Старше

ГЛАВА 13

Сентябрь 1996 года

Фейерверки раскрашивали небо, и я наблюдала, как черное пространство надо мной оживает изумрудными и фиолетовыми полосами. Выходные в честь Дня труда официально подошли к концу, и лето завершилось красочными проводами.

Если для большинства восемнадцатилетних конец лета означал, что впереди новые приключения — колледж, переезд, планирование карьеры, — то для меня он означал лишь повторение пройденного.

Я возвращалась назад.

Из-за ухудшающегося психического состояния и плохих оценок наверстать упущенное оказалось непреодолимой задачей. Это было унизительно, но я приняла решение остаться на второй год обучения в старшей школе. У меня были цели. Планы. Я не хотела оканчивать школу с таким плачевным результатом.

И единственным плюсом второго года обучения было то, что мы с Тарой теперь учились в одном классе. При условии, что больше не будет никаких провалов, мы окончим школу вместе.

Тара, сидевшая рядом со мной в садовом кресле, радостно вопила, выбрасывая кулак в воздух. Я потягивала свой лимонад через соломинку, свернувшись калачиком на соседнем стуле.

Уитни стояла перед нами, устремив взгляд в небо, когда все затихло.

— Эти фейерверки просто потрясающие, — задумчиво произнесла она, оглядываясь на нас. — Я каждый раз снова чувствую себя ребенком.

У меня не было таких эмоций.

Мое детство было наполнено фейерверками, но не такими красивыми. Вместо ярких вспышек в ночном небе, в моих наполненных слезами глазах вспыхивали звезды от резких ударов кожаного ремня по спине. Это были искры неуверенности и страха, которые до сих пор определяли меня. Взрывы были эхом громких голосов и жестоких слов, которые рисовали совсем другие картины, те, что оставили болезненные следы на холсте моих воспоминаний.

Но я все равно заставила себя улыбнуться.

— Да, это здорово.

— Хочешь пойти со мной на костер на пляже? — Тара поднялась со своего стула.

— Ты идешь? — Уитни повернулась к Таре. — Уже поздно.

— Да ладно, мам, мне уже почти восемнадцать. Что может случиться?

— Хочешь, я составлю список?

Тара хмыкнула.

— Я попрошу Джоша забрать нас.

— Я останусь дома, — сказала я ей, снова натягивая на лицо слабую улыбку. — Развлекайся. Фотографируй.

— Ты же знаешь, что у меня это плохо получается, Галс. Каждый раз, когда я пытаюсь сделать снимок, получается странное, размытое пятно, которое не сойдет даже за абстрактное искусство.

Я усмехнулась.

— Это потому, что ты не можешь перестать двигаться. Тебе нужно сосредоточиться на моменте.

— Следующий момент всегда лучше, чем тот, в котором я нахожусь.

И снова я не могла с этим согласиться.

Когда ты не знаешь, что принесет тебе следующий момент, то, как правило, начинаешь ценить то хорошее, что у тебя есть.

Уитни вздохнула, собрала волосы в хвост и закрепила его фиолетовой резинкой.

— Ты позвонишь мне, когда приедешь?

— На пляже нет телефонов, мама.

— Тогда напиши мне. Я просто хочу знать, что ты в безопасности.

— Да-да, обязательно. — Тара повернулась ко мне. — Ты уверена, что хочешь остаться дома?

— Уверена. — Мне нужно было еще кое-что сделать сегодня вечером.

— Оки-доки. Я, наверное, останусь на ночь у Аманды.

— Обязательно отметься, — крикнула Уитни, когда Тара, помахав на прощание, направилась прочь.

— Не могу дождаться завтрашнего ужина с папой. — Остановившись у двери во внутренний дворик, она бросила взгляд на мать. — Но я лягу спать пораньше, чтобы вы могли побыть наедине.

Уитни покраснела, и Тара скрылась в доме.

Я спряталась за стаканом с лимонадом, пытаясь скрыть свои вспыхнувшие щеки.

Смущенно рассмеявшись, Уитни опустилась в кресло, в котором сидела Тара.

— Прости. Она вбила себе в голову, что мы с ее отцом собираемся воссоединиться или что-то в этом роде.

Потягивая лимонад, я чуть не подавилась кубиком льда.

— Правда? — пискнула я.

— Нет. Этот корабль уплыл.

— Почему?

— Долго рассказывать. Я облажалась. — Что-то мелькнуло на ее лице. Что-то похожее на печаль. — А потом я его потеряла.

— Потерянные вещи не обязательно должны оставаться потерянными навсегда. Их можно найти. — Мне хотелось в это верить. А может, я просто хотела верить, что меня можно найти.

— Иногда так и есть. Но я предала его доверие. А когда ты теряешь что-то из-за предательства, это все равно что пытаться поймать дым голыми руками. Как бы ты ни старался, он ускользает сквозь щели, оставляя после себя лишь горькое послевкусие, — сказала она. — И оно очень похоже на сожаление.

У меня внутри все сжалось.

— Сожаление — это тяжелое бремя.

— Да, — пробормотала она, ее взгляд был отрешенным. — И самое страшное — осознавать, что единственный человек, который может снять это бремя, — это тот, кого ты потерял.

Я почти почувствовала вкус дыма, то самое горькое послевкусие, которое было в ее словах.

— Что произошло?

Хотя за последние несколько месяцев я сблизилась с матерью Тары, раньше мы не заходили на эту опасную территорию. Тара намекала, что хочет, чтобы ее родители помирились, но я не хотела лезть не в свое дело. К тому же это приносило боль. Больно было осознавать, что у меня есть эти глупые, тайные чувства к мужчине вдвое старше меня.

С которым, как отчаянно желала моя лучшая подруга, ее мать должна восстановить отношения.

Я чувствовала себя предательницей.

Человеком, наносящим удар в спину.

Тара и ее мама приютили меня, подарили мне безопасность, любовь и семью, и вот я здесь, тоскую по единственному мужчине в мире, которого не должна желать.

Уитни провела пальцами по своим волосам, собранным в хвост, и откинулась на спинку садового кресла.

— Если я расскажу тебе, ты подумаешь, что я ужасный человек.

Не хуже, чем я.

— Я бы никогда так не подумала. — Я сглотнула. — Ты для меня как мать.

Она тепло улыбнулась, ее карие глаза блестели в свете звезд. А потом ее улыбка сползла, сменившись остатками сожаления.

— Я переспала с его братом.

У меня открылся рот.

— О.

— Да. — Она сжала губы в тонкую линию и медленно кивнула. — Я была молода и глупа. Это, конечно, не оправдание, и я была старше, чем вы с Тарой сейчас, но я определенно была идиоткой. Я была очень похожа на Тару, считая, что лучшие моменты еще впереди. Я не ценила то, что у меня уже было.

— Это… — Я вздохнула, отставляя пустой бокал. — Я сожалею.

— Не стоит. Я усвоила этот урок на горьком опыте. — Она посмотрела на меня. — По-моему, это единственный способ по-настоящему что-то понять, верно? Это должно быть больно.

— У тебя… все еще есть чувства к нему? — Я не была уверена, что хочу знать ответ, но мое любопытное сердце украло мой голос.

Она задумалась над вопросом, но покачала головой.

— Я всегда буду что-то чувствовать к нему. Он отец Тары, и он хороший мужчина. Достойный. Но, как я уже сказала, этот корабль уплыл. — Она тихо рассмеялась, сморщив нос, отчего ее веснушки ожили. — На самом деле, этот корабль затонул. Затоплен на дне океана. Нам лучше жить отдельно.

Я молча теребила потрепанные края своей сандалии, обдумывая ее слова.

— Как дела у тебя, Галлея? — поинтересовалась она.

Как бы мне ни хотелось сменить тему, эта была ничуть не лучше.

— У меня все хорошо. Физически я сильна как никогда. Бег стал для меня отличной отдушиной.

— А психологически?

Я приподняла подбородок, и наши глаза встретились. Все, что я смогла сделать, — это покачать головой.

В ее взгляде блеснули слезы, когда она опустила руку на мое предплечье.

— Я рядом. Мы все рядом с тобой. Я, Тара, даже Рид. Мы теперь твоя семья. И твой отец в тюрьме. Он больше не сможет причинить тебе вред.

Это было правдой.

После нескольких месяцев судебных слушаний, начатых Уитни Стивенс, мой отец был арестован и приговорен к пяти годам тюрьмы за бытовое насилие. Мне пришлось давать показания.

Он не смотрел мне в глаза. Ни разу.

А моя собственная мать просто отсутствовала.

Хотя приговор принес небольшое облегчение, темные воспоминания все еще владели моим сознанием. Воспоминания о том, как я рассыпалась на части в отвратительном переулке после того, как посторонний парень прошептал мне на ухо отвратительное прозвище, которое вернуло меня в тот забытый богом дом — ягненок.

Я не была в порядке.

Черная хватка отца крепла с каждым днем, и он твердил мне на ухо, что я больше никогда не буду в порядке.

В тот вечер Рид оказался рядом, потому что встречался с братом. Я не знаю, было ли это ужасным поворотом судьбы или именно тем, что мне было необходимо в тот момент. Я все еще вспоминала, как он обнимал меня, утирал мои слезы, гладил по волосам и шептал нежные слова. Невозможно было не влюбиться в него еще сильнее. Никогда прежде меня не обнимали так нежно две сильные мужские руки — ни отец, ни бойфренды. Только Рид. Его рукам не суждено было стать моей опорой, и все же они были самым надежным убежищем посреди моего разрушающегося разума.

Панические атаки — не шутка. Мне казалось, что я умираю, задыхаюсь, тону.

На мгновение мне захотелось этого.

Было бы так легко позволить себе опуститься под поверхность и уплыть, вырваться из преисподней и найти более спокойное пристанище.

Но потом моя голова прижалась к его груди, и биение его сердца стало мелодичной колыбельной, возвращающей меня на берег.

Моя новая любимая песня.

Люди чертовски живучи. Мы видим цвета ускользающим зрением, цепляемся за надежду в безвыходных ситуациях и любим каждым поврежденным осколком наших разбитых сердец. Рид сказал мне, что я не останусь сломленной. Все, что мне нужно было сделать, — это приложить усилия, чтобы склеить свои разбитые части.

И именно так я и собираюсь поступить.

Выпрямив ноги, я встала с кресла и вытянула руки над головой, собираясь с духом. Я взглянула на Уитни, которая сидела рядом со мной, подтянув колени к груди.

— Я собираюсь пробежаться.

Она прикусила губу.

— Ты уверена?

— Да. Мне нужно проветрить голову.

— Возьми с собой перцовый баллончик. На всякий случай.

Я мягко улыбнулась, тронутая ее заботой. Моя собственная мать никогда не беспокоилась о моей безопасности, никогда не интересовалась моим местонахождением. Никогда не проведывала меня по ночам. Я смирилась с этим. Некоторые матери не были способны заботиться или оберегать ребенка, или делать что-то, выходящее за рамки их собственного самосохранения. Кому-то любовь давалась легко, а для кого-то она была далекой иллюзией, совершенно недосягаемой. Но, стоя здесь, я почувствовала проблеск того, что долгое время считала недостижимым — материнской любви. Это было яркое напоминание о разительном контрасте между любовью, которой я так жаждала, и реальностью моего собственного взросления. Я увидела образ матери, о которой всегда мечтала, — той, что прижмет меня к себе, успокоит мои страхи и яростно защитит от бед.

— Спасибо. — Мои глаза подернулись пеленой слез. — За все.

Она улыбнулась.

— Всегда.

— Я скоро вернусь.

С бьющимся в горле сердцем и пульсом, барабанящим в ушах, я спустилась с террасы, молясь, чтобы у меня хватило сил защитить их от беды.

Одной любви не всегда достаточно, чтобы уберечь нас.

Иногда она становится нашей погибелью.

Было почти одиннадцать вечера, когда я обнаружила, что стою перед дверью квартиры Рида. Дождавшись, пока кто-то выйдет из главного входа, с благодарной улыбкой я проскользнула внутрь и направилась к квартире номер семнадцать. Я уже была здесь однажды с Тарой, вечером в середине июня. Я ждала в дверях, а Тара забежала внутрь, чтобы забрать забытую сумочку после выходных, проведенных с ним, пока Уитни была за городом по работе.

Теперь я смотрела на деревянное полотно двери и табличку с номером, а внутри у меня все сжималось.

Я постучала три раза.

И стала ждать.

С той стороны двери послышались тяжелые шаги, и я вздохнула, набираясь храбрости. Но этот вздох превратился в невнятный писк, когда Рид открыл дверь, без рубашки, в одних серых спортивных штанах и с ошеломленным выражением лица.

Инстинктивно мой взгляд опустился вниз, отмечая рельефный пресс, твердую грудь и мышцы, блестевшие от пота.

Моргнув, я снова подняла взгляд.

Мгновение мы смотрели друг на друга.

— Привет. — Замешательство на его лице никуда не делось, и я прочистила горло, сцепив руки перед собой. — Могу я войти?

— Что ты здесь делаешь?

Рид прижался к дверному косяку, его волосы были в прекрасном взъерошенном беспорядке, который передавал чувства, охватившие меня, пока я топталась в коридоре.

— Я хотела поговорить с тобой кое о чем, — сказала я ему.

— А Уит знает, что ты здесь?

Я покачала головой.

— Она пошла спать.

— Тара?

— Нет. Она на костре.

Он еще мгновение смотрел на меня, его взгляд прошелся по всему моему телу, прежде чем он кивнул и отошел в сторону.

— Входи.

Я вошла в квартиру, задев плечом его обнаженную руку, и перекинула копну спутанных волос через плечо. Распутывая кончики, я оглядела стерильное помещение, вбирая в себя нейтральные черные и серые цвета. Тара была права — здесь не хватало ярких красок.

Когда дверь со щелчком закрылась, я обернулась и увидела, как Рид прислонился к косяку и скрестил руки. Мой взгляд снова опустился к его груди, и в животе у меня запылал жар, а затем устремился вниз. Я задержала взгляд на неровном шраме, тянущемся вдоль его живота, которого никогда раньше не видела. Меня охватило любопытство, я хотела узнать, как он его получил.

Но он пришел в себя прежде, чем я успела заговорить.

— Извини. Не ждал гостей.

Когда Рид вышел в смежную комнату и поднял футболку с голубого коврика, расстеленного возле кухни, до меня донеслось сочетание запахов: кедр от угасающего пламени свечи на журнальном столике, пикантный аромат от кастрюли на плите и запах чего-то синтетического. Похожего на резину.

— Ты голодная? — поинтересовался он, натягивая через голову помятую белую футболку. — Я приготовил суп.

— Я в порядке. Спасибо.

Он кивнул, проводя длинными пальцами по волосам.

— Галлея…

— Я хочу тренироваться с тобой, — выпалила я.

Все, что он собирался сказать, оборвалось. Рид остановился в нескольких футах от меня, его рука медленно опустилась.

Я подняла подбородок, нахлынувшая решимость прогнала волнение.

— Я больше никогда не хочу чувствовать себя беспомощной, — продолжила я. — Я хочу, чтобы ты научил меня всему, что знаешь. Не сдерживайся. Преврати меня в кого-то сильного, смелого, уверенного в себе. — Шагнув вперед, я наблюдала за тем, как он нахмурил брови и в его глазах мелькнуло сомнение. — Кого-то, кто сможет превратить страх в силу. Уязвимость в способность выживать.

Губы Рида приоткрылись, из них вырвался резкий вздох.

Его охватила нерешительность, когда он стоял передо мной, безмолвный и неуверенный.

Он чего-то боялся.

И я знала, чего именно.

Меня.

Прочистив горло, он опустил взгляд в пол и потер лоб.

— Я не знаю, Галлея, — выдохнул он. — Не думаю, что это хорошая идея.

Я изучала его, наблюдая за тем, как на его красивом лице разворачивается конфликт.

Он чувствовал, как тяжесть моей просьбы обрушивается на него. Слышал тревожный звон колокольчиков в глубине невинной интонации моего голоса.

Рид знал.

Я тоже знала, но доверилась нашей силе воли гораздо больше, чем следовало.

— Пожалуйста. — Собрав всю свою решимость, я подняла подбородок выше. — Я найду способ заплатить тебе за занятия. Я только что устроилась на работу в местную клинику для животных. Это всего лишь должность зоотехника, и платят там не очень много, но это уже что-то. Если я не смогу заплатить тебе сейчас, я заплачу позже. Обещаю, я…

— Дело не в деньгах.

Я сглотнула.

Он был прав. Дело было вовсе не в деньгах.

Рид провел ладонью по лицу, от лба до подбородка, и почесал щетину на челюсти. Его взгляд был устремлен куда-то за мое плечо, рукава футболки обтягивали его бицепсы.

Я облизнула губы, придвигаясь ближе. Отчаянно желая убедить его.

— Мой отец уничтожил меня, — сказала я, мой голос дрогнул. — Он сломил мой дух, мою силу, мое чертово сердце. Я даже не знаю, кто я теперь. Все, что я знаю, — это кем я хочу быть… и это не то, кем я являюсь сейчас. Не эта тень, не этот испуганный ягненок, постоянно оглядывающаяся через плечо в ожидании нападения большого плохого волка. Который хочет откусить от меня еще кусочек. Я отказываюсь жить в страхе и не хочу, чтобы меня когда-нибудь еще спасали.

Он тяжело вздохнул, его глаза закрылись, челюсть сжалась.

— Галлея…

— Я хочу этого, Рид. — Я умоляла, выталкивая слова сквозь зубы. — Пожалуйста. Я думаю, это хорошая идея.

Я смотрела, как он медленно открывает глаза, как его взгляд снова встречается с моим.

Его челюсть сжалась, мышцы подрагивали.

— Мне нужно это сделать.

Долгое время стояла тишина, которую нарушали только шум транспорта за окном и стук моего сердца, бьющегося о ребра.

— Да, — наконец сказал он. — Хорошо. — Он медленно выдохнул, бросив на меня укоризненный взгляд, и кивнул, сдаваясь. — Мы будем тренироваться.

Что-то подсказывало мне, что это плохая идея.

И мы оба достаточно скоро в этом убедимся.