Запрещенные слова. книга 2

Глава двадцать шестая

Это последняя коробка. Самая маленькая. И самая интимная.

Я приношу ее из своей квартиры, пока Слава в душе – смывает с себя рабочий день.

В ней нет ни одежды, ни книг, а только мои маленькие утренние и вечерние помощники – уходовые средства, мази, кремы, косметика. Духи – само собой. Большую часть всего этого нужно «поселить» в ванну, так что пока она занята, я быстро завариваю в маленький прозрачный заварник чай – бросаю туда немного черного листового чая, горсть ягод облепихи и пару слайсов имбиря. Именно в такой вариации мы со Славой любим больше всего. В ванну к нему не вторгаюсь не потому, что стеснясь – боже, после того, что Дубровский вчера сделал со мной в постели, слово «стыд» можно официально вычеркнуть из моего лексикона! Просто любой наш слишком тесный контакт с минимум одежды обязательно заканчивается сексом. Причем, кажется, уже в равной степени и по моей, и по его инициативе.

Почти всю неделю мы занимались переездом – на этот раз серьезно, так что теперь мне уже не нужно красться в трусах по площадке, потому что теперь все мои вещи живут в его гардеробной. Их примерно… раза в три больше, но я ни разу не слышала, чтобы он был этим недоволен. Наоборот – ему как будто даже нравится, что теперь все его ранее пустующие полки заняты мной.

Перетащили мои пледы и постельное белье, так что теперь на его кровати – мои хлопковые наволочки и простыня.

Затык – незначительный – случился только с книгами, потому что наши с ним коллекции оказались поразительно… похожи. Но, подумав, мы сошлись во мнении, что все равно не будем избавляться от дублей.

Когда Дубровский выходит из душа в одном полотенце на бедрах, я проскальзываю внутрь и ставлю коробку на тумбу возле раковины, разглядывая совершенно пустые хромированные полки. Там только бритва, шампунь, гель для душа и лосьон после бритья. Идеальный, брутальный, мужской мир.

Я деловито открываю коробку и начинаю «вторжение».

На стеклянную полку выстраиваются в ряд мои сыворотки, кремы, тоники. Яркие, цветные, пахнущие миндалем, розой и сандалом. Это и правда выглядит как захват территории, и я весело хихикаю себе под нос, раз за разом все дальше сдвигая в сторону его скромные три флакона.

— Это что, химическая атака? – Дубровский смотрит на мою батарею флаконов с театрально подчеркнутым ужасом.

— Это называется «уход», Дубровский, - фыркаю, продолжая расставлять свои сокровища. — Некоторым из нас недостаточно одного куска хозяйственного мыла на все случаи жизни.

— Хозяйственного? - Он картинно обижается, подходит ближе. Его тело излучает жар и запах геля для душа – свежего, без навязчивой отдушки. – Этот кусок, между прочим, с активированным углем.

Берет из коробки одну из моих баночек. Маленькую, розовую. Читает этикетку.

— «Сыворотка-флюид с улиточной слизью»? – Смотрит на меня так, как будто я принесла в дом живого единорога. Уголок его рта дергается от сдерживаемого смеха. – Это не шутка?

— Абсолютно, - отбираю у него флакон и торжественно ставлю рядом с флакончиком лосьона после бритья. Подвигая бедолагу еще немного к краю. — Хочешь, чтобы я и в пятьдесят выглядела так, будто мне тридцать?

— Тридцать? Я думал тебе восемнадцать, малышка. – И тут же обнимает меня со спины, утыкается носом в шею, вдыхая аромат с кожи, едва ощутимо, до мурашек нежно, прикусывая ее зубами. – Ты пахнешь, как кондитерская…

— Надеюсь, ты не против трахать макарун? – Отклоняю голову, подсказывая, что целовать меня можно и нужно смелее, грубее.

— Би, я бы трахал тебя даже если бы ты пахла как Тет-де-муан[1] , - его губы перебираются на мое плечо, пока пальцы тащат вниз накинутую поверх топа его толстовку.

Коробка моих сокровищ заполнена еще на половину, но я уже поплыла в его руках.

Эта неделя превратила нас в двух наркоманов. Мы не можем насытиться друг другом: занимаемся сексом по утрам, доводя друг друга до судорог и опозданий на работу, переписываемся пошлыми, откровенными сообщениями в течение дня, ужинаем наспех – и снова занимаемся любовью, яростно и голодно.

Можно абсолютно смело констатировать, что столько секса за эти несколько недель у меня не было даже за всю жизнь.

— Слаааав… - выдыхаю, откидывая голову ему на плечо, - мне нужно закончить…

Хотя если он сейчас остановится – то обязательно услышит от меня парочку ласковых.

— Ты уже закончила, - бормочет Дубровский. Его ладонь скользит под мой топ, находит грудь. - Захватила мою ванную, кухню, постель и голову. Тебе мало, Би?

Разворачивает меня к себе. Целует. Глубоко, атакуя языком так по-собственнически, что как-то сопротивляться у меня нет ни единого шанса, а самое главное – желания. Я отвечаю, царапая широкие, еще немного влажные плечи, прижимаюсь всем телом к горячей, голой коже.

Я была готова капитулировать примерно в ту же секунду, когда увидела его в этом крохотном полотенце. Готова тащить его в спальню уже сейчас, к черту баночки, вообще плевать на них, пусть горят синим пламенем…

Но из недр глубоких карманов его толстовки, которая задержалась на мне исключительно чудом, раздается настойчивая телефонная трель. Я полна решимости игнорировать даже если это предупреждение о надвигающемся Армагеддоне, тянусь за телефоном, чтобы сбросить вызов и поставить на беззвучный, но имя «Форвард» вносит коррективы даже в этот отчаянный план.

Я не то, чтобы мгновенно, но трезвею. Атмосфера в ванной потихоньку остывает.

Слава тоже видит имя абонента, разворачивается, чтобы уйти, но я придерживаю его за локоть. Одними губами говорю: «Не уходи». Он секунду медлит, а потом прислоняется к дверному косяку спиной, скрещивает руки на груди и наблюдает. Без какого-либо негатива, просто смотрит.

— Да, Павел Дмитриевич, - как всегда при разговорах с ним, стараюсь, чтобы голос звучал официально и без намека на мою личную вовлеченность.

— Майя, добрый вечер. Не отвлекаю?

— Вообще-то… - Бросаю быстрый взгляд на полуголого Славу и придерживаю большим пальцем ползущий вверх уголок рта, - я была немного занята. Но я слушаю.

— Ну и задачку вы мне подкинули, Майя. - Его голос в динамике – тихий и почти безразличный, но я знаю, что он всегда переходит именно на этот тон, когда на кону что-то значительное. Догадываюсь, что речь идет о флешке и документах, которые передала Людмила.

— Нашли что-то значительное? – Боюсь заранее радоваться, но все равно мысленно воображаю красную рожу Резника.

— Я бы не назвал это только «значительным» … - Еще одна его любимая уловка, поэтому не спешу расстраиваться. – Скажем так, у вас есть все шансы поквитаться с этим подонком. Но это определенно не телефонный разговор. Давайте обсудим лично?

Мое сердце пропускает удар. Неужели?..

— Конечно, когда вам удобно?

— Завтра. За обедом. В «Атмосфере». В час.

— Я буду.

Прячу телефон в карман и поглядываю на Славу, отмечая, что тишина в ванной вдруг стала немного более напряженной, чем мне бы того хотелось. Хотя Дубровский смотрит на меня без намека на злость или раздражение. Я бы сказала, что его беспокоит не факт моего общения с его отцом, а причина, по которой Форвард звонит мне в десятом часу вечера.

— Это по поводу той флешки, - объясняю.

Он кивает. Ждет продолжения.

— Я… я не знала, к кому еще обратиться, Слав. Я не могла отнести это Орлову, потому что если бы там не было ничего существенного, это выглядело бы как… ну, скажем, как моя попытка на прощанье хоть как-то испортить Резнику жизнь. А сама я в этом ничего не понимаю. – Слежу за его реакцией, но он по-прежнему спокоен. – Поэтому я обратилась к твоему отцу – у него достаточно ресурсов, чтобы разобраться с этим ребусов. Кроме того…

— … его особенное отношение к тебе, - заканчивает за меня Дубровский, когда пауза затягивается.

— Это просто работа, Слав. Была, - добавляю с легким нажимом.

Мысленно готовлюсь отбивать упрек и пережить нашу первую ссору, но Слава, подумав еще немного, дергает плечом, подходит и берет мое лицо в ладони.

— Ты сделала то, что считала нужным, Би, - говорит он серьезно, но в серебряных глазах – полное, безоговорочное принятие. – Я тебе доверяю. Мне просто не по себе, что ты собираешься воевать с этим пидаром. Я про Резника. Может, я лучше ему рожу начищу?

Моя безрассудная часть охотно на это соглашается, но голос разума берет верх.

Мордобой, даже если Резник его на двести процентов заслужил, ничего не изменит. А я хочу сделать так, чтобы у этого мудака был пожизненный волчий билет. Поэтому я целую своего брутального красавчика в подбородок и говорю, что его руки слишком хороши, чтобы пачкать их об кусок дерьма. По недовольному выражению лица вижу, что ему очень неохота отказываться от этой идеи, но он, как обычно, прислушивается.

— А это для чего? – Слава заводит руку мне за спину, достает из коробки прозрачную тубу с темно-зеленым наполнением. Понимаю, что таким образом ставит точку на этом (по крайней мере на сегодня).

— Это маска для лица.

— Выглядит как то, что может вытечь из зомби, - морщится он.

И не успевает ничего предпринять, когда я, быстро свинтив крышку, выдавливаю немного на палец и мажу ему нос. Просто стоит и смотрит на меня с многозначительным взглядом а ля «Ты же сейчас это сотрешь, да?» Я не стираю, я выдавливаю еще немного и старательно мажу ему лицо.

Примерно через тридцать секунд откровенных издевательств, Слава сгребает меня в охапку, крепко держит и начинает звонко расцеловывать, так, что я тоже покрываюсь «трупными пятнами». А потом тащит обратно под душ.

Утром я открываю глаза минут за десять до будильника, уже по привычке.

Мы с Дубровским спим, запутавшись друг в друге. Моя нога – на его бедре, его рука – у меня на талии. Обожаю эти первые сонные минуты, когда ничто не мешает разглядывать мне его спящего – расслабленного и правда посапывающего, как медведь.

И в эту тишину, как выстрел, врывается резкая, металлическая трель.

Я вздрагиваю, окончательно просыпаясь, потому что на этот раз звонит его телефон.

Слава кого-то глухо материт во сне, шарит рукой по тумбочке.

— Да, - отвечает обрывистым, хриплым и раздраженным голосом.

Слушает, пока пальцы блуждают по моему плечу. А потом замирают.

— А теперь еще раз, медленнее. – Сон слетает с него за миг.

Резко садится. Включает лампу на тумбочке, и свет больно бьет по глазам.

— Кто? – спрашивает ледяным тихим голосом. – Когда подали заявку?

Что-то случилось – Дубровский вскакивает с кровати совершенно голый, прижимает телефон плечом, натягивает боксеры, идет до гардеробной.

Я подтягиваю покрывало к груди, не рискуя приставать с вопросами. Но по тому, как напряглись его плечи, и как Слава сосредоточено потирает затылок, и так понятно – это явно не те новости, которые ждешь услышать в шесть утра.

— Да, я понял, - бросает в трубку, замирает посреди комнате. Слышу короткое отрывистое «Пиздец» и чуть громче, уже явно своему собеседнику: - Хорошо.

Слушает еще секунду, заканчивает разговор, какое-то время смотрит на аккуратно развешенные ряды моих вещей – и только потом поворачивается. Лицо в эту минуту у него такое… Мне сразу хочется выбраться, обнять и сделать все, чтобы он больше никогда не смотрел вот так, даже если этот взгляд предназначен не мне, а, скорее всего, тому, кого в этой комнате в принципе быть не может.

— Что случилось? – подбираюсь к краю кровати, перебирая в голове вообще все на свете сценарии, включая падание метеорита.

— Кажется… - Слава хмурится, перед тем как произнести это вслух, явно еще раз гоняет инфу в голове. – У меня хотят спиздить двигатель…

Пока я пытаюсь осознать, что значат эти слова – у меня ступор – Дубровский начинает двигаться. Без паники, не делая никаких резких движений, но от него настолько фонит концентрированной яростью, что я невольно подтягиваю одеяло еще выше, укрываясь уже почти с головой.

Не кричит и не размахивает руками. Просто одевается – методично, резко, как поднятый по тревоге солдат. Натягивает первые попавшиеся джинсы и свитер.

Мне кажется, что именно так ведет себя хищник, на чью территорию зашли чужаки и все там изгадили.

— Слава? – осторожно шепчу я.

Он не оборачивается, поправляет воротник и садится на край кровати рядом, спиной ко мне. Вижу, как напряглись его плечи. Мягко кладу на них ладони – Дубровский делает рваный вдох, не глядя кладут руку сверху и переплетает наши пальцы.

— Я могу хоть чем-то помочь?

— Боюсь, что нет. – Чмокает костяшки моих пальцев.

Поднимается, через плечо бросает, чтобы поспала еще сколько получится, сует ноги в ботинки и выходит.

Я, конечно, не сплю. Просто сижу в кровати и гоняю туда-сюда его слова о том, что кто-то пытается украсть его детище. Все эти технический тонкости про патенты для меня – дремучий лес. Знаю только, что потерять патент на свой эксклюзив – страшный сон любого разработчика.

На всякий случай проверяю свою корпоративную и личную почту, но там, конечно, только рабочие документы. Попытаться все равно стоило.

В офис приезжаю чуть раньше, потому что сидеть дома в неведении уже просто не могу.

Офис живет своей обычной жизнью. Я иду через проходную и даже пропуск пищит ровно так же, как и всегда. Никакой паники и суеты.

На моем этаже сотрудники столпились у кофейного автомата, когда прохожу мимо и прислушиваюсь, то не улавливаю ничего интересного – типичная болтовня о прошедших выходных.

Господи, впору задуматься, все ли в порядке с моей головой – может, вся эта история с двигателем мне просто приснилась? На ходу набираю Славе короткое «Дай знать, как что-то прояснится» и он почти тут же отвечает коротким «Ок». Значит, не приснилось.

— Доброе утро, Майя Валентиновна, - улыбается в приемной Маша. – Кофе как обычно?

— Доброе, Маш. Да, пожалуйста. И… что у нас нового?

— Кирилл Семенович уже на месте, просил вас зайти.

Орлов уже вернулся?

Я всю неделю его ждала, а теперь, когда самое время бодро бежать «сдаваться» с заявлением, сердце почему-то предательски дергается.

— А еще тут какой-то… кипеш с утра, - добавляет уже едва ли не шепотом, хотя дверь в приемную закрыта и кроме нас здесь больше никого нет.

Подаюсь вперед, более чем явно показывая заинтересованность, но Маша молчит.

Боже, если бы на ее месте была Амина, у меня на столе уже лежала бы стенограмма каждого сказанного в нашей «башне» слова.

— Маш, я жду, - приходится поторопить.

— Орлов вызвал на экстренное совещание весь юридический отдел. Вообще весь. Уже час о чем-то ругаются. – И добавляет, как будто вскрывает гостайну. – Громко.

Киваю, как будто просто принимаю к сведению.

— Понятно. Спасибо, Маша.

Примерно полчаса пью кофе, ожидая, пока из приёмной Орлова придет ответ его секретарши – отправила ей письмо с просьбой застолбить для меня хотя бы пятнадцать минут. Потом переключаюсь на работу, но мысли рассеиваются.

Слава молчит. Я пару раз порываюсь еще раз предложить ему своему помощь, но в итоге совсем отказываюсь от этой мысли. Чем я могу ему помочь? Перетягивать внимание и время на болтовню, когда у него там каждая минута на счету?

В итоге ни через час, ни через два, в приемную Орлова меня так и не вызывают.

Но когда выхожу в туалет, то там уже никто о погоде и похмелье не болтает. Или мне так только кажется?

В когда до полудня остается примерно полчаса, раздается резкий, требовательный звонок по внутренней связи. Это секретарша Орлова и я сразу понимаю, что что-то не так, потому что вместо того, чтобы маякнуть мне, когда к нему можно будет зайти, в трубке раздается ее довольно резкий голос:

— Майя Валентиновна, Кирилл Семенович ждет вас у себя. Немедленно.

— Уже иду.

— Кирилл Семенович просил, чтобы вы зашли за Резником. Вас ждут вместе.

От этого небольшого уточнения у меня холодеют ладони. Орлов, конечно, как никто в курсе наших с Резником «теплых отношений» и обычно старается не сводить нас вместе, а тем более не инициирует наше взаимодействие больше необходимого.

Бросаю взгляд на часы – до назначенного обеда с Форвардом я уже точно не успею, ну разве что Орлов собирается нас просто чтобы поздороваться, а это явно не так. У меня нет ни единой зацепки, но я ни капли не сомневаюсь, что разговор так или иначе пойдет о двигателе Славы.

Пока иду по коридору, подношу телефон к уху и мысленно заклинаю Форварда ответить так как он обычно отвечает – молниеносно. Но на этот раз он как нарочно медлит – приходится топтаться у лифта, дожидаясь ответа.

— Павел Дмитриевич, добрый день. Боюсь, наш с вами обед придется перенести на… я сейчас даже не могу сказать, какое время.

— Ничего переносить не нужно, Майя, - спокойно, как удав отвечает он. И добавляет: - Я буду у вас через пятнадцать минут.

— Что-то случилось? – решаю на всякий случай уточнить. Обычно, все вопросы, связанные с коммуникацией NEXOR Motors и «Синергии» он решает через меня, ездить сюда самому – не царское дело.

— Что-то случилось, - отзеркаливает мои слова Форвард, но уже без вопросительной интонации. Увидимся на месте, а потом обсудим наш обед.

Эти интонация мне хорошо знакома – обычно он врубает приказной тон, когда ситуация не предполагает реверансов и пространства для маневра. Когда мне нужно просто строго следовать выданной им инструкции.

Поэтому просто киваю – он не может этого видеть, делаю рефлекторно – и захожу в лифт.

Резник у себя в кабинете – его секретарша, которую мы за глаза зовем «Бабой Ягой», потому что она против всех – смотрит на меня испепеляющим взглядом. Как обычно оценивая вид с ног до головы. Хочется на минутку забыть о корпоративной этике и субординации, и рассказать ей историю о тех женщинах, которым «повезло» быть в фокусе его внимания. В том, что этот мудак трахает и ее тоже, даже не сомневаюсь.

«Баба Яга» пытается загородить мне вход в его кабинет – сквозь полуприкрытую дверь слышу, как он с кем-то разговаривает по телефону и смеется – но я пускаю в ход одно из тех выражений лиц, которые подсмотрела у Форварда. Смотрю на нее так, чтобы ноги сами увели ее в сторону, еще до того, как к такому же решению придет голова.

Увидев меня, Резник хмурится, бросает в трубку «перезвоню» и отключается.

— Чем обязан, Франковская? – В его голосе – неприкрытое раздражение.

— Нас ждет Орлов, - на него смотрю ровно так же, как секунду назад – на его грымзу в приемной. И на него тоже действует, хоть и менее очевидно. Все-таки за эти месяцы Форвард хорошо меня натаскал, и если честно, скучать за его «уроками» я буду не меньше, чем за своей работой в «NEXOR».

— У меня сейчас важный разговор, - бросает Резник.

— Немедленно. – Простреливаю его холодным взглядом. – Обоих.

На его лице на мгновение мелькает тень беспокойства, но он тут же ее гасит.

Натягивает маску озабоченного, но уверенного в себе руководителя.

— Понятно. Видимо, по этому… инциденту, - говорит как будто себе под нос, поправляя безупречную манжету. – Я предупреждал, что службу безопасности нужно разогнать к чертовой матери.

Мы едем в лифте на этаж Орлова. Молча.

Чувствую запах его дорогого, тяжелого парфюма и в который раз не понимаю, как он мог казаться мне приятным и даже… соблазнительным. От воспоминаний о нашем с ними прошлом подворачивает настолько сильно, что начинаю мысленно подгонять лифт ехать быстрее.

В кабинете Орлова воздух настолько наэлектризованный, что от него можно заряжать телефон. Никогда не видела, чтобы Орлов – и вообще кто-либо – курил на рабочем месте, но здесь туман от сигаретного дыма стоит почти стеной, даже несмотря на открытое окно.

А он сам – ходит перед окном, взад-вперед, и курит.

Мрачный и какой-то ссутулившийся.

— Сели, - бросает очень резко, не глядя на нас.

Резник садится в кресло напротив стола, вальяжно, закидывая ногу на ногу. Я занимаю стул чуть в стороне, держу спину ровно и на всякий случай открываю блокнот, готовая записывать под диктовку задачу даже невыполнимой сложности, если только она как-то поможет решить вопрос с двигателем Дубровского.

— Кирилл Семенович, это чудовищно, - начинает Резник своим бархатным, сочувствующим баритоном.

— Разве я просил высказываться? – Орлов обрывает его, даже не повышая голоса. Но в этой тихой фразе столько стали, что Резник захлопывает рот на полуслове.

Орлов останавливается спиной у окна, затягивается еще раз.

Наконец, озвучивает:

— У нас попытались украсть сердце нашего проекта, - говорит как будто своему отражению в оконном стекле. – Какая-то европейская контора – мы уже начали разбираться, откуда растут ноги – попыталась запатентовать двигатель раньше нас. Хорошо, что Дубровскому слили информацию раньше, когда еще можно было оперативно вмешаться.

Я мысленно выделяю слова «попытались». Если бы все-таки успели – Орлов бы так и сказал. Это не повод для радости, иначе он бы столько не курил, но как минимум обозначает, что ситуация не безнадежна.

— Я могу подключить свои связи, - тут же щедро предлагает Резник. – Мне только нужна ваша официальная санкция и…

Орлов разворачивается на пятках, открывает рот, чтобы отреагировать, но не успевает, потому что в кабинет, без стука, как будто к себе домой, входит Форвард.

Идеальный костюм. Спокойное, сосредоточенное лицо и взгляд хищника.

— Кирилл Семенович, - кивает Орлову, и они встречаются где-то на середине, чтобы обменять рукопожатиями. Потом Форвард переводит взгляд на меня и вместо приветствия просто кивает – чуть менее формально, чем обычно кивает всем остальным.

А вот генерального игнорит – это сразу бросается в глаза.

Улыбка, которую при виде Форварда Резник пытается натянуть на лицо, больше похожа на гримасу. Нетрудно догадаться, что после того, как я попросила Форварда прикрыть меня и Славу от его шантажа, между этими двумя не может быть никакого, даже близко нейтрального отношения.

Тем не мнее, Резник приподнимается из кресла, тянет руку.

— Сядьте, Владимир Эдуардович, - обманчиво мягко говорит Форвард. - Не утруждайтесь.

Он подходит к столу Орлова, небрежно отодвигает пресс-папье. Делает это, чтобы выдержать стратегическую паузу.

— Прошу прощения, что прерываю ваш… кризисный штаб, - наконец, переходит к главному, и я непроизвольно напрягаюсь, когда зеленый взгляд задумчив скользит по нам троим. – Узнал о вашей неприятности. Решил, что мое присутствие, как куратора «Синергии», будет не лишним. «Фалькон» и «зеленая инфраструктура» - это же часть нашего общего будущего, не так ли?

— Какие-то «AutoBahn Dynamics»… - начинает Орлов.

— Я знаю, - перебивает Форвард, все так же мягко.

В кабинете повисает тишина.

Орлов смотрит на него с удивлением. Я - с напряжением.

— Кирилл, ты ищешь утечку, - Форвард легонько постукивает пальцами по столу. – А я, кажется, нашел канализационную трубу. Прямо у тебя под носом.

Резник замирает и напрягается – это ощущается настолько явно, что бросается в глаза даже если я не смотрю на него прямо, а только со стороны.

— Но должен отметить, - Форвард переводит взгляд на меня, награждает мимолетной казенной улыбкой, - без Майи Валентиновны это было бы гораздо сложнее. Майя, информация, которую вы передали… оказалась просто бесценной.

Так вот о чем он хотел поговорить!

Я стараюсь не выдать свое волнение и триумф – не хочу спешить, хотя страшно тянет прямо сейчас вскочить, ткнуть пальцем в гада Резника и заорать во все горло: «Я знала!»

Резник переводит взгляд с меня на Форварда. Его ноздри чуть дрожат.

— Владимир Эдуардович, у меня к вам только один вопрос, если позволите. – Но Форвард произносит это таким тоном, что только самоубийца посмел бы что-то там ему не позволить. Кроме того, его тон тут же теряет остатки безучастности, превращается в идеальное оружие линчевания – безапелляционное и окончательное, как лезвие гильотины. – Кто вас надоумил так хреново заметать следы?

Теперь я пялюсь на Резника уже совсем не скрываясь. Наслаждаюсь каждым мигом, каждой секундой того, как кровь, отливает от его лица, и оно становится болезненно зеленым.

— Не понимаю, о чем вы, Форвард. Снова инсинуации?

— Инсинуации? – Форвард усмехается, хотя определение «скалится» здесь подходит намного больше. – Я оперирую фактами, счетами и банковскими выписками, а так же официальными документами, полученными по моему личному запросу. Наши кипрские коллеги, хоть и пекутся о конфиденциальности, но вы для них явно слишком мелкая сошка, чтобы сильно… секретничать. – Переводи взгляд на Орлова. – Кирилл, твой генеральный директор не просто мразь, но еще вор и взяточник.

Форвард бросает на стол тонкую папку.

— Здесь все необходимые доказательства, Резник, - продолжает своим безжалостно-спокойным тоном. – Но я могу коротко пробежаться по основному.

Он говорит и говорит, ни разу не сбиваясь, не запинаясь, как оратор от бога.

Рассказывает, какие были схемы вывода, как и через кого на него выходили желающие заиметь «своего человека» в нужной кампании. Что Резник уже давно продает свои услуги – как паразит «подселяется» в нужную структуру, а потом выполнят то, за что ему платят – разваливает изнутри, устраивает «корпоративные войны» или сливает информацию. Когда выполняет свою миссию – его аккуратно выводят из игры, чтобы не портить репутацию.

В «Элиан» его сунули наши конкуренты – чтобы «дооптимизировался» до ручки, в таком духе. Форвард, правда, тут же подчеркивает, что это только его теория, потому что с его нанимателями он, разумеется, в контакты не вступал и задушевные разговоры не вел.

— Но, знаете… - Форвард едва заметно чешет кончик носа, усмехаясь очень по-волчьи. В эту минуту они со Славой так похожи, что мне приходится моргнуть, чтобы согнать наваждение. – Жадность фраера сгубила, Резник. Когда предложили сумму с огромным количеством нолей, ты, конечно, не смог устоять и не сильно задумывался о безопасности.

— Ты… — шепчет Орлов, глядя на Резника.

— Это ложь! – Генеральный вскакивает на ноги, трясется. Маска лощеного топ-менеджера задорно слетает с его лица, обнажая загнанную в угол, перепуганную до усрачки крысу

Так наслаждаюсь открывшимся зрелищем, что не сразу понимаю, что он тычет в меня пальцем и горящим бешенством взглядом.

— Это все она, да?! Сука! Ну давай, скажи, почему ты меня топишь, святая наша Франковская! Расскажи, что ты трахаешься с размалеванным малолеткой, пока его папочка устроил тебя на теплое местечко. Или ты с ним обоими…?

— Резник!

Форвард вырастает передо мной стремительно, как отгораживающая от грязи стена.

До этого ублюдка даже пальцем не дотрагивается, но генерального как ветром сдувает – на добрых пару метров. Реально, в дальний угол кабинета, как пойманного с поличным вора.

Я смотрю в пол, боясь посмотреть по сторонам.

Ругаю себя на чем свет стоит за то, что не принесла это проклятое заявление раньше.

— Кирилл, я думаю, самое время пригласить службу безопасности.

Орлов уже прикладывает телефон к уху, резкими отрывистыми фразами просит зайти начальника эСБэ и прихватить с собой пару человек для сопровождения.

Взгляд Резника мечется от стены к двери, как будто он всерьез раздумывает сбежать.

Но когда натыкается на Форварда – резко ссутиливается и вся его бравада сдувается как воздушный шарик.

— Ах ты гнида, - сквозь зубы шипит Орлов. – Я же тебя, тварь, по судам затаскаю, посажу, блядь!

— Думаю, теперь Владимир Эдуардович будет очень разговорчив, - отпускает последний комментарий Форвард, поворачиваясь к двери.

Резник сидит, обмякнув, глядя в одну точку. На моих глазах несколько раз судорожно вздыхает, как будто раздумывает, не закатить ли истерику. После всего, что я теперь о нем знаю, никаких сомнений, что он бы уже давно рыдал и ползал на коленях, если бы была хоть малейшая надежда, что это поможет.

Возможно, как раз в эту минуту он уже строит новый план, как выкрутиться. Но мне уже все равно, потому что это будет уже совсем другая грязная история, и меня никак не коснется.

Пользуясь тем, что Орлов и Форвард отвернулись, встаю, подхожу ближе.

У меня осталось еще одно невыполненное обещание.

Хотя после «презентации» Форварда Резника наверняка и сам догадался, откуда растут корни его проблем. Как минимум – некоторые из них.

— Владимир Эдуардович, - привлекаю его внимание, но он так резко вскидывает голову, как будто проорала это ему на ухо. Смотрит на меня мутным взглядом, сжимая пальцы в замок так отчаянно, что противно хрустят костяшки.

Мы снова смотрит друг на друга. Вспоминаю его триумфальный взгляд тогда, на парковке. Вряд ли он тогда думал, что пройдет совсем немного времени и мы с ним поменяемся местами. Хотя смотреть на него с триумфом мне совсем не хочется. Скорее с жалостью, но для него так еще хуже.

— Людмила просила передать, что это ее прощальный подарок.

Он морщится. Губы сжимаются в одну тонкую белесую линию, дрожат, изредка обнажая зубы. Настолько неприятное зрелище, что хочется отвернуться, но я выдерживаю.

Резник что-то беззвучно шипит – вижу только, что губы складываются в непонятные слова. Веду плечами, чтобы избавиться от неприятного озноба, и в эту минуту в кабинет входит служба безопасности во главе с нашим здоровенным Петром Фёдоровичем. Не знаю, зачем Орлов просил его взять сопровождающих, если этот человек сам по себе выглядит как обвинение и приговор в одном флаконе.

Генерального уводят – становятся по обе стороны от него, чтобы процессия не сильно бросалась в глаза, хотя почти наверняка все это станет поводом для сплетен уже в ближайшие дни. Краем уха слышу, что «эСБэшник» отчитывается – полицию вызвали. Орлов просит разыскать еще парочку «нужных» людей, начинает шепотом перечислять фамилии, но я не прислушиваюсь.

Вместо этого натыкаюсь взглядом на фигуру стоящего за дверью Форварда – он явно только этого и ждал, потому что тут же кивает, привлекая внимание.

Я выхожу к нему. Нужно что-то сказать, но на языке вертится только какая-то банальщина.

— Спасибо, что вмешались, Павел Дмитриевич, - все-таки произношу самую избитую из них.

— Я сделал это ради Вячеслава. Надеялся, что удастся избежать скандала. Хотя, - хмурится, глядя в спину идущего в сопровождении по коридору Резника, - все равно момент был упущен.

— Но… все будет хорошо? – Снова чувствую неприятный озноб.

— Майя, вам не о чем беспокоится. Разве что… – Снова фокусирует внимание на мне, правда, всего на несколько секунд. – Не передумали писать заявление? Кажется, у Орлова как раз освободилось кресло генерального директора.

После того, что резник проорал на весь кабинет? Боже, мне остается только надеяться, что Орлов позволит мне уйти без скандала и осуждающего взгляда в спину. Про то, чтобы получить хорошую рекомендацию, стараюсь даже не думать. Говорят, из бывших ТОП-менеджеров получаются хорошие огородники. Или валяльщицы игрушек, или чем там обычно занимаются женщины, вмиг просравшие свое блестящее будущее?

Ничего этого вслух, разумеется, не произношу. Просто улыбаюсь именно так, чтобы это выглядело лучшим ответом на его вопрос. Что он сам думает об этом моем решении, снова многозначительно написано у него на лице. Но от комментариев воздерживается.

— Простите, что не смогу с вами пообедать, - извиняюсь, хотя в этом нет никакой необходимости.

— Ничего. Но, ради бога, Майя, не спешите удалять мой номер. Я не буду вас смущать поздними звонками и непристойными посланиями.

Мы прощаемся без слов.

Жду, пока он исчезнет в лифте и собираюсь с мыслями, прежде чем зайти в кабинет к Орлову. Хочу придумать, как получше начать – у меня была заготовлена сносная маленькая речь, но теперь, когда он в курсе «служебного романа», она абсолютно неактуальна.

— Майя Валентиновна! – Его громкий голос из кабинета все равно застает меня врасплох. – Зайдите.

Я переступаю порог, закрываю дверь.

Орлов сидит в своем кресле, снова курит, бросая на меня лишь мимолетный взгляд.

Выглядит так, будто постарел на двадцать лет за последние двадцать минут. Плечи опущены, а энергия, которая еще пять минут назад заставляла дрожать стены, иссякла.

Он похож на короля, который только что выиграл войну, но потерял в ней всю свою армию.

Я ожидаю, что начнет упрекать или хотя бы задавать неудобные вопросы, но вместо этого, немного подумав – как будто ему тоже нужно набраться сил и на этот разговор – спрашивает, что у меня за личный вопрос к нему.

— Вы же не просто так задержались, - не вопрос, а утверждение. – Хотите получить надбавку за то, что сработали лучше, чем старый дурак?

— Что? Нет, - трясу головой. Слишком энергично, так, что начинает шуметь в ушах. Рассказывать о том, как все это попало мне в руки, тоже нет смысла – на уже свершившуюся казнь это никак не повлияет, а дальше все необходимые веревочки будут распутывать другие, компетентные в таких делах люди. – Но у меня действительно…

Мой голос все-таки предательски дрожит.

Черт, почему, когда я говорила ему об увольнении в первый раз, мне было и в половину не так плохо?

Орлов смотрит на меня. Ждет.

— Я увольняюсь. – Ну вот, сказала.

Он слегка сконфуживается, как будто не понял смысла двух простых слов.

— Я ухожу из NEXOR, - повторяю на всякий случай, но горло все равно предательски першит.

— Это из-за Форварда? Он вас забирает? Все-таки переманил?

— Нет, - качаю головой.

Он что, правда не понимает? Или вся эта история с Резником настолько выбила его из колеи, что действительно не обратил внимания на его слова? Хотя как их можно было не услышать, если этот мудак нарочно орал так громко, чтобы услышали даже стены и, наверняка, секретарша Орлова.

— Вы серьезно собираетесь уйти… сейчас? Майя, да ради бога!

— Кирилл Степанович, то, что Резник… - Набираю в легкие побольше воздуха. – Мы с Дубровским в отношениях. Я ждала вашего возвращения, чтобы объяснить свой уход и написать заявление.

В его глазах снова мелькает усталость. Он как будто надеялся, что если я сама не буду форсировать эту тему, то и сопутствующих с ней проблем удастся избежать.

На минутку это все-таки чешет мое тщеславие.

— Майя, послушайте… - Орлов окончательно переходит на неформальный тон. – Я знаю вас как исключительного профессионала. А сегодня вы доказали, что можете держать руку на пульсе и что вам действительно не все равно.

Я знаю, куда он клонит, поэтому дождавшись паузы, мягко вклиниваю еще одно «нет».

— Резник уже пытался использовать наши отношения для шантажа. После него придет другой. Или просто кто-то когда-то увидит нас вместе, или как-то узнают другие сотрудники. Я не могу позволить, чтобы мои отношения бросали тень на… многих. Слава – уникальный специалист, у него талант и я ни капли не жалею, что чаша весов значимости полностью перевесила в его сторону. – Вижу, что он снова собирается что-то сказать – и добавляю в третий раз, максимально решительно: - Это мое взвешенное, осознанное и окончательное решение.

Орлов тянется за очередной сигаретой, подходит к окну, стараясь дымить не в мою сторону. Отражение в стекле выглядит раздосадованным. Он явно борется с желанием высказать все, что думает о моем этом «взвешенном решении» не стесняясь в выражениях.

— Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? – Переходит на «ты» - впервые за все время, что мы работаем. И от этого мне почему-то еще горше. - Понимаешь, от чего отказываешься?

Я молчу, прекрасно зная, что отказываюсь от всего.

— Я сидел здесь, - продолжает он, перемежая слова рваными глубокими затяжками, - смотрела на эту мразь и думал только о том, что чертовски устал. Что вместо того, чтобы все время думать о том, как удержать все на плаву, хочу на рыбалку. Что мне нужен кто-то, кто сможет держать все под контролем, на кого можно переложить часть обязанностей и знать, что ничего не загнется, если я пропаду со связи на несколько дней. Майя, ты же знаешь, что как никто годишься в кресло генерального – я сказал это тогда и повторяю сейчас. Все остальные вопросы… вероятно, в той или иной степени решаемы.

Мне так больно, что приходится закусить губу, чтобы не разреветься – хороша я буду, если после бравады стальной леди начну громко сморкать в рукав.

Я шла в эту точку всю свою жизнь.

Именно сюда, в это кресло.

И я, блин, знаю, что действительно готова. Что это уже не намеки, а озвученное в лоб предложение занять кресло генерального директора одной из самых крупных автокомпаний страны. Достаточно протянуть руку – и взять. Орлов подпишет приказ о назначении хоть сегодня, без всяких дополнительных собеседований с остальными собственниками, потому что в этих вопросах рулит он.

Призрак голодной, амбициозной Майи поднимает голову и соблазнительно, как змей в райском саду, шепчет: «Бери! Это твое! Ты заслужила!».

Но я продолжаю упрямо качать головой.

— Кирилл Степанович, это… жестоко, - усмехаюсь, чтобы разбавить налет трагичности. – Предлагаете морковку беззубой овечке.

— Так останься, черт тебя дери! – рявкает, выходя из себя. – Не дай этому… разрушить твои мечты!

Он не озвучивает имя, но речь, конечно, о Славе.

И меня это как-то сразу успокаивает, потому что у нас с Дубровским уже одна гардеробная, зубные щетки в общем стаканчике и мои простыни на его кровати. Точнее, теперь уже нашей.

Ну и маленький инженерный план, как соединить две наших квартиры в одну, над которым Слава уже изо всех сил работает.

— Он не разрушает, - я вытираю все-таки проступившие слезы тыльной стороной ладони, и шмыгаю как девчонка. – Он помогает понять, без чего я не готова двигаться дальше.

Орлов еще несколько долгих секунд смотрит на меня с напряжением. Как будто после всех моих «нет» я передумаю, если на меня смотреть достаточно долго и пристально.

— Можно мне… - я киваю на его стол. – Лист бумаги? И ручку?

У меня в столе лежит давно написанное заявление. Но я решаю, что проще и правильнее будет написать новое. А может безопаснее, потому что кто знает, в самом деле. Не передумаю ли я, если выйду за пределы кабинета.

Орлов дает мне не только бумагу и ручку, но и уступает свой стол.

Точно знает, чем меня дёрнуть в последний раз.

Моя рука не дрожит. Я пишу. Быстро, четко, без помарок. «Прошу уволить меня по собственному желанию…». Ставлю дату. Сегодняшнюю. Ставлю подпись.

Решение принято. Боль – это просто… цена. Цена за то, чтобы снова быть счастливой.

Оставляю заявление лежать прямо в центре его стола. Бросаю последний взгляд, почему-то переживая не за то, что поставлена окончательная точка, а не наделала ли я помарок – писала быстро, могла… просто механически.

— Спасибо за все, что вы для меня сделали, Кирилл Семенович, - улыбаюсь, потому что отчасти этот человек преподал мне примерно такое же количество уроков, как и Форвард. Если бы не те его слова на презентации, воевать с Резником мне было бы намного сложнее.

Он смотрит на лист бумаги. Потом — на меня.

— Я правда не знаю, существует ли тебе адекватная замена, Майя, - грустно улыбается.

— Я постараюсь вам ее найти.

Разворачиваюсь. И иду к двери.

Мне… тяжело – не каждый день уходишь от своей мечты и всего, на что потратит, фактически всю жизнь. Но впереди обязательно будет что-то другое.

[1] Tête de Moine – сорт швейцарского сыра, чья корочка зачастую имеет специфический аромат и называется «вонючей головой монаха»