Заключённый с боевиками ИГИЛ

33

Три ночи я провёл в ожидании в квартире НСРБ. Весь день я лежал на кровати, слушал Писание на своём МРЗ-плеере и задавался вопросом, что же будет дальше.

Квартира была маленькой, в единственной спальне стояла одна большая кровать, пахнущая чистотой. Я лёг на покрывало. Вода появлялась в квартире только на несколько минут в день, поэтому я поставил под открытый кран в грязной ванной ведро и ждал, когда пойдёт вода. Когда ведро наполнилось, я использовал пластиковую бутылку, чтобы принять душ, и вытерся полотенцами. Среди ночи, слыша звук проточной воды, я спрыгивал с кровати, чтобы смыть унитаз.

Ночью сотрудники службы безопасности проверяли меня каждые полчаса, чтобы убедиться, что я не убежал.

— Хочешь, мы купим тебе вина? — предложили они. — Или привезём женщин?

Я наотрез отказался и от алкоголя, и от проституток, однако вскоре узнал, что в моей квартире были и другие посетители. Мыши прыгали с пола прямо на мою кровать. Иногда они приземлялись либо на меня, либо на мою подушку, прямо над моей недавно выбритой головой. Я спрыгнул с кровати и включил свет. Мыши сразу же исчезли. На следующее утро, когда я исследовал, как они попадали в квартиру, то понял, что они выходили из канализационной системы в ванной.

Между посещениями грызунов и охраны я почти не спал, однако мне удавалось вздремнуть в дневное время. Охранники получили приказ хорошо кормить меня, поэтому дважды мы выходили поесть. В остальное время я ел то, что мне купили в продуктовом магазине. На газовой плите я кипятил воду для чая и варил яйца, ожидая наступления понедельника.

В 15:30 в воскресенье, 26 февраля, за день до того, как я должен был покинуть это жильё, ко мне прибыли сотрудники службы безопасности и сообщили:

— Кто-то хочет поговорить с вами, так что будьте готовы.

Я держал свои вещи упакованными на случай, если мне понадобится в любой момент уехать, поэтому я схватил свой чемодан и направился к двери. «Наконец-то!»

— Нет, нет, успокойтесь, — сказал один из мужчин. — Кто-то хочет поговорить с вами по телефону.

Я поставил свой багаж, а он дал мне мобильный телефон. Я был крайне удивлён, услышав в трубке голос чешского посла.

— Господин Яшек, — сказал он, — где вы сейчас находитесь? Мы прилетели, чтобы забрать вас. Мы ждём вас в аэропорту.

Я был так счастлив, что едва мог говорить.

— Как хорошо! — воскликнул я, однако не знал, ни где я нахожусь, ни как добраться до аэропорта.

— Мы вылетаем в 17 часов, — сообщил посол. Но я знал, что нахожусь далеко от аэропорта, и сомневался, что успею доехать туда. Вылет был запланирован менее чем через полтора часа, а я всё ещё находился в распоряжении офицеров НСРБ.

Я повесил трубку. Сотрудники службы безопасности ушли, а я остался ждать. Я был в квартире один. Я сидел, ежеминутно поглядывая на часы. Каждая минута казалась вечностью. Наконец после четырех они вернулись, но к тому времени я уже был уверен, что не успею на самолёт.

Мы сели в автомобиль и поехали в аэропорт Хартума. У меня не было ни паспорта, ни каких-либо других идентифицирующих личность документов. Я задавался вопросом, был ли у сопровождающих меня суданцев хотя бы один из моих паспортов (я прибыл в Хартум с двумя). На миг я вспомнил о своём компьютере, камере и другом имуществе. Если правдой было то, что я получил полное помилование, это должно приравниваться к тому, как будто я никогда не совершал преступления. А это означает, что наказание в виде конфискации этих предметов также аннулировано… по крайней мере, теоретически. Однако я не хотел рисковать и, спрашивая об этом, оскорбить своих сопровождающих. (Помиловали меня или нет, я никогда больше не видел этих предметов. Возможно, сейчас кто-то из чиновников НСРБ снимает моей камерой замечательные видео!)

Я также вспомнил свою поездку в аэропорт в шаттле отеля пятнадцатью месяцами раньше и молился, чтобы это путешествие закончилось не так, как то.

Наконец мы прибыли в аэропорт. Мои сопровождающие были одеты в гражданскую одежду и солнцезащитные очки, и вскоре я понял, что они хотят выдать себя за служащих аэропорта. Они предъявили удостоверения и проехали в зону безопасности аэропорта. Меня вывели из машины, и мы направились в VIP-зону, где меня ждали офицеры чешской разведки, один из которых год назад приезжал в Национальный клуб НСРБ вместе с двумя врачами из чешской разведки.

Два офицера НСРБ проследовали за мной через зал. Одного из них я узнал: он был из тюрьмы НСРБ — человек, который фотографировал меня сразу после ареста.

Врачи прибыли подготовленными: всё, что они привезли с собой, напоминало полевой госпиталь. Они провели полный физический осмотр, подключили меня к электрокардиографу, измерили уровень кислорода в крови и предложили мне специальные регидратационные напитки с электролитами. От сотрудника консульского отдела чешского посольства они узнали, что моё поведение вполне адекватно и что умственно я, должно быть, не пострадал. Однако их беспокоила возможность обезвоживания организма.

Два офицера НСРБ удивлённо уставились на меня. Я был уверен, что, по их мнению, такое пристальное внимание врачей чешской разведки только доказывало, что я был шпионом.

После медицинского осмотра мы начали ждать. Я узнал, что скоро прибудет министр иностранных дел Чехии, и мы вернёмся в Прагу на его самолёте. «Мне нужно в туалет», — только и смог произнести я.

В туалете я вытащил свой мобильный телефон и тихо позвонил Ванде. После вызывающего страх звонка тремя днями ранее она испытала огромное облегчение, снова услышав мой голос. Ванда следила за расписанием поездок министра иностранных дел на его официальном сайте и знала, что 26-го числа он отправился в однодневную поездку в Судан. Если поездка пройдёт по плану, она ожидала, что через несколько часов я смогу вернуться домой.

«Я в аэропорту, — едва сдерживая нетерпение, сказал я, — и, похоже, что мы скоро вылетим. Мы ждём министра и его команду».

Вскоре я понял, что мой телефонный звонок был рискованным решением. Когда нам сообщили, что министр иностранных дел уже на подъезде, мы вышли из зала ожидания. Офицеры суданской службы безопасности сопровождали нас до трапа самолёта, который представлял собой огромное судно, принадлежащее чешскому государству и предназначенное для официальных правительственных визитов. Мы сели в самолёт, и я попросил разрешения сделать звонок жене.

— Лучше не надо. Пожалуйста! — запротестовал сотрудник чешской разведки. — Вы и так совершили большую ошибку, позвонив жене из туалета.

Шаткие переговоры о моём освобождении завершились всего за день до этого, и офицеры понимали, что пока мы не поднимемся в воздух, может произойти всё, что угодно.

Я откинулся на мягкое кожаное сиденье самолёта с отрезвляющим осознанием того, что несколько минут тому назад собственноручно мог сорвать своё освобождение. Через сорок пять минут прибыл министр иностранных дел вместе с сопровождавшей его командой. Я был несколько обеспокоен тем, как он отнесётся ко мне. Я слышал от своей семьи, что однажды он публично заявил, что, взяв на себя риск документировать нарушение прав преследуемых христиан в Судане, я должен был ожидать неприятностей. Я думал, он имел в виду, что я сам виноват, потому что решил поехать в такую опасную страну, как Судан.

Министр Любомир Заоралек вошёл в самолёт, улыбнулся мне и произнёс:

— Господин Яшек, добро пожаловать на борт самолёта ВВС Чешской Республики! Прежде всего, я хотел бы передать приветствия от моих друзей из церкви «Братья во Христе» города Мост, которые много рассказывали мне о вашей гуманитарной работе. Я действительно очень ценю то, что вы делаете.

Лёд полностью растаял, и я пожал ему руку. После этого начали представляться его пресс-секретарь и другие сотрудники.

Наш рейс в Прагу занял чуть больше шести часов. Министр Заоралек пересел со своего кресла в бизнес-классе ко мне. Около двух часов он подробно расспрашивал меня об ужасном времени, проведённом в тюрьме. Он молча выслушал меня, а затем посмотрел в глаза и произнёс слова, выразившие глубокое понимание того, через что я прошёл, и подводящие итог того, что, как я надеюсь, было правдой:

— Я слушаю вас и держу пари, что вы берёте пример не с кого иного, как с самого апостола Павла.