Старше

ГЛАВА 5

— Еще! — В меня полетели два кулака, и я плавно уклонился от удара, почувствовав порыв воздуха, когда они не попали в цель. Я подал знак восемнадцатилетнему парню передо мной, чтобы он не останавливался. — Двигайся, Скотти. Ты должен двигаться.

Студия была моим убежищем, пристанищем, где эхо шагов по голубым матам стало моим очистительным огнем. Хотя сначала моя карьера была связана с медициной, работа парамедиком позволила мне увидеть все ужасы, творимые человечеством, из первого ряда.

Я видел много дерьма.

Я пережил много дерьма.

Когда мне было за двадцать, я записался на занятия по самообороне и выложился на сто процентов, чтобы получить черный пояс по тхэквондо и джиу-джитсу, в основном чтобы справиться с последствиями жестокого нападения, которое я пережил в подростковом возрасте и в результате которого получил почти смертельную ножевую рану. С годами желание помочь другим жертвам найти в себе силы и избавиться от собственных страхов только усилилось.

Моя работа по оказанию экстренной медицинской помощи пробудила во мне нечто более глубокое — страсть к лечению душевных ран, которые не исчезали после того, как стихали сирены.

Какое-то время эти две роли органично переплетались, пока страсть не взяла верх и не стала моей постоянной работой. Моим призванием. Я знал, что полученные травмы не исчезают после заживления физических повреждений, и эта мысль подтолкнула меня к выбору новой профессии.

Стоя в дышащей майке и темных спортивных штанах, я оценивал форму Скотти. Зеркала на стене позади меня отражали выражение его глаз, в которых неуверенность сменялась яростной решимостью. Я бросил контролируемый джеб, чтобы проверить его рефлексы, и Скотти ответил четким блоком. Он учился читать своего противника, предугадывать его следующий шаг.

— Не теряй бдительности, — подбадривал я его, проводя через серию ударов ногами и руками. Запах пота, вызванного нашими усилиями, наполнил комнату, смешиваясь с приглушенными ударами соприкасающихся конечностей.

Я находился в зоне комфорта, в своем счастливом месте.

Спарринг был для меня формой терапии, и то, как мои занятия меняли жизнь мотивированных детей и взрослых, отражало то влияние, которое он оказывал на мою собственную.

Еще через двадцать минут мы закончили занятие, и я провел предплечьем по линии роста волос, одобрительно кивнув ему.

— Хорошая работа. Значительно лучше, чем на прошлой неделе.

— Да? — Скотти ухмыльнулся, положив руки на бедра и размеренно дыша. — Я тренировался. Мой отец повесил в гараже боксерскую грушу.

— Это заметно. Просто помни, что все зависит от настроя. — Я взял чистое полотенце, чтобы вытереть лицо, а затем бросил одно ему. Мы оба потянулись за бутылками с водой и сделали по глотку, пока адреналин постепенно сходил на нет. — Я могу научить тебя всем приемам в мире, но это ничто без уверенности в себе. Ты несколько раз сомневался.

Он тяжело вздохнул.

— Я работаю над этим. Почему это кажется невыполнимым?

Я прислонился к стене студии и наклонил голову, рассматривая его. Он был крупным, ростом около шести футов, с лохматыми каштановыми волосами и шрамом, тянущимся от верхней губы.

— Уверенность в себе — это как мышца, — сказал я ему. — Она нуждается в постоянных тренировках. Чем больше ты тренируешься, тем сильнее она становится. Речь идет не о том, чтобы полностью избавиться от сомнений в себе, а о том, чтобы преодолеть их.

Скотти допил остатки воды и сжал в руке пустую бутылку, пластик хрустнул.

— Что я могу сделать, чтобы укрепить эту мышцу? Всегда остается этот дурацкий страх, который живет где-то внутри, как бы я ни старался сосредоточиться.

Я жестом указал на маты.

— Начни с визуализации победы. Прежде чем нанести удар, представь, как ты его выполнишь. Безупречно. Создай мысленный образ себя как умелого бойца. Когда ты выйдешь на маты, это будет иметь огромное значение.

Выражение его лица стало задумчивым, и он вздохнул.

— Я продолжу работать над этим.

— Прогресс — это путешествие, а не пункт назначения. — Я шагнул вперед и похлопал его по плечу. — Ты молодец. Продолжай в том же духе, и ты почувствуешь разницу.

— Спасибо, тренер Мэдсен. — Скотти промчался мимо меня в направлении своей сумки, а затем помахал мне на прощание. — Увидимся на следующей неделе.

— Ага.

Звук закрывающейся тяжелой двери эхом разнесся по студии, и я ненадолго завис в своих мыслях, слизывая капельки пота с верхней губы.

Скотти был хорошим парнем, и его история потрясла меня.

На него набросились четверо подростков на тротуаре в пригороде, когда он со своей младшей сестрой играл в «сладость или гадость» на прошлый Хэллоуин. К счастью, сестра успела убежать за помощью и обошлось без травм, но Скотти жестоко избили и бросили без сознания на лужайке перед домом.

Нападавших быстро задержали и взяли под стражу, определив, что они были под кайфом.

Мотив нападения?

Они хотели отобрать чертову корзинку с конфетами у его сестры.

Абсурдность этой ситуации меня шокировала. Травмы Скотти были серьезными — внутреннее кровотечение, шрамы на лице и теле, сотрясение мозга третьей степени, из-за которого он несколько недель пролежал на больничной койке. В прошлом меня учили отделять личные чувства от работы. Теперь, на новом поприще, я мог проявлять сочувствие и наставлять, пообещав его родителям, что проведу для Скотти курсы самообороны бесплатно.

Когда он вошел в мою студию в декабре, его энтузиазм был ощутим. Мне было приятно осознавать, что я способствую его выздоровлению, предлагая инструмент для восстановления его чувства безопасности.

Я был на его месте.

Я понимал.

Проведя пальцами по еще влажным волосам, я перекинул полотенце через плечо и подошел к дальней стене, чтобы взять ключи и бумажник. Хотя моя рабочая смена закончилась, занятия по самообороне завершились, у меня было еще одно обязательство.

Когда стрелки часов приблизились к шести вечера, я улыбнулся, подбросил ключи в воздух и вышел в морозную зимнюю ночь.

У меня было назначено свидание с моей любимой девушкой.

— Привет, Рид.

Уитни нерешительно потянулась, чтобы обнять меня, как только ярко-синяя дверь распахнулась. Я стоял на крыльце с букетом роз для Тары, а другой рукой обнимал мою бывшую девушку.

— Привет, Уит. Хорошо пахнет.

— У нас сегодня отличный шеф-повар. — Когда она отстранилась, на ее губах заиграла улыбка. — Заходи в дом. Тара с нетерпением ждет ужина.

Я перешагнул через порог, и в мой нос проник аромат чеснока и розмарина. Дом выглядел так же. Множество голубых пятен и вкраплений, благодаря моей дочери, и прибрежная, морская тематика, напоминающая о годах, которые они провели недалеко от пляжа в Чарльстоне, прежде чем пустить корни здесь, дома, недалеко от Чикаго.

Стены украшали фотографии, среди которых была одна из моих любимых фотографий Тары. Ей тогда было три или четыре года, она сидела наверху большой красной горки, ее маленькие ручки тянулись к небу, она широко улыбалась. Я несколько секунд задумчиво смотрел на снимок, запоминая ее светло-каштановые косички и счастливую улыбку. Я страстно желал невинности и волшебства, присущих раннему детству.

Мне никогда не нравилось фотографироваться, и я немного сожалел об этом, когда обводил взглядом увешанные снимками стены и чувствовал себя призраком в своих собственных воспоминаниях.

— Тара в душе, но она спустится через минуту. — Уитни выхватила белые розы, окрашенные в лазурно-голубой цвет, прервав мои размышления. Она понюхала их, и ее улыбка расцвела еще ярче. — Они великолепны. Ей понравится.

— Я скучаю по ней.

Безрадостный подтекст заполнил пространство между нами, отчего Уитни опустила взгляд на свои ноги в носках и медленно кивнула.

— Она тоже скучает по тебе.

Я переехал сюда уже восемь месяцев назад, но работы было очень много, а школа и социальная жизнь отдаляли Тару.

— Она злится на меня?

Вздохнув, Уитни скользнула к обеденному столу и заменила искусственную цветочную композицию, стоявшую в декоративной вазе, свежими розами. Затем она повернулась, оперлась на стол, обхватив руками край столешницы, и пристально посмотрела на меня.

— Если она так себя ведет, то причина в ее возрасте. Со мной все так же.

Я фыркнул, засовывая руки в карманы.

— Я облажался. Я должен был собрать свое барахло и отправиться за вами, как только ты сказала мне, что переезжаешь обратно в Иллинойс.

— У тебя был процветающий бизнес, который ты только что построил с нуля. Ты делал мир лучше. Менял жизни. Она знает об этом.

— Изменить ее мир к лучшему — моя приоритетная задача.

— Рид, — сказала она. — Ты отдавал ей всего себя на протяжении многих лет. Ты всегда был предан ей. Как и сейчас. Она не держит на тебя зла.

Я отвернулся и прикусил щеку, чтобы сдержать отвращение к себе. Чувство вины грызло меня изнутри. Мы с Уит были школьными возлюбленными, она была на год старше меня. Мне было восемнадцать, а ей — девятнадцать, когда в нашей жизни появилась Тара. Несмотря на то что наши отношения не выдержали тяжести родительских обязанностей в столь юном и незрелом возрасте, а также влияния тонны внешних стрессовых факторов, мы были хорошими родителями.

Когда Уитни получила временную должность в социальной сфере в Чарльстоне, я поехал за ней. Но когда она вернулась обратно в пригород Чикаго, в наше первое место жительства, после того как нашла что-то постоянное… я заколебался.

У меня появился шанс, то, чего я жаждал, то, что действительно имело для меня чертовски большое значение…

И я остался.

Целый год я был вдали от своей маленькой девочки. Я пропустил важные моменты, школьные вехи и тот уязвимый этап в жизни каждого подростка, когда родительское участие необходимо как никогда. Сейчас я изо всех сил старался наверстать упущенное, регулярно заглядывал к ней на семейные ужины, приглашал на кофе и обеды, но в глубине души у меня все равно что-то ныло, подсказывая, что она не оценила моего годового отсутствия.

— В общем… — Уитни почувствовала творящийся в моей голове сумбур и кашлянула, вставая из-за стола. — Давай я познакомлю тебя с подругой Тары. Она поживет у нас некоторое время.

Я снял ботинки, выставил их в прихожую и направился на кухню.

— Хорошо.

Уит рассказала мне о соседской девочке, которую они приютили, — новой лучшей подруге Тары на год старше ее, которая жила в абьюзивной семье с двумя паразитами в качестве родителей.

Эта мысль согрела меня. Какими бы разными с моей бывшей мы ни были, у нас обоих было доброе сердце. Мы испытывали сострадание к нелюбимым и забытым. Уитни была преданным своему делу социальным работником, и я всегда восхищался ею. Она упорно трудилась, чтобы изменить жизнь этих детей к лучшему.

Я хотел верить, что мы правильно воспитываем Тару.

Я был почти уверен, что так и есть.

Из кухни за углом доносился стук кастрюль и сковородок, пока я шел за Уитни, засунув руки в карманы джинсов.

— Рид, это Галлея. — Она отошла в сторону, открыв моему взору девушку, стоящую у плиты с деревянной ложкой в руке. — Галлея, я хочу, чтобы ты наконец познакомилась с отцом Тары — Ридом.

Я замер на пороге кухни.

Мое сердце остановилось.

Вся кровь отлила от лица.

В голове, как штормовой ветер, пронеслось то, что когда-то сказала мне Уитни.

У каждого есть свой момент.

Момент, который испытывает нас, определяет, формирует. Момент, который показывает нам, кем мы являемся на самом деле. То, что у нас внутри, до мозга костей. А не то поверхностное дерьмо, которое мы демонстрируем случайным прохожим, мелькающим на обочине наших жизней, как мимолетные призраки.

Каждого из нас, черт возьми, в жизни ждет такой момент.

И это был мой.

Я оказался не готов.

Ничто не могло подготовить меня к тому, что девушка, которую я встретил в футболке «Gin Blossoms» с яркой ягодной помадой на губах, повернется, откинет свои медовые волосы за плечо и посмотрит прямо на меня.

Наши глаза встретились.

Мое сердце заколотилось, а кулаки сжались. Я пытался сообразить, что сказать, пока момент не затянулся на слишком долгое время, и Уитни не стала допрашивать меня, почему я бледнею на глазах и каждый мой мускул напряжен.

Я кашлянул.

— Привет.

— Привет. — Галлея слабо улыбнулась и повернулась обратно лицом к плите. Как будто она уже знала, что именно я войду сегодня в парадную дверь, и смирилась с этим поганым поворотом судьбы.

Уитни положила руку на мое плечо.

— Вы двое знаете друг друга?

Я мог бы солгать, мог бы сказать, что нет, мы никогда не встречались, и семнадцатилетняя девушка на ее кухне, которая часто присутствовала в моих мыслях, просто напомнила мне кого-то другого.

Но я знал, что даже самая маленькая белая ложь может отрастить зубы, и в итоге я закопаю себя еще глубже.

Я разжал кулаки и ответил.

— Вообще-то, да. Мы познакомились на вечеринке прошлым летом.

— На вечеринке? Ты всегда ненавидел вечеринки. — В ее шоколадных глазах мелькнуло любопытство, когда она посмотрела на меня. — Мир тесен, судя по всему.

Да.

Чертовски маленький мир.

Я провел рукой по лицу, надеясь стереть с него выражение неверия.

— Это было той июньской ночью, когда ты сказала, что Тара улизнула. Ты волновалась. Ты думала, что она пошла к Джею, и я отправился ее искать.

Она медленно кивнула.

— Да, я помню. В итоге она осталась ночевать у Мариссы.

— Точно. Галлея была там, и мы немного поболтали.

Я перевел взгляд на источник моего смятения, но она продолжала смотреть в кастрюлю, не желая встречаться с моим взглядом.

Имя Галлеи не упоминалось, а если и так, то я не обратил внимания. Ничто не могло натолкнуть меня на мысль, что она — та самая девушка, которую приютила Уит.

Каковы, черт возьми, были шансы?

Вероятно, такие же, что и у столкновения с ней в супермаркете в канун Рождества — жестокому напоминанию о той сводящей с ума связи, которая возникла, когда я потерял бдительность, в ту ночь, когда ее глаза были мягкими и уязвимыми, а ее полные губы с винным оттенком выглядели так, словно были созданы, чтобы целовать меня.

Черт.

Это был кошмар.

Ей было семнадцать, она по определению была недоступна, а теперь она оказалась временным приемным ребенком моей бывшей и новой лучшей подругой моей дочери.

В прошлой жизни я точно был серийным убийцей.

Никаких сомнений.

Галлея продолжала игнорировать меня, помешивая на плите что-то похожее на соус маринара.

— Ужин почти готов, — сказала она, заправляя за ухо золотистую прядь волос. — Я уже накрыла на стол.

— Спасибо, милая. — Уитни убрала свою руку, а затем повела меня в столовую. Когда мы оказались за пределами слышимости, она посмотрела на меня, ее глаза прищурились от пристального внимания. — Ты вел себя странно. Между вами что-то произошло?

Произошло?

Да, что-то произошло, и мне чертовски повезло, что не переросло в нечто большее.

Но это не случилось только по одной причине — я узнал ее настоящий возраст за мгновение до того, как готов был увезти ее к себе домой и трахнуть.

Я замешкался с поиском ответа, отличного от вышеупомянутой мысли.

— Просто встреча с ней застала меня врасплох. Мы немного поговорили, и я не ожидал, что увижу ее снова.

— Верно. Логично. — Она рассмеялась, словно ее предположение было абсурдным. — Прости. Просто атмосфера стала напряженной, или мне так показалось.

Все было бессмысленно.

Я был в полной заднице.

Несколько секунд спустя на деревянной лестнице послышались шаги Тары, которые изящно прервали этот момент.

— Папа! — крикнула она.

Напряжение мгновенно покинуло меня при звуке ее голоса. Я помахал ей рукой, когда она подбежала к нам в безразмерной футболке, перехваченной на талии лентой для волос, и на моих губах расцвела искренняя улыбка.

— Привет, малышка. Как дела в школе?

— О, ты знаешь, изучаю квадратные уравнения, анатомию лягушачьих кишок и шекспировские оскорбления. То, что мне обязательно пригодится в повседневной жизни после окончания школы. — Затем она скорчила гримасу. — Не называй меня малышкой. Мне уже не пять лет.

Я уже собирался ответить, когда меня прервала Галлея, появившаяся из кухни с миской салата в одной руке и ярко-розовым гипсом на другой.

— Лицо твое не стоит загара⁵, — съязвила Галлея.

— Ты — кухарка⁶! — ответила Тара.

Девушки захихикали.

Галлея взглянула на меня, и ее улыбка померкла.

За обеденным столом она села напротив. Галлея выглядела гораздо старше своих лет и красивее, чем я помнил, поэтому я схватил бокал вина, который протянула мне Уитни, и выпил его залпом, а дьявол на моем плече наклонился и прошептал мне на ухо: «Ты по-королевски облажался».

Когда ужин подошел к концу, я чувствовал себя слегка опьяневшим от выпитого красного вина, а Галлея вскочила со стула, словно под ее задницей разожгли огонь.

Прочистив горло, я промокнул рот салфеткой, после того как попробовал самую вкусную запеканку маникотти, которую я когда-либо ел.

— Это было здорово. Спасибо. — Мой взгляд метнулся к Галлее, когда она исчезла на кухне, ее волосы спускались до середины спины. — Я помогу прибраться.

Тара хихикнула.

— Такой хозяйственный папа. А ты можешь постирать мое белье? У меня в спальне его просто уйма.

— Хорошая попытка. — Я отодвинул стул. — Но нет.

Уитни потянулась к моему плечу.

— Тебе не нужно помогать. Я сама все сделаю.

— Иногда я могу быть полезным. — Натянуто улыбнувшись, я встал и направился на кухню.

Галлея посмотрела на меня, когда я вошел, но быстро вернула свое внимание к куче грязной посуды, когда наши взгляды встретились.

Опустив руку в мыльный раствор, она пыталась оттереть обеденную тарелку желтой губкой. Я нерешительно приблизился, пытаясь придумать, что сказать. За ужином мы почти не разговаривали, но ее ореховые глаза прожигали во мне дыры, когда она думала, что я не вижу.

Я видел.

Ее невозможно было не заметить, и это было проблемой.

— Ты хорошо готовишь, — сказал я, подойдя к ней. — Лучшие маникотти, которые я когда-либо ел.

Улыбка мелькнула на ее губах, но она не отводила глаз от воды в раковине.

— Спасибо. Я люблю готовить.

— Да?

— М-м-м… Это занимает мои мысли. Кроме того, мне нравится делать приятное другим людям, — сказала она. — Моя бабушка всегда говорила, что лучший путь к сердцу человека лежит через его желудок.

Если она пыталась покорить меня, то у нее получилось. Мне оставалось только молиться, чтобы не случилось смертельного захвата и я вышел из этой ситуации целым и невредимым.

Я немного постоял рядом, прежде чем присоединиться к ней у раковины и взять вымытую тарелку.

— Я помогу.

— Ты не обязан.

— Я хочу. Кроме того, я не понимаю, как ты собираешься делать это одной рукой. — Я взял тарелку, стоявшую на краю кухонной стойки, и вытер ее полотенцем, отложив в сторону. — Послушай, я надеюсь, что мы сможем оставить то, что произошло на вечеринке, между нами, — пробормотал я, стараясь говорить тихо и глядя в сторону столовой. — Ради Тары.

— Конечно. Не беспокойся. — Она украдкой взглянула на меня, ее тонкое горло судорожно сглотнуло. — Ничего не было.

Это была ложь, и мы оба это знали.

Но из нас двоих только я был взрослым. Не было другого выбора, кроме как притвориться, что ничего не произошло. И хотя в ту ночь нас, возможно, захлестнула физическая реакция, никаких роковых границ пересечено не было.

Мы могли это сделать. Это было возможно.

— Хорошо. Хорошо. — Мои глаза остановились на ее профиле, затем на ее сломанной руке, которую мне хотелось вылечить одним лишь взглядом. — Тот синяк на твоем лице в канун Рождества… это твой отец?

Одна только мысль об этом была смертельно опасной, и мое тело напряглось, когда я представил, как ее собственный отец причиняет ей такую боль. Я не мог этого вообразить. Он был чертовым ублюдком, и я был рад, что Уитни предоставила ей убежище, несмотря на обстоятельства.

Галлея замялась, глядя на мыльные пузыри, и ее губы сжались. Она кивнула.

— Да. Прости, что снова солгала, но ты ничего не мог сделать. Не было смысла поднимать эту тему.

— Я мог бы тебе помочь.

— Как?

— Я… — Я не знал. Она была просто симпатичной девушкой, которую я встретил на вечеринке. По сути, незнакомкой. — Я мог бы что-нибудь сделать. Вызвать полицию. Нашел бы, где можно переночевать.

Она фыркнула.

— Ты бы привел девочку-подростка к себе домой в канун Рождества после того, как мы… — Она посмотрела на меня остекленевшими глазами цвета темной карамели с вкраплениями изумруда. — Неважно.

— Да. — Мои губы сжались. — Я бы так и сделал.

— Мне не нужно, чтобы ты меня спасал, Рид. На самом деле я не потерялась. — Ее взгляд вернулся к раковине. — Я сильнее, чем ты думаешь.

Это были первые слова, которые я сказал ей, когда искал во владениях Джея свою сбежавшую дочь, а потом заметил ее, в одиночестве стоящую в озере, ее волосы сияли, как нимб под луной.

Ты потерялась?

Она так выглядела.

Потерянная, одинокая, в доле секунды от того, чтобы навсегда исчезнуть под водой.

Я не был склонен к отношениям на одну ночь или случайным связям, но по мере того как мы знакомились, что-то в ней вызывало у меня крепнущее желание закинуть ее в свой грузовик и увезти в свою квартиру, чтобы запомнить выражение ее лица, когда она будет выкрикивать мое имя и кончать подо мной.

Она сказала мне, что ей двадцать один год, и я по глупости поверил. Она выглядела старше. И хотя молодые женщины никогда не привлекали меня, странная связь расцвела в те первые несколько минут, когда мы говорили о музыке и мечтах, стоя лицом друг к другу, всего лишь на расстоянии вздоха.

Семнадцать.

Все рухнуло, когда правда выплыла наружу. Шок, ужас, тошнотворное разочарование. Я был так близок к тому, чтобы переспать с чертовым подростком, и сама мысль об этом вызывала сожаление.

С лучшей подругой моей дочери.

Мне удалось довольно быстро избавиться от похотливых мыслей, но она все равно не выходила у меня из головы. Мне было интересно, где она, как у нее дела, не запечатлела ли она какие-нибудь новые вспышки или не нашла ли новую любимую песню.

Словно прочитав мои мысли, Галлея сменила тему и потянулась в раковину за тарелкой.

— Ты уже послушал их новый диск?

Я схватил тарелку, пока она не попыталась вымыть ее сама.

— Какой диск?

— «Oasis».

— Да. — Я мягко улыбнулся. — Мне понравился.

Она уставилась на меня, не в силах сдержать блеск в глазах.

— У меня его пока нет. Я берегу деньги на самое необходимое.

Я подумал, обнаружила ли она те деньги, которые я сунул в карман ее пальто в тот вечер возле магазина. Это не должно было означать ничего, кроме импульсивного акта доброты. Ее пальто выглядело старым и потрепанным, а ботинки дырявыми. И я заметил, как беспокойство росло на ее лице с каждым товаром, проходящим через кассовый сканер.

Она прочистила горло.

— В любом случае я должна поблагодарить тебя за…

Не успев договорить, Галлея сделала неловкое движение и сбила одну из тарелок с кухонной стойки. Мы оба смотрели, как она словно в замедленной съемке разбивается вдребезги о кафель у наших ног.

Она побледнела.

Слезы заблестели в ее глазах, когда она резко вздохнула и упала на колени.

— Черт. Прости… я… я не хотела…

— Ничего страшного. — Я схватил полотенце, чтобы собрать осколки, но мое внимание было приковано к ее испуганному лицу. — Эй, все в порядке. Я разберусь с этим.

— Я просто… мне очень жаль. — Покачав головой, она поднялась на корточки. — Это произошло случайно.

— Серьезно. Все в порядке.

Она слепо смотрела на осколки. Затем румянец медленно вернулся к ее щекам, а дыхание выровнялось. Когда страх прошел, она издала самоуничижительный смешок.

— Боже мой. Это была чрезмерная реакция.

Я изучал ее, собирая тряпкой осколки.

И я понял.

Вероятно, ее уже били за то, что она разбила тарелку, и эта мысль была для меня как кислота в венах.

Уитни вбежала на кухню, схватила совок и присела рядом с нами.

— С кем не бывает, — поддразнила она, ослабляя возникшее напряжение.

Галлея вздохнула, взяла себя в руки и поднялась на ноги.

— Мне очень жаль, мисс Стивенс. Я постараюсь впредь быть осторожнее.

— Можешь начать с того, что не будешь мыть мою посуду, дурочка. Твоей руке нужен отдых. — Она замела осколки в совок и с улыбкой добавила: — И еще, пожалуйста, зови меня Уитни.

— Хорошо. Без проблем.

Уитни бросила на меня быстрый взгляд, прежде чем исчезнуть из кухни. Повернувшись к Галлее, я наблюдал, как она теребит подол своей светло-желтой футболки и нервничает, опустив глаза в пол.

Я сделал шаг ближе и наклонился к ней.

— По крайней мере, это не рука для «Камень, ножницы, бумага».

Прошла секунда.

И улыбка, наконец, вырвалась на свободу.

Она прикусила нижнюю губу, щеки вспыхнули знакомым румянцем, и она подняла на меня глаза.

— Ты должен подписать мой гипс, — сказала она, и облако неловкости рассеялось. — Все крутые люди так делают.

— Да? — Я покосился на розовое чудовище на ее левой руке. — Есть маркер?

— Конечно. Секунду. — Через мгновение Галлея вернулась с маркером.

Я взял его.

Наши пальцы соприкоснулись, и у меня перехватило дыхание.

Затем я нацарапал черным маркером свое имя на ее гипсе, пообещав себе, что это будет единственное, что она когда-либо от меня получит.