Заключённый с боевиками ИГИЛ

9

Один из моих сокамерников учился на фармацевта. Он прекрасно говорил по-английски и объяснил мне, что его арестовали в Турции, когда он пытался перебраться в Сирию, где планировал предложить свои медицинские знания к услугам Халифата. Очень скоро я обнаружил, что он — не единственный из моих сокамерников с такой приверженностью. Для обозначения «Исламского государства» они использовали арабскую аббревиатуру ДАИШ.

Невзирая на то, что правительство Судана является исламистским правительством суннитов, даже оно не желало видеть рост влияния ИГИЛ (также мусульман-суннитов) в пределах своих территорий. Правительство Башира опасалось, что, если позволить группировке беспрепятственно расти и укрепляться, со временем она может составить ему конкуренцию в борьбе за власть над народом Судана. Правительство также работало над улучшением дипломатических отношений с некоторыми из западных правительств, и ключевой составляющей этих усилий было желание, чтобы Судан рассматривали как «союзника» в «войне с терроризмом».

Пять раз в день мне приходилось стоять в углу камеры и наблюдать за тем, как мои сокамерники-мусульмане — все члены ИГИЛ или крайне рьяно сочувствующие — склоняли головы в молитве. На пол посреди камеры помещали наполовину заполненную водой бутылку, которая указывала направление к Мекке, чтобы они могли правильно «нацеливать» свои молитвы.

Первыми каждое утро вставали экстремисты и стягивали одеяла с более номинальных мусульман, пробуждая их оглушительными криками «Салах,! Салах!». Во время молитвы они стояли позади других, чтобы исправлять их положение и показывать, куда направлять ноги и как правильно кланяться. Когда я наблюдал за их наставлениями о том, как правильно интерпретировать Коран, для меня стало очевидным, что мои преданные исламу сокамерники заняты радикализацией и вербовкой для своего дела других. Я колебался между чувством жалости к их душам и беспокойством из-за ненависти, которую они воспитывали в нашей крошечной запертой камере. В камере было три или четыре копии Корана, поэтому я снова и снова просил предоставить мне Библию.

Обычно надзиратели просто смеялись надо мной.

Ислам запрещает произведения искусства с изображением лиц людей или животных, поэтому мои сокамерники замазывали розовой зубной пастой рисунки, оставленные предыдущими заключёнными на стенах нашей камеры.

Нам никогда не давали достаточно еды, чтобы утолить голод. Мы ели вместе, хватая еду из одной миски голыми руками. Поскольку многие суданцы не пользуются туалетной бумагой, а мои сокамерники редко мыли руки с мылом после посещения туалета — частично из-за того, что воду подавали только раз или два в день, я почти полностью потерял аппетит. Я старался не обидеть их и выбирал себе кое-что из еды, но каждый день чувствовал, что становлюсь все худее и слабее. Чтобы предотвратить заражение, я вымылся в двух литрах воды с красным карболовым мылом, которое выдавали в тюрьме, и мыл руки так часто, как только мог. Запах этого мыла напоминал дезинфицирующее средство, используемое в больницах нашей страны в 1960-х годах.

Фармацевт был не единственным из моих сокамерников верным ИГИЛ; несколько из них ездили в Сирию, чтобы сражаться в рядах радикальных джихадистов. Другие же хотели поехать, но пока им это не удалось. Они были заключены здесь, в тюрьме Национальной разведывательной службы Судана, за радикализм и совершение множества других преступлений: неофициальный обмен денег, незаконную торговлю оружием, золотом и продажу бензина на чёрном рынке.

В солнечные дни я чувствовал себя обнадёженным и утешенным лучами света, просачивающимися сквозь замазанное стеклянное окно под потолком одной из стен. Несмотря на то, что из камеры я не мог видеть двор, из окна открывался прекрасный вид наружу. В ясные дни утром я мог видеть солнце около пятнадцати минут, и это ободряло мой дух. Однако, когда солнце меняло своё положение, камеру снова окутывала тень. Мне всё время было холодно.

Однажды я выглянул в маленькое окошко в двери и увидел проходящего мимо надзирателя.

— Можно мне одеяло? — спросил я, постучав в дверь, чтобы привлечь его внимание.

Он остановился и ухмыльнулся.

— Ты ведь из Чехии, — сказал он. — Ты привык к холодной погоде. Для тебя — никакого одеяла.

Мне оставалось только надеятся, что, когда один из заключённых будет освобождён, я унаследую его грязное, вонючее одеяло.

Через неделю моего заключения ко мне подошёл мужчина, который спал на единственных нарах в нашей камере. Его семья только что привезла ему второе, совершенно новое, одеяло — мягкое, фланелевое, с жёлтыми и оранжевыми цветами — и он решил отдать его мне.

— Это — тебе, — сказал он со слезами на глазах. Я был тронут его даром и почувствовал, как эмоции отразились в моих глазах. Впервые с тех пор, как я попал в тюрьму, мне наконец-то станет тепло. Этот жест доброй воли ошеломил меня. Даже в такой ужасной ситуации Бог напомнил мне о Своей заботе и помощи. Он ответил на мою молитву.

— Мне нечем тебе отплатить, — сказал я ему. — Что я могу для тебя сделать? — То, что он сказал дальше, застало меня врасплох.

— Помолись за меня, — попросил он.

— Могу ли я помолиться, чтобы ты нашёл правильный путь к Богу?

— Да, — сказал он, — пожалуйста, молись, чтобы я мог найти правильный путь к Богу.

Четыре дня спустя мой сокамерник был освобождён, и я больше никогда не видел его.

В 2012 году Салах Абдалла Гош, директор Национальной разведывательной службы Судана, курировал строительство четырёхэтажной тюрьмы, которая теперь стала моим домом. На верхних двух этажах было около сорока камер, под ними — этаж офисов, а первый этаж был предназначен для допросов и пыток. Квадратное здание было относительно современным, однако к тому времени, когда я туда попал, оно уже было в ужасном состоянии. В ноябре 2012 года здание было завершено, Гоша обвинили в заговоре с целью переворота и свержения президента Омара аль-Башира. В течение шести месяцев он отбывал заключение в учреждении, которое построил сам.

Эта тюрьма разведывательной службы была сооружена по британской модели, и мне сказали, что металлические элементы, такие как нары, столы и туалеты, а также некоторые материалы, использованные во время строительства тюрьмы, были на самом деле импортированы из Великобритании. Однако качество постройки было на низком уровне. Изоляция оказалась неэффективной для защиты от влаги, и время от времени по стенам текла вода. В тюрьме был кондиционер, но мне сказали, что в летние месяцы он не способен поддерживать постоянную температуру. Воды хватало только для ритуальных омовений мусульман, но почти никогда не было достаточно для душа.

Несмотря на то, что британцы разработали эти камеры как одиночные, суданские тюремные власти «приспособили» их для большего количества заключённых, обычно семи. Только когда поступали заключённые из Дарфура и Нубийских гор — предполагаемые враги режима Башира — их помещали по пятнадцать в одну камеру. После того, как другие заключённые сообщили мне, что в последнее время начался большой приток заключённых, я был благодарен, что нас в камере было «всего» семь человек.

Всякий раз, когда я путешествовал, я брал с собой пузырёк средства от головной боли — комбинацию аспирина, ацетаминофена и кофеина. Сотрудники тюрьмы, очевидно, нашли его в моём чемодане и решили, что я должен получать регулярные дозы этого лекарства. Забота надзирателей о том, чтобы я ежедневно принимал свою дозу, казалась мне довольно смешной — во всяком случае, регулярный приём этого лекарства скорее принесёт больше вреда, чем пользы. Однако, поскольку я страдал от утренних головных болей, вызванных обезвоживанием, каждый день, когда мне приносили таблетку от головной боли, я покорно глотал её. Я спрятал «Имодиум» и «Маларон» (противомалярийное средство), которые они нашли в моём чемодане, на будущее, на случай если мне действительно понадобятся эти лекарства.

Законодательство Судана даёт Национальной разведывательной службе право удерживать граждан на разные сроки без судебного разбирательства и вынесения приговора. Так, например, обменщики валют и контрабандисты золота могут быть задержаны на четыре месяца. Сочувствующие ИГИЛ, как, например, мои сокамерники, могут удерживаться до года.

День за днём я выслушивал их истории и искал возможность рассказать им о любви Иисуса. Однажды несколько человек завели разговор о пасторах из США, которых мусульманам удалось убедить принять ислам. В некоторых странах Европы и Ближнего Востока распространился странный синкретический гибрид христианства и ислама, иногда называемый «хрислам».

— Вот это — истинная религия, — заявил мой сокамерник, член ИГИЛ.

Конечно, некоторые христиане, чаще номинальные христиане, а не возрождённые верующие в Иисуса Христа, принимают решение следовать принципам ислама. Однако мне известно о том, что гораздо больше мусульман — сотни тысяч в разных странах по всему миру — оставили Мухаммеда и теперь следуют за Иисусом Христом. Я не хотел начинать спор, но надеялся, по крайней мере, посеять семя, которое заставило бы моих сокамерников задуматься.

— Я знаю других людей, — ответил я, вспомнив о молодой женщине по имени Моника, — мужественных христиан из Нигерии.

В июле 2009 года Моника и её муж ехали на мотоцикле по городу Майдугури в Северной Нигерии. Был четверг, и они направлялись в церковь на изучение Библии. Однако пока они ехали, исламские боевики в камуфляжной военной форме и масках заполнили дорогу и преградили им путь. Мужчины были вооружены длинными острыми мачете и автоматами. Моника и её муж знали, что эти люди были членами «Боко Харам», террористической джихадистской группировки, неистовствующей в Северной Нигерии.

— Какова ваша религия? — спросил один из боевиков, угрожающе шагнув вперёд с мачете в руке.

— Мы — христиане, — смело ответили Моника и её муж.

— Вы можете спасти свои жизни, став мусульманами, — предложил боевик. — Повторите шахаду, — настаивал он, имея в виду мусульманский символ веры. Однако двое христиан наотрез отказались.

— Мы — христиане, — заявили они, — христианами и останемся.

Боевик «Боко Харам» поднял мачете и тремя быстрыми движениями обезглавил мужа Моники. Осознав, что её муж умер и она больше ничем не может помочь ему, женщина бросилась бежать. Мужчины преследовали её, рассекая спину острым мачете. Вскоре она ощутила на плече тяжёлую руку. Её поймали.

Рассвирепевший боевик схватил женщину и перерезал ей горло мачете. Моника упала на землю. У неё из шеи хлынула кровь, и через несколько секунд она потеряла сознание. Мужчины, предполагая, что женщина тоже мертва, бросили её тело в ров для сточных вод, где она пролежала в течение последующих двух с половиной часов. Пока Моника находилась во рву без сознания, она видела окружавших её небесных существ, облечённых в белые одежды.

Наконец прибыли сотрудники сельской полиции, чтобы опознать жертв недавнего нападения «Боко Харам» и похоронить тела. Они подошли к телу Моники, вынули её из канавы и, к своему величайшему удивлению, обнаружили, что она шевелилась. Используя язык жестов, Моника попросила воды. Один из полицейских дал ей сделать глоток, однако вода начала вытекать через надрез в горле.

Полиция доставила Монику в местную больницу, где ей провели ряд операций. Сделав трахеотомию, врачи имплантировали ей в горло устройство, при помощи которого она могла дышать. Закрывая отверстие в устройстве пальцем, женщина могла даже шёпотом говорить.

Я хорошо помню, когда впервые познакомился с Моникой. Я получил от «Голоса мучеников» задание встретиться с ней и определить, какую наиболее эффективную медицинскую помощь мы можем ей оказать. Я был чрезвычайно тронут историей убийства мужа Моники и жестоким нападением на неё саму, а также смелостью, с которой они оба заявили о своей вере во Христа. Мой коллега из клиники «Майо» в США изучал историю болезни Моники, а я готовил вопросы для интервью с ней и документировал её травмы, снимая на камеру. Я ощущал на сердце тяжёлое бремя и изо всех сил пытался найти подходящий вопрос, с которого начать интервью.

В конце концов, я осмелился задать ей простой вопрос: «Моника, — спросил я, — как твои отношения с Господом? Как они изменились после этих ужасных событий?»

Я никогда не забуду её ответ. Прежде чем ответить, Моника сделала глубокий вдох, затем указательным пальцем закрыла отверстие в устройстве, имплантированном в её горло, чтобы воздух мог пройти через повреждённые голосовые связки. Наконец, хриплым голосом, смоделированным устройством, она прошептала: «Я сосредотачиваю свой взгляд на вечности». Она убрала палец, сделала ещё один глубокий вдох и продолжила: «Я сосредотачиваю свой взгляд на Иисусе».

Задыхаясь и хрипя, Моника рассказала мне, что до нападения она считала себя и своего мужа достаточно «хорошими» христианами. Но, по её словам, она уделяла слишком много внимания покупке новой одежды. Она также много работала, чтобы накопить деньги на покупку хорошей машины или дома. Теперь, после смерти мужа и её собственного чудесного освобождения, она хотела посвятить всю жизнь служению Иисусу. И вскоре после последней операции Моника начала вместе с «Голосом мучеников» нести опасное и смелое служение по оказанию помощи другим вдовам, которые потеряли мужей от рук боевиков «Боко Харам». Уже дважды «Голосу мучеников» приходилось передислоцировать женщину, когда её жизни грозила опасность.

Я хотел, чтобы мои сокамерники услышали историю Моники, потому что это — сильное свидетельство веры в Иисуса Христа. Именно поэтому я начал рассказывать им её. Как только я описал, как был обезглавлен муж Моники, члены ИГИЛ, находящиеся в моей камере, прервали меня. Фармацевт, образованный молодой человек, у которого росла маленькая дочь, рассмеялся ужасающим, злым, ликующим смехом, который я никогда не смогу и не захочу повторить. С тех пор я решил больше не рассказывать своим сокамерникам, боевикам ИГИЛ, о преследованиях христиан. В ситуации, в которой я ожидал хотя бы минимального человеческого сочувствия к женщине, которая таким ужасным образом потеряла мужа и получила серьёзные увечья, эти молодые, образованные люди смеялись и восклицали: «Аллаху Акбар!»

Поздно вечером я слышал, как мои сокамерники молились за партизан-моджахедов в Ливии, Ираке и Сирии. Они говорили по-арабски, но я мог разобрать достаточно слов и фраз, чтобы понять их молитвы. Они просили об успехе и благосклонности Аллаха, однако эти их молитвы были не похожими на те заученные, которыми они молились обычно. Это были их личные молитвы, выраженные собственными словами.

В другой раз меня разбудило громкое чихание фармацевта, который не мог спать из-за заложенного носа и решил скоротать время в молитве. Я видел его на коленях с поднятыми к небу руками, из глаз текли слезы. Он тихо молился об освобождении и воссоединении со своей семьёй. В последующие ночи и другие члены ИГИЛ просыпались и молились подобными молитвами, горячо вознося просьбы к Аллаху своими словами.

Я был поражён этими признаками мягкости в моих сокамерниках, и моё сердце жаждало, чтобы они познали Бога. В других странах, таких как Египет, я встречал бывших мусульман-экстремистов, которые уверовали. Видение уязвимости и человечности этих боевиков ИГИЛ дало мне надежду, и я решил сосредоточить свои молитвы на том, чтобы просить Иисуса Христа явить им Себя как Господа, Спасителя и Бога.

Шли дни, один мучительный день за другим. Я не переставал задаваться вопросом, изменит ли Господь сердца моих сокамерников или здесь, в камере суданской тюрьмы, я пострадаю от их рук.