Заключённый с боевиками ИГИЛ

7

Сразу после полуночи меня снова пробудили от лёгкого дрёма на диване (в комнате ожидания рядом с кабинетом генерала) и снова повели в комнату для допросов. Я изо всех сил пытался как можно быстрее привести свой разум и тело в режим бдительности. В комнату вошёл офицер с папкой в руках. Он вызвал трёх конвоиров, показал им содержимое папки и подписал документы. Когда я увидел, как он закрыл папку и передал одному из конвоиров, я сразу же понял, что происходит.

«Меня отправляют в тюрьму». Папка, заполненная личными делами и фотографиями тех, с кем я встречался в Хартуме, свидетельствовала о том, что меня не собираются допрашивать только до следующего вылета. Они проделали слишком много работы, чтобы просто задержать меня на несколько часов. Теперь я арестован. И моё пребывание в тюрьме, вероятно, не будет коротким. Мне возвратили чемодан и одежду, однако следователи оставили у себя мои два паспорта, удостоверение личности, водительские права, сумку для ноутбука и её содержимое.

Два до зубов вооружённых конвоира затолкали меня на заднее сиденье маленькой белой Kia. Один из них сел на пассажирское сиденье рядом с водителем, другой — рядом со мной, с автоматом наготове.

Через двадцать минут езды машина остановилась рядом с относительно небольшим невзрачным четырёхэтажным зданием — тюрьмой Национальной разведывательной службы Судана для политических заключённых. Меня препроводили внутрь и передали моё дело начальнику тюрьмы. Так начался медленный процесс поступления в тюрьму.

— Когда вы учились в начальной школе? — спросил чиновник.

Это был странный вопрос, но он меня не удивил. Я знал, что суданский офицер безопасности, скорее всего, попытается собрать как можно больше информации обо мне, моей семье и круге моего общения. Я был знаком с таким видом допроса — он напоминал вопросы, которые обычно задавали арестованным во времена коммунизма в Чехословакии. Я глубоко вздохнул, чтобы успокоить нервы.

Я не собирался выдавать чиновнику какую-либо информацию, которую он мог бы использовать против меня, поэтому молчал. Поняв, что я отказываюсь отвечать, он молча смотрел на меня. В этот момент я не спал уже в течение сорока восьми часов и просто изнемогал. Я догадывался, что чиновник намеревается дожидаться ответа, поэтому назвал несколько случайных дат, которые он записал.

— Как зовут вашу мать? — продолжил он.

— Мама умерла восемнадцать лет назад, — ответил я, однако он всё равно настоял на том, чтобы я назвал её девичью фамилию. Я решил, что вероятность того, что эта информация будет компрометирующей, невелика, поэтому ответил.

Чиновник посмотрел в документы, разложенные перед ним на столе, в поисках следующего вопроса.

— Кто является родителями троих ваших родственников?

Эти вопросы продолжались в течение некоторого времени, и я равнодушно давал на них часто неточные ответы, чтобы ускорить процесс. Мои часы были конфискованы, и я не был уверен в точном времени. Был, вероятно, первый час ночи.

Чиновник закончил допрос и передал меня тюремному фотографу Когда он делал огромные снимки спереди и сбоку, у меня снова возникло ощущение, что моё пребывание здесь затянется намного дольше, чем на одну ночь.

Прежде чем я сдал свой чемодан, тюремщик позволил мне взять из него несколько предметов одежды: одну пару брюк, две рубашки, несколько пар нижнего белья и пару носков. Я взял также мыло, зубную щётку и пасту. Ремень же и лёгкую летнюю куртку мне запретили взять. Обычно, путешествуя в Африку, я брал с собой запасное полотенце, но, поскольку в этот раз я забронировал номер в отеле «Парадис», я не видел необходимости брать его в эту поездку — это было решение, о котором теперь очень сожалел.

Меня и ещё одного вновь прибывшего заключённого привели к лифту, который доставил нас на третий этаж. Тихий коридор был почти не освещён; подняв глаза, я заметил, что большинство лампочек не горело. Проходя по коридору, я видел прямоугольники света, падающего из маленьких окошек в дверях некоторых камер. Темнота в коридоре и яркое освещение камер позволяли сотрудникам видеть, что происходит в каждой камере, а заключённые таким образом не могли видеть охранников в коридоре.

У одной камеры сопровождающие меня остановились. Один из них открыл дверь и провёл заключённого, стоящего рядом со мной, в переполненную комнату. Я начал следовать за ним, однако получил указание подождать.

Чуть дальше по коридору мы остановились у другой камеры. Надзиратель отпер дверь и жестом приказал мне войти внутрь. Камеру наполнял резкий свет флуоресцентной лампы, который освещал лежащих на полу пятерых мужчин. Шестой растянулся на единственных металлических нарах. Когда я вошёл, заключённые зашевелились. Эти камеры были рассчитаны на одного заключённого; те, кто их планировали, и не догадывались, что столь маленькое пространство придётся делить семи заключённым.

Когда я наблюдал за тем, как сопровождавшие меня разворачиваются, чтобы уйти, мой взгляд упал на грязную бежевую краску, покрывавшую тяжёлую металлическую дверь. Я тут же услышал щелчок автоматически закрывающегося замка. Я сразу же узнал этот звук. Я узнал эту камеру. Я был здесь раньше.

Только на этот раз это был не сон…