Вознесение

Глава 8

Между старой магией до «Катаклизма», и новой, появившейся после, есть одна черта, которая никак не изменилась — так называемая «магическая отдача», или же магическая нестабильность, появляющаяся при условии, что человек прыгнул выше своего предела. Обычно, магическая отдача равносильна обратному эффекту используемой магии, или, по крайней мере, близка к этому значению. В случае с использованием огня, например, маг подожжет самого себя, а в случае с лечением, покалечит самого себя, или, что еще хуже, того, кого он пытался вылечить. Но в основном бедняги, испытывающие нестабильность, калечат самих себя и погибают.

Магическая пыль не сводит магию на нет, а лишь удерживает ее, но вот отравление магической пылью делает использование магии нежелательной, ибо вызывает эффект, который сильно схож с так называемой магической нестабильностью. Любой отравленный, оказавшийся в зоне поражения пылью, использует свои заклинания против себя самого, или рискует превратится в магическое чудовище. То, во что может превратиться человек, ограниченно лишь фантазией космоса — этих вариантов безграничное множество. Быть может, есть даже шанс превратиться в божество, или же демона, тут как больше повезет. Узнавать наверняка может помочь только практика…

И этой практики, прямо сейчас, в горящем Терние было предостаточно. Больше половины города взлетела на воздух вместе с городскими стенами, а другая половина догорала в магическом пламени. При желании, можно было найти магических уродцев на любой вкус, и даже успеть с ними поговорить, если они не умрут в ближайшие мгновения.

Последние дни Андромеды были похожи на сон, ведь мало того, что происходящие события казались ей предельно безумными, так еще и дни сменялись не привычным сном, а потерей сознания в самых разнообразных обстоятельствах. Обычно так бывает, когда во сне сменяются эпизоды, и ей очень хотелось верить, что произошедшее с ней в последнее время является лишь кошмаром, и ничем более.

Ночное небо было первым, что Андромеда увидела, открыв глаза. Но, несмотря на то что она в прямом смысле была ближе к нему, звезд она не видела — слишком уж ярко было. И, к сожалению, ярко было отнюдь не от фонарей. Весь Терний сверкал, будто в фейерверках, только к грохоту от взрывов прибавлялись еще и крики людей, которые медленно увядали с каждым мгновением. Иногда потому, что у них уже не было сил кричать, будь то от отчаяния или боли, но чаще потому, что они банально умирали.

Когда Андромеда дернулась вперед, чтобы встать, ее тут же притянуло назад, и она почувствовала резкую боль в нижней части спины. Спустя мгновения, когда чувства начали возвращаться к ней, она поняла, что боль исходила от хвоста, и притянул ее обратно он же, потому что его прижало обломками. Огромной каменной глыбой разрушенного дома, находившейся прямо за ее спиной. И как ее только не раздавило?..

За болью в хвосте последовала и боль на руке, боль от магического ожога — а это значило, что ей относительно повезло, ведь взрыв просто охватил ее магическим пламенем, а не превратил в нечто чудовищное. И она все еще была жива, так что в ситуации можно было найти сплошные плюсы, не считая адской боли от этого ожога.

Но адская боль была лишь началом, ведь ей, так или иначе, нужно было найти Фауста, которого рядом не видно, а значит, нужно подняться далеко вверх, по длинным ступенькам, что были прямо перед ней. Видимо, в момент взрыва она пролетела вперед и покатилась вниз… это вполне объясняло, откуда у нее столько ушибов по всему телу.

Учитывая, что она не могла пользоваться магией, был лишь один вариант — грубая сила. Андромеда выхватила с пояса свой короткий меч, кортик, у которого даже была имя: «Милосердие». Покрытый обманчивой синей сталью, что должна притуплять боль и сковывать тело прохладой, клинок Андромеды на самом деле был скован из красной стали, той самой, что является чуть ли не главным оружием против всего магического. Колотая рана от такого оружия может стать фатальной, разорвав магические цепи в теле человека, тем самым лишив его магии, но у Андромеды сейчас не было другого выхода. До конца не осознавая, что делает, она схватилась за клинок и начала резать себя.

Словосочетания «адская боль» на этот раз было мало, ей хотелось не просто плакать, — ей хотелось рыдать от боли, что она, собственно, и делала, попутно цепляясь своими зубами за губы, чтобы не сорвать себе голос от крика. Она кусала себя так сильно, что в какой-то момент изо рта пошла кровь от ее укусов, но процесс дилетантской ампутации уже завершился. Андромеда подскочила на ноги, пошатнулась вперед, и посмотрела на хвост, зажатый каменными булыжниками — да, она и впрямь решилась его отрезать. Она не могла поверить как в то, что хвоста у нее больше нет, так и в то, что у нее хватило сил в принципе отрезать себе хвост, ведь это была самая чувствительная часть ее тела.

По ее телу прошла ужасающая судорога, а в глазах, на мгновение, померкло. Боль начала нарастать, и в какой-то момент к ней пришло понимание того, что лучше в ближайшее время не станет. Сознание Андромеды смогло примериться с этим, давая ей если не время всего мира, то хотя бы небольшой промежуток, чтобы двигаться вперед.

Мысленно попрощавшись с хвостом, Андромеда двинулась вперед, вверх по ступенькам. По пути, она видела людей, умоляющих о помощи. Матерей, просящих забрать детей… мужчин, рыдающих над искаженными магией телами своих жен, ставших чем-то иным. Детей, которые звали родителей на помощь, но никто не откликался на их позывы. Все эти люди… они нуждались в помощи, и Андромеда хотела помочь им, ведь, по ее мнению, это было как раз то, ради чего она была рождена, — помогать другим… но она не могла.

Она могла лишь молча пройти вперед, успокаивая себя тем, что использование магии в данный момент просто убьет ее. Но, на самом деле, даже если бы она могла использовать магию, она бы не смогла вылечить их, потому что ей было очень страшно. Ее пугали эти крики, ее пугали искаженные тела, пугали невероятные ожоги на ее руке. Но больше всего… она боялась увидеть мертвого Фауста на вершине лестницы, в конце.

И когда она увидела свисающую на лестницу руку, закованную в стальной доспех, она рванула вперед как не в себя, перестав замечать умирающих вокруг людей. Как она и ожидала, на вершине ее ждал Фауст, вид которого оставлял желать лучшего. Подобно Андромеде, одна из его рук была обожжена, но если в случае Андромеды в ее кожу впивалась ткань одежды, то в Фауста впивались части надломленной стали доспеха.

— Фауст? — схватив себя за обожженную руку, тихо спросила Андромеда. — Фауст, ты жив?..

Ответа не последовала, и Андромеда села рядом с ним, постукав его по щеке.

— Просыпайся, Фауст… я не смогу выбраться отсюда одна, я… не смогу…

Андромеда посмотрела назад, через плечо, на горящий, витающий в небе город, в частности на место, где должен был быть королевский замок, но сейчас там не было ничего, кроме обломков. Она видела сотни трупов перед своими глазами, хаотично разбросанные по улице, и тысячи душ, которые оказались заперты в объятиях Терния.

Последние дни астрального волка были ужасны, но это… это стало финальным штрихом. Она больше не могла идти вперед. Андромеда не ела, не пила, не спала так долго, что у нее просто не осталось сил, а вид умирающего Фауста, если уже не умершего… добивал ее. Не было мыслей в ее голове, не было сожалений, не было страха, — она просто легла рядом с ним, положила руку на его грудь и закрыла глаза, ожидая скорейшей смерти.

— Быть может, если я использую заклинание, я умру сама, но спасу тебя… — тихо сказала она, желая услышать ответ. — Быть может, я смогу спасти тебя еще раз.

Но ответа не последовало. Если Фауст и был все еще жив, то он не мог ей ответить.

— Если ты используешь заклинание, то сыграешь в рулетку, где ты можешь умереть мгновенно, а можешь страдать еще больше, чем сейчас… — заговорил с ней Войд.

Сейчас, она даже не была удивлена, что он умудрился найти ее в этом хаосе. Она даже не почувствовала никакого облегчения, осознав, что ему все же удалось выжить: настолько искажено ее сознание. Андромеда очень чувственный, добрый человек, и в любом ином случае она переживала бы за Войда, но только не сейчас. Она не могла.

Все ее нутро дало сбой.

— Я видел много ужасных вещей за свое существование, и это событие, пожалуй, пойдем в копилку одних из самых ужасных… — оглянувшись на горящий город, сказал Войд. — Заключи со мной контракт, и используй мои силы, чтобы спасти Фауста Эмбера.

— Ты знаешь заклинание, которое может спасти Фауста?.. — не надеясь ни на что, спросила Андромеда.

— Зачем тебе я, если есть ты… — подразумевая ее «веселые» приключения в прошлом, сказал Войд, четко намекая, что ему известна история Андромеды даже лучше, чем она думала. — Отдавшись в мои объятия, ты получишь сотворить любое заклинание в жизнь.

Некогда, Андромеде довелось не только умереть, но и воскресить другого человека. Но все то было совершенно с помощью сил Пожирателя, с которым она же и расправилась. Теперь, когда Пожирателя нет, нет и заклинания, способного свершить воскрешение.

— Забрать человеческую жизнь — это одно, но забрать душу… — из глаз Андромеды полились слезы, вспоминая, как Фауст в прошлом пожертвовал другими людьми, чтобы позволить ей воскреснуть. — Забрать душу… это непростительный поступок…

Войд закрыл свое несуществующее лицо рукой, «восхищаясь» ее наивностью.

— Как я понимаю, «открытие» астрального ордена заключалось в том, чтобы привнести в жертву целый город, дабы позволить тебе «вознестись», шагнув в Астрал… они считали, что таким образом они и сами вознесутся, и заимеют божество в виде тебя, Андромеда.

— Я не бог, и никогда не хотела быть таковой. Все, чего я хочу — это помогать людям… спасти всех, кого только можно спасти. Поэтому я и пришла сюда.

— Мило, правда мило, — надменно сказал Войд, достаточно явно показывая свое раздражение. — Но нынешняя ситуация требует жертвенности, а не мечтаний.

— Это заклинание… требует привнести в жертву других людей, их души… разве мы вдвоем стоим целого множества людей, Войд? Имею ли я право распоряжаться ими?..

Войд ничего не ответил на ее вопрос, лишь продолжал смотреть на нее, попутно наблюдая за тем, как город все сильнее и сильнее катится в бездну… возможно, совсем скоро, он и вовсе рухнет на землю, окончательно добив всех, кто еще не успел умереть.

— Магический порошок не действует на существ, вроде меня… и, как удачно, вокруг меня целое множество человеческих душ, которые так и просятся переработаться в магическую энергию. Скажу по секрету, но человеческие души очень сильны… и знаешь, что это значит, Андромеда? Это значит, что ты больше не нужна мне, — я могу просто забрать столько душ, сколько захочу, и спокойной уйти восвояси, став самым счастливым подобием демона в мире. Мне больше не нужно умолять тебя принять меня.

Этот монолог… звучал весьма злодейски, да, намного более злодейски, чем все то, что Войд говорил до этого, но это было чистой правдой. Ему больше не нужен никто, сила прямо здесь, в его руках — просто протяни руку и забери все нужное. Ни Фауст, ни Андромеда не значат для него ровным счетом ничего, и Андромеда это прекрасно знала.

— Тогда почему ты еще здесь?.. Если все так просто… ты можешь просто взять и уйти.

— В досье, что нам предоставляли, было сказано, что ты чрезвычайно умна, хоть и наивна… но, по всей видимости, они ошибались. Я не потерплю более такой глупости.

Бросив укоризненный взгляд, Войд развернулся и медленно зашагал прочь. Он был не из тех, кто будет умолять, а Андромеда привыкла, что в ее жизни всегда есть те, кто приносит все на блюдечке. Это был уникальный случай, когда ее никто не уговаривал. Уникальный случай, когда никто не собирался дарить ей чувство жертвенности, ведь это было ее личное дело — остаться доброй и умереть, или же стать так называемым злодеем, устроив жатву на целый город, но спасти себя и своего любимого Эмбера.

Их всего двое, а людей — тысячи, если не сотни тысяч. Отнимать у них право на жизнь после смерти, как Андромеда отняла это у своей матери, будет просто бесчеловечно. Она навсегда повесит на себя клеймо чудовища, особенно если люди узнают о ее деяниях. Ей казалось, она банально не сможет жить с этим клеймом, даже если выживет сейчас.

Если ты можешь пожертвовать собой ради жизни большинства, ради счастья большинства, то ты обязан сделать это, и тогда ты сможешь ассоциировать себя с героем. Андромеде подсознательно всегда хотелось чувствовать себя героем, ассоциировать себя с тем, кто готов привнести себя в жертву ради блага мира всего.

Честь и слава, счастье мира всего, доброта — вот к чему нужно стремиться в жизни. Так было всегда, и это то, что Андромеда вдолбила себе в голову, делая из себя не только жертву, но и предмет обожания для других, — все ради того, чтобы ее постоянно жалели.

Но сейчас жалость других не могла помочь ей, ведь никто в принципе не спешил жалеть ее. Даже в момент, когда ее любимый человек умирал у нее на руках. У людей были свои заботы, и дел до какой-то девчонки с отрезанным хвостом и отваливающейся рукой у них не было, потому что их родные тоже умирают. Такова неприятная истина происходящего.

Лишь один был готов проявить жалость к Андромеде, хоть и в специфичной форме.

— Я не могу позволить тебе уйти… — сказала Андромеда в сторону уходящего Войда, кое-как поднявшись на ноги. — Потому что иначе все будет напрасно.

— И что же ты сделаешь? — резко развернувшись, Войд расставил руки, с интересом ожидая ее ответа. — Заберешь меня с собой в Астрал перед смертью? Таким образом, ты не только позволишь этим душам мирно уйти, но еще и злодея прикончишь!

— Нет здесь никаких злодеев, нет здесь никаких героев… — закусив губу, Андромеда сама для себя смирилась в своем идеологическом поражении. — Только мы с тобой.

— Не понял ни единого твоего намека, — нахмурившись, сказал он, хоть и на самом деле понимал, что она подразумевает. — Говори проще.

— Это значит, что я пойду на все, чтобы спасти Фауста… — оглянувшись на своего возлюбленного, она снова сжала свою сожженную руку, тем самым причиняя себе боль, как бы наказывая себя за то, что она не сказала этого раньше. — Это значит, что я согласна.

Сложив руки за спиной, Войд нагнулся вперед, вглядываясь в глаза Андромеды. В глазах столь невинной персоны разжигалось пламя, самая что ни на есть ненависть, и это событие несказанно веселило Войда, заставляя его проникнуться ее желаниями и мотивацией. Он видел то, что не смогли бы увидеть обычные люди: то, как ломается дух Андромеды, перековывая себя во что-то иное, жестокое и необузданное, как магическое пламя. Да, пожалуй, это была идеальная ассоциация для того, что он увидел в ней. Ради таких моментов он, наверное, и живет… чтобы видеть, как сильно искажаются люди.

— Отлично.

Время будто замерло, мир потерял свои краски, окрасившись в серое. Не было слышно ни воплей людей, ни грохота, ни треска магического пламени — все исчезло разом. Лишь Войд и Андромеда остались перед друг другом, совершенно одним в этом мгновении.

Но Войд исчез, и появился уже за спиной Андромеды. Ее лицо закрыла черная пелена, которая, вскоре, закрыла все ее остальное тело — ее в буквальном смысле окутало коконом, сотканном из темнейшей тьмы, из самого воплощения космической пустоты.

Поначалу, Андромеда ощутила боль, а за ней пришло опустошение, лишив ее каких-либо чувств. Но вскоре за этим, Андромеда почувствовала сильный прилив сил, почувствовала, как боль от ран притупляется, и ее возможность творить заклинание возвращается к ней с новыми силами. Она почувствовала, что отравления больше нет, что магическая пыль более не имеют никакой власти над ней. Она свободна от оков.

Кокон разорвался, и Андромеда почувствовала небывалую жажду, за которой последовало море тьмы, охватившее вокруг все, кроме тела Фауста. Тьма устремилась вперед, охватывая все больше участков города, и, вместе с городом, человеческих душ. Андромеда, воплотив пустоту наяву, поняла, что никому здесь уже не спастись, кроме нее самой и всех тех, кого она решит забрать с собой. И место, к несчастью для всех этих бедолаг, было забронировано только Фаусту. Люди даже не поняли, что души погибших исчезают, несмотря на то что они отчетливо видели приближающуюся тьму.

Ее волосы окрасились в черный, а глаза охватило темное пламя, переросшее в молнии, в искажения, в которых можно было увидеть не тьму, но яркий свет, будто являясь обратной стороной пустоты, кою все привыкли видеть в темных оттенках. Раны Андромеды не зажили, даже хвост у нее, увы, магическим образом не отрос, но сейчас она полностью перестала чувствовать боль, не переставая чувствовать себя… живой.

Андромеда не понимала, как такое количество магической энергии в принципе может струиться по ее телу, но она была не против, ведь именно этого она и добивалась. Теперь оборачиваться было поздно, и оставалось лишь упиваться своей властью. Но власть не интересовала Андромеду, и произошедшее сейчас было лишь началом.

Тело Фауста восстановилось настолько быстро, что Андромеда сначала и впрямь не поверила, что это случилось. Ранее, у нее никогда не получалось восстановить что-то настолько быстро. Впрочем, она чувствовала стороннее вмешательство, тут не соврать, хоть это в данный момент ее совсем не смущало. Но восстановить тело было мало, и ей предстоял тяжелый процесс по возвращению его сознания на место, что она совершенно не представляла в своей голове, ведь до этого она использовала магию Пожирателя.

К счастью, прежде чем Андромеда успела совершить еще больше преступлений против человеческой морали и не только, Фауст вернулся к жизни самостоятельно. В какой-то момент, он очень явно вздохнул, давая понять, что теперь он в порядке. С большой вероятностью Войд знал изначально, что душа его на месте, и подбил он ее на слияние лишь за тем, чтобы самому получить преимущество. Но это уже было совсем не важно.

Зато теперь, когда в столь массивном пожирании душ не было необходимости, она могла отпустить их, так, как она и хотела изначально. Андромеда протянула руку вперед, чтобы развеять заклинание, но…

— Ты не знаешь, что ждет их впереди, — одернул ее Войд, появившись рядом. — Астрал — это такая же тюрьма, как пустота.

— Я не могу знать этого наверняка… — хоть Андромеда и не согласилась с ним, но она все же опустила руку, прервав заклинание. — Я так же не знаю, что ждет их в пустоте.

— Тогда не позволяй своему неведению загнать себя в ловушку и отдай контроль мне.

Это звучало как самая ужасная идея, которая может прийти Андромеде в голову, но в данном контексте, учитывая, что она была на пределе… наверное, это самое разумное решение, которое она может предпринять. Ведь еще немного, и она точно сломается.

— Хорошо… — перестав сопротивляться, Андромеда закрыла глаза и расплылась в потоке своих переживаний, отдавая инициативу Войду. — Вытащи нас всех отсюда.

Незамедлительно исполнив ее желание, Войд нарастил сил, чтобы поднять Фауста на руки, несмотря на разницу в их габаритах, и моментально взлетел в воздух, оставляя горящий город далеко позади. В конце, он все же обернулся, чтобы оценить трагедию.

Увиденное не шокировало его, но определенно шокировало бы Андромеду. Впрочем, стоит признаться, подобное он видел редко на протяжении своего существования. Целый город висел в воздухе, пылал, как костер, а магические взрывы все никак не прекращались. Еще немного, и вся эта глыба рухнет прямо на землю, и кто знает, сможет ли хоть кто-нибудь выжить в этом непрекращающемся магическом кошмаре.

Эта картина не приносила Войду удовольствия. Как и не приносил ему удовольствия тот факт, что он мог бы попытаться вытащить кого-нибудь, но не стал. Он вспомнил слова Андромеды, которые она произнесла буквально только что, уточняя, имеет ли она право использовать других людей в свое спасение. В его голове возник похожий вопрос, только он спрашивал у себя, имеет ли он право решать, кому жить, а кому умереть. Он был достаточно пессимистичен и жесток чтобы сойтись на варианте, где он не спасет никого.

Войд просто оставил всех остальных погибать и улетел прочь. В конце, он не сожалел ни о чем, но надеялся, что Андромеда не смогла почувствовать, как он замешкался, хоть и всего на мгновение.