Запрещенные слова. книга 2

Глава одиннадцатая

Понедельник. Обычно я не люблю понедельники. Они пахнут несбывшимися надеждами на выходные, обжигающим язык кофе и неизбежностью нового витка корпоративной войны.

Но сегодня все по-другому. Я просыпаюсь в своей кровати, но комната до краев наполнена им. Его запах, кажется, впитался в подушки, в одеяло, в сам воздух, хотя Славы здесь не было почти неделю. Но зато он был во мне - буквально, вчера. Все выходные. Пропитал меня собой насквозь. Как будто… боже, его член пометил изнутри и запустил мне под кожу невидимые «дубровские» кровяные тельца, и они живут во мне, щекоча и напоминая о том, кому я теперь принадлежу.

Улыбаюсь, еще не открыв глаз, и чувствую, что даже эта улыбка какая-то обновленная, непривычная. Легкая и беззаботная, кажется, как у девчонки, которая впервые в жизни по-настоящему счастлива.

Дорога на работу, которая еще на прошлой неделе казалась ежедневной пыткой, сегодня - как приятная прогулка. Я еду, опустив крышу «Медузы», и подставляю лицо утреннему солнцу. Музыка из динамиков льется легко и ненавязчиво. Подпеваю, не попадая в ноты, и мне все равно. Впервые за долгое время абсолютно все равно, что подумают другие.

В офисе ловлю на себе удивленные взгляды. И даже не удивляюсь, потому что примерно догадываюсь, как я выгляжу с этим легким румянцем на щеках и блеском в глазах, который даже не стала пытаться скрыть косметикой. Сегодня на мне только немного туши и блеска для губ, но я чувствую себя красоткой на все двести процентов.

Амина встречает с чашкой моего любимого латте и хитрой, всезнающей улыбкой.

— Хорошо выглядишь, Майя, - загадочно улыбается. - Выходные удались?

— Мммм… - Делаю глоток кофе, прокручивая в голове, что именно можно сказать, чтобы не бежать впереди паровоза насчет моего «нового романа». - Просто вдруг оказалось, что загородный воздух очень полезен моим несчастным нервным клеткам.

— Я хочу знать подробности, - говорит моя верная помощница. И уже немного более сдержанным тоном, добавляет: - Кстати, там тебя снова ждет… флористический шедевр.

— Какая неожиданность.

Я уже даже не раздражаюсь. Просто смирилась. Цветочная осада Павла Форварда стала такой же неотъемлемой частью моего рабочего утра, как проверка почты и чашка кофе.

Захожу в кабинет, и мой взгляд равнодушно скользит по новому произведению искусства. На этот раз — огромная корзина с герберами цветами, которая выглядит так, будто ее только что принесли с элитной теплицы. Это красиво. Изысканно. И совершенно бессмысленно.

Особенно потому что подаренный славой букет полевых цветов, стоит у меня на кухне и я молюсь, чтобы произошло чудо и эти цветы жили вечно.

— Амина, ты знаешь, что делать, - говорю, садясь в кресло.

Она кивает, забирает корзину, чтобы, как обычно, разобрать ее на букеты для всех девушек в нашем крыле. Но через несколько минут возвращается - с виноватой улыбкой на губах и тонкой папкой в руке.

— Майя, я… принесла несколько резюме. На мое место.

Я моментально скисаю, издавая самый что ни на есть грустный стон. Знала, что день, когда она уйдет в декрет, вот вот настанет. Но одно дело - знать, и совсем другое - увидеть это вот так, в виде стопки бумаг с чужими именами и фотографиями.

— Уже? — вырывается у меня само собой.

— Угу. Осталось две недели. - Аккуратно кладет папку мне на стол. — Я отобрала лучших. Три кандидатки. Все с опытом, с рекомендациями. Когда выберешь - скажи, я устрою собеседование. А потом все-все сама лично расскажу и всему научу. Ты почти не заметишь разницы.

Смотрю на свою верную умницу Амину - на ее сияющее, счастливое лицо, на округлившийся животик, который она так трогательно поглаживает. Я искренне за нее рада. Но одновременно с этой радостью, меня накрывает волна острой, почти панической тоски. Она же не просто помощница. Она - мой единственный настоящий союзник в этом серпентарии. Мой верный оловянный солдатик, мои глаза и уши, и даже мой щит. И сейчас, когда Резник с тройным упоением будут ставить мне подножки и ждать, когда, наконец, споткнусь, ее уход - это не просто потеря ценного сотрудника, а моя личная трагедия.

Это как остаться одной в окопе посреди вражеской территории.

— Спасибо, - заставляю себя улыбнуться. - Я посмотрю, выберу и дам тебе знать.

Она уходит, а я еще долго смотрю на закрытую дверь, чувствуя, как мое утреннее, хрупкое счастье трещит по швам.

В середине дня, пока я занята составлением программы переподготовки по заданию Орлова, приходит сообщение от Славы. Я вижу его имя на экране, прикусываю губу и тяну время, пытаясь угадать, что он там написал. Растягиваю сладкую неопределенность, но терпения на долго не хватает.

Разворачиваю, впиваюсь взглядом с электронные чернила, которые все равно кажутся теплыми, как будто написаны от руки.

Шершень: Думаю о том, как ты отсасывала мне в душе. Член стоит. Работа тоже.

Я читаю, и по телу разливается волна сладкой щекотки. Чувствую себя влюбленной школьницей, которая нашла в рюкзаке любовную записку от мальчика, в которого давно втайне сама была влюблена. И это абсолютно пьянит. Заставляет давление подпрыгнуть, а колени - плотно сжаться, как будто он там, у меня между ног.

Я отвечаю: «Будешь хорошо себя вести - и я, может быть, повторю…»

Ответ приходит почти мгновенно - смайлик ангелочка.

Смеюсь, прикрывая рот ладонью. Мне хорошо. Абсолютно. Без всяких «а может…?»

Дубровский просто сделал все, чтобы в моей голове не осталось места для таких мыслей.

А потом… начинается непонятная возня.

Первые тревожные нотки появляются после обеда, как далекий, едва уловимый гул, который предвещает землетрясение.

Амина возвращается из столовой, и ее лицо - барометр офисных настроений - выглядит обеспокоенным.

— Боже, что опять случилось? - спрашиваю, едва она переступает порог. Мысленно на всякий случай проклинаю Резника, потому что кроме как от него, мне, после увольнения Юли, ждать очередной камень в спину больше не от кого.

— Что-то странное, Майя, - Амина присаживаясь в кресло, хмурится. -

— Резник?

— Нет, - мотает головой. - Короче, я просто слышала, как ребята из отдела закупок ругались по телефону. Что-то про срыв поставок, про какую-то бракованную партию из Азии. И несколько раз упоминали… ммм… Дубровского. Говорят, у него там все горит.

Сердце делает нервный скачок. Отдел разработок, испытательный полигон - все это находится далеко отсюда, в отдельном, закрытом мире, откуда в нашу «теплицу» долетают лишь обрывки слухов.

— Наверное, просто рабочие моменты, - говорю я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более спокойно. Но внутри уже поселяется противный кусающий червячок тревоги. - Но ты держи меня в курсе, ладно?

Строго говоря, мой фронт работы никакого отношения к этому всему не имеет и иметь не может, и Амина это знает как никто. Но я за это ее и люблю - она никогда не задает лишних вопросов, и всегда держит ушки на макушке, зная буквально обо всем, что происходит в офисе.

Оставшись одна, пишу Славе: «У вас там все в порядке? Амина говорит, вы тут всех на уши поставили».

Отправляю. Смотрю на экран. Две галочки. Прочитано.

И - тишина.

Проходит пять минут. Десять. Двадцать. Ответа нет.

Это совсем на него не похоже. Даже если занят, он всегда находит секунду, чтобы бросить короткое «занят, перезвоню».

Пытаюсь снова вернуться к проекту.

Делаю еще два пункта, но все равно то и дело хватаюсь за телефон.

Наконец, не выдерживаю, и набираю его номер. Вслушиваюсь в долгие, мучительные гудки. Слава не берет трубку.

Тревога усиливается, превращаясь в глухое, ноющее беспокойство. Пытаюсь вернуться к работе, но не могу сосредоточиться. Каждую минуту смотрю на телефон, жду.

Умом понимаю, что если правда что-то случилось, то Дубровскому не до меня. Я сама такая - когда на голову падает откуда не ждала, то все силы сразу бросаю на то, чтобы вылечить «шишку», хотя бы сначала перебинтовать и намазать зеленкой (метафорически, само собой), а не рассылать письма всем неравнодушным. Но чем больше я об этом думаю, тем сильнее растет беспокойство - значит, это не рядовой форс-мажор, а какая-то реальна жопа.

В течение дня офис наполняется слухами - я каким-то образом это чувствую, даже когда выхожу на обед, просто еду в лифте и подкрашиваю губы в туалете. Но ближе к вечеру, Амина, как верный разведчик, все-таки приносит мне обрывки информации.

Кто-то видел, как взбешенный Резник несся на этаж собственников.

Кто-то слышал, как в отделе логистики кричали в трубку слово «Сингапур».

По коридорам шепотом произносят название проекта - «Фалькон».

Я пытаюсь сложить этот пазл из чужих слов и домыслов, сидя в своем кабинете, отрезанная от эпицентра событий, потому что все это - даже в теории - абсолютно не моя зона ответственности. Даже если бы попыталась что-то узнать - понятия не имею как это сделать, не привлекая внимания. И что ответить на закономерный вопрос: «А вы тут причем, Майя Валентиновна?»

Чувствую себя абсолютно беспомощной, потому что ничего не знаю и ничего не могу сделать. Только ждать.

К концу рабочего дня напряжение в офисе становится почти осязаемым. Слухи, которые еще днем были еще на уровне невнятного шепота, превращаются в гул, просачивающийся из каждой щели. Я сижу в кабинете, как в стеклянной клетке, и чувствую себя отрезанной от эпицентра событий, вынужденной собирать пазл из чужих слов и домыслов.

Пытаюсь работать, просматриваю резюме кандидаток на место моей помощницы, но их лица на фото расплываются и строчки биографий сливаются в бессмысленную кашу.

Мой телефон молчит, но это молчание оглушает.

Понимаю, что Слава занят. Ноль сомнений в том, что у него серьезные проблемы.

Я закрываю папку с резюме - очевидно, сейчас я точно не в состоянии на этом сосредоточиться. Встаю, собираясь пойти к Амине, чтобы вытянуть из нее еще хоть что-нибудь, но дверь в кабинет открывается сама. Амина стоит на пороге с все тем же обеспокоенным выражением лица, только теперь в ее руке - тонкий белый лист. Она протягивает его мне.

— Это… это только что пришло в отдел кадров, - говорит почему-то шепотом. - Служебная записка от Орлова.

Даже не пытаюсь задавать вопросы, где и как она это раздобыла.

Бумага почему-то кажется ледяной наощупь. Пробегаю взглядом по сухим, казенным строчкам: «Служебная записка. О формировании экстренной рабочей группы для разрешения кризисной ситуации на производственной линии в Сингапуре». Я чувствую легкий укол в груди - еще не знаю, что там дальше, но Сингапур - это же очень… далеко?

Взгляд скользит ниже, цепляясь за ключевые слова: Сингапур, четырнадцать дней, цель - устранение критических сбоев в производственном цикле нейронных процессоров для проекта «Фалькон». Дохожу до раздел «Состав рабочей группы». Он разделен на две части: от NEXOR Motors - Дубровский В. П. (ключевой технический специалист, руководитель RD), от стороны партнера/инвестора (фонд “Veridian Horizons”) - Вольская А. И. (глава фонда, куратор проекта со стороны поставщика).

Мир вокруг меня слегка, но очень тошнотворно покачивается. Звуки тонут в оглушительном шуме пульса в барабанных перепонках. Я смотрю на их имена - и мне противно от того, что они просто стоят рядом, буквально в соседних строчках.

— Май, может… водички? - с трудом слышу голос Амины. Она слишком хорошо меня знает, читает по лицу, что что-то в этой формальной бумажке буквально перевернуло мой мир.

Я киваю и продолжаю перечитывать уже бог знает по какому кругу, как будто от этого вдруг может измениться смысл.

Это не просто командировка.

Это - официальная рабочая группа.

Совместная миссия. Они не просто летят в одном направлении.

Их связали вместе, документально, обязали работать в одной команде, чтобы решить критически важу проблему.

И решать они ее будут вдвоем, целых две недели.

В моей голове - хаос. Белый и слепящий, как вспышка.

Вспоминаю слова Дубровского о том, что Алина для - просто работа, что она уже прошлое, что если бы он мог с ней никак не контактировать - он бы именно так и делал. Нет повода для паники. Но… мой мозг отказывается верить, и воображение - жестокий палач - тут же начинает рисовать картинки идиллии»: их перелет, где они будут сидеть буквально плечом друг к другу, соседние номера в отеле с панорамным видом на ночной город. Конечно же совместные ужины после тяжелых дней.

Романтика. Ностальгия. И, конечно, обязательно всплывший рано или поздно вопрос: «А что будет, если мы снова попробуем вместе?»

На фоне всего этого наши с ним идеальное выходные кажутся такими… незначительными.

— Вот, - голос Амины доносится как сквозь вату, когда она протягивает мне стакан с парой кубиков льда. - Майя, это что-то серьезное?

Да нет, фигня, просто мой любовник улетает со своей бывшей на целых две недели.

Поднимаю взгляд на Амину, но, кажется, почти не вижу. Перед глазами вместо лица Амины и интерьера моего кабинета - Слава и Вольская, какими я их видела вместе тогда в ресторане: улыбчивые, красивые, идеально подходящие друг другу во всем.

— Я… не очень во всем этом разбираюсь, - говорю чужим скрипучим голосом. Потому что изо всех сил пытаюсь держать эмоции под контролем. - Кажется, какие-то проблемы с компонентами для «Фалькона». Наверное, очень серьезные, раз командируют… Дубровского.

Она секунду медлит, потом - кивает. Ничего нового я не сказала - она же и сама все это прочла, пока несла мне «находку». Но Амина умница - она никогда ни о чем не расспрашивает, если видит, что я не в настроении болтать.

Она выходит из кабинета, оставляя дверь полу прикрытой, а я возвращаюсь за стол и опускаюсь в кресло через боль в совершенно, абсолютно не гнущихся ногах.

Весь остаток дня вытаскиваю из себя резервные неприкосновенные силы, чтобы все-таки закончить черновик проекта по наставничеству для Орлова. Перечитываю, удаляю лишние пункты. Добавляю новые. Сосредоточиться на работе, пока голова забита пульсирующими картинками счастливого воссоединения Славы и Алины, крайне сложно. Но я пытаюсь. Тащу себя за волосы из этого панического дерьма.

Но когда приезжаю домой - становится еще хуже.

Потому что на смену картинкам «сладкой парочки» приходят другие - неожиданно, картинки из моего собственного прошлого. Меня и Григорьева, когда он уже начал много летать, а я начала с остервенением штурмовать карьерную вершину. И мы просто… отдалились друг от друга на такое расстояние, в которое без труда влезла другая женщина.

Между мной и Славой… произойдет тоже самое? Возможно, не в этот раз, но…?

Дубровский звонит поздно вечером, около десяти, когда я битый час бесцельно перелистываю каналы и ковыряю ужин. Смотрю на его имя на экране и несколько секунд не могу заставить себя ответить.

— Би, - его голос в динамике уставший, вымотанный, кажется, впервые в жизни лишенный почти всех его обычных эмоций - ни веселья, ни иронии. Что, конечно же, полностью объяснимо - мне тоже не до кривляний, когда мои офисные войнушки выходят в горячую фазу. А у Дубровского проблемы явно куда серьезнее. - Прости, что не отвечал. У нас тут… просто пиздец.

— Я примерно в курсе, - говорю максимально спокойно. Внутри как мантру повторяю - «Ни слова про Вольскую, ни слова про то, что я знаю про его командировку».

Хотя как с ним непринужденно болтать - тоже не представляю.

Но слава не начинает издалека, не пытается подстелить соломку.

Говорит прямо, рубит с плеча. Рассказывает про сбой с процессорами, про то, что это его личная разработка, его детище, и никто, кроме него, не может это исправить. Упоминает детали, большую часть которых я просто не понимаю, поэтому слушаю молча, иногда добавляя «угу» просто рефлекторно. Потом так же прямо объясняет, что завод в Сингапуре - актив фонда Алины, и ее присутствие там - неизбежно.

Он как будто знает, что я уже в курсе - не пытается как-то загладить эту информацию.

— Она - представитель главного акционера завода, Майя, - слышу в его голосе неприкрытое раздражение. - Летит туда защищать их деньги. Я - спасать наш проект. Би… блядь, это просто единственный способ решить проблему быстро, без юридической хуеверти.

Слушаю его, со всем соглашаюсь и даже абсолютно все понимаю, но меня все равно рвет на части. Мозг понимает, что это просто его работа, что у него нет выбора, что он - заложник обстоятельств. А сердце - адски болит от ревности, и не хочет ничего понимать.

Наши с ним выходные, кажется, стали черно-белыми, потому что на них наползла угрожающая тень Алины Вольской.

— Я понимаю, Слав, - говорю спокойно. Наверное, даже слишком сухо. - Это работа.

На том конце связи повисает тишина, которую нарушает только выразительный щелчок зажигалки.

— Би, послушай меня, - его голос становится тверже, резче, хриплые нотки почему-то режут слух как будто острый песок. - Это, блядь, вообще ни хуя не значит. Абсолютно ни-ху-я. Это просто две недели ада, которые нужно пережить. Я постараюсь справиться быстрее, Би. Буду звонить каждый день. Каждую свободную минуту. Обещаю.

Я молчу.

В голове крутится: «Это же на другом конце света, у нас разница в часовых поясах наверное… огромная, да?»

— Это просто работа, Би… - Затягивается и продолжает, еще тверже, как будто хочет заколотить в меня слова как гвозди. - Просто… хуйня случается. Это абсолютно ничего не изменит между нами.

Я говорила Сашке тоже самое, когда выбегала на работу в выходные и в праздники, когда моталась по курсам повышения квалификации. И чем больше я это говорила - тем больше все менялось.

— Слав, я правда все понимаю, - повторяю, выдавливая из себя буквально по словечку. - Тебе нужно сосредоточиться на работе. Все в порядке. Это же всего две недели.

Целых две недели с ней…

Но я лучше откушу себе язык, чем произнесу это вслух.

— Мне пора в аэропорт, Би. - Слышу сдавленный вздох сквозь зубы.

— Хорошо, - шепчу я.

— Я позвоню, как только прилечу.

— Хорошо.

— Би… я…

Он не договаривает.

— Удачи, Дубровский, - тараторю скороговоркой, не дав ему договорить, и быстро заканчиваю разговор.

Я знаю, что это просто две недели. Четырнадцать дней, в наше время видео-звонков и телефонных разговоров, доступности мессенджеров и мобильной связи - это совсе не страшно. Что есть пары которые даже строят отношения на расстоянии и оно не становится для них преградой. Что нет ни единого повода себя накручивать.

Но где-то в глубине души уже поселился холодный, липкий страх.

Страх, что через две недели он вернется ко мне совсем другим.

Или… не вернется вовсе.