Запрещенные слова. книга 2

Глава двадцать третья

Я просыпаюсь медленно, неохотно, как будто выныривая из глубокой, темной воды в мягкий полумрак. За огромным панорамным окном – темень. Я лежу в незнакомой кровати. Огромной, мягкой, пахнущей терпким и свежим одновременно, и от этого запаха приятно кружится голова.

Где я – понимаю не сразу. Только когда сходит первое сонное наваждение, в голову возвращаются воспоминания – обжигающие кадры секса, обрывки слов и признаний, и вкус мужской кожи, который до сих пор чувствую на языке. Между ног приятно знакомо тянет – потому что одним разом, конечно, не ограничилось. С Дубровским всегда так – он редко выпускает меня из кровати с одним оргазмом. И эта «волшебная сила» его члена – снова вставать минут через десять после того, как кончил. Возможно, мне как-то крепко не везло в жизни с любовниками (хотя до Славы мне всегда вполне хватала одного раза за свидание), но до Славы никто и близко не отличался такой выносливостью.

Боже.

Я чувствую, как слегка краснею и зачем-то подтягиваю одеяло к носу.

Естественно, сон сморил меня прямо в его постели после того, как все закончилось. Хотя не уверена, что у меня в принципе мелькала мысль уйти. Последнее, что вертелось на уме, когда Дубровский притянул меня к себе на грудь – что я совершенно опустошенная, голая и счастливая.

Еще раз поворачиваюсь к окну, пытаясь понять, сколько же проспала. Никаких часов в поле видимости нет, мой телефон лежит в сумке, которая осталась где-то возле двери. Но судя по темноте за окнами и какому-то внутреннему будильнику – сейчас если не полночь, то близко к этому.

Славы рядом нет, но я слышу отдаленные звуки – кажется, посуды или типа того.

Приподнимаюсь на локтях, осматриваясь.

Его спальня – часть большого, открытого пространства квартиры-студии. Она заметно больше моей. Стены - темные, графитовые с вставками других оттенков серого. Мебель - лаконичная, мужская: низкая кровать из темного дерева, пара черных кожаных кресел, огромный плазменный экран на стене напротив. Ничего лишнего и никакой мишуры. Пространство, отражающее его суть — силу, сдержанность, скрытую мощь. Зоны — спальня, гостиная, кухня – намечены легкими перегородками из матового стекла или стеллажами с книгами и какими-то непонятными мне металлическими деталями.

Но когда взгляд натыкается на знакомые детали, которые я видела на красивых фото «Шершня» - хочется улыбнуться. И на секунду загрустить, потому что я действительно скучаю за его фото, цитатами и короткими, но всегда очень точными заметками.

С беззвучным вздохом падаю обратно на подушки и пытаюсь понять, что же изменилось.

Все?

Или ничего?

После того, как мы буквально проорали в глаза друг другу признания в любви, очевидно, что это никакое не минутное перемирие на поле боя, после которого мы снова выйдем к барьеру. А еще я абсолютно точно знаю, что больше не смогу ему соврать, придумать грязную ложь про то, что это «просто увлечение и порыв плоти».

Я не знаю и поступаю «очень по-взрослому» - просто запихиваю эти мысли подальше. Минимум – до того, как выберусь из кровати на маленькую экскурсию. Тем более, что к этому буквально подталкивает раздающийся из глубины квартиру тихий стук ножа по доске. И почти сразу вслед за ним – умопомрачительный, дразнящий все мои вкусовые рецепторы аромат чеснока, трав и специй.

Дубровский… снова готовит? Кажется, он делает это почти всегда, когда мы сталкиваемся на одной территории. Как там говорят в интернетиках? «Искала медь, а нашла – золото»?

Я сажусь на кровати. Одеяло - тяжелое, шелковистое — сползает, обнажая плечи и бедра. На коже отчетливо видны следы его пальцев, напоминающие о недавней буре. Я легонько придавливаю их и жмурюсь от легкой приятной боли.

Голос разума – очень слабый, нужно это тоже признать – настойчиво требует немедленно вернуть все на свои места: одеться, взять себя в руки и снова упаковать наши отношения в безопасную обертку отчуждения и сугубо рабочих контактов.

Но я… не могу.

Вместо того, чтобы быстро одеться и придумать миллион причин снова сбежать, плотнее кутаюсь в одеяло, как в тогу, подбираю край, чтобы оно не волочилось по полу, делаю глубокий вдох и иду на запах. Босиком по прохладному полу.

Слава стоит у плиты, спиной ко мне. В коротких шортах, которые висят так низко, что очевидно выдают отсутствие под ними чего бы то ни было. Мягко переступает с ноги на ногу, пока сосредоточенно переворачивает на сковороде два больших, розовых стейка лосося. Рядом, на столешнице – огромная миска с зеленым салатом, помидорами и баклажанами, заправленными чем-то ароматным.

Он слышит мои шаги и тут же поворачивается.

На красивом лице - ни тени злости, ни намека на желание выяснить отношения здесь и сейчас. Только легкое напряжение и осторожность, с которой серебряный взгляд путешествует по моему телу снизу вверх, задерживаясь на губах, а потом – на глазах.

Он как будто тоже ждет. Чего? Что я снова придумаю причину сбежать?

Я тоже замираю в паре шагов от кухонной зоны. В моменте совершенно теряюсь, что сказать и с чего начать. «Привет»? «Доброе утро» (хотя за окном ночь)? «Секс был офигенный, но мне пора»? Каждое слово кажется неуместным и абсолютно точно фальшивым.

Взгляд падает на шипящие на сковороде аппетитные стейки.

И слова находятся сами собой.

— Пахнет невероятно, - говорю, слегка откашлявшись, потому что голос звучит хрипло, как будто после долго молчания. - Но предупреждаю сразу: если ты рассчитываешь на ответные кулинарные шедевры с моей стороны, то зря. Я готовлю редко и… без энтузиазма.

Слава смотрит на меня секунду или две, прежде чем уголки его губ медленно ползут вверх.

— Я люблю готовить, Би, - проводит языком по губам, прихватывая маленькое стальное колечко. – Так что с этим проблем не будет. Но, в свою очередь, тоже должен тебя предупредить: когда я простужен и у меня заложен нос, я могу громко сопеть во сне. Очень громко.

— Оригинальный способ предупредить, что ты храпишь, - поджимаю губы, стараясь не смеяться.

— Ну, чисто технически, это не совсем храп… - Слава, как будто слегка смущенно, потирает штангу в брови.

Выглядит таким невероятно милым в эту минуту, что я невольно смеюсь - легко, свободно, как не смеялась уже очень давно.

— А у меня кривая перегородка в носу, так что я тоже довольно громко соплю, когда простужена, - признаюсь я. – И еще я иногда разговариваю во сне.

Слава прищуривается и в серебряных глазах сверкают чертики.

— Пока ты не слишком воодушевился, - тоже посмеиваюсь, - я не знаю ни одной гостайны и не в курсе, как Джордж Мартин собирается закончить «ПЛиО».

— Черт, - Дубровский изображает шуточное разочарование.

Мы снова замолкаем, глядя друг на друга.

Неловкий обмен шутками о сопении и кулинарных талантах – это… как будто первый шаг. Первый маленький, неуверенный шаг по хрупкому мосту через пропасть, которая еще утром казалась непреодолимой.

Мы синхронно не говорим о прошлом.

Мы говорим о будущем. О совместном будущем.

Слава выключает плиту. Вытирает руки бумажным полотенцем.

И идет ко мне. Медленно, не отрывая взгляда.

Останавливается совсем рядом. Так близко, что я чувствую запах его тела – с нотками морозной свежести геля для душа и чего-то еще, его собственного, уникального, кружащего мне голову.

Он протягивает руку, осторожно, почти невесомо, касаясь моей щеки. Убирает упавшую на лоб прядь волос. Его пальцы – просто произведение искусства, как и он сам – теплые и идеально шершавые. Я чуть-чуть по-кошачьи жмурюсь и потираюсь щекой, отпуская внутреннее напряжение на те самые три буквы.

И Дубровский, как будто чувствуя, моментально сгребает меня в охапку вместе с одеялом.

Прижимает к себе крепко-крепко, как будто боится, что я снова исчезну.

Целует. Не как раньше, без голода и ярости, но с такой нежностью и глубиной, как будто заново пробует меня на вкус.

Как будто пытается закрывает дверь между тем, что было – и тем, что сейчас.

Я обвиваю его шею, прижимаюсь еще ближе. Одеяло сползает с моего плеча, и Слава тихо усмехается мне в губы.

— Если ты под одеялом сейчас в том же виде, в котором я тебя оставил, Би, - его взгляд темнеет от желания, - то рискуешь остаться голодной. Очень голодной.

Я улыбаюсь сквозь поцелуй. Я не против. Совсем не против.

Но мой желудок снова издает предательский, громкий звук.

Слава отстраняется, вжимается лбом в мой лоб и смеется.

— Понял – не дурак. Сначала – ужин. Потом – все остальное.

Он подхватывает меня на руки и аккуратно усаживает на высокий барный стул у острова. Поправляет одеяло, подтягивая его до самого носа, так, что в темном окне я кажусь себе похожей на сову, но это абсолютно не смущает – наоборот, окончательно смахивает с нашего вечера остатки формальности.

Я сегодня точно королева, потому что единственное, что от меня требуется – сидеть и с щенячьим восторгом наблюдать, как Слава накрывает на стол: ставит передо мной тарелку с огромным рыбьим стейком, поливает сверху соком из дольки лимона, выкладывает щипцами салат. Получивший на тарелке натюрморт далек от ресторанной подачи, но я готова есть вот так всю жизнь.

— Вино будешь? – Открывает ящик, показывая довольно неплохую коллекцию бутылок.

— Белое, полусухое, - мурчу в ответ и, не в силах сдерживаться, прямо рукой отламываю хвостик от стейка, отправляя его в рот с восторженным урчанием.

Дубровский ставит передо мной красивый бокал на тонкой ножке, себе, подумав, наливает тоже, буквально на пару глотков. Я помню, что он рассказывал – алкоголь не любит не потому, что что-то там, а просто ему чисто технически не нравится вкус.

Мы едим. Молча. Но это абсолютно правильная тишина – уютная, интимная.

Мы наслаждаемся едой, вином и присутствием друг друга.

И это ощущается как возвращение домой после долгого, странного, одинокого путешествия.

— Би, - Слава делает глоток вина, хмурится и его голос снова становится напряженным. – Может, теперь расскажешь, от чего ты меня защищала. Господи, даже звучит странно, с учетом того, что моя обожаемая защитница в половину меня меньше по всем статьям.

Понимаю, что он намеренно разряжает обстановку перед явно непростым разговором, но внутри все равно натягивается.

Я не настолько наивна, чтобы всерьез верить, что обойдется без разговоров о прошлом. На его месте у меня был бы более чем длинный список «почему» и «зачем». Дубровский ведет себя как ангел, выбрав самую корректную формулировку, дающую мне широкий простор для ответа.

Но его вопрос все равно повисает в воздухе тяжелым неизбежным моментом истины.

И, конечно, мой ответ изменит все.

Я могу соврать – он, наверное, даже не станет ковыряться, по крайней мере – не сейчас.

Но врать ему я больше не хочу. Не могу – так точнее.

— Если что, - Слава явно чувствует мое напряжение, - можем поговорить об этом потом.

Боженька, чем я заслужила это чудо и даже не под Новый год?

В горле саднит от желания разреветься – исключительно счастливыми слезами.

— Все нормально. Я… - откашливаюсь, потому что голос предательски соскальзывает в шепот. – Нам нужно поговорить об этом сейчас.

Откладываю вилку. Смотрю на свои руки, лежащие на коленях. Потом – на него.

Он сидит напротив, спокойный, выжидающий. Ни намека на давление, но в серебряных глазах – вопрос, тот самый, главный.

Я выдыхаю, собираясь с силами. Хватит недомолвок.

— Ты же помнишь, что у нас с Резником… напряженные отношения?

Слава кивает, морщится.

Мне неприятен не сам разговор, а то, что снова приходится окунуться в дерьмо того вечера.

Но я все равно рассказываю как есть – про разговр с Резником, про шантаж, про то, что он поставил меня перед выбором, хотя это фактически была тупиковая сиутация.

Дубровский слушает не перебивая. Воздерживается от комментариев, хотя пару раз замечаю, как нервно дергается его кадык и белеют костяшки пальцев, когда он цепляет их в замок и подпирает подбородок.

Когда моя история доходит до разговора с Форвардом, взгляд Славы, ожидаемо, темнеет.

Я продолжаю говорить, хотя теперь каждое слово ощущается как шаг по тонкому льду.

— Я не знала, к кому еще пойти, - сознаюсь. – Прости. Ты имеешь полное право злиться. Это все из-за того… что я была слишком неразборчивой и глупой, и… испугалась. До смерти испугалась, что за мои ошибки придется расплачиваться тебе.

Слезы снова подступают к горлу, но я решительно их сглатываю. Жалеть себя бессмысленно – сделанное, даже если я еще долго буду отмываться от нашего с Резником «романа», все равно уже не вернуть.

Я замолкаю, потому что на этот раз сказала все. Вывернула душу наизнанку.

Теперь – ход Славы. Угадать, что он скажет – настолько трудно, что я даже не пытаюсь это делать. Просто украдкой поглядываю на его сосредоточенное лицо, и на то, как потирает большим пальцем нижнюю губу. Даже сейчас, хоть момент абсолютно не подходящий, мои мысли снова съезжают в сторону так, как ему невероятно идет каждая деталь, особенно – это колечко в губе.

— Значит, это был план Форварда… - Наконец говорит Слава. Без злости – просто констатирует вслух.

— Я просила его решить вопрос и закрыть рот Резнику. Технически, он просто выполнил мою просьбу, Слава.

— Ох, Би, поверь, он не нуждается в твоей защите, - на этот раз в его голосе звучит легкая ирония.

Я согласно киваю – апеллировать к этому мне совершенно нечем.

— Ты сделала то, что считала нужным, Би, - в голосе Дубровского нет ни намека на обвинение, хотя так же очевидно, что говорить это ему больно. И вспоминать, как я его отфутболила – тоже. – Но, блин, давай договоримся на будущее…

Он делает паузу, подбирая слова.

А я слегка офигеваю от «на будущее», потому что… честно, была уверена, что после моих откровений, он не будет готов разговаривать об этом еще очень и очень долго.

— Я не оспариваю твое право строить карьеру, Би, я уже однажды говорил это и готов повторить – мне не нужны жертвы, я готов во всем тебя поддерживать и подстраиваться. – Его голос становится тверже. – Но никогда, слышишь, Би? Никогда не отбирай у меня право выбора. Не решай за меня. Даже если ты уверена, что так будет лучше.

Он говорить уверенно, но без давления. Отличницей, которую отчитывают за первую в ее жизни восьмерку, я себя точно не чувствую. И его слова – совершенно правильные.

Мне нечем апеллировать, а самое главное – абсолютно не хочется.

Слава встает, подходит ближе, и я невольно тянусь к нему, зажмуриваюсь от острого счастья, когда обнимает мое лицо ладонями и притягивает выше – к своему.

Скажи мне, что я не сплю, Дубровский… Что ты здесь, настоящий, а не призрак из моего сна…

— Лучше, Би, может быть только в одном случае - когда мы вместе. – Он улыбается, растирая большими пальцами уголки моей совершенно благоговейной улыбки. - Когда мы – честны друг с другом. Даже если весь мир против нас. Даже если мы проиграем – мы проиграем вместе, а не поодиночке.

Он настолько абсолютно прав, что я просто моргаю – даю невербальный сигнал, что с этого момента ему разрешается рулить нашими отношениями. Что – пять лет разный в возрасте в нашу пользу, но старше и мудрее все равно он. И мне впервые в жизни хочется просто спрятаться за широкую мужскую спину и стать девочкой-девочкой, которую просто залюбливают до смерти и которой ни о чем не нужно думать, потому что ее большой гениальный байкер уже обо всем подумал и все решил.

— Би, и по поводу… ммм… конфликта интересов.

Хорошо, что у меня в голове осталась капля мозгов, чудом не утонувшая в море ванильного сиропа, в которое я стремительно превращаюсь. Понимаю, что он собирается сказать и успеваю опередить.

— Я увольняюсь, Слав. – Произношу это – и внутри немного царапает, но не так сильно, как я когда-то думала.

— Что? - Он удивленно поднимает брови.

— Я увольняюсь из NEXOR, — повторяю решительнее. – В понедельник напишу заявление и конфликт интересов будет исчерпан.

Он хмурится.

— Би, не говори глупостей. Это твоя карьера. Ты, блин, живешь этим – какое к черту увольнение?

— Ну, такое, которое обычно пишут от руки на А4, - улыбаюсь я, стараясь стереть из этого решения нотки трагичности.

Было бы ложью сказать, что оно далось мне легко – я приняла его спонтанно, примерно в ту же минуту, когда лежала в кровати Дубровского после нашего секса. Просто вдруг поняла, что как бы далеко я от него не бегала – мы в итоге оказываемся рядом: в одном отеле, в одном доме, в одной кровати. И что если так подумать, то я не готова жертвовать этим притяжением.

Ни ради чего.

И хотя осознание того, что я собираюсь перечеркнуть десять лет своей упорной карьерной жизни, наверняка просто еще меня не догнало. И что самое ужасное начнется после того, как я положу заявление на стол Орлову и на его попытку заставить меня передумать (а он будет пытаться это сделать) придется сказать твердое категоричное «нет».

— Би, давай без вот этих жертв, - чуть-чуть раздражается Слава, и в ответ уже я обнимаю его лицо ладонями, так, что одеяло ползет по плечам, как бы намекая, что если это не сработает – у меня в запасе есть еще один способ закрыть ему рот и поставить жирную точку в препираниях, которые не имеют никакого смысла.

— Я так решила, Дубровский. Ты сказал, чтобы я не решала за тебя, помнишь? Я согласна, но только если это будет взаимно. Так вот – я решила и выбрала. Тебя. Пусть будет так, хорошо?

— Ты точно понимаешь, что ты делаешь?

— Не уверена, но кажется, это называется «сжигать мосты»? – Делаю вид, что раздумываю. А потом улыбаюсь, шире и шире, пока не начинают покалывать уголки рта. - И строю новый. К тебе. Правда, если я засижусь на бирже труда, тебе, возможно, придется оплачивать мои счета за квартиру. Она у меня дорогая, знаешь ли.

Слава сгребает меня в охапку и смеется так громко и счастливо, как кажется никогда. А я жмусь щекой к его груди и позволяю себе наслаждаться этим моментом до последней секундой. Вбирать кожей каждую нотку смеха, вибрирующую в его груди.

— О квартире можешь не волноваться, Би, потому что ты переезжаешь ко мне.

— В смысле? – Выныриваю из сопливо-романтической неги и смотрю на него ошарашенно округлившимися глазами.

— Ты переезжаешь ко мне, - чуть медленнее, с расстановкой повторяет Дубровский. Ну это же просто смешно - мы живем через стенку. Хватит.

— Ничего себе ты быстрый, - все еще не могу отойти от шока. – Я переехала месяц назад…

— Ну, давай для начала ты просто перевезешь ко мне свои вещи и наведешь тут красоту, а потом мы подумаем, как их можно… ну, допустим, соединить.

— Ты мой блестящий инженерный ум, - выдыхаю, не в силах сопротивляться. Хотя тоже даю себе право поймать шок чуть-чуть позже, когда накатит осознание, что я собираюсь переехать к мужчине. В последний раз это было много лет назад, когда я решила на годик сходить замуж, и хоть с бывшим мужем мы расстались по абсолютно взаимному спокойному решению, без камней за пазухой, тогда же я решила, что еще раз на такую авантюру как совместное проживание с мужчиной, я соглашусь только оооочень хорошо подумав. Но – мое «хорошо подумала» ограничилось примерно… парой секунд?

Пока я раскачиваюсь на волнах внутренней рефлексии, Слава вытягивает меня наружу – тянется, целует. Нежно и глубоко, выключая всю остальную Вселенную, оставляя как будто только нас. И хотя стальной шарик в его языке превращает буквально любой поцелуй в действие «строго 18+», сейчас он действительно просто концентрация нежности.

Я подаюсь, протягиваю руки выше, чтобы обхватить его за шею, тянусь.

Одеяло окончательно сползает на пол.

Слава моментально подхватывает меня на руки, прижимает к себе, так крепко, что я тихонько пищу от восторга. И почему-то красную, когда понимаю, что он уверенно тащит меня в спальню.

— Точно уверена? - шепчет мне в губы. - Насчет работы? А то у меня в запасе есть парочка аргументов, как заставить тебя передумать.

— Абсолютно, - задыхаюсь, жадно целуя его колючий подбородок и прокладывая дорожку вниз, по шее, до ключиц. – Но аргументы ты все равно используй, Дубровский – не пропадать же добру…

И он, конечно, использует.