Старше

ГЛАВА 26

Бывает беспорядок, для устранения которого хватает кухонной тряпки, а бывает такой, что требует швабры и ведра. Некоторые беспорядки затапливают другие помещения, что превращает мелкие неудобства в острые раздражители. А иногда случаются катастрофы высшей категории, нового уровня, которые заставляли вас разгребать обломки, обдумывая каждый неверный шаг, каждый ошибочный поворот, которые привели вас к этому.

Мы не были ни тем ни другим.

Мы были в полном дерьме.

Это было не пятно на ковре, которое можно оттереть, и даже не кропотливая работа, требующая много часов ручного труда, чтобы исправить то, что было сломано; это был безжалостный поток, уничтожающий все на своем пути. И когда я смотрел на ее поцелованные солнечным загаром части тела, запутавшиеся в серебристых простынях, на ее волосы, золотой рекой рассыпавшиеся по моей подушке, я задавался вопросом, сможем ли мы когда-нибудь выбраться на поверхность и снова дышать чистым воздухом.

Солнечный свет проникал в окно моей спальни, рассыпаясь бледно-желтыми полосами на ее щеке. Она была чертовски великолепна. Сладкая невинность окутывала ее, смешиваясь с греховными воспоминаниями о прошедшей ночи.

Мы спали вместе уже две недели.

Я не гордился этим, и уж точно не ждал от этого ничего большего. Это было все, что мы могли получить.

Я поставил чашку с горячим кофе на прикроватную тумбочку и опустился на матрас, затем обнял ее одной рукой и притянул к своей обнаженной груди. Я прилагал чертовски много усилий, чтобы не дать эмоциям заглушить разум и позволить этому быть именно тем, чем оно было — запретным романом, который будет жить в тени и никогда не увидит света дня. Я никогда не приглашу ее на ужин, не возьму за руку и не надену кольцо на ее палец.

Я четко и ясно изложил свои намерения, и Галлея утверждала, что ее все устраивает. Но я знал, что даже самые продуманные планы часто рушатся и остаются разбросанными по полу на месте убийства.

Галлея проснулась и сонно вздохнула, от этого звука у меня заколотилось сердце. Она повернулась ко мне, ее длинные ресницы распахнулись. Блаженная улыбка растянулась на губах, когда я провел рукой по ее животу и прижался поцелуем к виску.

— Доброе утро, — произнесла она, ее голос был немного хриплым после сна. — Ты рано встал.

— Уже семь. Тебе, наверное, пора идти.

Она закинула руки за голову, ее живот стал плоским и упругим под моей ладонью, и я провел рукой между ее грудей, пока не обхватил ее горло и не притянул к себе.

Она расслабилась, как только наши губы соприкоснулись, обвила обеими руками мою шею и притянула ближе.

— Я не хочу уходить. — Осторожные пальцы взъерошили мои нечесаные волосы. — Мне здесь нравится.

— Мне нравится, когда ты здесь. — Наши губы снова соприкоснулись, всего лишь легкое касание.

— Я сказала Таре, что переночую у Скотти. Она не ждет меня раньше обеда.

Мои глаза закрылись, горло перехватило.

— Это опасно. Мы не должны заниматься этим здесь, — сказал я ей. — У Тары есть ключ от моей квартиры.

Она кивнула, хотя выражение ее лица погасло.

— Полагаю, мы можем воспользоваться захудалыми мотелями или на крайний случай темными углами парковок.

Черт. Я не хотел этого. Я хотел, чтобы она была в моей постели, в моем доме, чтобы она освещала своим золотым светом каждый тусклый дюйм моего мира.

— В моей постели ты выглядишь лучше всего. — Мой член напрягся, пока я целовал ее горло. — Но это небезопасно.

— Может, я могу задержаться еще ненадолго? — Ее стопа обхватил мою лодыжку, а затем прошлась по икре. — Я все еще хочу кое-чего.

— Да? — Мой язык провел по точке ее пульса, где на коже остался легкий засос после прошедшей ночи. — Чего именно?

Она протянула руку между нами и обхватила эрекцию, натягивающую мои боксеры.

— Кофе. — Она крепко сжала меня, пока я не задрожал от ее прикосновения. — Завтрак. — Ее рука погладила меня через тонкую ткань. — Душ.

— М-м-м… — Я застонал, скользнул по ее телу и сжал обе груди, когда она выгнулась дугой. Я втянул в рот розовый сосок и ласкал его, пока он не затвердел, а затем провел языком по его вершинке. — Позже.

— Хорошо, — выдохнула она, вибрируя подо мной. — Я легко приспосабливаюсь.

Одним быстрым движением я поменял наше положение так, что оказался на спине, а она — на мне. Она удивленно вскрикнула, когда я поднял ее вверх по торсу, по груди, пока ее киска не оказалась над моим ртом.

— Кофе на прикроватном столике, — пробормотал я, целуя ее аккуратно подстриженные кудряшки. — Завтрак подождет. — Когда она попыталась опуститься к моему рту, я удержал ее, чтобы она не могла дотянуться, и она разочарованно дернула бедрами. — И я планирую трахнуть тебя в душе. — Мой язык слегка коснулся ее клитора, заставляя ее дрожать и стонать надо мной. — Но сначала ты кончишь на моем лице.

Обхватив руками бедра, я потянул ее вниз и жадно впился ртом. Галлея вскрикнула, выгнула спину, а ее колени обхватили мою голову и зарылись в подушку. Я погружал в нее язык голодными, порочными движениями, прижимая ее к себе, а она вцепилась обеими руками в изголовье и билась о мое лицо.

Я поглощал ее, как последнюю еду в своей жизни, словно зная, что она навсегда останется самым бесценным деликатесом, который я когда-либо пробовал. Она была отзывчивой, готовой отдать мне контроль и позволить делать с ней все, что я захочу.

Даже разбить ей сердце.

Она всегда быстро кончала таким образом, поэтому прошла всего минута, прежде чем она задрожала, задыхаясь и трепеща, а ее руки ухватились за мои волосы и крепко сжали их. Я сильно присосался к ее клитору, язык скользил по нему, и она разбилась вдребезги, как стекло, простонав мое имя, умоляя о большем, и рухнула на меня сверху, уткнувшись лбом в изголовье кровати.

Я не дал ей времени прийти в себя, выскользнул из-под нее и поставил на четвереньки. Приподняв ее за бедра, я стянул боксеры с бедер, и мой член вырвался на свободу, с уже выступившей спермой на головке и пульсируя от потребности.

Я встал на колени позади нее, пока ее руки сжимали одеяло, а лицо лежало на подушке, провел моей набухшей головкой вверх и вниз по ее скользкому входу.

Она стонала, упираясь в меня своей задницей, жадная и требовательная.

— Рид…

Мое имя на ее губах всегда пробуждало во мне зверя, первобытное, собственническое чувство, которое пронзало меня насквозь, разжигая огонь в моей крови. Я врезался в нее, и костяшки моих пальцев побелели, когда я впился в ее тонкую талию.

Так было всегда.

Жестоко, плотски, быстро.

Я понял, что мы почти никогда не занимались сексом лицом к лицу, за исключением тех первых двух встреч. Я брал ее сзади, позволял ей оседлать меня или входил в нее, стоя на коленях, а Галлея лежала на спине, закинув ноги мне на плечи. Близость могла нас погубить. Слишком много зрительного контакта, медленных поцелуев, мягких прикосновений и нежных поглаживаний — вот что сделает расставание практически невозможным.

А я должен был уйти.

Другого выбора не было.

Но не сейчас…

Я трахал ее, как делал всегда, со злостью и разочарованием, смешивающимися с извращенной похотью, отвергая ростки привязанности, которые пытались просочиться внутрь. Галлея всхлипнула подо мной, когда я потянул ее к себе за волосы и осыпал ее шею горячими, влажными поцелуями, вдыхая ее запах, пока она вела меня к кульминации. Когда ее спина оказалась вровень с моей грудью, я обхватил ее рукой и сжал грудь, ненавидя, что все всегда заканчивается слишком быстро, никогда не бывает достаточно долго, как бы я ни старался оттянуть неизбежное.

Застонав от резко обрушившегося на меня оргазма, я зарылся лицом в ее мягкие волосы и покатился по волнам, изливаясь в нее. Мои зубы впились в ее плечо, когда она застонала и покачнулась рядом со мной, а ее кожу покрыла тонкая пелена пота, блестевшая в свете окна. Когда я вышел из нее, она упала на матрас, задыхаясь от адреналина.

Довольно мурлыкнув, она перевернулась на спину, пока я натягивал боксеры. Еще одна томная улыбка тронула ее губы, и она снова потянулась, раскинув передо мной свое совершенное тело. Ее глаза были подернуты дымкой удовольствия и полны обожания, когда она смотрела на меня с раскрасневшимися щеками и растрепанными волосами, словно я был ее единственным, а не тем, кем являлся на самом деле.

Галлея перевернулась на живот, полностью удовлетворенная, и теперь ее голая спина была обращена ко мне.

Я уставился на ее шрамы.

Вихрь невыносимой нежности расцвел в моей груди, превратив каменное сердце в песок. Вопреки здравому смыслу я наклонился вперед и положил ладонь ей на спину, затем провел указательным пальцем по неровным краям ее боевых ран. Она с шипением выдохнула, замирая подо мной. Мой собственный шрам пульсировал, словно его тянуло к ее шрамам, словно мы вместе состояли в каком-то тайном клубе. Партнеры по боли. Товарищи по насилию. Два воина, бросающие вызов буре, рука об руку.

Галлея издала жалобный звук, пока я продолжал прикасаться к ней, сочувствие подавляло мой разум. В глубине души я хотел защитить ее от всего зла этого мира, удержать ее рядом со мной и всегда защищать ее телом и духом. Но также я знал, что единственный способ защитить ее — это позволить ей ускользнуть сквозь мои пальцы. Мне нужно было разорвать стальные путы и отпустить ее.

Перевернувшись на спину, Галлея посмотрела на меня, моя рука легла ей на бедро.

— Мне нравится, когда ты так ко мне прикасаешься.

Я опустился на колени рядом с ней, пот остывал на моей коже.

— Что ты имеешь в виду?

— Как будто я твоя.

Мое сердце сжалось.

Она была моей.

Она всегда будет моей.

Но не все, что нам дано, мы можем оставить себе.

Она видела, как я отступал, как я прятался обратно в безэмоциональный уголок своего сознания и снова надевал маску. Галлея села на кровати и заговорила прежде, чем я успел оборвать нить разговора.

— Сделай снимок, — сказала она.

Я нахмурился.

— Что?

Улыбка озарила ее лицо, когда она переползла через матрас, наклонилась и взяла с пола фотоаппарат.

— Фотографию. Чтобы запечатлеть этот момент.

Галлея очень трепетно относилась к моментам. Она не делала снимков по прихоти, не запечатлевала недостойные вещи. Этот момент она хотела сохранить.

Она протянула мне фотоаппарат, и я уставился на него, как на учебник иностранного языка.

— Просто нажми на кнопку, — сказала она, все еще улыбаясь. — Вот здесь.

Придвинув камеру ко мне, она приблизилась и показала, что нужно делать. Камера была тяжелой в моих руках, как неведомая реликвия. Я снял крышку с объектива и поднес корпус камеры к лицу, наблюдая, как она падает на кровать, натягивая простыню на грудь. Она скорчила глупую гримасу, которая вызвала у меня смех.

— Сделай это, — шутливо приказала она.

— Ты слишком много двигаешься.

— Такие снимки самые лучшие.

Я поймал кадр, когда она пощекотала мое бедро пальцами ног, и вздрогнул. Она со смехом откинулась назад, ее щеки все еще пылали, волосы были растрепаны.

Этот момент был прекрасен. Наша уродливая реальность отступила, когда я сделал снимок, как раз в тот момент, когда ее зубы сверкнули в улыбке, глаза закрылись, а волосы рассыпались по моей подушке потоками меда.

Я больше не мог справляться со своей нежностью. Она поглотила бы меня. Отбросив камеру в сторону, я вздохнул, красоту затмил мой мрак.

— Завтрак? — спросил я, сползая с кровати.

— Конечно. — Ее улыбка медленно погасла, когда я потянулся за едва теплым кофе.

Я протянул ей керамическую кружку и наблюдал, как она делает маленький глоток. Улыбка вернулась, почти такая же яркая, как раньше.

— Ты уже знаешь, какой кофе я люблю.

Проведя рукой по волосам, я пренебрежительно пожал плечами.

— Я видел, как ты готовишь его дома.

Темная обжарка, немного молока и чайная ложка меда.

Это ничего не значило.

Я знал, какой кофе она любит, ее любимые песни, самые сокровенные страхи и мечты, как она с придыханием произносит мое имя, когда мой язык оказывается у нее между ног, и как она улыбается в зависимости от настроения, только потому, что был наблюдателен.

Галлея встала с кровати и направилась в ванную, чтобы привести себя в порядок, а через несколько минут встретилась со мной на кухне, когда я доставал из шкафа несколько коробок с хлопьями.

Я взглянул на нее, одетую только в мою футболку, и стиснул зубы, когда мой взгляд скользнул по ее обнаженным ногам. Я прочистил горло и повернулся обратно к шкафам.

— Хлопья подойдут?

— Да. Если только ты не хочешь, чтобы я что-нибудь приготовила.

— Мы можем обойтись без этого.

Наблюдать за тем, как она колдует на моей кухне в одной моей футболке, не поможет мне сохранить благоразумие.

За моей спиной Галлея запрыгнула на кухонный остров и раскачивала ногами взад-вперед, ее волосы свободными волнами падали на плечи. Она включила радио, и кухня наполнилась музыкой. Я постарался не обращать внимания на то, как двигались ее губы, когда она подпевала песне, лишь частично попадая в такт, и достал из буфета две тарелки и ложки, а затем молоко из холодильника.

Ее глаза загорелись, когда она смотрела, как я насыпаю хлопья.

— Хрустящие рисовые хлопья. Рождественские.

— Я купил их в праздники. Уверен, что хлопья хранятся вечно.

Карие радужки засверкали зелеными искорками, когда я протянул ей миску.

— Помню, я купила тебе такие в канун Рождества.

Я ел хлопья стоя, прислонившись спиной к стойке напротив нее в своих беговых шортах и без футболки.

— Да, купила.

— Потом ты попытался заплатить за мои продукты и все равно сунул деньги в мой карман, когда проиграл пари. Ты хороший человек.

Хороший человек.

Эти слова вонзились в меня гниющими зубами. Уверен, что хорошие мужчины не трахаются с подругами своей дочери и не врут об этом.

Я определенно был куском дерьма.

— М-м, — лаконично ответил я.

Мы ели хлопья в тишине, украдкой бросая взгляды, уклоняясь от некоторых из них, и оба были погружены в свои мысли. Прежде чем я успел придумать, что сказать, заиграла песня.

Чертов «Wonderwall».

Ее улыбка снова засияла, когда зазвучали первые аккорды, и я вспомнил холодный день на веранде Уит, вскоре после того, как она переболела гриппом. В тот момент она выглядела наполовину влюбленной в меня, так что мне ничего не оставалось, как соврать ей, что изначально я купил диск для кого-то другого. Разумеется, это была ложь. Только ее лицо стояло у меня перед глазами, когда я просматривал альбомы в музыкальном магазине.

Один конкретный диск для одной конкретной девушки.

Я говорил себе, что это ничего не значит, но я ошибался.

Вздохнув от нахлынувших воспоминаний, я прожевал еще одну ложку хлопьев и задумался над тем, что скажу дальше, чувствуя, как внутри скребется тьма.

— Оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, где именно я облажался, понимаешь? — произнес я вслух. — Может, это была покупка того чертова диска. Эти моменты вместе. Определенно, тренировки. — Стиснув зубы, я опустил взгляд на плитку пола. — Такое ощущение, что каждый шаг вел меня в неправильном направлении, и в итоге мы оказались здесь. В этом чертовом чистилище.

Брови Галлеи сошлись на переносице, улыбка исчезла с ее лица.

— Я вижу это не так. Мне нравится думать, что все происходит не случайно.

— Это выдуманная концепция, созданная для того, чтобы ты легче относилась к своей жизни и могла спокойно спать по ночам. Санта-Клаус, ангелы, желания, судьба. Они не реальны. Это механизмы преодоления.

Она нахмурилась еще сильнее.

— Ты так циничен.

— Может, и так. Я тридцатишестилетний мужчина, который трахается с подростком. — От моих слов у нее перехватило дыхание, и это заставило чувство вины присоединиться к моей вечеринке жалости.

Галлея заколебалась, прежде чем спрыгнуть с кухонного островка и подойти ко мне.

— Независимо от того, что между нами может быть или не быть, пожалуйста, не умаляй того, что у нас есть.

Мои глаза распахнулись, а затем прищурились.

— Что именно, по-твоему, между нами?

Ее ладони нежно скользнули по моему торсу и легли на грудь.

— Что-то прекрасное.

Опять фантазии.

Больше красивой лжи, чтобы помочь ей спать по ночам.

— Прекрасные моменты недолговечны, — сказал я, стараясь оставаться жестким и резким, и тем не менее смягчаясь от ее прикосновений. Я тоже хотел ухватиться за ложь и превратить ее во что-то честное, что-то, что стоит сохранить, но я слишком хорошо понимал — это невозможно.

— Я знаю. Но они остаются прекрасными, пока длятся.

Галлея приподнялась на носочки для поцелуя, и я оказался беспомощен перед ее магнетизмом. Я опустил голову и прижался к ее губам, глупо позволив этому нежному мгновению ослепить мою тьму лучами света, проблесками сказки, которой никогда не суждено сбыться. Я сдался, отдавшись мечте, желанию чего-то большего.

Но я не мог позволить этому продолжаться, не мог затягивать момент. Я не мог дать этому чувству импульс. Если я вдохну в него еще хоть немного жизни, оно переживет нас обоих.

Отстранившись, я повернулся к ней спиной и поставил тарелку на столешницу, подавшись вперед, мои руки напряглись, а мышцы подрагивали от сдерживаемых эмоций.

— Тебе стоит заскочить в душ и приготовиться к выходу, — сказал я ровным голосом. — Уже поздно.

Тепло ее тела согрело мою спину, когда она глубоко вздохнула за моей спиной.

— Ты прав. Или я могу надрать тебе задницу в «Обитель зла».

Я был рад, что не стою лицом к ней, потому что не смог сдержать улыбку.

Она всегда умудрялась разрушить мои стены, всегда находила дорогу внутрь.

Упрямая заноза.

Я повернулся, пытаясь стереть улыбку, но она заметила ее. Она ухватилась за нее, вцепилась двумя руками, спрятала подальше, и я оказался беззащитен.

— Душ, — сказал я.

— Видеоигры.

Я усмехнулся.

Затем одновременно мы подняли руки и хлопнули каждый по своей ладони.

Раз, два…

Галлея показала «бумагу».

Я «камень».

Победно улыбаясь, она шагнула вперед, потянулась за поцелуем и, просунув руку между нами, сжала растущую выпуклость у меня в шортах.

— «Бумага» побеждает «камень».

Она надрала мне задницу в «Мортал Комбат», а потом я еще раз взял ее в душе, как и обещал. Я наблюдал, как она стояла на коленях, испытывая в равной степени агонию и экстаз, когда почти довела меня до оргазма, прежде чем я прижал ее к кафельной стене и зарылся между бедер. Наши мокрые тела сплетались, жаждали и скользили безо всякой связи, которая могла бы надолго соединить нас. Из душа лилась вода, обдавая нас сильными струями, пытаясь отмыть нас дочиста.

Но даже после того, как я кончил в нее, а затем не спеша намылил, нежно помассировал волосы шампунем и прижал к груди, а затем мы стояли, обнявшись, пока вода не стала прохладной, ни один из нас не почувствовал себя чистым.

Слишком много слоев.

Слишком много грязи скопилось под поверхностью.

И когда час спустя я прощался с ней и смотрел, как она удрученно покидает мою квартиру с глазами, блестящими от непролитых слез, я понимал, что ничто в мире не может стереть следы наших грехов.

Более того, ничто и никогда не сможет смыть призрачный след того, кем мы могли бы стать.