Только хорошее

МАМА ПУТЕШЕСТВУЕТ

Как-то мама приехала к нам на дачу в Жаворонках. Это старая зона отдыха театра Моссовета, кажется, родилась тогда же, когда и я, в сорок седьмом. Построили какие-то домики из декораций, иногда приезжали туда собирать грибы, ягоды. Потом создали кооператив. И когда я перешла в театр Моссовета, меня туда позвали. И вот наша дача — полдома. Мишка маленький, Оленька, я и мама. Была у нас видеокамера. Мы привезли ее откуда-то из-за границы, чтобы продать и расплатиться за строительство этого же дома, но еще не продали. Я говорю детям: «А давайте бабушку поснимаем? Только так, чтобы она не заметила. И Мишка стал расспрашивать ее о детстве, о том, как она жила потом. А Олюша потихонечку снимала. Мама была абсолютно увлечена рассказом маленькому слушателю и ни на что не обращала внимания. Через какое-то время заходим в дом, Мишка ставит кассету в видеомагнитофон, включаем телевизор, усаживаем маму перед ним, но не специально, а как-то так удобно, что-то она вяжет при этом. Вдруг телевизор начинает работать (кто-то из детей включил) и я говорю: «Мама! Смотри, тебя показывают по телевизору!». И что она ответила? «Ой, какая же я страшная!» Никогда не ожидала от нее такого. Я, наверное, вообще не воспринимала ее, как женщину. Мама и мама. Хотя, ведь, была помада, лежала в специальной шкатулочке, и я ею тоже тайно пользовалась. И химическую завивку мама себе делала, и какие-то платьица шила. Но вот не было кокетства. И вдруг, на старости, в восемьдесят лет, такое абсолютно женское проявление. Не «почему я вдруг по телевизору? Как это произошло?», а именно это: «ой, какая же я страшная». А она была не страшная, наоборот такая уютная, улыбчивая в старости стала. Как будто ее отпустило: заботы о детях, о доме — все отпустило.

Мама была великая труженица. Просто великая. По сути, на ней держался весь дом, только я этого в детстве не понимала. Мне она казалась чересчур суровой. Да, может быть, суровой и была — жизнь выпала не из легких. А вот в старости смягчилась. Вдруг полюбила путешествовать. До самого последнего времени ездила одна. Уже восемьдесят лет, а она отправляется в Алексеевку навестить своих — там ее сажают в поезд, тут встречают — все нормально. Она как-то ничего не боялась. Однажды приехала к нам, когда мы с Валентином Иосифовичем уже жили в квартире на Арбате. Вошла и говорит: «Ой! Как цари живете! Как цари!», — ударение такое делала на первый слог. Валю называла почему-то Алефтин. Может быть, имя «Валентин» ей казалось слишком женским. Алефтин. Валя, надо сказать, к ней тоже проникся, прямо невероятно. И вот я делаю ей ванну с пеной, джакузи, она там лежит, вокруг все бурлит, а у мамы улыбка — ну абсолютно детская! И она говорит: «Ой, я в раю!». Смерти не боялась. Ну, не то чтобы хотела, но ждала своего часа очень спокойно, чтобы с папой увидеться.