Ужин в центре Земли

2014. Граница с Газой (со стороны Израиля)

В том, как их с картографом влекло друг к другу, было что-то подростковое. Во время своих скрытных встреч в свободные дни они любили играть в разные игры. Одну из них она переняла от папы и мамы — от израильтянина родом из Италии и израильтянки родом из Марокко, — которым эта игра помогала лучше понять мировосприятие друг друга.

Они с картографом должны были называть людей, которые, по их понятиям, изменили ход истории. Не Сталиных и Гитлеров, а людей более обычных, из-за которых дела на планете стали обстоять так, а не иначе.

Когда они играли в первый раз, она сказала: «Игаль Амир». Убив премьер-министра Рабина, он, считает Шира, в одиночку торпедировал мир, за который она и картограф борются.

Он назвал Баруха Гольдштейна, совершившего массовое убийство в Пещере Патриархов, — оно, по мнению картографа, дало начало волне насилия и, как результат, поставило всех в нынешнее бедственное положение.

Ей больше нравилось, когда в эту игру играли ее родители. Только начали, а она уже была расстроена.

— Тут я бы поспорила, — сказала она.

— Ты только и знаешь, что спорить.

Они лежали, как обычно, в широкой гостиничной кровати, и она приподнялась, чтобы лучше видеть его лицо. Он обратил на нее взгляд поверх очков и закрыл, заложив место пальцем, книгу, которую она не давала ему читать.

— Мы не можем оба называть израильтян, вот я о чем, — объяснила она. — Это нечестно.

— Да? Как скажешь. Это твоя игра.

— Назови еще кого-нибудь. У меня большой список палестинцев, могу поделиться.

— Нет-нет, — сказал он. — Я сам. — Он думал, думал, и наконец: — Кэтрин Харрис.

Шира понятия не имела, кто это.

— Американка, — сказал ее картограф. — С президентских выборов двухтысячного года. Она вынесла постановление во Флориде, когда там заново пересчитывали дырочки и полупробитые дырочки в бюллетенях. Она решила отдать этот ключевой штат Джорджу Бушу при том, что была связана с его избирательной кампанией. Член его партии. В общем — политика. Коррупция. А дальше, с этой женщины начиная, эффект домино. Ирак. Сирия. А там и Палестина, до нее тоже дошло, сбило ее с ног. Кто знает, куда протянется эта цепочка, может быть, всему, что мы знаем, придет конец.

Шира долго это переваривала.

— Супер, — сказала она. — Сумасшедший выбор, полностью в твоем духе. Ты выиграл первый раунд. Признаю свое поражение.

Он был горд собой, они поцеловались — просто соприкоснулись губами, такой уж был вечер, — и повернулись каждый в свою сторону. Картограф, уронив книгу на пол, выключил свет.

Выходя теперь из своего домика под обжигающее утреннее солнце, Шира сожалеет о каждом их коротком поцелуе, который мог быть долгим. Сожалеет обо всем недополученном и недоданном. Правила этой игры так легко было переиначить. Можно было называть не людей, изменивших ход истории, а тех, кто навсегда изменил их самих.

Если играть в такую игру, если взглянуть на ее собственную жизнь, то она знает: заключенному Z — вот кому она обязана тем, что находится, где находится, что живет под фальшивым предлогом в этом кибуце, дожидаясь сигнала от своего возлюбленного палестинца, готовая использовать безумный шанс, лишь бы увидеться со своим картографом еще раз.

До чего прихотливы переплетения наших судеб!

Сегодня она направляется на восток, большую часть пути проделывает на попутке — хочет побродить по лесу Шокеда. Летний зной нещаден, как обычно, и она заранее знает, что там уже не колышутся, как месяцы назад, красные поля цветущих анемонов.

Тем не менее погулять там приятно. В парке есть красивые сосны, во множестве стоят эвкалипты, кое-где — древние на вид тамариски.

В прошлом Шира, бывало, ездила на юг страны в конце зимы, когда все в этих краях расцветает. Однажды ей повезло и она оказалась в пустыне Негев после хорошего дождя. Все было в полном цвету. Столько красоты прячется до поры в песках.

Услышав сирены, она вначале решает, что звук доносится издали. Они продолжают выть, и тогда Шира понимает: сигналы тревоги идут не из того или другого крупного города, а из кибуцев и мошавов поблизости.

Ей становится ясно, что эти деревья и она под ними — вполне возможно, под ракетным огнем. Она ложится, где стоит, своим испытанным рюкзачком накрывает голову для иллюзорной защиты. Лицом вжимается в землю.

И она чувствует это — перепад давления, взрыв невдалеке, чувствует, что эти пьяные, шальные ракеты летят в ее сторону.

И поделом ей такая судьба. Она так далеко отклонилась от жизненного курса, каким предполагала идти, что это будет вполне закономерно — погибнуть от случайной ракеты, которая вообще-то не должна ни во что и ни в кого попасть, которой положено просто ткнуться носом в землю.

Сотрясение, грохот просто невероятны. Шира ждет, когда утихнут сирены, не зная, останется ли жива. Она лежит неподвижно с рюкзачком на голове, земля скрипит на зубах. Земля попала в рот даже через плотно сомкнутые губы — так силен удар.

Как часто они шептались по телефону, тихо беседовали далеко за полночь! Засунув голову под подушки, она чувствовала себя запеленатой и желала, чтобы картограф был рядом.

Она задавала ему вопросы, предлагала разное. «А может быть, ты на лодке?.. А может быть, ты на параплане?.. А может быть, с аквалангом?.. А давай я попробую пешком через Синайскую пустыню… А давай я угоню вертолет, как в кино… А давай я попробую подключить президента Соединенных Штатов…»

Этой игре картограф никогда не подыгрывал. Если бы имелся способ, он бы его нашел.

И все же вопреки всему, несмотря на их двуединую и изматывающую одержимость судьбами и невзгодами их народов, несмотря на бесконечные тяготы, которые они испытывали из-за разлуки, их взаимная преданность только росла. «Почему бы и нет?» — спрашивала она его. Столько всего невероятного сбылось, во что люди верили, о чем мечтали: кто-то пересек океан, кто-то взошел на горный пик, кто-то высадился на Луне — так почему бы их с картографом отношениям не восторжествовать?

— Да, — соглашался он. — А еще клонировали овцу.

— А еще пересадили человеческое лицо!

— Я видел в интернете собаку, которая говорит: «Хелло». Очень отчетливо.

— Чудес на свете хватает, — говорила она. — Так почему бы не случиться чуду нашего соединения?

И они начинали перебирать великие и легендарные сюжеты, в которых любящих разъединяла история, но в итоге они оказывались вместе, преодолев все препятствия.

Так долго это продолжалось… Разговор всегда кончался тем, что картограф говорил: «Всё, тсс», а Шира спрашивала: «Если я не могу туда, а ты не можешь оттуда, то как же нам быть?»

Что на это скажешь? Во всей своей великой любви они уже признались друг другу, на все страдания разлуки, испытанные в одиночку, пожаловались. Но вот однажды он позвонил ранним утром, когда она сидела и читала в кафе во Флорентине[23]. Не успела проговорить: «Алло», как он сказал ей:

— Я до смерти хочу тебя видеть. До смерти.

— Романтично, — отозвалась она.

— Я в прямом смысле готов умереть, лишь бы встретиться, вот я о чем.

— Я тоже, — сказала она.

— Ты тоже?

— Да.

— Я не вынес бы этого.

— Это мое право, как и твое. Если ты меня уважаешь.

— Тогда задай мне твой вопрос, — сказал он. — Твой обычный.

Она прекрасно поняла, какой вопрос он имеет в виду.

— Если я не могу туда, а ты не можешь оттуда, то?..

И картограф ответил:

— Тогда встретимся посередине.

— Что это значит?

— Это значит — тоннели. Это значит — встреча под землей. Подземное свидание.

Шира вышла за дверь кафе. Улыбнулась, откинула волосы назад, сделала такое лицо, как если бы он сидел напротив нее и смотрел.

— Отлично, — сказала она. — Разумеется.

— Я серьезно.

— Во-первых, это безумие. А во-вторых, Египет их все перекрыл. Все тоннели в Газу.

— Я сказал: встретимся посередине. Египет не между нами. Он в другой стороне.

— Где тогда — посередине?

— Есть другие тоннели.

— Куда?

— Тоннели между Газой и Израилем. Военные тоннели. Тоннели между моей дверью и твоей.

Шира помнит, как она огляделась. Сделала полный оборот, чтобы увидеть, кто вокруг.

— Ты серьезно?

— Вы готовитесь к следующей войне, мы тоже. Ваши, скорее всего, знают, что эти тоннели существуют.

— Не думаю, что они знают.

— Давай встретимся.

— В тоннеле?

— Да.

— Не должна ли я сообщить об этом? Нужно, чтобы они знали.

— Не нужно.

— Могут погибнуть люди. И погибнут.

— Послушай, если что-то начнется, чьи люди будут гибнуть? Ты думаешь, наши тоннели повернут ход событий? Думаешь, они откроются, как огромная пасть, и проглотят Израиль целиком? Они породят мучеников, которые воодушевят новых мучеников, — вот и все, что они сделают. Думаешь, Иерусалим падет из-за дырки в земле?

— А если похитят еще одного солдата?[24] А если доберутся до ближайшего кибуца?

— Я тебя не о том спрашиваю, что происходит на войне. Я спрашиваю, хочешь ли ты поужинать со мной.

— В тоннеле? Под землей?

— Почему такой мрачный тон?

— А как иначе?

— Свечи. Белая скатерть. Для тебя — бутылка вина.

— Вот это уже лучше.

— Еще бы. Представь себе просто: мы вдвоем внутри ничейной земли, ни под той страной, ни под этой. Ты да я, небольшой совместный пир между мирами. Ужин в центре Земли.