Однажды, в театре на малой Бронной меня выбрали депутатом Краснопресненского райсовета. Не то чтобы я серьезно относилась к власти, но надеялась, что со своей узнаваемой после «Зорь» физиономией смогу сделать хоть что-то для людей. Ходила на заседания в Шмидтовском переулке, общалась, смотрела. И даже удалось «выбить» телефон для матери-одиночки из библиотеки ВТО… Еще я должна была «принимать население». По иронии судьбы — в «красном» уголке на первом этаже Булгаковского дома. И вот мой дебютный прием. Явилась я на него в белом костюмчике, который очень мне шел.
Стук в дверь:
— Можно?
— Да-да, прошу! Да-да-да.
Входит сильно пожилая женщина и говорит:
— Вы должны добиться, чтобы мне дали квартиру! Потому что я живу в коммуналке, а соседи меня ненавидят! В щи плюют, гадости всякие творят. И это после того, что я сделала для нашего государства!
— А что вы сделали?
— Ну как же! Вы еще молодая, не знаете, но в 30-е годы специалисты же иностранные приезжали к нам сюда. А я сдавала им комнату в нашей квартире и докладывала куда надо какой-такой человек приехал. Мне и в чемоданах рыться приходилось! Это все там же на Кропоткина.
Думаю: «Ничего себе! Я сижу в белом костюме на первом этаже дома Булгакова и разговариваю с доносчицей!». Не знаю в тот ли момент или попозже, но как-то мне очень понятно стало-в какой стране мы живем. И не ходила я больше ни на заседания в Шмидтовском переулке, ни в «красный» уголок в доме Михаила Афанасьевича…
А власть меня все равно пыталась любить.
Театр на малой Бронной. Буквально только что кончилась репетиция.
— Ольга Михайловна, Вас там ждут.
— Кто ждет?
— Одевайтесь, идемте, вот машина, Вас ждет заместитель министра культуры — Кухарский.
Сажусь в черную машину, шапка набекрень, везут меня к Кухарскому. Привозят, заводят в кабинет. Ну и, видимо, до встречи с Василием Феодосьичем, решили меня немножко «прозондировать». Обрисовывают мою задачу:
— Мы хотим, чтобы Вы, Ольга Михайловна, от имени всей советской молодежи поздравили Леонида Ильича Брежнева с днем рождения.
(Думаю про себя: «Ой, не люблю я — толпу, поздравления, официоз. Ну, а что делать?»)
— Да, хорошо.
— Текст мы Вам напишем.
И тут я ляпаю:
— Да не надо мне ничего писать. Уж чтобы поздравить пожилого человека я найду теплые слова.
И искренне не понимаю что и кому говорю! Реакция была такая, что я ее даже заметила.
— Хорошо. Мы Вам позвоним.
К счастью, никто не позвонил. Не прошла я «кастинг».
Была и еще черная машина в моей биографии. Живем мы с Левитиным, растим детей — все нормально. Я собираюсь уезжать на очередную какую-то «Неделю советского фильма» и вдруг звонок: «Срочно придите в райком партии». Мы с Михаилом Захаровичем пошли вместе. Был такой осенний день, и Левитин надел длинный красивый плащ. У райкома говорю: «Ты подожди меня. Это, наверное, ненадолго». Муж остается на улице, я захожу, а дальше какой-то абсурд — берут меня под белы рученьки: «Идемте, идемте», запихивают в черную машину и увозят! А Левитин ничего этого не замечает — куда-то отошел, видимо. Приезжаем мы совсем в другое место. Напротив дома звукозаписи. Заводят меня в какой-то особнячок. Сидит там какой-то человек. И начинается долгий — долгий разговор: как я работаю в театре, с кем общаюсь, часто ли езжу в командировки за границу, что с языком… Говорю:
— Нет, язык я не знаю.
— Ну с этим мы Вам поможем. Есть курсы. А вот как Эфрос себя ведет на репетициях?
И спокойно так все, приветливо. Про каких-то полицаев рассказывают, что не собираются обнародовать их дела, потому что у них есть дети. Благородные такие! Ну, в общем, вербовка идет. Часа три это все длится. Наконец я говорю:
— Знаете, мне, наверное, уже надо идти. Меня у райкома муж ждет.
Реакция потрясающая!
— Не ждет. Не ждет уже, наверное.
— Нет, ждет!
— Хорошо. Запишите, пожалуйста, вот эти телефончики и звоните нам изредка. Ну, после поездок каких-нибудь. Естественно, никому ничего не говорите. Ни мужу, никому.
Мобильных тогда не было, только записная книжка. Меня сажают в машину. Шофер за рулем, рядом со мной еще человек. Подъезжаем к райкому. Вижу — Левитин. Ветер, плащ развевается, Миша бегает по тротуару. Я говорю:
— Вот он, ждет.
Для них это было просто невероятно. Три часа он меня прождал! Останавливаемся чуть-чуть поодаль; Левитин мечется уже не по тротуару, а буквально в воздухе, взмахивая крыльями плаща. И по-прежнему нас не видит. Я открываю дверь машины, уже ставлю ногу на землю, чтобы выйти и понимаю, что если оставлю себе их телефоны — все! Вынимаю записную книжку, вырываю страницу, отдаю сопровождающему: «Вы знаете, мне не понадобится». Это как у меня даже не смелости хватило, а догадливости, чтобы это сделать?! Не оставить никаких связей с ними. Подхожу к Левитину. Он:
— А! Что? А?
— Так, тихо, тихо, тихо. Идем-идем. Все! Идем.
Ну и рассказала ему все, естественно.