скользил по подушечкам ее пальцев, я впитывал каждую унцию ее возбуждения, запечатлевая ее сущность в своем мозгу. Я застонал, когда ее сладость окутала мой язык, и втянул ее пальцы в рот, двигая бедрами, а она издала высокий, хныкающий звук, который привел нас обоих к уничтожению.

Ее вкус поймал меня в ловушку.

Я полностью осознавал, что один неверный шаг, еще одно движение в неправильном направлении — и оба наших мира взорвутся.

Галлея медленно убрала пальцы от моего рта, провела ими по моей нижней губе и опустила руку. С полуприкрытыми веками, порозовевшей кожей и пламенем в глазах она хрипло прошептала:

— Теперь ты знаешь.

Теперь я знаю.

Да, я знал. Я знал, как близок к тому, чтобы похоронить свой член внутри нее и одновременно заживо похоронить нас обоих. Ее вкус был чистым экстазом, медом в моих венах, но кое-что значило больше.

Тара.

Моя дочь… и будущее Галлеи.

Реальность обрушилась на меня, как сковорода на затылок. Я нахмурил брови, отпустил ее руки и молниеносно отскочил от нее.

Я не оглянулся.

Не удостоил ее ни единым взглядом, чтобы не видеть, как сильно я ее только что обидел.

Перед глазами у меня все плыло, когда я ворвался в свою спальню, захлопнул дверь и запер ее за собой. Я стянул штаны с бедер, спустив их до щиколоток. Мой член оказался в руке прежде, чем я успел сделать следующий вдох, и я стал дрочить, как гребаное животное.

Не прошло и двадцати секунд, как струи теплой спермы хлынули на мою руку, живот, бедра, и душераздирающий оргазм пронзил меня, как взрыв, от которого я только что чудом увернулся. Я стонал, содрогался, раскачивался, испытывая волну за волной наслаждения, и вкус ее киски все еще ощущался на моем языке.

Теперь я знаю.

Теперь я понял, каково это — по-настоящему играть с огнем.

И я был чертовски уверен, что теперь могу сгореть в любой момент.