Только хорошее

«Я ПЕРЕСТАЛА БОЯТЬСЯ ТЕМНОТЫ»

Однажды Фаня сказала мне: «Оля, никогда не задавайте вопросов, на которые можете услышать неприятный для Вас ответ». Этот урок мне не всегда удается применять в жизни, но помню я его очень хорошо.

С Шацами, Фаней и Шуриком нас познакомила Тата Сельвинская. И вот интересно, они ведь ровесницы — Тата и Фаня, ну, может вторая на пару лет постарше. Но Тату я могу назвать другом — строгим, взыскательным. Фаня — это совсем другое. И Шурик, и она с первой минуты знакомства стали абсолютно родными людьми. Вот абсолютно! Причем, странно, не их сын Сережа, близкий мне по возрасту, а именно Фаня и Шурик. Тата — царственная мудрость, Фаня — легкость, воздушность. Мудрость — как-бы между прочим. Шурик — это просто идеал мужчины.

История их знакомства замечательна. Молодая Фаня была буквально окружена ухажерами из элитарной литературной среды. Даже чуть не вышла замуж за знаменитого Беленкова. Рассказывала: «Я была очень популярна у мужчин и болела тогда туберкулезом, а кавалеры все мне на морозе, на лавочке стихи читали. Рассказывали что-то интересное. И только Шурик подарил коробку шоколада и сказал: «Вот».

Шурик был летчиком. Ну, абсолютно из другой среды! И Фаня даже стыдилась познакомить его со своей элитарной компанией. Просто взяла и вышла за него замуж. Как я понимаю, в то время даже не особенно любя. А потом он стал для нее всем. Фаня — такая женщина-женщина. Выставки, театры, поэтические вечера. Она в этом купалась, она в этом кружилась и, кажется, никогда нигде не работала. Потому что у нее был Шурик. Настоящий мужчина. Надежный и бережный.

Однажды Фаня спросила меня:

— Как Вы думаете, Олечка, любовь есть?

— Вы знаете, Фань, когда любишь — она есть, а когда не любишь — ее нет. Просто нет. Вообще нет.

— А Шурик очень умеет любить.

Шурик тогда работал в «Северной авиации», на дальних рейсах. Когда он улетал, у Фани оставался маленький транзисторный приемничек, настроенный на определенную волну. Не помню, как это работало, но Шурик приемник так наладил, чтобы Фаня точно знала, что он улетел и все в порядке. Шурик летел на Север, а Фаня летала по вернисажам, театрам, компаниям… Потом транзистор чудесным образом сообщал ей, что муж вернулся на землю и Фаня ждала его дома со всякой вкуснятиной. В Фане было какое-то удивительное сочетание легкости и женской мудрости. Шурик же просто души в ней не чаял.

Я очень любила приходить к ним в гости. Мы приезжали всей семьей с детьми. И сразу — на большую кухню, волшебное место всяческих щедрых угощений и наших с Фаней бесценных разговоров по душам. Всегда было вкусно и весело. Уже за столом Шурик обязательно припоминал:

— Фанюшечка, у тебя там еще шпроты где-то есть, давай-давай!

— Ой, я забыла!

Тут же открывались и шпроты, и икра. Фаня совершенно не была скупой, она просто могла действительно что-то забыть, но Шурик с его внимательным, бережным, родственным отношением к нам радостно старался отдать абсолютно все. Это — Шурик…

Когда он появился в моей жизни, у меня рядом образовалось такое настоящее «мужское плечо». Обычно я боюсь беспокоить людей своими проблемами, но к Шурику могла обратиться когда угодно, и с чем угодно. Он говорил: «Так, успокойтесь, не волнуйтесь. Сейчас все решим, все сделаем». Однажды потеряла ключи от «Жигулей» — ужас! Вообще-то я не растеряха, а тут вот такое приключилось. Звоню, естественно, не Левитину, который точно будет меня ругать, а Шурику. «Сейчас приеду, сейчас все сделаем. Все нормально». И приехал, и сделал. Я уверена, что у каждой женщины должен быть вот именно такой мужчина. Такая огромная-огромная подмога в жизни. Шурик и Фаня провожали Мишку в первый класс, очень люблю я эту фотографию.

Если я уезжала на съемку, с детьми оставался Шурик. Не Фаня, а именно Шурик. Он приезжал на своей «Волге», кормил их завтраком, делал бутерброды, заворачивал аккуратно, укладывал в ранцы. Я была абсолютно спокойна.

Однажды, когда еще Мишка не родился, Оленька оставалась у Шацев и они с Шуриком играли в карты. Ольга проиграла сильно и устроила настоящий разгром квартиры. Шурик потом очень смеялся. Он все время про нее говорил: «Артисткой будет! Обязательно будет артисткой». Любил ее безумно. Кстати, ведь и мои папа с мамой Олюню как-то по-особенному любили. Всегда в письмах была приписочка: «А внученьку два раза поцелуем».

Шурик был самым главным мужчиной в моей жизни тогда. Я не была в него влюблена, я его просто любила. Вот такой самый главный мужчина без плоти, без страсти, а с абсолютной любовью. Как-то на праздновании его дня рождения я, что называется, искренно до глупости произнесла тост: «Шурик! Вы для меня — все! Отец, муж, любовник, друг!». Все глаза вытаращили: «Какой любовник?!». А я просто хотела высказать вот эту полноту чувств и благодарности к нему.

Господи, как же мне повезло, что в моей жизни случились такие абсолютно чистейшие люди!

Шурик Шац был человеком невероятной честности. В то время он уже не летал, а работал главный диспетчером аэропорта Внуково. После пенсии просто диспетчером. И вот случилась какая-то авария. И стали, как водится, искать «стрелочника». Шурик до последнего отстаивал свою точку зрения — точку зрения правды. Тогда у него случился первый инфаркт.

Он умер в 66 лет.

Вроде бы уже все было хорошо, он лежал на реабилитации в каком-то военном санатории в Чехове, мы приезжали к нему с детьми, гуляли там по парку. И вдруг — резкая смена погоды. Инсульт! Сильнейший.

Нас с Фаней пустили к нему в реанимацию. Шурик был без сознания. Вот он лежит: трубки, трубки, трубки… Кажется, ни на что не реагирует.

Я подхожу к нему и говорю: «Шурик, это мы. Это Оля и Фаня. Если Вы нас слышите, подайте знак». И мне показалось, что он моргнул — услышал.

Хоронили Шурика в Донском. Так я не рыдала никогда в жизни. У гроба стояла Фаня, я подошла к ней и вдруг просто немыслимо разрыдалась. Потому что и потеря была немыслимая… Когда Шурик умирал, сын, Сережа, был в Америке. Работал там по приглашению товарища — он ведь сильнейший компьютерщик. Они ежедневно созванивались с Фаней, и она ничего ему не говорила:

— А где папа?

— А папа вышел.

Какая сила духа нужна для этого! Сереже нельзя было возвращаться, он должен был проработать в Штатах еще какое-то время, чтобы получить вид на жительство. И, конечно, он сорвался бы в Москву, узнав, что у отца инфаркт. Фаня не сказала сыну и о смерти отца. Только когда уже похоронили, только тогда сообщила. Это тоже был для меня пример, урок настоящей, подлинной, потрясающей силы материнской любви. В жизнерадостной, воздушной хохотушке Фане заложены были неимоверные мощь и мужество.

Через какое-то время после ухода Шурика Фаня уехала к сыну в Америку. Я звонила ей туда, на что-то жаловалась. Фане я всегда могла пожаловаться, пожаловаться, пожаловаться. Она отвечала: «Как же мне надо быть рядом с Вами! Как бы я Вам сейчас пригодилась! Как бы я Вам помогла!». Сейчас Фаня уже мало кого узнает, лежит. Сережа ухаживает за ней.

Любимейшие мои! Прелестнейшие! Абсолютно родные Фаня и Шурик! Спасибо Богу за то, что он послал мне вас!

Когда я была маленькая, то однажды услышала страшный разговор мамы с соседкой тетей Машей о том, как к ней приходил ее умерший муж. Что-то такое про то, как она в погреб залезла, выставила наверх ведро с картошкой, а он в нее начал эту картошку бросать. И так они меня напугали, что с тех пор я стала ужасно бояться темноты. Просто не могла одна оставаться в темной комнате до тех пор… пока не умер Шурик Шац.

Вот он умер и как-то я лежу в темноте и думаю: «А вот сейчас зайдет Шурик…». И вдруг почувствовала — свободна! Свободна от страха. Ведь даже если он сейчас войдет в образе приведения или призрака, он никогда ничего плохого мне не сделает! Это ведь мой Шурик. Шурик Шац. И я перестала бояться темноты.