Заключённый с боевиками ИГИЛ

32

Я с тревогой наблюдал, как офицеры кладут мой небольшой чемодан в кузов белой машины. Затем меня отвезли в парикмахерскую, где настояли на том, чтобы сбрить мне бороду. Парикмахер заставил меня откинуться на спинку стула и нанёс на лицо успокаивающую лечебную маску. Всё это было абсурдной попыткой произвести впечатление — показать, что в тюрьме суданские власти хорошо обо мне заботились. Он повторил процедуру три раза. Моё тело уже начало болеть от длительного сидения в неудобном положении. Удовлетворившись серией процедур для лица, он поспешил достать маленький мобильный массажёр, с помощью которого можно было снять напряжение на моих шее и плечах.

— Вам нужно расслабиться, — сказали офицеры, когда мы, наконец, вышли от парикмахера. Это было, конечно же, легче сказать, чем сделать. Я всё ещё находился в присутствии тех же офицеров НСРБ, которые допрашивали меня и бросили в тюрьму, и само их присутствие вернуло меня к самым худшим воспоминаниям за последние пятнадцать месяцев. Что ещё более важно, у них под рубашками я видел оружие.

— Теперь мы отведём вас в сауну.

Я не был заинтересован в посещении сауны (это дало бы офицерам возможность обыскать мои сумки и отобрать мой мобильный телефон), однако вновь обретённая мной «свобода» требовала, чтобы я не шёл на конфронтацию. Я не хотел создавать новых проблем, поэтому безропотно поплёлся за ними. Мы прибыли в частную сауну, и я вошёл в раздевалку.

Раздевшись, я аккуратно сложил свою одежду на сумке и вытащил мобильный телефон. Через несколько минут они начнут проводить обыск. Я не мог взять мобильный телефон с собой в сауну, но также не мог позволить им отобрать мою SIM-карту, ведь крошечный чип содержал всю информацию о моих телефонных звонках и сообщениях из тюрьмы. Поэтому я быстро вытащил его из секретного кармана на нижнем белье и сунул в рот, надёжно спрятав за щекой.

В горячей сауне я провёл десять беспокойных минут, прежде чем настоять на том, что уже пора идти.

Офицеры отвезли меня в местный ресторан быстрого питания, где заказали большую порцию жареных куриных ножек, картофеля фри, салата и «Спрайт» и наблюдали, как я пытался поесть. Мой желудок был очень раздражён и, после года скудного питания, намного уменьшился в размере. Кроме того, я чувствовал себя крайне неловко, находясь под постоянными пристальными взглядами наблюдателей.

Мы вышли из ресторана и поехали в шикарный магазин одежды.

— Вы хотите купить одеколон? Костюм? Вам нужны рубашка и галстук.

Один из мужчин помахал у меня перед глазами огромной пачкой денег. «Ни в коем случае, — подумал я. — Я в Африке. Я не собираюсь отправляться в дорогу в костюме». Я понимал, что сопровождающим меня было приказано сделать так, чтобы я выглядел как можно лучше. Ведь если меня освободят одетым в хороший костюм и выглядевшим как бизнесмен, который выходит из роскошного отеля, как сможет мир жаловаться на то, что со мной плохо обращались? Изо всех сил я, пытаясь не злить охранников, хотел избежать сотрудничества с ними и всего этого цирка.

— У меня есть хорошая одежда, — сказал я.

— Нет, нет, ваша одежда недостаточно хороша. — Они, казалось, были лучше осведомлены, чем я.

— У меня есть джинсы, — сказал я и показал им чистую одежду из чемодана.

Невзирая на то, что офицерам были даны строгие инструкции сделать меня презентабельным, они, хотя и неохотно, согласились приобрести мне только ремень, чтобы заменить изодранную пластиковую нить, поддерживающую мои брюки.

Далее мы отправились в продуктовый магазин. Мне приказали купить достаточно еды на три-четыре завтрака, поэтому я взял растворимый кофе, чай, хлеб, яйца, фрукты и шоколадные батончики.

Меня снова погрузили в машину, и вскоре мы добрались до дома, который казался многоквартирным. Огромная бетонная стена, обтянутая колючей проволокой, окружала сооружение, а когда мы выходили из машины, из-за забора угрожающе лаяли немецкие овчарки. Офицеры НСРБ провели меня внутрь и сказали, что здесь я пробуду четыре ночи до понедельника. Они забрали мою лучшую футболку (именно ту, которую я берёг для поездки домой) в химчистку и пообещали вернуть её в ближайшее время.

Моя SIM-карта всё ещё была спрятана у меня во рту.

Офицеры ушли, и я, наконец, остался один в спальне квартиры. Я знал, что она прослушивается, однако всё же решился позвонить Ванде. Я быстро осмотрел помещение и решил, что самой укромной зоной является, вероятно, ванная комната, поэтому я подошёл к унитазу, вытащил изо рта SIM-карту, вытер её об рубашку, вставил обратно в мобильный телефон и быстро набрал номер жены.

Дома, в Чехии, на мой звонок ответила Ванда. Я говорил быстро и шёпотом.

— Что происходит?! — с тревогой спросила Ванда.

— Сегодня утром меня освободили из тюрьмы «Кобер», и теперь я нахожусь в неизвестном мне месте, — прошептал я. — Это похоже на тайные жилые помещения суданской службы безопасности. Мне сказали, что я пробуду здесь некоторое время.

Во времена коммунизма сотрудники чехословацкого государственного аппарата также пользовались такими квартирами или домами; там можно было спрятать человека, тайно встретиться с источником, допросить заключённого или даже встретиться с любовницей, не будучи обнаруженным.

Ванда была смущена этим таинственным звонком и обеспокоена тем, что я в опасности. Выросшая в коммунистической Чехословакии, она знала много историй о политических заключённых, которые были «освобождены» из тюрьмы только для того, чтобы со временем быть найденными мёртвыми. Именно так правительство избавлялось от нежелательных последствий, и теперь она боялась, что правительство Судана может попытаться избавиться и от меня.

Мы закончили разговор, и, повесив трубку, Ванда, пытаясь справиться с противоречивыми чувствами радости и беспокойства, начала молиться.