Возвращение блудного сына

38

— Это называется — ситуация по Гюго. Это называется — ситуация буквально по Гюго.

Так Войнарский открыл совещание. Начало ему понравилось; он бросил внимательный взгляд на присутствующих: кто как реагирует? — и продолжил:

— Ребята вы хваткие, молодцы, нечего сказать. Как вы его настигли… А вот взять-то и не сумели. Помните, у Гюго — матрос ловил пушку на корабле? Сначала сплоховал, не закрепил как следует, а в бурю она сорвалась, ну и… Поймал он ее; за это ему — орден, а за оплошность — расстрел, и за борт! У нас, правда, подучилось наоборот: сперва поймали, потом упустили. Кого же награждать, кого наказывать? — Добавил, помолчав — В первую очередь, себя, конечно…

— Может, замнем это дело для ясности? — осмелев, подал голос из центра первого ряда Семен Кашин.

— Ты-то что! С тобой как раз все ясно. Ладно, если уж хочешь, с тебя и начнем. — Голос Войнарского сделался торжественным и официальным: — Товарищи! За образцовое выполнение важного оперативного задания по поимке уголовного бандита Черкиза агент второго разряда Кашин Семен Ильич награждается бостоновым костюмом коричневого цвета, двубортным. Болдоев, вноси!

Начхоз выскочил из кабинета, через мгновение явился обратно. Вошел тихо, почти на цыпочках, хитро и маслянисто выглядывая из-за покачивающегося впереди, вознесенного на уровень плеч подарка. Войнарский бережно принял костюм из его рук, обдул легонько и стал пальцем подзывать Кашина, повторяя почему-то шепотом:

— Иди, иди сюда.

Тот поднялся и заежился под взглядами, зароптал:

— Не надо мне никаких костюмов. Тоже, нашли нищего. Благодарствую, конечно…

Болдоев ухватил его сухой жилистой ручкой, потянул вперед:

— Иди, говорю! Самы луччи… сам Палыч выбирал. Иди!

Прежде чем вручить подарок, Войнарский примерил его сзади, по плечам, и удовлетворенно крякнул:

— Как раз!

Агент совсем растерялся. Совал ладонь куда-то мимо руки Войнарского, хотел было еще что-то сказать, но вместо этого глупо, по-детски, хихикнул. Войнарский махнул рукой, толкнул его в спину, и Семен поплелся на свое место. Оперативники били в ладоши, взрыдывая от смеха. Войнарский, тоже вдоволь насмеявшись и накашлявшись, прервал эту бурю восторга:

— Отставить, отставить веселье! Штинов, я кому сказал! Ох, заплачешь ты у меня сегодня, чувствую.

Все сразу угомонились и притихли.

— Теперь будет грустно, ребята, — сказал начальник губрозыска. — Первое: мы так и не нашли сберкассовских денег. Второе: знаем о некоем Луне, истинном главаре, идеологе и организаторе всего бандитского подполья. Но ни один из взятых нами приближенных Черкиза в лицо Луня не знает. Похоже, на связи с ним был только один Черкиз. А коли мы до него не добрались, может статься так, что через полгода-год появится новый Черкиз со присными… Все-таки никак не могу понять, — продолжал он, — почему никого из наших не было возле входа со стороны улицы? Ведь Мартынова убили именно оттуда. Кто-то из вас мог, наверное, догадаться, разве ж я могу все предусмотреть? Эх, вы… Ну, дальше. Об операции знали только вы. Кто еще и как мог узнать о ней? Причем узнали, видимо, в самый последний момент, ибо работали очень рискованно. Сидите и думайте, это вам уже не шуточки.

Хлопнул стул — поднялся Болдоев. После вручения Кашину подарка он постеснялся уйти — пробрался в угол и там сел, уперев локти в ладони, низко опустив коротко стриженную голову — будто задремал. Теперь он встал, прижал правой ладонью к боку левую руку и заговорил. Когда-то, когда Болдоев работал еще оперативником, эту руку ему прострелили, пуля задела главный нерв, и стоило начхозу заволноваться, рука начинала болеть, его корежило и трясло.

— Можете так не смотреть, — дернул головой бурят, уловив тяжелый взгляд Войнарского. — Я никому ничего не говорил. Но вчера в моем присутствии и в присутствии еще троих граждан дежурный по губрозыску Муравейко на мой вопрос, где находится Динмухаметов, сказал, что в ресторане «Медведь» проводит важную операцию. Я сам не ходил в ресторан — был здесь, в резерве. Случилось это в двадцать десять, за полчаса до начала операции. Теперь так: кто эти граждане? Известный нищий и бродяга Бабин. Старик — по-моему, потерпевший по делу, что находится у Кашина. Третьего я не знаю, но могу дать приметы и опознать. Разговаривали они между собой или нет, я точно не помню; кажется, что нет. После разговора с Муравейко я поднялся наверх, а когда через пятнадцать минут спустился обратно, всех троих уже не было в помещении. Вот, все.

В медленных житейских разговорах Болдоев говорил с сильным акцентом, путал и врал слова, но при докладах акцент почти исчезал, язык становился краток и емок.

— Та-ак!.. — Войнарский почесал подбородок. — Уже интересно, уже кое-что. Что ж, за неимением лучших, станем отрабатывать этот вариант. Болдоев! Садись за стол, пиши рапорт о вчерашнем и словесный портрет того, третьего. Все расходитесь! Через час зайти в канцелярию, списать приметы разыскиваемого. И — будем искать. Руководить буду сам. Отработкой Вохмина займется Кашин, ему это проще, Бабина… ты, Динмухаметов, его тогда задерживал, ты и отрабатывай. Сделаете по ним установки и вечером доложите. Все! Сейчас я иду в губпрокуратуру, вернусь в шесть, не раньше, так что у кого срочные дела — подходите.

— Насчет сберкассовских денег интерес имеется! — выкрикнул кто-то запоздало.

— Один из задержанных, некто Фингал, знает посредника Мартынова по обмену ассигнаций на ценности — это железнодорожник, тормозной кондуктор Осипов, он сейчас в рейсе. По нему тоже работают, уже со вчерашнего вечера, и должны встретить. Все теперь? Болдоев! Портрет сдашь на машинку, рапорт положишь на мой стол, и сразу — на дом к Муравейко. Пока — домашний арест. Оружие изъять! Комсомольское собрание на сколько назначили?

— На шесть!

— Постараюсь быть!