Ужин в центре Земли

2014. Граница с Газой (со стороны Палестины)

Картограф сидит в офисе, который вообще-то не офис, а комната в доме очень крупного мужчины. Хозяин — лысый, брюхастый, широколицый и широкоплечий — на вид силен как бык, его руки у запястий такие же по толщине, как ноги картографа.

Хозяин раз за разом выходит в проулок, где у него горят угли в мангале. Когда возвращается, то, едва присев, встает и наведывается на кухню, бросая вместо извинения: «Мариную»; на обратном пути из кухни всякий раз облизывает один и тот же палец, явно пробуя что-то очень хорошее.

На стене огромный плоскоэкранный телевизор показывает что-то детское, звук очень громкий, картографу он мешает. На полу игрушки, но детей не видно.

К стене напротив телевизора прислонился человек лет тридцати — тридцати пяти, рослый и сильный; про него хозяин, знакомя с ним гостя, сказал: «Это мой дебильный сын». Сын курит сигарету и смотрит на посетителя недоверчиво, холодно.

Усевшись наконец за стол, хозяин говорит сыну, чтобы шел раздувать угли. Затем обращается к гостю:

— Считаю за честь принимать тебя у себя дома. Ты хорошо послужил нашему народу, спасибо.

Картограф скромно отвечает, что честь оказана ему, и продолжает:

— Говорят, ты самый лучший.

— В чем? В шашлыках? Ну, тут они, конечно, правы.

— В тоннелях, вот я о чем, — говорит картограф со всей откровенностью. — Говорят, в разработке маршрутов и в доставке по ним всяческих грузов тебе нет равных.

Хозяин наклоняется вперед и угрожающе выставляет толстый палец.

— А тебя случайно не подослали? Меня не прикончит израильский дрон, если я приму твою похвалу?

— Разве те, кто меня на тебя вывел, могли бы так поступить?

Хозяин испытующе смотрит на гостя и, поразмыслив, говорит:

— В свои лучшие времена я много чего делал. Такого, что тебе и не снилось.

— Да, — подтверждает картограф, — так говорят.

— И что же именно они говорят?

— Что ты мог переправить сюда из Египта все, что надо, и отсюда в Египет всех, кого надо. Говорят, ты переправил столько цемента, что хватило бы на небоскреб, столько стали, что хватило бы на мост — или на тысячи и тысячи ракет, чтобы сражаться с теми, кто нас угнетает. Говорят, ты доставлял пищу голодным и лекарства больным.

— Не только пищу, — поправляет его хозяин, — но и живность, которая дает пищу. И коз, и кур; одних коров я переправил без счета.

— Интересное, думаю, было подземное зрелище.

Сын, появившись в дверях, замечает:

— Это еще далеко не самое сумасшедшее.

— А что самое? — заинтригованно спрашивает картограф.

Дебильный у хозяина сын или нет, отец смотрит на него, прежде чем решить, рассказывать или нет. Потом говорит:

— Один богатый заказчик захотел классическое авто. Мерседес 300SL с дверями «крыло чайки». — Отец и сын рефлекторно вскидывают руки, показывая. — Но широковата оказалась машина даже для самого широкого тоннеля. Не протиснется никак. Я неделями ломаю голову — думаю, как расширить, чтоб ничего не обрушилось. И вдруг у меня мысль. Фильм я когда-то видел — про Эмпайр-стейт-билдинг в Нью-Йорке. Для рекламы «Форд мотор» решили поднять «Мустанг» на самый верх, на крышу. Трюк такой. Но как одолеть сто этажей? По лестнице ведь не въедешь.

— Да, — говорит картограф.

— Так они взяли, разрезали машину на части, подняли их на лифтах, а наверху опять собрали. Ну, я и подумал: какая разница, наверх по прямой или вперед по прямой? Если пройдет через тоннель по частям, то почему нет? — Он откидывается назад и скрещивает руки на груди, словно напрашиваясь на восхищенную похвалу. — Мы протащили-таки, зазоры были сантиметровые.

— Обогатился ты, наверное, с этого.

Хозяин заходится смехом, который звучит как кашель.

— Какое там, едва расходы покрыл. Но для хорошей рекламы стоит раскошелиться — это не только фордовцы знают. Черному рынку тоже ведь нужно, чтоб слава шла.

— Ну что ж, до меня она дошла. У меня к тебе очень специфическая просьба.

— Я бы с радостью, но египтяне все разрушили, все перекрыли. А мы ведь только закончили новый маршрут. Там были рельсы, сплошная автоматизация, маленькие плоские дрезинки с мотоциклетными моторами шнырь-шнырь туда-сюда.

— Сочувствую твоей потере, — говорит картограф, как будто у собеседника умер кто-то из родни.

— Да. Как все, кто нажил миллион-другой на тоннелях из Газы, я ушел на покой не по своей воле.

— Я вижу тебя в первый раз, — говорит картограф, — но ты, мне кажется, не из тех, кто сдается и складывает руки.

Хозяин стучит себя пальцем по виску, скашивая взгляд.

— Ну еще бы, я занят, работаю над следующим поколением. Не знаю, может, пять лет пройдет, может, десять, но когда-нибудь они ведь расслабятся, дадут нам внизу шанс, и я хочу быть готовым. Проектирую микротоннель с использованием труб из поливинилхлорида. Невидимый для эхолокаторов, неуязвимый для бомб. А фокус в чем? Пневматика. Понимаешь? Будем гонять взад и вперед капсулы под давлением. Небольшие габариты. Деньги, медикаменты. Раз — и готово, быстрей, чем в магазин сбегать.

— Хитроумно.

— Не мое изобретение. Я тут связался через интернет с мексиканцами. Поразительно, что они творят под границей со Штатами. Моя специальность — не инновации, а развитие.

Картограф прочищает горло.

— Если ты человек развития, то я как раз и пришел, чтобы просить о чем-то небывалом.

— Если бы я что-нибудь мог сейчас… — Хозяин сочувственно хмурится. Его широкое лицо выразительно вытягивается.

— Если я тебе не поверю, как ты к этому отнесешься? — спрашивает картограф.

— На здоровье, дело твое. Сейчас такое время — каждый во что хочет, в то и верит. — Он пожимает плечами. — Но скажи все равно. Если бы я все еще мог, что бы ты попросил меня переместить?

— Женщину, — говорит картограф.

— Так ты ради этого ко мне пришел? Столько переживаний из-за того, что надо какую-то родственницу переправить в Египет? Почему сразу не сказал? Если она не в списках, если на нее ничего нет, медицинский туризм никто не отменял, этим мы занимаемся.

— Дать взятку, бумажку подделать — не то же самое, что переправить под землей, — говорит его сын. — Для нас медицинский туризм — побочная деятельность.

Отец поворачивается к сыну, его настроение меняется в долю секунды.

— Почему ты здесь? Что там с углями?

Сын ныряет в кухню, а затем идет из нее через комнату наружу с подносом, полным мяса. Когда за ним закрывается дверь, картограф говорит:

— С этой женщиной мы не родственники. Да, ее надо переместить, но не отсюда туда.

— Без разницы, в какую сторону. Все маршруты перекрыты. Тоннели затоплены и обрушены.

— Я знаю, — говорит картограф. — Но я про другие тоннели. Между нами и Израилем.

Лицо хозяина багровеет. Он вскакивает, хватает пульт и выключает телевизор. Его сын просовывает голову в комнату, и хозяин рявкает:

— Иди к шашлыкам и закрой дверь!

Потом поворачивается к картографу, полный ярости.

— О чем ты мне толкуешь? Нет таких тоннелей!

— Я хочу провести женщину. Еврейку из Израиля.

— Смертная казнь! И тебе, и ей, и, скорее всего, мне тоже — за само обсуждение.

— Я ей то же самое сказал, — кивает картограф. — И поэтому я не хочу, чтобы она прошла весь путь. Хочу только встретиться с ней внизу.

— Что это значит — встретиться внизу?

— Свидание. В любом подземном коридоре, какой ты укажешь.

— Все это ради свидания? Ты хочешь трахнуть кого-то в тоннеле?

— Поаккуратней, — говорит картограф. — Свидание, да. Я хочу, скажем так, снять на один вечер тоннель, ведущий в Израиль.

Хозяин идет к боковому столику и шарит в ящике. Достает пачку сигарет и коробок спичек. Зажигает сигарету и глубоко затягивается несколько раз.

Когда никотин подействовал и к нему вернулся дар речи, он говорит:

— Чистейшее безумие. — Затем, помолчав: — С чего ты взял вообще, что он существует, тоннель в Израиль?

— Для следующей войны. Для войны, которая точно будет. Я знаю, что они есть. И я знаю, что их прокладываешь ты.

Хозяин подходит к двери. Запирает ее и прислоняется к ней спиной.

— Давай вообразим, — говорит он, — что я не сигарету, а пистолет вынул из ящика. — Направив сигарету картографу в лицо, продолжает: — Давай представим себе, что я девятимиллиметровым целюсь тебе между глаз.

— Представил, — говорит картограф.

— Чувствуешь?

Картограф отвечает взглядом, не решаясь кивнуть.

— Хорошо, — говорит хозяин. — А теперь скажи мне. Это не разводняк, не двойная гребаная игра? Потому что я пустил тебя к себе в дом, рассказал тебе про свой бизнес, а теперь собираюсь разделить с тобой любовно приготовленную еду.

Картограф, стараясь не выглядеть паникующим и вместе с тем не желая обидеть собеседника слишком спокойным видом, отвечает:

— Это искренняя, честная просьба.

— Потому что это тебе не хухры-мухры, это крупные дела, заказ с самого верха, оплачивает Иран — вот что они такое, эти тоннели, которых нет. Серьезная штука — серьезней некуда.

— У меня личное, сугубо частное дело. Я не собираюсь улизнуть через этот тоннель и не замышляю ничего героического и самоубийственного. Я хочу повидаться с женщиной, от которой я без ума.

— А ты не думаешь, что она шпионка, что ей надо узнать, где вход в тоннель, а может, и убить тебя внизу?

— Ручаюсь, что нет, — говорит картограф, не добавляя: «Теперь уже нет», потому что это лишнее сейчас.

— И ты не собираешься нас продать, как сын шейха Юсефа?[25]

Хозяин плюет на пол из отвращения к изменнику.

— Нет, — говорит картограф.

— Еврейка в этих тоннелях — они в страшных снах такое видят.

— Повторяю: я никуда не хочу ее переправить. Она так же сильно, как я, хочет повидаться. Мы бы поужинали вдвоем. Побыли бы вместе, прикоснулись бы друг к другу. — Картограф не знает, был ли у него когда-нибудь момент важнее. Как сказать, как объяснить ему, что речь идет о той, кого он дожидался всю жизнь, сам того не зная? Что человеком, без которого он жить не может, волей судьбы стала та, от кого меньше всего можно было этого ждать. — Я в ловушке, — говорит картограф. — И я влюблен.

Картограф видит, что хозяин не может поверить ни тому, что слышит, ни тому, что лезет ему в голову. Он ходит по комнате кругами, качает головой, снова кашляет, снова смеется, раз за разом останавливается, чтобы смерить картографа взглядом. Дымит своей сигаретой и тычет в картографа пальцем.

— Ладно, — говорит он. — Хорошо. Сделаем.

— Ты согласен? Правда?

Хозяин опять пожимает своими могучими плечами.

— Против любви кто может устоять?