Возвращение блудного сына

53

Всю ночь Лунь мучился бессонницей. Пил несвежую воду из глиняной корчаги, выходил на улицу и курил, раскладывал при жидком керосиновом свете старые карты. Но не сходился ни один пасьянс.

После того как он убил Черкиза, сразу возникло вдруг несколько затруднений. Исчезла надежда на последнюю акцию со сберкассой — она должна была принести золото, самую абсолютную валюту. Деньги у Луня были, и немалые, но черта ли толку в советских деньгах, когда надо было уже уходить из этой страны, сбрасывать с лица осточертевшую, рабски изъевшую лицо маску? Участь Черкиза все равно была решена, он должен был погибнуть, но немножко позже, в момент их встречи перед отъездом, при разделе золота, ибо так решил Лунь, он же по настоящему имени Виктор Иванович Карамышев, бывший жандармский подполковник, в гражданскую — начальник корпусной контрразведки одной из южных белогвардейских армий. Однако Черкиз так и не узнал, что Лунь совсем не собирается уезжать с ним. Надо было еще немножко повременить: со дня на день ожидался человек из Центра, ему надлежало передать кое-какие связи в обмен на помощь в переходе границы страны, на которую Лунь работал вот уже пять лет. Правда, связей осталось всего ничего, и те дрянные, ненадежные, полунужные… Еще два года назад здесь была довольно крепкая организация, но, как говорится, была, да вся вышла. Одних выхлестнули чекисты, другие смылись куда-то, не оставив следа, третьих пришлось убирать самому за отказ от работы. Из надежных в последнее время оставался один — Черкиз. Когда Карамышев только свел с ним знакомство, он остался не очень им доволен: все-таки занятие бандитским ремеслом позорно для дворянина. Но потом переменил позицию, потому что понял, что за неимением других это пока — наиболее действенное, приносящее немедленные плоды средство борьбы с ненавистной властью. И, придя к такому выводу, Лунь решил сам взять в руки все это темное подполье, объединив его под своей непререкаемой волей. Удалось. Не без помощи Черкиза, царство ему небесное. В самый последний момент пришлось убрать его, и это было неизбежно, ибо по натуре Черкиз — фат и пижон и обязательно бы выдал Луня. Шайка же у него была крепкая, в случае восстания удар в спину новой власти предназначался верный. История знала такие моменты. Об этом мечтал Карамышев в начальный период дружбы с Черкизом. Время шло, шло, и не было никаких восстаний, да и не предвиделось, старая жизнь не возвращалась. Надетая маска стала тяготить Луня. Он долго входил в образ и твердо знал, что с ролью не будет осечки: Лунь считал себя незаурядным актером, брал в свое время уроки у известного трагика. В любительских спектаклях ему не было равных, дамы закидывали цветами. Но носить изо дня в день, не снимая, одну и ту же личину, в конце концов сжиться с ней, дойти до того, что начать порой и думать не по-своему, а мелко и суетливо, — фу, пакость! Тогда как можно, надев свежее тонкое белье, тянуть прохладное шампанское в одном знакомом парижском кафе… Ничего, терпение, осталось недолго, вот-вот прибудет смена, а пока… Обстоятельства сложились так, что этот мальчишка из губрозыска вполне мог сесть на хвост. Нутром матерого контрразведчика Лунь чувствовал опасность, которая ходила рядом, кругом него, хоть и никак не проявлялась внешне. Осторожность, осторожность… Надо и постеречь одного человека, опасно он ходит, и нельзя исключить в отношении его решительных действий. Во всяком случае, надо быть готовым ко всему…

И Лунь, кряхтя, снова поднимался с постели, пил воду из корчаги и раскладывал пасьянсы. Но, как назло, ни один не сходился.