Старше

ГЛАВА 14

Она упала на мат.

— Попробуй еще раз, — сказал я. Легкий блеск пота проступил вдоль линии роста моих волос, гулкий удар эхом разнесся по залу. Она сказала мне не сдерживаться, и я так и сделал. — Вставай.

Скотти наблюдал за нами со стороны, он сидел у дальней стены с подтянутыми к груди коленями. Он потягивал «Gatorade», не сводя с меня глаз, пока я кружил вокруг Галлеи, лежащей на синем мате.

Галлея оставалась неподвижной, только ее грудь вздымалась, на лице застыло выражение покорности судьбе, когда она смотрела в высокий потолок.

— Давай. — Я наклонился вперед, упершись руками в колени. — Мы еще не закончили.

— Я не могу.

— Можешь. Вставай. — Я не собирался щадить ее, поэтому потянулся вниз, взял ее за запястье и поднял на ноги. — Попробуй еще раз.

Она устало вздохнула, влажные волосы выбились из хвоста и болтались у нее перед глазами. Откинув пряди назад, она встряхнула руками и встала в стойку.

Я бросился на нее.

Схватив за запястья, прижал ее к мягкой стене.

Галлея боролась, пыталась вырваться из моей хватки.

— Локоть на предплечье, — подсказал я.

— Я… я не могу этого сделать, — прохрипела она, ее щеки раскраснелись, руки дрожали в моей хватке.

— Неправильный ответ. — Я надавил сильнее, и она инстинктивно начала брыкаться. — Используй плечи. Двигай бедрами. Твоя сила в верхней части тела.

— Рид…

— Ты хочешь умереть сегодня? — Оборвал я, не отпуская ее. — Я плохой парень. Я монстр. Я твой гребаный отец, который хочет закончить начатое. Старайся. Бл*дь. Сильнее…

Галлея зарычала, звук зародился в ее груди, поднялся по горлу и разорвал воздух, как громовой боевой клич. В яростном порыве она повела бедрами и плечами внутрь и вырвалась из моего захвата, быстро повернувшись и освободившись из моей хватки.

Позади нас раздались неторопливые аплодисменты, я сдержал улыбку, а Галлея в изнеможении рухнула на задницу.

Скотти встал и подошел к нам, продолжая хлопать.

— Отличная работа.

Она повалилась вперед, ударившись лбом о мат и задыхаясь от быстро угасающего адреналина.

Я присел перед ней.

— Ты молодец.

Галлея подняла голову, ее взгляд остановился на моем лице.

— Ты безжалостный.

— Ты способная.

Скотти встал рядом со мной, сделал глоток из своей бутылки с водой и протянул Галлее новую. Она кивнула в знак благодарности и взяла ее, откручивая крышку.

— Скотти следующий. Хочешь остаться и посмотреть? — Я небрежно опустил руки на бедра.

Она села прямо и глотнула воды, вытянув ноги перед собой.

— Я останусь. Спасибо.

Ее загорелая кожа блестела в свете флуоресцентных ламп, а белая майка, промокшая от приложенных усилий, облегала ее изгибы. Она была сильной, но еще не достигла желаемого мной уровня. Ее меч был наготове, но постоянно дрожал в ее руке.

Прошло два месяца с начала наших еженедельных занятий, и хотя Галлея тренировалась целеустремленно и решительно, ее уверенность в себе уступала боевому духу. Это было пламя, уязвимое для ветров ее прошлого. Она сомневалась в себе. Она сомневалась в своем потенциале.

Но я не сомневался.

Я протянул руку, чтобы помочь ей подняться, и она взяла ее, обхватив пальцами мою большую ладонь, и вскочила на ноги. Волна жара, пронесшаяся по моей руке и ударившая грудь, была в лучшем случае неприятной, и я отказывался признавать, чем она являлась в худшем случае.

Галлея пригладила слипшиеся от пота волосы, обрамлявшие ее лоб, затем устало вздохнула и поплелась к своей спортивной сумке. Я смотрел ей вслед, удивляясь, почему она не была взволнована, не гордилась своей сегодняшней победой. В ее походке не было упругости, в поникших плечах не было уверенности.

— Ты в порядке? — окликнул я ее, пока Скотти делал растяжку рядом со мной на коврике.

— Да, — только и ответила она, повернувшись ко мне спиной.

Со вздохом кивнув, я быстро переключился, снова вошел в свой тренерский режим и отработал со Скотти несколько новых защитных приемов. Прошел час, Галлея наблюдала за нашей тренировкой, сидя со скрещенными ногами у стены с кучей домашних заданий на коленях.

Мы со Скотти вытерлись полотенцами, а потом он направился к Галлее, пока я рылся в сумке в поисках протеинового батончика.

— Ты была великолепна, — сказал Скотти, падая рядом с ней с полотенцем, накинутым на шею.

— Спасибо. — Она послала ему легкую улыбку, разделив внимание между Скотти и своим карандашом, постукивающим по наполовину исписанной странице тетради. — Как долго вы тренируетесь?

— Почти год. Это изменило мою жизнь. — Он посмотрел в мою сторону. — Тренер невероятный. Ты должна продолжать заниматься как можно дольше.

— Ты выглядишь таким уверенным.

— Потребовалось время, чтобы достигнуть этого. Ты должна действительно этого хотеть. Поверить в себя. Ты не можешь подделать это, понимаешь?

Она рассеянно кивнула и посмотрела на меня, пока я наблюдал за ней с расстояния в несколько футов.

Я прочистил горло.

— Я провожу тебя домой, — сказала я Галлее, перекинув ремень сумки через плечо. Моя студия находилась всего в миле от дома Уит и Тары, и был мягкий ноябрьский вечер. Идеальный для прогулок.

Она грызла ластик на конце карандаша.

— Ты не обязан. Я все еще разбираюсь с тезисами.

— Я подожду.

Скотти попрощался и выскользнул из студии, оставив Галлею уткнувшейся носом в тетрадь. Я прикусил щеку, а потом приблизился и опустился рядом с ней у стены. Она напряглась от моей близости и крепче сжала карандаш, уставившись в почерканный грифелем абзац.

— Как дела? — Спросил я, кивнув на тетрадь с заданиями, лежащую у нее на коленях.

Уставившись на свои записи, она сжала губы, как будто хотела сказать, что, очевидно, это было отстойно.

— Повторять выпускной год — это так весело. Честно говоря, я просто в восторге.

Я прислонился головой к стене и повернулся к ней.

— Это того стоит. Ты усердно работаешь. Ты сосредоточена.

— Я в отчаянии. — Она поморщилась. — Если я не сдам экзамен в этом году, я не знаю, что буду делать. Это унизительно.

— Это не так. Никто не имеет права осуждать тебя, пока не побывает на твоем месте.

Вздохнув, она захлопнула тетрадь и повернулась, чтобы встретиться с моим взглядом.

— Тебе когда-нибудь было трудно в школе?

— Да, — признался я. — Я так и не окончил школу. Уитни забеременела в конце выпускного года, и я бросил учебу, сдав GED¹⁴.

— Правда?

— Да. — Я изучал ее, пока в моей голове мелькали похороненные воспоминания о тех трудных годах. — Мой отец умер от рака печени, когда мне было тринадцать, а мама погибла четыре года спустя в аварии на мотоцикле со своим парнем. Это меня подкосило. Я ввязывался в драки, прогуливал школу и не думал, что у меня есть надежда на будущее.

Ее глаза вспыхнули, в них мелькнуло сочувствие.

— Это ужасно. Мне очень жаль.

Я подтянул ноги и оперся локтями на колени, прижавшись к стене.

— У моего брата все было еще хуже. Наркотики, мелкие кражи, даже тюремный срок. Единственное, что уберегло меня от подобной участи, — это рождение дочери. Она заставила меня быстро повзрослеть, дала мне то, ради чего стоит жить. Я хотел стать лучше. Для нее. Ради ее будущего.

Галлея прижала карандаш к подбородку, обдумывая мои слова, ее глаза остекленели.

— Это было легко? Перевернуть свою жизнь?

Я рассмеялся.

— Нет, черт возьми. Это было самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать. Но оно того стоило. Когда в игру вступает что-то большее, чем ты сам, что-то более значимое, чем твое собственное дерьмо, это отрезвляет тебя, и ты видишь все другими глазами. Как будто буря стихает. Внезапно все препятствия, все легкие пути меркнут по сравнению с ответственностью, которую я взвалил на себя, чтобы быть хорошим отцом. Были неудачи, моменты сомнений, битвы с моими собственными демонами. Но ты обретаешь новую цель, чтобы пройти через все это. — Мы смотрели друг на друга, и я наблюдал, как мириады эмоций отражались на ее лице. — Так что нет, это было нелегко. Но это было необходимо. И в конце концов это превратило меня в человека, которым я должен был стать для нее… что стало ступенькой к тому, кем я должен был стать для себя.

Тихо вдохнув, Галлея прислонилась спиной к стене и опустила подбородок.

— Это вдохновляет. Дает мне надежду.

— Хорошо. Иногда это все, что нам нужно. — Я улыбнулся ей. — Иногда это все, что у нас есть.

Она кивнула, обдумывая все это, позволяя моим словам впитаться в нее.

— Мой отец всегда говорил мне, что я ни на что не годна. — Ее голос надломился, и она закусила нижнюю губу. — Каждый раз, когда у меня что-то не получается, я словно подтверждаю его слова. Как будто он всегда был прав. Второй год в школе, эти дурацкие приступы паники. Даже такие мелочи, как уронить тарелку, забыть о назначенной встрече или облажаться на тренировке.

Мои брови нахмурились, в груди появилась тяжесть.

— Он лгал тебе, Галлея. Ты уже сделала самое сложное.

Она осторожно подняла подбородок, ее глаза округлились от любопытства, когда она посмотрела на меня.

— Что именно?

— Ты встала на ноги.

Она резко вздохнула, ее взгляд затуманился. Наши взгляды встретились, и это длилось на пару секунд дольше, чем нужно, пока наши плечи прижимались друг к другу, а бедра соприкасались. Ее пальцы сжали тетрадь, спираль впились в ладонь.

Когда я смотрел на нее вот такую, с широко распахнутым сердцем и обнаженной душой, она была больше, чем подруга Тары. Больше, чем восемнадцатилетняя девушка. Больше, чем неприятность, случайность жизни. Вспышка.

Она была вызовом.

Силой.

Калейдоскопом в движении.

Глядя на нее, я видел то, чего не должен был видеть.

Нечто, выходящее за рамки физического притяжения.

Я отвел глаза, прочистил горло и поднялся на ноги, хрустнув шеей, жестом показав ей собрать вещи.

— Нам пора идти, — сказал я. — Уже поздно.

Галлея кивнула, стряхивая оцепенение, охватившее нас обоих, и запихнула тетради и учебные материалы в сумку. Через минуту она присоединилась ко мне у входа, и мы вышли в прохладную ночь, небо было усыпано звездами.

— Кстати, ты сегодня хорошо поработала. Я впечатлен.

— Да, конечно. — Она сложила руки на груди. — Тренировка была ужасной. Если бы на твоем месте был кто-то другой, я была бы мертва.

Мы шли бок о бок по тихой улице, освещенной мерцающими фонарями и лунным светом. Дрожь пробежала по ее телу, когда на нас повеяло пятидесятиградусным ветерком. На ней были только майка и хлопковые шорты, поэтому я снял свою кожаную куртку и протянул ей.

— Возьми. Ты замерзла. — Я не стал дожидаться отказа и накинул куртку ей на плечи.

Галлея нерешительно просунула руки в рукава и позволила теплой коже поглотить ее стройную фигуру. Она сглотнула и встретилась со мной взглядом.

— Спасибо.

Я кивнул.

— Ты не можешь постоянно думать «что, если…», — сказал я ей, возвращаясь к ее последнему высказыванию, мы шагали рядом в идеальном ритме. — Это то дерьмо, которое в конечном итоге убьет тебя. Оно перечеркнет все, чему ты научилась, всю твою логику, тренировки и выработанные инстинкты. Страх — это болезнь. Он парализует. Единственное противоядие — вера в свою стойкость. Каждое испытание — это шанс доказать свою силу.

— Ты прав. — Галлея сжала губы, словно мои слова были горькой пилюлей, которую она не была готова проглотить.

Мне нужно было это изменить.

Мы продолжали идти вперед, а я думал о том, что она сказала мне в ту ночь, когда появилась в моей квартире, умоляя сделать из нее бойца. Способного противостоять угрозе.

Не сдерживаться.

Решив именно так и поступить, я остановился на тротуаре.

Она не успела спросить, почему я остановился, как я уже начал действовать.

Я напал на нее сзади.

Бросившись вперед, как ночной вор, я нагнулся и перекинул ее за бедра через плечо, спортивная сумка упала на асфальт, а ее ноги полетели вверх и начали бить по воздуху.

Она задохнулась от удивления.

Но не закричала. Не струсила.

Она отреагировала.

Галлея потянулась назад, как я ее учил, обхватила меня за шею и зафиксировала запястье. Ее ноги сомкнулись вокруг моего торса, лодыжки скрестились, и она крепко держала меня в течение шести секунд, пока я не упал на колени на тротуар.

Оттолкнув меня, она выскользнула из моей хватки и попятилась назад, сверкая широко раскрытыми глазами в свете фонарей.

Ее грудь вздымалась.

Моя тоже.

Мы смотрели друг на друга, тяжело дыша от нарастающего напряжения, пока я не улыбнулся и не сел на корточки. Я провел рукой по волосам.

— Хорошо.

Тяжело сглотнув, Галлея сделала несколько нерешительных шагов ко мне, половина ее волос выбилась из хвоста, а куртка соскользнула с одного плеча. Ореховые глаза смотрели на меня, ярко сияя в слабом свете фонарей, а я все еще стоял перед ней на коленях.

На ее лице появилась улыбка, искрящаяся огнем, который я так давно хотел увидеть.

Она протянула мне руку.

Я принял ее и поднялся на ноги. Прежде чем ее рука выскользнула из моей, я мягко притянул ее к себе. Наши ладони медлили расставаться, переплетенные друг с другом. Галлея с удивлением смотрела на наши сцепленные руки, и я неспешно прижал тыльную сторону ее ладони к ее все еще вздымающейся груди.

— Чувствуешь? — Мои глаза были прикованы к ложбинке, где наши соединенные руки упирались в белую майку, и вибрация от ее учащенного сердцебиения просачивалась сквозь подушечки наших пальцев.

— Страх, — прошептала она в ответ.

— Нет. — Я покачал головой и сделал маленький шажок ближе, пока мыски нашей обуви не соприкоснулись на асфальте. Мой большой палец погладил костяшки ее пальцев, и в горле образовался комок. — Сила.

Она резко вдохнула.

Осенний ветерок трепал пряди ее волос, поднимая их, играя с ними, и луч мягкого лунного света рассыпал звездную пыль в ее глазах. Эти глаза поднялись к моим, впились в мои и…

Мимо пронеслась машина.

Я отдернул руку от ее груди, и момент прервался.

К лучшему, черт возьми.

Я резко провел пальцами по волосам и отступил назад, напоминая себе, что должен держаться подальше. Как можно дальше от лучшей подруги моей дочери, как бы я ни гордился ею, как бы ни защищал ее и как бы ни стремился обеспечить ее безопасность и сделать сильной.

Она действительно обладала силой.

Большей, чем должна была знать.

Я чувствовал ее, проклинал, хотел вырвать ее из себя, пока она не превратилась в кровавую кучу рваных останков, сваленных у наших ног. Уничтоженная, растоптанная, лишенная всякого проблеска жизни.

Глупо.

Неправильно.

На грани катастрофы.

Галлея натянула куртку на голое плечо и прочистила горло, ее взгляд скользнул по моему лицу.

— Безжалостный, — сказала она, повторив свое предыдущее высказывание.

Я натянуто улыбнулся.

— Способная.

Мы продолжили свой путь, Галлея скрестила руки, а мои ладони скользнули в карманы спортивных штанов. Ее же были скрыты объемной черной кожей, потому что она спрятала их под мышки.

— Ты останешься сегодня на ужин? — спросила она, адреналин все еще бурлил в ней, ускоряя ее шаг.

— Да. У Тары свидание. — Я поморщился от этой мысли. — Ты готовишь?

— Вареники.

— Как раз вовремя.

— Я чувствую, что только что добилась значительного прогресса. Это повод отпраздновать.

Кивнув, я улыбнулся ей еще раз, уже не так натянуто. Я гордился ею. Не каждый может взять свою травму в две трясущиеся руки и вылепить из нее что-то стоящее. Ее боль была глиной, принимающей новую форму. Однажды она может стать ее величайшим шедевром.

И это надо было отпраздновать.

Уитни прижалась ко мне бедром, когда мы вчетвером работали на кухне, раскатывая оставшиеся куски теста.

— Посмотри на себя, — сияла она, ее волнистые каштановые волосы были собраны на макушке. — Тебе не хватает только фартука.

— Мм. Думаю, я пас.

Тара хихикнула справа от меня.

— Держу пари, фартук тебе очень бы пошел. Рождество не за горами, просто говорю.

— Ты не станешь.

— Как будто ты меня не знаешь.

— Черт. Ты так и сделаешь. — Я застонал. — Ты наказана заранее.

Моя дочь ткнула меня локтем в ребра, достаточно сильно, чтобы я поморщился. На заднем плане у девочек играл диск «Radiohead», а столешница стала жертвой рассыпанной муки, лужиц масла и множества грязных кастрюль и тарелок.

В дверь позвонили, и Тара застыла, как статуя, кровь отлила от ее лица.

— О Боже… это Джош. Джош здесь. Чтобы поужинать. Со мной.

— Так и было задумано, — пробормотал я, глядя на дверь напротив и наблюдая, как его тень движется за рифленым стеклом.

Ее гребаный парень.

Никакие книги по воспитанию детей и руководства для отцов не могли подготовить меня к тому чувству ужаса, которое охватило меня, когда я увидел, как моя дочь-подросток осваивает безжалостный мир свиданий.

Уит сказала мне, что посадила ее на таблетки.

Мне захотелось блевать.

— Я открою дверь. — Я провел руками по голубым джинсам, в которые переоделся.

— Черта с два. Отойди в сторону. — Тара протиснулась мимо меня и устремилась в прихожую.

Я вздохнул, глядя, как она уносится прочь, поправляя свои только что уложенные волосы.

— Он мне не нравится, — пробормотал я Уитни.

— Конечно, не нравится. Прекрасный принц мог бы войти в эту дверь, а ты бы все равно сказал: «Отрубите ему голову».

— Ага. — Я месил тесто с большей силой, чем нужно. — Принцев переоценивают, и они никогда не бывают прекрасными.

— Ты знаешь, о чем я.

Уитни вымыла руки в раковине, затем улыбнулась мне и присоединилась к Таре у входной двери.

Оставшись на кухне наедине с Галлеей — я, обуреваемый своими токсичными отцовскими инстинктами, и Галлея, начиняющая вареники картофелем, — я подался вперед и, прищурившись, посмотрел на нее.

— Что ты думаешь о Джоше?

Ее подбородок приподнялся, и она подмигнула мне.

— Он симпатичный.

— Нет. Что-то другое.

Улыбка сползла с ее лица, и она резким движением головы смахнула прядь непослушных волос с глаз.

— Ладно, ну, он в списке отличников. Он носит ее учебники в школе, — сказала она мне. — А вчера он прижал какого-то спортсмена к шкафчикам, после того как тот отпустил в ее адрес двусмысленный комментарий.

Мои глаза сузились до щелей.

— Значит, он жестокий.

— Защитник.

— Я его ненавижу.

Галлея хихикнула, и ее легкий смех разрядил мое напряжение и смягчил жесткую позу. В последнее время я редко слышал ее смех — она была такой сосредоточенной, целеустремленной и серьезной. Она была занята работой в клинике для животных, учебой в школе и тренировками по самообороне. Она уже не была тем увядающим цветком, с которым я познакомился, но тени все еще клубились вокруг нее, душа ее светлую натуру.

Я ухватился за это легкое настроение.

— Ты будешь моими глазами, когда меня не будет рядом?

— Твоими глазами?

— Да. Моим доверенным лицом.

Ее щеки порозовели, когда она смахнула со скулы мазок муки. Это действие только добавило еще.

— Нет. Прости. Я предана Таре.

— Спорим, я смогу тебя переубедить?

— Меня нельзя подкупить. Это называется честность.

Улыбка, которую она мне послала, была столь же опасной, сколь и очаровательной.

— Хм… — Я облокотился на предплечья и смотрел на нее, пока она заклеивала конвертики из теста и выкладывала их на сковороду один за другим. — Это вызов.

— Не трать свою энергию впустую.

Заиграла новая песня «Radiohead», когда с другой стороны дома донеслись веселые голоса. Песня была завораживающей. Атмосферной.

На мгновение все остальное исчезло. Не было ни смеха, ни звона бокалов, ни высоких голосов — были только я, Галлея и эта песня «Radiohead», название которой я отчаянно пытался вспомнить.

— Что это за трек?

Она закрыла глаза, словно мысленно перебирая мелодии.

— «Talk Show Host».

— Мне нравится.

— Моя любимая. — Ее бедра томно покачивались в такт ритму, вареники шипели на сковороде, становясь золотистыми. Затем она повернулась и потянулась ко мне, чтобы взять банку с приправами.

Наши руки соприкоснулись.

Она подняла глаза.

Мое внимание привлекла полоска муки на ее щеке, и инстинкт взял верх: я поднял руку и осторожно смахнул ее большим пальцем.

— У тебя осталось немного муки… — Слова оборвались, когда я стряхнул оставшиеся крупинки с ее кожи.

Она замерла, опустив взгляд на столешницу, и музыка вдохнула пульс жизни в этот момент.

Безрассудное, продолжительное сердцебиение.

Она сглотнула.

А потом сбивчиво пролепетала:

— Тара думает, что Уитни все еще влюблена в тебя.

Я застыл на месте.

Убрал руку от ее лица.

Нахмурился, пока ее слова проникали в меня, одно за другим. Патока, просачивающаяся сквозь тонкие, как волос, трещины.

— Что ты имеешь в виду?

Галлея опустила глаза на стойку, прежде чем снова посмотреть на меня остекленевшим взглядом. Она слегка покачала головой, как будто не была уверена, почему она это сказала.

— Папа! — крикнула Тара из столовой. — Иди, познакомься с Джошем. Мое смущение наготове, и я знаю, что ты не сможешь устоять.

Я тяжело вздохнул и провел ладонью по затылку, а Галлея вернулась к плите. Вареники жарились на сковороде. Шипели, потрескивали. Пикантный аромат привел меня в чувство, и я выпрямился, отворачиваясь от стойки.

Почему Тара так подумала?

Остановившись, я оглянулся на Галлею через плечо, изучая ее раскрасневшийся профиль. Ее глаза были прикованы к сковороде, она сжимала лопатку в смертельной хватке.

Мое сердце билось где-то в горле, когда я вошел в столовую и улыбнулся своей дочери, которая держала за руку Джоша.

Уитни подняла взгляд со своего места за столом, ее пальцы сжимали ножку бокала с вином, когда я подошел. Она сделала изящный глоток, ее ногти с рубиновыми ногтями совпадали с цветом вина.

Тара широко улыбнулась и пригласила меня занять место рядом с матерью, на столе горели свечи.

Моя дочь вскинула брови и подмигнула.

Черт.