Ощущение пустоты нарастало в течение нескольких месяцев после моего возвращения из Чарльстона. Дела шли своим чередом, студия занимала первое место среди моих отвлекающих факторов. Друг уговорил меня на регулярные прогулки на лодках по выходным, пока погода оставалась теплой, а мой брат приехал в город и на несколько дней занял мои рассеянные мысли выпивкой в барах и послеобеденными вылазками поиграть в гольф.
Мне недавно исполнилось тридцать девять, и я предположил, что теперь гольф — это развлечение, соответствующее моему возрасту.
Но это меня не увлекало.
Ничто было не в силах увлечь меня.
И в самом конце списка моих интересов располагалось приглашение от одной из моих клиенток, которая занималась джиу-джитсу. Я был в шаге от того, чтобы посоветовать ей найти другую студию. В то время как жизнь протекала в оттенках серого, ничто так не выбивало меня из колеи, как мысль о близости с другой женщиной.
Женщиной, которая не была ею.
Галлея овладела моим разумом, как неумолимый шторм. Когда я закрывал глаза, то представлял ее, стоящей по пояс в океане, ее волосы золотым ореолом окружали ее лицо, ее глаза мерцали в лучах заката. Кожа покрылась мурашками от прохладного тумана. Полные, приоткрытые губы, молящие о поцелуе.
Я был чертовым идиотом, раз поцеловал ее. Потому что взял то, что не принадлежало мне, коснулся ее в местах, которые больше мне не предназначались. За то, что дал нам обоим смертельный луч надежды. Она была такой готовой, такой отзывчивой. Слишком чертовски красивой. Это был рецепт катастрофы, и эта катастрофа последовала за мной домой.
За последний год я превратил половину подсобного помещения в офис, где проводил будние вечера за составлением электронных таблиц рабочего процесса для обоих офисов. Компьютер стоял на заваленном бумагами столе в углу, разделяя пространство только со стаканчиком для ручек, степлером и единственной оловянной рамкой с фотографией Тары и Галлеи, сидящих у камина в канун Рождества.
Я взглянул на нее, скучая по ним обеим.
Жаждал объятий Тары и поцелуев Галлеи.
Я отвлекся от своих мыслей, когда на экране появилось уведомление. Страница чата. Я подался вперед в кресле на колесиках, мое сердце подпрыгнуло от неожиданного сообщения.
Галлея: Засиделся в офисе?
Раньше мы так не общались. Были только безличные, связанные с рабочими вопросами электронные письма, которые мало помогали унять острую боль между ребрами. Я и не думал о личном контакте. Это казалось слишком реальным, слишком интимным. Чертовски болезненным.
Но это было… раньше. До нашей встречи, до того, как мои пальцы оказались у нее между ног, признания в любви сорвались с моих недостойных губ, мой язык сплелся с ее языком, пока соленый ветерок смешивался со слезами.
Уставившись на сообщение, я поднял руки и провел пальцами по клавишам. В моем мозгу пронеслась целая россыпь поэтических слов. Но они не успели добраться до кончиков пальцев.
Я: Привет.
Отстой, мать твою.
Галлея: Сам привет.
Я: Прости. Ты застала меня врасплох.
Галлея: В хорошем или плохом смысле?
Я: Всегда только в хорошем.
Прошла целая минута, пока я ждал продолжения разговора, который я неизбежно испорчу.
Галлея: Поскольку твое приветствие навело меня на мысль, что ты готов к содержательному, глубокому, душевному разговору, я могу ответить только чем-то не менее содержательным: как погода?
Я усмехнулся, прикусил щеку, представляя, как она сидит, скрестив ноги, в своем рабочем кресле, ее выбеленные солнцем волосы собраны на макушке, пижама обтягивает стройную фигуру.
Я: Это не закаты над искрящейся водой, как в книжках, когда брызги красок раскрашивают твое лицо, а смех звучит громче океанских волн. Но я справляюсь.
Галлея: О, вот и он. Намного лучше. ☺
Я: Я скучаю по тебе.
Галлея: Еще лучше. Я всегда знала, что в глубине души ты романтик.
Я: Потому что я сбил тебя с ног? Буквально. Бесчисленное количество раз.
Галлея: ЛОЛ. Свип «ножницы»21! Но нет, это из-за малыша, который сидит на моем столе. Хоппити знает правду.
Я: ☺ Как дела? Были свадьбы в последнее время?
Галлея: В следующие выходные у нас завершается сезон, и до апреля в планах всего несколько съемок. Я собираюсь отправить тебе по электронной почте новую любимую фотографию, которую я сделала. Подожди, сейчас.
Я ждал.
Ждали мое дыхание, сердце, надежда.
Звякнуло уведомление о новом письме, я перешел в папку «Входящие» и открыл его. Это было нечеткое изображение танцующих матери и дочери. Голова невесты откинута назад от смеха, а лицо матери полно эмоций, по щекам текут слезы. Это было прекрасно. Искренне. Свидетельство острого глаза, таланта и непревзойденного сердца Галлеи.
Я: Это невероятно.
Галлея: Спасибо, что подтолкнул меня к этому. Моя мечта сбылась.
Я: «Камень, ножницы, бумага» предсказали это, помнишь? Если я выиграю, ты последуешь за своей мечтой — расправив крылья, устремив глаза в небо, не оглядываясь назад. Я выиграл.
Галлея: Такое чувство, что это я выиграла. ☺
И все же… было ощущение, что мы оба проиграли.
Потеряли что-то жизненно важное. Что-то фундаментальное.
Накатила грусть, погасив мою беспричинную улыбку. Она была за тысячу миль от меня. Слишком далеко, чтобы прикоснуться к ней, обнять, прижать к себе и убаюкать биением своего сердца.
Я побарабанил пальцами по столу, прежде чем отправить ответ, в горле у меня стоял комок.
Я: Мне пора домой, готовить ужин.
Галлея: Съешь за меня вареники!
Я: Без тебя не то. Рисовые хрустящие хлопья.
Галлея: Рождественский выпуск?
Я: Ты знаешь.
Галлея: Спокойной ночи, Рид.
Я: Мы должны как-нибудь повторить это.
Галлея: Обязательно. Может, погода улучшится. Нас ждет ясное небо.
Я: Прогноз благоприятный. Спокойной ночи, Комета.
Выйдя из чата, я задержался за столом еще на несколько мрачных минут, прежде чем схватить ключи и отправиться домой. Холод позднего октября пробирал меня до костей, пока я бежал трусцой от студии до своей квартиры в миле отсюда, а мои мрачные мысли уносились к дочери. Последние два года были мучительными — я пытался поддерживать видимость отношений с Тарой, а ее холодное отношение и упрекающий взгляд резали меня на части.
Я искренне считал, что ей не потребуется так много времени, чтобы прозреть.
Понять правду.
Чтобы снова открыть мне свое сердце и перестать воспринимать как гнусного монстра.
Полгода назад мы договорились о встрече за ланчем, но она не принесла никаких результатов. Но Тара все же пришла, уселась за столик напротив меня, рисуя кетчупом замысловатые узоры, пока между нами повисло тягостное молчание. Уитни уговорила ее пойти. Чтобы достичь примирения. Я так старался сломать лед между нами с помощью глупых шуток, натянутых улыбок и вопросов о школе красоты, но натолкнулся на холодное безразличие.
Она была каменной стеной.
Но… она пришла.
И это был крошечный луч солнца в моем холодном, мрачном мире.
Я подошел к входной двери и поискал ключи, после чего с удивлением обнаружил, что дверь не заперта, когда взялся за ручку.
Странно.
Осторожно приоткрыв дверь, я заглянул внутрь и застыл на месте, когда в поле зрения появился силуэт, неподвижно сидящий на моем диване.
Я моргнул, почти уверенный, что она мне привиделась.
— Тара?
Угрюмые изумрудные глаза посмотрели на меня, их блеск давно угас. Она сидела как каменная, ожидая, когда я войду в квартиру.
Тяжело сглотнув, я вошел внутрь, закрыл за собой дверь и опустил ключи в карман. Я смотрел на нее, теряясь в догадках. Не понимая, зачем она здесь.
Должно быть, что-то случилось.
Уитни или Божья коровка.
Страх пробрал меня до костей, кровь отхлынула от лица.
— Что случилось?
Она нахмурилась, ее глаза прищурились.
— Много чего случилось.
— Кто-то пострадал?
— Да.
Я окинул ее взглядом с головы до ног, прежде чем понял, что она говорит не о физической травме. Я шагнул вперед, чувствуя, как к горлу подступает жгучий жар.
— Что ты здесь делаешь?
Она отвела взгляд.
— Не знаю. Мама сказала, что у тебя депрессия. Она внушает мне чувство вины.
— У меня нет депрессии. — На самом деле была.
— Нет? — Медленно ее взгляд снова нашел меня, но в нем все еще не было того мерцающего света, которого я так жаждал. — Тогда не бери в голову. Ложная тревога.
Когда она двинулась, чтобы встать, я рванулся вперед, протягивая руку.
— Нет. Подожди. Я не хочу, чтобы ты уходила.
— Глупо было приходить.
— Мы можем все обсудить.
— Слова не помогут. — Она теребила рукав своего пушистого свитера цвета слоновой кости. — Я просто хотела убедиться, что ты не собираешься выпить горсть таблеток или что-то в этом роде.
Мои брови нахмурились.
— Я не самоубийца.
Она пожала плечами.
— Круто. Я так и передам маме. — Тара осталась сидеть, продолжая возиться со свитером и нервно постукивая ногой.
Я скрестил руки на груди, мое сердце забилось от надежды. Она еще не видела мою новую квартиру, но я оставил ключ для нее у Уитни, желая, чтобы однажды она вошла в дверь и снова упала в мои объятия.
— Ты беспокоилась обо мне, — решился я, не в силах сдержать нотку теплоты в голосе.
В ее голосе прозвучала горечь.
— Не стоит так радоваться. Я просто не хочу, чтобы ты умер.
— Спасибо.
— Я должна была попросить маму проверить, как ты.
Я нерешительно пересек комнату и остановился в нескольких футах от нее.
— Но ты этого не сделала. Ты пришла сама.
Еще одно безразличное пожатие плечами.
Я запустил руку в волосы и вздохнул.
— Поговори со мной. Скажи мне, что у тебя на уме. Мы можем пройти через это. Мы можем…
— Ты виделся с ней?
Мое горло сжалось, на линии роста волос выступили капельки пота.
— Да.
— И?
— И ничего. Мне нужно было слетать туда и встретиться с архитектором и подрядчиками.
— Удобно.
— Необходимо.
Ее губы сжались, и она пристально посмотрела на меня.
— Ты все еще любишь ее?
От этого вопроса меня словно обожгло огнем. Моя кожа пылала, сердце горело, и правда выплеснулась наружу, как река, выходящая из берегов.
— Больше, чем я могу выразить словами.
Тара уставилась на меня, выражение ее лица исказилось от испытываемых эмоций.
— Что ты чувствуешь по этому поводу? — спросил я.
Она моргнула.
— Что я чувствую, зная, что мой отец занимается сексом с моей лучшей подругой?
Я опустил глаза на угольно-серый ковер под ногами.
— Занимался.
— Что?
— Я спал с ней. В прошедшем времени. С этим покончено уже два года назад.
— Из-за меня.
— Да, — тихо подтвердил я. — Из-за тебя.
Тара вскочила с дивана, мотая головой из стороны в сторону, ее каштановые волосы рассыпались по плечам.
— Это несправедливо. Почему это я чувствую себя виноватой, когда ты был единственным, кто развлекался с семнадцатилетней девушкой у всех за спиной?
— Ей было девятнадцать.
— Семнадцать, когда вы познакомились. Это пиздец, папа.
Папа.
Я не слышал этого слова уже несколько лет. Одно слово было способно поставить меня на колени. На глаза навернулись слезы, а остальная часть сказанного превратилась в фоновый шум.
Прикусив губу, она посмотрела на меня, и ее лицо смягчилось. Затем она стряхнула это с себя.
— Я не думала, что ты все еще любишь ее после стольких лет.
— Почему? Ты же любишь.
Ее глаза вспыхнули, как будто она никогда раньше не пыталась собрать все воедино. Я был поврежденной деталью. Изжеванным, сломанным кусочком, который не вписывался в пазл. Всем было позволено любить Галлею, кроме меня.
— Это другое, — сказала она.
— А в чем разница?
— Ты знаешь, в чем. Ты вдвое старше ее. — Сглотнув, она отвела взгляд. — Я понимаю, что ты не знал всех подробностей о Стейси. Я рассказала маме, но никогда не говорила тебе. Но это не меняет ситуацию. Я не могу игнорировать параллели и то, что я чувствую из-за этого.
Я мысленно вернулся в прошлое, к тому моменту, когда мы стояли в гостиной, а Галлея вцепилась в мою руку, умоляя защитить то, что, как мы оба знали, было настоящим. Но тогда было не время для правды. Если бы я не сделал то, что сделал, Тара отказалась бы от нас обоих.
Я был уверен в этом.
Теперь, два года спустя, правда казалась единственным, что можно было сказать.
Я сделал еще один шаг вперед, наблюдая, как Тара скрестила руки на груди, защищаясь. Я должен был прорваться сквозь ее щит.
— Тара, послушай меня. — Мой голос стал мягче, умоляя ее выслушать. — Я люблю Галлею, потому что не любить ее невозможно. Мы этого не планировали. Не хотели. Это просто случилось. И мне жаль, что это так сильно на тебя повлияло, я чертовски сожалею об этом. Я понятия не имел, как далеко зашла ситуация в Чарльстоне. Если бы я знал, я бы сделал все по-другому. Я бы не забивал тебе голову этим лживым дерьмом. — Я закрыл глаза, выдыхая через нос. — Но я вижу то же, что видишь ты. Сильную, талантливую, стойкую женщину. Я никогда не считал ее подростком или сломленной душой, нуждающейся в исцелении. Ей просто нужна была поддержка. Любовь. Кто-то, кто верил бы в нее. И это были ты, я и твоя мать. Моя любовь просто имела последствия.
Взгляд Тары скользнул по моему лицу, ее губы дрогнули.
— Я пыталась, папа. Я так старалась понять это. Я обещала Галлее, что сделаю это, и я не лгала. Я просто… — Слезы навернулись ей на глаза. — Я не понимала, насколько это будет трудно. Я была так наивна в отношении того, что произошло со Стейси и нашим учителем, так чертовски наивна, и я пообещала себе, что никогда не допущу, чтобы это случилось снова. Ни с кем, особенно с моей подругой.
— Тара, это не то же самое. Боже, это даже близко не то.
— Ты причинил мне боль. — Она стиснула зубы, пытаясь унять свое разбитое сердце. — Я доверяла тебе. Больше, чем кому-либо в мире.
Мои плечи расслабились. Два года напряжения улетучились при звуке ее срывающегося голоса, ее отрывистых слов. Наконец-то из нее полилось что-то, кроме черствой отстраненности, и все, чего я хотел, — это превратить это во что-то конструктивное. Что-то, что мы могли бы использовать, чтобы все исправить.
Я протянул руку и шагнул вперед.
Она отскочила от меня.
— Нет, я еще не в порядке, — сокрушенно сказала она. — И я не пытаюсь быть мелочной, эгоистичной или неспособной простить — клянусь тебе, это не так. Я понимаю, что прошло много времени. Годы. Просто мне очень трудно доверять тебе после всего, что я пережила.
— Я понимаю. Все это тяжело. — Слезы застилали мне глаза, когда я сложил ладони вместе в отчаянной просьбе. — Но легкую любовь переоценивают. Трудная любовь заставляет тебя бороться, и это значит, что она представляет собой что-то драгоценное, чтобы сражаться за это. И это прекрасно. Это все. — Я провел языком по верхним зубам. — Я хочу, чтобы ты боролась. За меня. За нас. За наши отношения, по которым я так чертовски скучаю.
— Я просто не знаю, как принять это, — призналась она. — Я думала, что все закончилось. Когда она уехала, я думала, что ты снова начнешь встречаться — с кем-то другим. С кем-то своего возраста. В то время я искренне верила, что Галлея — не более чем извращенная фантазия, которая нужна тебе, чтобы удовлетворить свои отвратительные потребности.
Меня пронзила невыносимая боль, мое лицо исказилось.
— Ты должна была знать меня лучше.
— Я думала, что знаю. — Она обреченно пожала плечами. — Думаю, именно поэтому мне так больно. Ты шокировал меня. Ты лгал. Два года действовал за моей спиной.
— Тара, я понятия не имел, как с этим справиться. С каждым днем я влюблялся в нее все сильнее. И чем сильнее я влюблялся, тем глубже закапывал себя. Предавать тебя было последним, чего я когда-либо хотел.
— Но ты все равно это сделал. — Из уголка ее глаза скатилась слезинка, прочертив скорбную линию на щеке. — А потом ты позволил мне поверить, что ты чудовище. Извращенец. Потребовались месяцы долгих разговоров с мамой, — настоящей терапии, — чтобы понять, почему ты так поступил.
Мои собственные слезы обжигали, топили меня в душевной боли.
Но ничто не задело меня сильнее, чем ее следующие слова.
— Ты выбрал ее.
Я задохнулся.
Я смотрел на свою дочь с выражением опустошения на лице.
В тот момент я принял спонтанное решение и предпочел защитить сердце Галлеи, а не дочери, искренне веря в то, что однажды Тара все поймет. Простит меня. Воспользуется знаниями и мудростью, которые она приобрела в спокойной, наполненной любовью жизни, чтобы залечить свои раны. У Галлеи этого не было. У нее не было никакой поддержки, и мои собственные эгоистичные решения не оставили ей ничего, кроме собранных вещей и пугающего, неизвестного будущего.
Но я не знал всей тяжести душевной травмы Тары.
Ее собственного бремени, которое преследовало ее.
Ее боли.
Оглядываясь назад, я понимаю, что мог бы поступить иначе. Попытаться найти баланс во всем этом беспорядке. Думать усерднее, бороться упорнее. Возможно, я мог бы спасти их обеих от пагубных последствий своих действий.
Но в игре в запретную любовь всегда кто-то проигрывал.
Я просто никогда не думал, что проиграют все.
Тара отвела взгляд в ответ на мое молчание, опустила подбородок и крепко зажмурила глаза, и из них еще сильнее потекли слезы. Она покачала головой. Судорожно вздохнула.
У меня больше не было слов утешения. Больше нечего было объяснять. Она уже знала, что я люблю Галлею — время открыло ей глаза на эту истину.
Но я боялся, что никакие мои слова не смогут убедить Тару в том, что я люблю ее так же сильно.
И в этом была моя вина.
Это был мой вечный крест, который я должен был нести.
Я провел рукой по лицу, испытывая чувство поражения.
— Скажи мне, как это исправить.
Тара смахнула остатки печали и выпрямилась.
— Я не знаю, папа. Это не научный проект в четвертом классе. Ты не можешь просто сбегать в магазин, когда закончится клей, и спасти положение.
— Должно быть что-то. — Мои слова сочились болью, мольбой. — Ты же моя маленькая девочка.
— Я всегда буду твоей маленькой девочкой. — Тара взяла с дивана свою сумочку и пронеслась мимо меня, пробормотав через плечо последние слова, от которых у меня в груди все заныло. — А ты всегда будешь мужчиной, который разбил мне сердце.