Заключённый с боевиками ИГИЛ

31

Постепенно я научился приспосабливаться к условиям содержания в тюрьме «Кобер». Днём я всё ещё мог встречаться с пастором Хасаном, однако после вечерней переклички нас запирали в камерах в разных частях тюрьмы. В моём так называемом VIP-секторе я был помещён с осуждёнными правительственными чиновниками, полицейскими и сотрудниками службы безопасности, которые дезертировали с поля военных действий в Дарфуре или Йемене, куда президент Башир отправил их воевать за Саудовскою Аравию. В VIP-секторе сидел даже полковник службы безопасности Судана, который отказался выполнить один из приказов.

Эти люди были дружелюбны ко мне и делились со мной едой, которую в «Кобер» приносили их родственники. У одного из них даже была отдельная камера с кондиционером и спутниковым телевидением. Когда этот мужчина страдал от болезненной подагры, я дал ему несколько таблеток ибупрофена. Он был благодарен, что наконец-то получил облегчение. Узнав, что я не могу связаться со своей семьей, потому что у меня нет телефона, он предложил мне приходить в его камеру, когда я захочу, и использовать его телефон, чтобы звонить семье. «А может, это ловушка?» — задавался я вопросом. Сначала я отклонял его предложение, но через несколько долгих дней сдался и позвонил жене.

Тюрьма находилась очень близко к аэропорту, и из окна камеры я мог видеть взлетающие на ближайшей взлётно-посадочной полосе самолёты. Они были так близко, что я видел, как при взлёте поднимались их шасси, а ночью, когда разговаривал с Вандой, даже она слышала оглушительный рёв огромных российских грузовых самолётов. Моя семья узнала о моём приговоре от сотрудника консульского отдела посольства Чехии в Каире, но, хотя они были глубоко разочарованы, они всё же были готовы к такому исходу дела. Они надеялись, что дипломатические переговоры по моему освобождению будут успешными, но не знали, уйдут ли на них недели, месяцы или даже годы. Они продолжали верно поститься и молиться.

Заключённые в тюрьме «Кобер» солдаты НСРБ немного говорили по-английски и хотели, чтобы я научил их говорить лучше, поэтому, имея в руках Библию, я использовал в качестве учебника Евангелие от Иоанна. Солдаты приходили и уходили нескончаемым потоком, многих освобождали, как только они соглашались вернуться на поле боевых действий.

К счастью, мой новый друг из кондиционированной камеры не оказался шпионом НСРБ, хотя за время своего пребывания в тюрьме я столкнулся со множеством таких. В день, когда нам был вынесен приговор, нас перевели в переходную тюрьму в Омдурмане. В ожидании очереди на снятие отпечатков пальцев я заметил белого человека, немного старше меня, и поприветствовал его по-английски. «Откуда вы?» — поинтересовался я.

Сначала он приложил палец к губам, как бы предупреждая меня, чтобы я молчал. Затем с сильным русским акцентом ответил: «Ноу инглиш». Тогда я повторил тот же вопрос на русском языке, и он ответил. Он рассказал мне, что он — инженер-механик, который был обманут компанией, пообещавшей предоставить ему «хорошую работу» в Судане. В конце концов, представители компании исчезли, и всё, что ему оставили, — это неоплаченный счёт за отель.

Эта встреча была странной, и я не очень удивился, увидев, что он сопровождает меня, Хасана и Монима в «Кобер». Хотя он утверждал, что не говорит по-английски, он всегда крутился вокруг нас троих и хотел слушать наши разговоры. Мне было неловко от его присутствия, но я решил поделиться с ним Евангелием на русском языке. Он сразу же заявил, что он русский православный христианин!

Однажды, когда он снова слонялся вокруг нас, египетский заключённый узнал в нём российского пилота, который перевозил солдат службы безопасности из Хартума в Дарфур. Хотя этот египтянин лишь немного говорил по-английски, он до смерти напугал русского, воскликнув: «Анатолий… пилот… безопасность…» и указав на его плечи, где обычно находятся офицерские погоны. Российский пилот моментально исчез, и прошло довольно много времени, прежде чем мы снова увидели его.

Брату Мониму только изредка разрешалось посещать нашу часть тюрьмы. В течение дня я обычно сидел в тени и читал Библию. Поскольку мне не позволяли часто посещать тюремную часовню, я решил проповедовать Евангелие на французском языке заключённым из франкоязычных стран Африки. Один молодой мусульманин, футболист из Гвинеи, особенно любил слушать мои короткие проповеди на французском языке, и мы стали близкими друзьями. Каждый день я молился, чтобы Господь открыл Себя моему молодому другу-мусульманину как Господа, Спасителя и Бога.

Каждый день в «Кобере» Бог напоминал мне о том, что моё время, да и вся моя жизнь — в Его руках. И именно Он держит всё под контролем. Однажды утром, когда я, как обычно, сидел под деревом во дворе и читал Книгу Псалмов — мою любимую часть Писания, я дошёл до 125-го Псалма:

«Когда возвращал Господь плен Сиона, мы были как бы видящие во сне: тогда уста наши были полны веселья, и язык наш — пения; тогда между народами говорили: «великое сотворил Господь над ними! Великое сотворил Господь над нами: мы радовались» (Книга Псалмов 125:1–3).

Внезапно передо мной, как из-под земли, появились два надзирателя с поразительным сообщением. Ничто из того, что они могли бы сказать, не удивило бы меня больше, и я изо всех сил пытался разобраться в том, что только что услышал.

— Петр, — сказали они, — сегодня тебя выпустят из тюрьмы!

Меня охватило чувство, только что описанное в Псалме 125. «Неужели это происходит на самом деле? — я не мог поверить своим ушам. — Неужели это — не сон?» Меня уже много раз обманывали, и было трудно поверить, что это происходит на самом деле. Однако новость была реальной! На мои глаза навернулись слёзы, и я подумал о Ванде: «Наконец-то!»

Весть о моём освобождении распространилась, как пламя, среди заключённых нашего сектора. Как всегда, новость о том, что кто-то из заключённых обретал свободу, приносила всем радость и праздничное настроение. Каждый втайне надеялся: «Возможно, в следующий раз эту новость сообщат мне!» Мои собратья кричали от радости и сжимали меня в крепкие объятия. Вскоре я увидел, как ко мне устремляются Хасан и Моним. Они тоже радовались: ведь если меня освободили, то, наверняка, скоро освободят и их.

По обычаю, установившемуся среди заключённых, которые освобождались, я передал свою одежду тем, кто оставались в тюрьме. Мужчины охотно разобрали моё немногочисленное имущество. Я тщательно следил за хаотичным процессом раздела, чтобы убедиться, что Хасан и Моним получат мои лекарства. Однако пришли надзиратели, и мне пришлось идти. Держа в руках лишь небольшой полупустой чемодан, я последовал за ними.

В приёмном отделении меня ожидали два офицера НСРБ.

— Вы получили помилование президента Судана, — объявили они. — Отныне вы — свободный человек.

Я взглянул на оружие под их рубашками. Несмотря на то, что я выходил из тюрьмы, я прекрасно осознавал, что всё ещё нахожусь в Судане под абсолютным контролем тоталитарного режима, который может сделать всё, что угодно. Мои эмоции едва превышали притуплённое чувство тревоги, и я находился в состоянии повышенной готовности. Президент Башир удерживал власть в своих руках в течение почти трёх десятилетий, и я отдавал себе отчёт в том, что эта новоиспечённая «свобода» ещё не означает, что я действительно свободен.

Мне вернули мои ценные вещи, включая МРЗ-плеер и мобильный телефон. Моя SIM-карта всё ещё была тщательно спрятана в потайном кармане пояса, надетого на нижнее бельё.

— Пройдёмте с нами.