Воскрешенный любовник

Глава 38

Казалось, в прошлом Эрики было всего одно событие. И это утверждение справедливо, с какой стороны ни посмотри, задавали ли вопросы посторонние люди с жалостью, сочувствием или из простого любопытства. Для нее самой тоже было только это.

Одна-единственная ночь двадцать четвертого июня, четырнадцать лет назад, стерла все ее дни рождения и все праздники. Летние каникулы. Хорошие оценки, плохие оценки. Лучших друзей и закадычных врагов.

В конечном итоге? Ничто иное не имело значение. И не будет иметь.

Ее убили вместе с ее родными.

— Ты не обязана рассказывать, — сказал Бальтазар.

— Все нормально. Я проживала эту ситуацию тысячу раз.

Но она не могла начать, что было в новинку… и тогда Эрика осознала, что у нее была заготовленная речь для других. Пересказ от А до Я, и она была готова к взлетам и падениям накала эмоций, которые неизбежно охватывали ее аудиторию. Она знала, в каких местах нужно было собираться с духом, готовясь принимать непрошеное сочувствие.

И она мысленно готовилась, но не потому, что подобные выражения общности между людьми вгоняли ее в слезы. А потому что на самом деле ей хотелось послать этих нытиков к черту. Если она смогла принять боль, пройдя через подобное, значит, и они могли оставить при себе свои сопли и просто дослушать историю.

— Я не должен был настаивать. Прости…

— Прошлой ночью меня вызвал диспетчер. — Бальтазар замолчал, когда она перебила его. — Диспетчер всегда сообщает детективам о произошедших преступлениях и назначает их вести дело. В убойном отделе у нас установлен график дежурства, и когда ты отвечаешь за свою ночь, ты принимаешь все поступившие дела. Слышал про шоу «Сорок восемь часов»? В самом начале каждая секунда важна, если ты хочешь найти убийцу, поэтому важно быстро прибыть на место преступления, найти свидетелей, собрать улики.

Она сделала глоток из кружки, не чувствуя вкуса кофе.

— Мой напарник, Трэй, начал названивать мне, он не хотел, чтобы я ехала на Примроуз. Сказал, что я должна оставаться в стороне, что он со всем разберется. Я отказалась послушать его, и это была моя первая ошибка. Понимаешь, когда звонит диспетчер, он сообщает исходные данные. Количество жертв, их состояние, место, возможных подозреваемых. В том доме было четыре трупа. Мужчина, женщина, и два подростка. Поэтому я знала…

Когда ее голос затих, она прокашлялась.

— Я знала, почему Трэй звонит мне и почему он, скорее всего, был прав. Что мне не стоит ехать туда. Что я ничем не помогу.

Перед мысленным взором промелькнул ряд образов, а с ними пришла беспомощность, накрывшая ее тело как скроенный по ее меркам костюм, словно вторая кожа.

— Меня вырвало в их уборной. После того, как я поднялась в спальню девочки. Комната была розовой. Девочке было шестнадцать. Ее парень изнасиловал ее перед тем, как она его застрелила. Он убил ее родителей прежде, чем нашел ее на втором этаже. Она застрелилась после того, как выстрелила ему в грудь, дважды, и вызвала 911. — Эрика удивленно вскинула брови. — Сейчас я осознала, что их уборная была отделана в синих цветах.

— Я соболезную…

— Если для тебя параллель не очевидна, то со мной произошло тоже самое. Только я выжила. — Когда сердце судорожно забилось в груди, она ощутила себя так, будто снова проживает произошедшее. И продолжила: — Я забыла, что это был день рождения моей матери, и я опоздала на ужин. Я заехала в супермаркет и купила первую попавшуюся открытку с надписью «маме». Я даже не прочитала пожелания внутри. — Эрика покачала головой. — Кстати, это тоже очень сильно ранит меня. Ее последняя открытка, которую она никогда не прочитает… а я так бездумно ее выбирала.

Ее преследовали страшные, очень четкие сцены.

— Я припарковалась возле гаража и подошла к парадной двери. Она была открыта, и это было странно. Войдя внутрь, я сразу ощутила запах крови. Я забежала в кухню… и поскользнулась на луже крови, вытекшей из моего отца. — Эрика нахмурилась. — Уверена, что тогда я закричала.

Она не сразу смогла продолжить.

— Когда я потянулась к телефону, он затащил мою маму в дом из гаража. Думаю… думаю, она пыталась убежать. Он приставил нож к ее горлу.

— Кем он был? — напряженно спросил Бальтазар.

— Мой парень. Бывший… На тот момент. — Она не могла говорить из-за кома в горле. — Он убил ее на моих глазах. Выпотрошил… ее. Он сказал, что хочет уничтожить место, где я жила, и поэтому вспорол ей живот. Моя мама… кричала и сопротивлялась… а потом… он бросился на меня. С ножом.

Она подняла руки к ключицам и прошлась по ложбинке между грудей, ощущая обжигающее жало, внезапное удушье, которое пришло, когда ее закололи.

— Он сказал мне, что мой брат наверху и он мертв. Джонни было девять.

— Сколько лет тебе было? — спросил Бальтазар хрипло.

— Шестнадцать. Я только вернулась из школы на летние каникулы. Собиралась уехать в лагерь, работать вожатой. Он не хотел, чтобы я ехала. Не хотел, чтобы я оставляла его. Он думал… ну, в конечном итоге, не важно, о чем он думал. Он сошел с ума.

— Что произошло с ним?

— Он перерезал себе вены ножом, которым заколол меня и мою семью. А когда этого оказалось мало, он взял папин пистолет и выстрелил себе в голову. — Эрика прикоснулась к глазу, который начал болеть. Она растерла веко, пытаясь остановить тик. — Он думал, что убил меня, и я притворилась мертвой. Он совсем обезумел. Он не хотел, чтобы я жила, но также не хотел, чтобы я умирала.

— Держи, — сказал Бальтазар.

Эрика посмотрела на него и осознала, что он протягивает ей кофту, которую она достала для него из сушилки. Когда она в смятении посмотрела на вещь, Бальтазар наклонился и мягко промокнул тканью ее лицо.

— Я плачу? — Когда он кинул, Эрика удивилась. — Знаешь, я никогда не плакала из-за этого. Никогда.

Тупое заявление, учитывая, что он промокал ее слезы кофтой.

— Я могу сказать тебе кое-что, что никому не рассказывала до этого? — прошептала она.

— Я с честью сохраню твой секрет вот здесь. — Он положил руку поверх своего сердца. — Я сохраню твою тайну.

Она взяла кофту из его рук и ухватилась за сухую часть рукава.

— Я просто стояла там. — Эрика начала рыдать, не стесняясь, слезы полились из ее глаз на синюю ткань халата. — Пока он убивал мою маму. Я просто… Твою мать, стояла там, пока он резал ее, а она кричала. Она протягивала ко мне руки, ее глаза… Она не сводила с меня взгляда… Звала меня по имени…

И тогда что-то в ней надломилось.

Она просто сломалась надвое. Словно вся ее собранность была как твердый панцирь, который при достаточном давлении потерял структурную целостность… А внутри оказались только ужас и сожаления, отравляющая ненависть к себе, все чувства были под таким давлением, что взорвались.

Сильные руки обняли ее, и она бросилась в его объятия, когда ее прижали к широкой груди.

Эрика плакала сильно и беззвучно, не могла дышать, перестала что-либо осознавать.

Даже себя.

Но она знала, кто обнимает ее. В этом она была уверена.

***

Бальтазар мог только держать свою женщину. Пока она выпускала из себя боль, он принимал эти тайны, похороненные глубоко из-за стыда, которые отравляли сильнее всего, они несли незаметные глазу разрушения, скрытые глубоко внутри.

И его удостоили честью стать тем, кому она открылась полностью.

— Мне очень жаль, — прошептал он в ее волосы, поглаживая ее спину. — Боже… Я соболезную.

Быть такой молодой, такой невинной… И ее лишили детства таким жестоким образом. Он многое пережил этой жизни, но это не могло сравниться с тем, что вынесла Эрика.

Понятно, почему она пошла служить в убойный. Она пыталась помочь другим пострадавшим. Но он также понимал, что она никогда не забудет о гибели родных, смерть преследовала ее по ночам и в дневные рабочие часы. Она не исцелилась за прошедшие со дня трагедии четырнадцать лет, она все еще варилась в огне этой трагедии.

Хотя разве можно окончательно исцелиться после такого?

Оттолкнувшись от его груди, Эрика отодвинулась.

— Я отойду на минутку?

Она уверенным шагом прошла в прачечную и закрыла дверь, и он потер лицо руками.

Послышался шум бегущей воды… Потом звук смыва в унитазе. Опять вода. Когда Эрика вышла, она принесла с собой приятный запах, вытерев руки о бумажное полотенце, она спрятала его в карман халата.

Он ожидал, что она скажет, что на этом все. Что больше она это обсуждать не станет. Но Эрика молчала.

Она подошла к нему, становясь гордо и собранно, хотя ее лицо раскраснелось, а глаза налились кровью.

Ее руки не дрожали, когда она потянулась к поясу на талии, и она стянула халат с плеч, позволяя ему упасть на пол. Под ним была чиста футболка, аналогичная была на ней ночью, простая, белая и свободная, спереди видны заломы после сушки в сложенном виде.

Эрика медленно подняла ее за край, обнажая живот, ребра…

Он считал ее груди идеальными, ее соски были напряжены от холода…

И он видел шрамы.

Балз резко закрыл глаза. Потом снова посмотрел на зажившие раны.

Нападающий несколько раз с правой руки ударил ее ножом в грудь, вереница неровных шрамов располагалась под левой ключицей. Балз хорошо был знаком с такими ранами и понимал, что ударов было и не меньше десяти, потому что вокруг основной зоны, принявшей удар, было несколько обособленных проколов.

Эрика подняла руку и пробежала пальцами по неровностям кожи, и у Балза возникло ощущение, что она делала это часто.

— Знаешь, я не могу это исправить, — сказала она пространно. — То есть пластическая хирургия не уберет их полностью.

— Зачем тебе это? — Когда Эрика отшатнулась, словно он шокировал ее, Бал покачал головой. — Шрамы не ужасные. Они не влияют на твою красоту. И то, что произошло, навсегда останется в твоей памяти. К тому же, наверное, потребуется не одна операция. А их было и так достаточно.

Она кивнула словно в прострации.

— Я не смогу отпустить произошедшее, просто… ну, избавившись от шрамов.

— Мы не можем убежать от прошлого. Не стоит и пытаться.

Повисла долгая пауза, и Балз боялся, что сказал что-то не то. Может, он должен был…

— Спасибо, — тихо прошептала Эрика.

Сейчас пришел его черед удивляться. — За что?

— За… принятие.

Я люблю тебя, подумал он.

— Но ты был на войне, верно? — сказала она. — Ты видел это… Раньше.

— Да. Это часть жизни. Я не хочу, чтобы ты проходила через то, что тебе пришлось пережить. Мне ненавистно это. Черт возьми… И если бы эта тварь уже не гнила в земле, я бы выследил его и разорвал на кусочки. Я бы отомстил за тебя и твоих родных, чтобы почтить их память. Я бы убедился, что месть осуществлена должным образом, болезненным. Я бы голыми руками заставил его страдать и нюхать собственную кровь и вонь его трусливого страха.

Пришлось остановить себя прежде, чем он зашел слишком далеко. А потом он поклонился и ей из своего сидячего положения на ее синем диване.

— Воистину, возможность отомстить за тебя и твой род стала бы честью для меня.

Когда он снова посмотрел на нее, Эрика накрыла рот руками, и ее глаза блестели.

Он не знал, оскорбил ли ее, напугал или…

Эрика шагнула вперед, шагнула к нему. И опуская руки прошептала:

— Никто и никогда не говорил мне таких вещей.

— Это хорошо? Или…

Она села ему на колени, оседлав его. Изучая взглядом его лицо, Эрика запустила пальцы в его волосы.

— Мне сложно говорить о прошлом, — пробормотала она. — Потому что люди интересуются из корысти и проявляют сочувствие по своим личным причинам. Я пережила это. Я не хочу помогать другим проживать мою трагедию.

Он скользнул руками вверх по ее рукам к ее плечам.

— Обоснованно.

— Ты был на войне, — повторила она. — Ты — другой.

Балз сосредоточился на ее грудях.

— Я могу прикоснуться к тебе?

— Да.

Как и ранее этой ночью она взяла его руку и положила на свою нежную плоть. И когда тяжесть ее груди легла в его ладонь, он пальцем потер ее сосок. В ответ Эрика поерзала на его бедрах, выгибая спину, вскидывая грудь.

Обхватив руками ее талию, он погладил ее грудь, ее сердце. Потом поцеловал шрамы, нежно, трепетно.

— Для меня ты самая красивая, — сказал он.

Он поднял взгляд. Ее глаза светились, когда она наблюдала за ним… И тот факт, что она была такой открытой, такой уязвимой… Говорил, что она доверилась ему. Она знала, что он говорил правду.

Балз наклонился к ее груди. Было сложно не думать о ее боли, но Эрика была права. Он не испортит это мгновение своим эмоциональным ответом на то, что ей пришлось пережить.

Вместо этого он покажет ей, насколько она желанна. Как идеальна. Насколько сексуальна и жива во всех смыслах.

Он почитал ее, посасывая, лаская, облизывая. И Эрика чувствовала, как сильно он желал ее. Эрика плавилась в его руках, под воздействием его голода, была возбуждена в предвкушении того, что он готов ей дать… А потом ее рука скользнула между их телами, обхватывая его стоячую эрекцию.

Эрика придержала его член, а потом впустила в себя, в свое тесное горячее лоно, и Балз знал, что никогда ей не насытится: они могли провести вместе вечность, и все равно каждое проникновение в нее будет для него откровением.

И когда она полностью опустилась на него, принимая в себя, Эрика немного отстранилась назад.

Их взгляды встретились, они оба не шевелились.

И тогда это произошло. Каким-то образом ее мысли и воспоминания стали его собственными. Он не собирался проникать в неё таким образом, но так вышло, связь между их телами стерла границы их разумов.

То, что он увидел, поглотило его, и Балз открыл рот, чтобы заговорить.

Но потом Эрика начала двигаться, раскачиваясь на его бедрах, член входил и выходил из ее лона.

Большего ему не нужно было. Он обхватил и сжал руками ее задницу, двигая ее вверх вниз на своем члене. Во время их соития было на что посмотреть: его блестящий от влаги член показывался каждый раз, когда она приподнималась, и каждый раз, когда она опускалась, вбирая его в себя, его накрывала волна неудержимой похоти.

Он начал кончать. Не смог сдержаться, не хотел.

Влаги между ними стало больше.

А потом он перестал что-либо видеть, потому что сам закрыл глаза. И хорошо. Он слышал ее стоны, чувствовал ее тесную хватку. А потом ритмичное сжатие ее внутренних мышц спровоцировало его следующие оргазмы.

Это было так идеально.

Как и она сама.