Ужин в центре Земли

2002. Тирренское море

За завтраком отец официантки говорит:

— Одно место на частном авиарейсе, когда не особо интересуются теми, кто на борту. Это все, чего вы хотите?

Z неуверенно кивает.

— А паспорт у вас имеется?

— Даже не один, — говорит Z с печальной усмешкой. — Так или иначе, предъявить смогу.

— Это и есть ваше великое несчастье? Вам нужно, чтобы кто-то не слишком зоркий поставил штампик на странице? Ну, еще, может быть, чтобы таможня проверяла салон, когда вы отлучились в туалет?

— Да, сэр, — говорит Z. — Это было бы чудесно.

— Я было подумал, вы просите о великом одолжении. Вам можно было не приезжать ко мне ради этого, могли просто приехать в Неаполь. Знаете, сколько тонн контрабанды там уже пропущено за утро? Один приятный молодой еврей легко мог бы затеряться в этом потоке.

— Мне вернуться на пароме обратно? Если там кто-то действительно может помочь это осуществить…

— Отложите до завтра, — говорит ее отец, похлопав Z по руке. — Я сделал пару звонков, жду ответа. Но, сынок, мы в Италии, а сегодня воскресенье. Если вы хотели добиться чего-то сегодня, вам надо было выбрать не такую католическую страну. И, кроме того, если вы рассчитываете на мою помощь, то не должны забывать об ответных обязательствах. Я нанял прекрасную парусную яхту, а вы с моей дочерью обещали мне романтическое свидание.

Z чувствует, как кровь отливает от его щек.

— Что с вами такое? — спрашивает ее приметливый отец.

Официантка, которая, слушая, натирает руки отцовским кремом от солнца, объясняет:

— Он очень плохой яхтсмен. И это одна из причин всего, во что он сейчас вляпался. Я думаю, у него травма.

Ее отец берет со стола темные очки и надевает — похоже, только для того, чтобы сразу их снять и его удивление было более заметно.

— Я не предлагаю ему быть капитаном, Porcospino. Прошу только не падать за борт. — Затем он обращается к Z: —Там будет великолепная еда и великолепное обслуживание. А на вечер я забронировал столик в самом моем любимом из всех ресторанов мира. Добраться туда можно только по воде.

Он вынимает бумажник и дает Z кредитную карту.

— Сбегайте-ка оба быстренько вниз и купите себе купальные принадлежности и все прочее, что вам нужно. Дочь говорит, вы приехали налегке.

Z берет карту и смотрит на нее. Пытается улыбнуться, но получается только болезненная усмешка.

— Что не так? — спрашивает ее отец. — Я считал само собой разумеющимся, что для вас расписаться за другого — раз плюнуть. Пожалуйста, — говорит он, наклоняясь к Z, — сделайте это для меня. Пусть интрига подождет, проведем день в свое удовольствие.

— Меня беспокоят возможные звонки, — говорит Z, стараясь, чтобы не звучало умоляюще. — Вдруг что-нибудь выяснится? Не лучше ли нам оставаться здесь, на связи?

Отец официантки протягивает руку вниз и вытаскивает из рюкзачка, стоящего у ног, кораллового цвета свитер. Затем нашаривает и со всей торжественностью предъявляет весьма внушительного вида спутниковый телефон.

— Если потеряем сотовую связь, нас разыщет спутник. Я никогда не катаюсь на лыжах без радиомаяка и никогда не хожу под парусом без такой штуки. Так что вы, Джеймс Бонд, можете расслабиться.

— Он терпеть не может шуток на эту тему, — говорит официантка, втирая крем в уши.

— Ты мне говорила. Но мне без разницы. У отца есть свои прерогативы. Одна из них — мучить любого парня, какого ты приводишь.

Они плывут весь день на массивной шхуне. Едят и пьют за длинным деревянным столом — декадентски роскошная дневная трапеза на острове, которым владел Рудольф Нуреев. Они купаются, и отец официантки, не очень трезвый на вид, жизнерадостно и весело выкрикивает из воды заказы, адресуя их команде. Ради Z он иногда переходит на английский — например, когда они опять идут под парусом:

— Я им велел показать нам, какие возможности у этого судна.

Команда слушается, шхуна набирает скорость, ветер к тому же крепчает, и официантка утаскивает Z от отца на нос судна. Там лежит матрас, и она обнимает его под одеялом, а судно между тем изрядно качает.

Босые ноги Z торчат из-под одеяла и зябнут, но в остальном ему тепло и уютно. Он прижался к официантке, зарылся лицом в ее волосы.

Словно приноравливаясь к времени суток, команда замедляет ход на закате, и шхуна меняет курс — идет к ресторану, объясняет отец официантки.

— Увидите — взбеситесь от восторга, — говорит он, стоя над ними с очередной рюмкой виски в руке. — Частная бухточка, частный пляж. Больше там ничего нет.

— Там слишком мелко для такого судна, — добавляет официантка. — Мы встанем на якорь, и они пришлют за нами моторку.

— Мы даже салфетки не успеем на коленях разложить, как они принесут нам морских ежей, которые еще ежатся в панцирях от лимонного сока.

— Это любимое заведение принца Чарльза, — говорит официантка.

— Верно, — подтверждает ее отец. — Хотя вообще-то за его вкус поручиться не могу.

Хорошо быть богатым, думает Z. И хорошо быть влиятельным. И, по-прежнему не испытывая к ее отцу большой симпатии, он начинает думать, что такой уверенный в себе, такой подавляюще властный человек действительно может предоставить ему вожделенное место на частном самолете, где во главу угла ставится комфорт, а не тщательность проверки.

Вот с какими мыслями он высвобождается из нежных объятий официантки и идет к левому борту, чтобы попытаться увидеть ресторан.

Ему уже слышен мотор судна, которое должно их забрать. Он видит светящийся на нем огонь, а вокруг — пусто, темно. До бухты и ресторана, кажется, еще очень далеко.

Подходит отец официантки, и Z говорит ему:

— Похоже, до ужина еще плыть и плыть. Я не вижу отсюда ничего.

— Так ведь бухта же, — отвечает ее отец. — Она упрятана в берег. Увидите, когда обогнем мыс. Кроме того, дорогой моряк, вы должны знать, что вдоль воды не так уж далеко видно. Хотите покрыть взглядом большое расстояние — смотрите вверх. До луны отсюда ого-го сколько. — Его лицо уже освещено огнем с приближающейся моторки, и Z видит, что в руке у него спутниковый телефон. — Берите свою подружку, — говорит он. — За нами прибыли.

Рядом возникает один из команды с огромным фонарем, которым он светит наружу, в темноту. Z видны черные трубки планширя, скользящие в их сторону.

Брошен конец, спущена лестница.

Z, как было велено, подходит к официантке — на ней джинсы поверх бикини, плечи от вечерней прохлады закутаны в то самое одеяло.

Они стоят вместе, его рука, скользнувшая под одеяло, прижата к ее голой спине, а ее отец тем временем подает руку человеку в моторке, помогая ему подняться на борт.

Странно, думает Z, что он поднимается сюда, — ведь, наоборот, они должны были бы спуститься к нему. И еще странней то, что этот очень крупный человек в ветровке чрезвычайно похож на того официанта в парижском ресторане. Словно все дюжие ребята в ресторанном сервисе на одно лицо.

Осознавая ужас того, что он видит, Z хочет что-то сказать официантке, которая стоит рядом, уже не покрытая одеялом, — оно упало на палубу.

Не успев открыть рот, он замечает, что она держит мокрый на вид мешок из грубой ткани, ворсистый и потертый. Он пытается понять, откуда этот мешок вдруг у нее взялся, и думает, что, видимо, он все время тут лежал под одной из бухт каната.

Z смотрит на верзилу гугенота, который говорит с отцом официантки на иврите и держит пластиковые стяжки, пригодные в качестве наручников.

— Видишь? — обращается Z к официантке, и теперь он тоже перешел на иврит, понимая, что его возлюбленная владеет этим языком отлично. — Говорил же тебе. Я профессионал. Я сразу его приметил. И даже с отцом твоим — я подумал, он слишком молодо выглядит и как-то не по-отцовски на тебя смотрит, что-то в нем не так. Я все вижу насквозь.

— Но меня ты насквозь не увидел, — замечает официантка. — Обманулся.

— Может быть, в твоем случае я рад был обманываться.

— Очень мило. Романтично. Но все-таки у тебя вышел полный облом. Фашла мин га-фашлот. Прокололся знатно.

— Неужели я не заслуживаю похвалы за то, что засек в Париже этого типа?

Он показывает подбородком.

— А тебе не приходит в голову, что ты и должен был его засечь?

Официантка дает Z время сообразить, что к чему. Гугенот, оглядев палубу, показывает на часы, и человек, который не приходится официантке отцом, торопит ее:

— Ну, Шира!

Шира кивает и показывает Z на стул, который вдруг возник ниоткуда, словно по волшебству. Z садится на него, задаваясь вопросом, что будет, посмей он дернуться, как далеко он сможет уплыть. Пытается представить себе, что отшвыривает стул и сигает в воду через борт.

— Если даже занести Париж тебе в актив, — говорит официантка, — если даже признать, что ты зорко приметил его тогда в ресторане. Как быть с тем, что ты проморгал все остальное и оказался здесь?

— К сожалению, в шпионском деле многое зависит от чутья, — говорит он. — А оно сбоит иногда.

Официантка, похоже, принимает этот довод, и Z, хотя он был бы не прочь еще порассуждать на эту тему, спрашивает:

— А ресторан на берегу?

— Да, он существует. И правда великолепный. Жемчужина.

— А принц Чарльз?

— Действительно его любит. Это не выдумка.

Z смотрит на мужчин, те смотрят на него, а он оглядывается на официантку, которая скользнула ему за спину, и на воду позади нее.

— Средиземное море, — говорит он. — Красивое — даже сейчас.

— Эта часть, — поправляет его она, — называется Тирренское.

Z делает долгий, глубокий вдох, вбирает в себя морской воздух, а затем поворачивается вперед. Глядит вверх, на бесполезный ломтик луны, не освещающий ничего, глядит в темноту, которую можно, пожалуй, назвать кромешной. Но, конечно, этот мрак — ничто. Ничто в сравнении с тем, каково ему становится, когда возлюбленная надевает ему на голову мокрый мешок, ничто в сравнении с непроницаемой тьмой, которая на него опускается.