Запрещенные слова. книга 2

Глава шестая

Май перетекает в июнь - и с первых дней на нас обрушивается такая жара, что выражение «жить под кондиционером» перестает быть преувеличением, а превращается в мою суровую реальность.

А еще я начинаю понимаю прелесть и вкус айс-латте, который пью литрами, радуясь тому, что из кабинета потихоньку выветривается запах одеколона Костина и его мерзкое, липкое присутствие.

Аудит, который Костин затеял в моих бумагах, наконец закончился. Его служебная записка - простыня на десяти страницах - приземлилась на стол Резника, как увесистый томик английского классика. Я ждала подвоха, какого-то сокрушительного удара, но вместо этого получила мелочные придирки: неправильно оформленные подписи, пара просроченных сроков по отчетам, несколько нестыковок в датах. Ничего, что могло бы стать поводом для серьезного нагоняя. Резник, конечно, попытался раздуть из этого драму - его глаза блестели злобным торжеством, когда а очередной «летучке» он вручил ее с шипящим: «Исправить, Франковская, немедленно». Но я обратила внимания, как поджались его губы, когда он понял, что ничего серьезного не нарыл. Это была маленькая, но все равно победа. Я сидела в своем кабинете, пила ледяной лимонад и, подписывая исправленные документы, представляла, как Резник давится своим кофе и бессильной злобе.

После того вечера на смотровой площадке, изменилось что-то еще. Он тогда подвез меня домой - конечно, снова немного погоняв и, пользуясь моей беспомощностью, снова полапав прямо на высоких скоростях, но когда подвез до дома - даже не попытался поцеловать. Просто серьезно сказал, что хоть мои СМСки он читает как поэму, пора нам поднимать нашу «дружбу» на следующий уровень и переходить к звонкам. Мы стали ближе — не то чтобы я могла это четко объяснить, но что-то в наших разговорах стало проще, теплее. Я больше не вздрагиваю, набирая его номер, не прокручиваю в голове тысячу сценариев, прежде чем написать. Мы созваниваемся не каждый день, но довольно часто. В основном, это короткие разговоры, иногда глупые, иногда глубокие, о музыке, о его байке, о том, как он однажды пытался приготовить пасту и чуть не спалил кухню. Его смех - низкий, чуть хриплый - стал для меня чем-то вроде якоря, удерживающего в моменте, когда все остальное начинает расшатываться.

Но пару дней назад я написала ему уже довольно поздно, около полуночи, после очередного долгого дня в офисе. Просто шутка, мем про людей, который присылают голосовые без предупреждения, намекая на то, что в последнее время он в основном так и делает. И… Слава не ответил. Утром прислал лаконичное «Ха! Прости, Би, замотался» - и все. Никаких объяснений, никаких намеков. Не то чтобы я ждала от него полного поминутного отчета - у нас нет обязательств друг перед другом, только эта странная, теплая дружба, балансирующая на грани чего-то большего. Но мой разум, как всегда, рисует худшее: другая девушка, случайная ночь, возможно даже, ничего серьезного. Он молодой, свободный, чертовски привлекательный. Почему бы и нет? Я представляю его с кем-то - не Алиной, нет, этого мой бедный маленький исцарапанный ревностью мозг попросту не вынесет, — а с какой-нибудь беззаботной красоткой, которая не боится поддаться его обаянию.

Я убеждаю себя, что это - нормально, стараясь гасить непозволительное собственничество. Это его жизнь - было бы странно, если бы молодой красивый, горячий и не обретенный никакими обязательствами мужчина, вел затворнический образ жизни. В нашем дружеском тандеме это - исключительно моя прерогатива.

Но спрятаться от ревности все равно не получается, и я ненавижу себя за это.

Я отбрасываю эти мысли, как надоедливую муху, пытаюсь сосредоточиться на еще одной «проблеме». На моем столе — очередной подарок от Павла Форварда. Огромный букет белых пионов, перевязанный шелковой лентой, и коробка эксклюзивных конфет от Ladurée, привезенных из Парижа, где он был в командировке. Записка, написанная его аккуратным почерком: «Майя, это просто немного французской расслабленности, ничего личного. П.Ф.» Я закатываю глаза, чувствуя, как раздражение смешивается с легким чувством вины. Он думал обо мне даже в Париже, и это должно льстить, но вместо этого ощущается удавкой, мягкой, но настойчивой.

Я долго перебираю варианты в голове, прежде чем ответить: «Павел Дмитриевич, это лишнее. Я ценю внимание, но мое отношение не изменится». Ответ приходит через полчаса: «Майя, это просто жест от мужчины, который восхищается красивой женщиной. Не драматизируй». Его слова звучат легко, но я чувствую в них давление, скрытое за непринужденной галантностью. И, конечно же, обращаю внимание на изящный переход на «ты».

Кладу телефон экраном вниз, возвращаюсь к работе, но как только начинаю вникать в суть, телефон снова оживает.

Сперва я даже не понимаю, что происходит. Сначала «падает» одно уведомление, потом второе, третье - шквал сообщений в мессенджерах, как град, бьющий по крыше. Хмурюсь, открывая первый попавшийся чат. Наташа. «Май, ты это видела?!» Ссылка. Кликаю, и экран заливает заголовок, от которого у меня холодеет спина: «NEXOR Motors: “Зеленое” будущее на костях ветеранов».

Сердце дергается от «предвкушения» очередной катастрофы.

Я прокручиваю статью, и каждое слово - как удар молотком.

Это не просто заметка. Это журналистское расследование, опубликованное на портале, который славится тем, что рвет корпорации в клочья. В центре — история Виктора Семеновича Петрова, слесаря-инструментальщика, проработавшего в Elyon Motors 25 лет. Его фотография - усталый мужчина с сединой, стоящий на фоне рабочего цеха, - бьет прямо в сердце. Он рассказывает, как его, предпенсионера, уволили одним днем после слияния с NEXOR. «Оптимизация, - сказали ему. Без объяснений, без благодарности за четверть века работы!» - слова подобраны ровно так, чтобы превратиться в правильный, нужный для широкой огласки триггер.

Но и это еще не все. Журналист, явно с чьей-то подачи, добавляет яда: «По словам Петрова, он пытался обратиться к новому HR-директору, Майе Франковской, но его обращение было проигнорировано. Видимо, в блестящем будущем NEXOR нет места для «старой гвардии», даже если это блестящее будущее построено на ее костях…».

Я замираю, чувствуя, как кровь отливает от лица.

Пальцы дрожат, пока я прокручиваю статью дальше.

Петров? Пытаюсь выковырять из своей головы кого-то с такой же фамилией, но это нонсенс - в стране десятки тысяч людей с такой фамилией. И я бы точно запомнила, если бы кто-то обращался ко мне напрямую.

Но почему-то именно мое имя - в центре этого кошмара. Открываю соцсети - и там уже тоже буря. Хэштег #NEXOR_Против_Людей взлетает в топы. Твиты, посты, репосты - множатся, как вирус. Профсоюзы, телеграм-каналы, даже какие-то левый паблики подхватывают историю, пережевывая ее с наслаждением. «NEXOR Motors топчет рабочих ради «зеленого» имиджа!», «Где справедливость?!», «Позор Франковской!»

Я откидываюсь на спинку кресла, цепляюсь в подлокотники, чтобы не растечься кипящей лужей и пытаюсь вдохнуть. Воздух в кабинете моментально становится густым, как сироп.

Это, блин, не просто статья.

Это атака.

Очень прицельная. Очень грамотная и спланированная.

Кто-то точно знал, как ударить - не только по компании, но и по мне. Представляю, как Резник уже потирает руки, готовясь спустить на меня всех собак. Но в то, что это его рук дело… как-то с трудом вериться. Он объявил личную вендетту мне, и все его действия влияли в основном только на меня. Но вот это - удар по всем, причем довольно ощутимый.

Господи.

Телефон снова вибрирует, как оса в банке. На меня обрушивается новая порция завирусившихся уже ссылок, отдельных цитат из статьи. Часть из них уже настолько вырваны из контекста и перекручены, что я невольно вспоминаю тот наш разговор с Дубровским, когда он рассказывал про свою аварию. «Правда никому не нужна, главное - заголовки» - эхом в памяти его слова. Актуальные до сих пор, сейчас - так особенно.

Амина входит без стука - с шоком на лице и чашкой кофе.

— Майя, тебе срочно в переговорную, - говорит, дав сделать мне пару спасительных глотков. Их горечь отрезвляет и немного проясняет в голове. - Резник собирает антикризисный штаб.

Я выдыхаю, чувствуя, как стальной стержень внутри меня выпрямляется. Это все та же война, просто теперь открылся второй фронт. И я пока не очень представляю, воюю я с теми же противниками или у парочки «Резник+Юля» появился новый неожиданный союзник.

Но сердце все равно колотится, а слова из статьи - «Майя Франковская, где твоя совесть?» — жгут, как раскаленный уголь.

Иду к зеркалу, поправляю невидимые складки на простом черном платье.

Беру блокнот, телефон и выхожу из кабинета.

Офис гудит, как улей.

Коллеги перешептываются, кто-то подстраивается под мой шаг, пытается прощупать обстановку. Я отделываюсь от всех одним коротким: «Пока ничего не знаю». Когда поднимаюсь на лифте и выхожу на этаж - наталкиваюсь на Юлю. Конечно, ловлю ее торжествующий взгляд. Она быстро отворачивается, но что-то в ее гаденькой улыбке цепляет, как заноза. Я отмахиваюсь от мысли - не до того.

Коридор кажется длиннее, чем обычно, а каблуки стучат по мрамору, как метроном, отсчитывающий последние секунды перед боем. Снова и снова прокручиваю перед глазами статью, перебираю детали, сдираю мелочи, как мясо с костей, чтобы не осталось ничего лишнего: уставшее лицо Петрова, которого я до сих пор так и не вспомнила, слова о том, как его вышвырнули после двадцати пяти лет работы. И мое имя, жирно выделенное в тексте, как мишень на стене. Я не помню никакого Петрова, никакого обращения. Но кто-то очень хотел, чтобы я выглядела виновной. Резник? Его мелочные подставы с аудитом Костина - это одно, но эта атака - как ядерный удар, бьющий по всему NEXOR. Полгода мы дрались за «зеленый» статус, за дотации, за инвесторов вроде «Veridian Horizons». А теперь все рушится, как карточный домик под ветром хэштега #NEXOR_Против_Людей.

Переговорная встречает меня холодом кондиционеров и напряженным молчанием. За длинным столом уже сидят Резник, во главе, как генерал перед битвой, руководители PR и юридического отделов и…

Я делаю глубокий-глубокий вдох. Его даже слышно отчетливо, но сейчас мне глубоко на это плевать.

Потому что справа от Резника сидит Алина Вольская.

Собственной, чтоб ее, персоной.

Высокая, с идеально уложенными волосами, в строгом сером костюме и тандеме украшений, которые неприлично громко кричат о ее деньгах. Холодные серо-голубые глаза скользят по мне, оценивая, словно по экспонату на аукционе. Я невольно выпрямляюсь, чувствуя, как одно ее присутствие цепляет что-то глубоко внутри.

Я догадывалась, что «Veridian Horizons», вложивший миллионы в наш «зеленый» имидж, не останется в стороне, но даже представить не могла, что это произойдет настолько быстро.

Моя кожа покрывается противным колючими мурашками, но я быстро беру себя в руки и занимаю место за столом, делая вид, что изо всех сил увлечена «вступительной речью» кого-то из наших пиарщиков. Он в двух словах обрисовывает картину, а я не могу отделаться от ощущения, что все это время Вольская ни хрена го не слушает, а просто пялится на меня. Причем, абсолютно без стеснения.

Она что-то знает о нас со Славой? Да, блин, а что о нас можно знать, если о том, что мы трахались, знает буквально несколько человек, включая нас самих? Просто слышала слухи, которые уже куда только не просочились?

Видела меня в ресторане в тот вечер? Сопоставила наше со славой синхронное исчезновение и появление на нем двух красных отпечатков от губ?

— Майя Валентиновна, - голос Резника режет воздух, как нож. Он откидывается на спинку кресла, сложив руки на груди. Глаза блестят, как у хищника, почуявшего добычу. - Вашего департамента это, кажется, касается напрямую. Объясните, как вы допустили, чтобы эта… мерзость попала в прессу?

Я стараюсь не реагировать на его тон. Внутри все кипит, но внешне я просто чистый лед - «Титаник» завалю как нефиг делать, если понадобиться. Моей слабости он не дождется - ни сегодня, никогда.

— Я сама только что узнала об этой статье, Владимир Эдуардович, - отвечаю, глядя ему прямо в глаза. - И я не припомню никакого обращения от Петрова. Мы должны проверить факты, прежде чем делать выводы.

— Проверить факты? - вмешивается Алина, и ее голос — как скользящий по стеклу пенопласт. Она наклоняется вперед, длинные пальцы с идеальным маникюром и огромным бриллиантом постукивают по столу. - Майя Валентиновна, пока вы будете «проверять факты», наши акции рухнут. «Veridian Horizons» вложил миллионы в «зеленый» имидж NEXOR Motors, и благодаря этой статье мы теперь выглядим как лицемеры. Виновники должны быть наказаны - немедленно. Увольнение того, кто принял решение об увольнении Петрова. Публичное извинение. Компенсация. Немедленно. А потом - проверяйте сколько угодно, хоть с собаками и Шерлоком.

Ее слова — как пощечина. Я чувствую, как жар заливает шею, но не от стыда, а от злости. Она говорит так, будто я уже виновна. А ее высокомерно вздернутая бровь, почему-то напоминает о Славе. Мне нельзя сейчас об этом думать, но в голове все равно гоняет: «Это ты была с ним в тот вечер, когда он не ответил? Ты поэтому такая резкая и дерзкая?»

Я отгоняю эту мысль, но она все равно оставляет горькое послевкусие.

— Публичное признание вины - это ошибка, - говорю я, стараясь, чтобы голос звучал твердо, а не уязвленное. - Если мы объявим, что ошиблись, это откроет ящик Пандоры. Десятки уволенных подадут иски. Нам нужно сначала выяснить, было ли обращение Петрова , если было - о чем конкретно это обращение. И главное - надеюсь, н у кого из присутствующих здесь нет сомнений в том, что один уволенный пожилой сотрудник мог раздуть всю эту историю без команды поддержки? Нужно выяснить, кто за этим стоит.

Резник фыркает, его губы кривятся в усмешке.

— Майя Валентиновна, вы серьезно? Хотите сказать, что не знали о жалобе сотрудника? Это ваша работа - знать! - Он поворачивается к менеджерам ПР-отдела. - Готовьте пресс-релиз. Мы извиняемся и увольняем ответственного. Это единственный способ заткнуть соцсети, пока еще можно хоть что-то заткнуть.

— Это самоубийство, - возражаю, и мой голос становится резче, чем я ожидала. Все замолкают, даже Алина приподнимает бровь. - Если мы укажем виновного, не проверив факты, мы подтвердим ложь журналиста. Это не заткнет соцсети, Владимир Эдуардович, а разожжет их. Нам нужна комиссия по пересмотру увольнений и прозрачное расследование. И я начну с проверки архивов наших.

Наш корпоративный юрист кивает, становится на мою сторону.

— Майя права. Поспешное признание вины - это юридический кошмар. Нам нужно время.

Алина откидывается на спинку кресла, ее глаза сужаются.

— Время — это то, чего у нас нет. Рынок не ждет. Инвесторы не ждут. Вы хоть понимаете, сколько мы теряем с каждым часом этого хэштега? - Она смотрит на меня в упор, как будто дело вообще не в проклятом хэштге. - Вы уверены, что готовы взять на себя ответственность за последствия, Майя Валентиновна?

Они с Резником переглядываются - коротко, но достаточно, чтобы у меня в груди что-то сжалось. Они заодно? Или это просто совпадение? С какого бы фига они вообще спелись?

Я сглатываю, чувствуя, как адреналин бьет в виски.

Прогнуть они меня не смогут - ни по отдельности, ни вдвоем.

— Я готова взять ответственность за правду, Алина Игоревна, - отвечаю спокойно и с расстановкой. - А правда в том, что никто из в моем департаменте - ни я лично, ни мои подчиненные - не игнорировал Петрова. Если он обращался, я найду доказательства. Если нет - мы разберемся, откуда выросли ноги у этой истории.

Совещание заканчивается в напряженном молчании. Резник объявляет, что решение примут завтра, но его глаза говорят, что он уже выбрал жертву. Алина встает, поправляя браслет на руке - характерный, узнаваемый, инстаграмный - бросает на меня последний взгляд. Не то чтобы враждебный, но небрежный, как будто это не мои аргументы оказались убедительнее, а всего-лишь ее великодушие. Ее тень как будто ложится на мои мысли о Славе, и это больно.

Когда народ потихоньку расходится, я еще несколько минут смотрю на пустующее кресло во главе стола, где только что сидел Резник. Он думает, что загнал меня в угол. Он думает, что я - жертва, которую можно принести на алтарь корпоративных интриг. Он думает, что я сломаюсь, начну оправдываться и искать виноватых.

Мне ничего не остается, кроме как доказать ему, что… «а не пошел бы ты на хуй, Вова?»

Легкая паника и шок от унижения быстро отступают под напором холодной расчетливой ярости. Я не виновата, сделать из меня козла отпущения у них не получится.

Если Резнику - или тому, что стоит за этим мерзким высером, хочется повоевать - ладно, пусть будет маленькая корпоративная войнушка.

— Амина, - говорю, вернувшись в кабинет и проходя мимо своей застывшей, как изваяние, помощницы. - Отмени все мои встречи на сегодня. И сделай мне мне двойной эспрессо, пожалуйста. Без сахара.

Сажусь в кресло, делаю глубокий вдох, беру крохотную передышку, чтобы очистить мозг перед тем, как под завязку загружу его работой. Телефон мигает входящим от Славы: «Би, ты как? Чем помочь?». Я хочу ответить, но пальцы замирают над виртуальной клавиатурой. Как рассказать ему о том, что творится? О том, что его бывшая, возможно, хочет моей крови?

Боже, да почему я вообще должна терпеть эту херь: мой бывший, его бывшая, без пяти минут бывшая жена еще одного моего бывшего…

Я прикрываю рот рукой и смеюсь.

Подумав секунду, все-таки отвечаю Славе: «Все под контролем».

Не хочу ему врать и говорить, что все хорошо, потому что пока не вижу всей картины. Ни о каком «хорошо» не может быть и речи.

Первым делом прошу Амину поднять все архивы по увольнениям за последний год. Конечно, особенный акцент на Петрова, хотя я до сих пор не могу отделаться от мысли, что никакого личного столкновения у нас с ним не было. Просто потому, что его должность не предполагает моего прямого рассмотрения.

Амина приносит кофе и вытягивается по струнке, как мой единственный стойкий оловянный солдатик, и ставит передо мной чашку кофе. Я делаю ровно три глотка - они обжигают, но отлично прочищают голову и приводят в чувство.

— Майя, что делать? - Она смотрит на горы тяжелых сегрегаторов, который мы перетащили в кабинет.

Электронная база - это, конечно, хорошо, но бумажку, в отличие от файла, так просто не сотрешь, особенно если доступ к этой бумажке есть у очень ограниченного количества людей.

Если Петров действительно где-то и фигурировал - мы его найдем.

Хотя бы что-нибудь.

В общих чертах описываю Амине задание. Этого достаточно - моя умница-помощница все схватывает на лету и моментально приступает к делу. Отлично, а мне самое время начат маленькую бюрократическую катавасию.

Выхожу из кабинета, прямой наводкой - по коридору, в лифт, еду на два этажа выше. В вотчину наших юристов. Здесь в принципе уже тоже переполох - статья, даже если она была направлена против меня, задела всю кампанию, и в отличие от Резника и Вольской, которые явно рассчитывают до конца дня лицезреть мою позорную капитуляцию, юристы уже активно готовят тылы для возможной этико-правовой защиты.

Кирилл - воплощение корпоративной осторожности и человек-устав - ненавидит беззаконие. И он - четкий профессионал. У меня была возможность узнать его чуточку ближе, когда его бесценный советы помогли мне погасить первую панику после Лилькиного «кредитного залета». Когда захожу в его кабинет, мысленно держу пальцы скрещенными, чтобы наше сотрудничество оказалось таким же плодотворным и сейчас.

— Кирилл, - прикрываю двреь и начинаю сразу без купюр. - Я хочу инициировать создание официальной внутренней комиссии по расследованию этого инцидента.

Он смотрит на меня поверх очков. И как бы не старался сделать вид, что мое появление у него на пороге - неожиданность, по глазам вижу, что к чему-то такому он как раз готовился. В этом нет никакой мистики - просто мы профессионалы и пришли к аналогичным выводам.

— Это прерогатива генерального директора, Майя. - Устало вздыхает и откладывает телефон. - Ты же знаешь.

— Генеральный директор в данный момент слишком эмоционально вовлечен, - парирую я. - Резник ищет козла отпущения, а не правду. А я намерена найти именно правду. Я настаиваю, чтобы в комиссию вошел ты, глава службы безопасности, Семенов из ПР-отдела и я. Мы будем действовать быстро и в строгом соответствии с уставом компании. Иначе утонем. Все вместе.

Кирил молчит несколько секунд, взвешивая риски.

Так и вижу, как в его голове идет сложная юридическая калькуляция.

— Кирилл, пожалуйста… - Делаю глубокий вдох. - У нас происходит абсолютно нездоровая херня - ты это понимаешь. Я здесь кое-кому очень сильно мешаю. Настолько, что ради того, чтобы подвинуть меня с моего места, этот «кто-то» ставит на кон вообще все.

— Только дурак не догадался, что тут под тебя копают, - мрачно соглашается Кирилл.

Мы, как профи, пока не рискуем озвучивать фамилии. Ограничиваемся обменом выразительных взглядов.

— Это слишком далеко зашло, - добавляю еще один аргумент. - Это уже не личные придирки и демократический мусор. Лишить меня финансирования - это вставить палки в колеса лично мне, но скандал в прессе - это удар по каждому. Дай мне возможность хотя бы отбиваться достойно.

Кирилл думает еще примерно минуту, потом вызывает свою секретаршу.

— Я подготовлю проект приказа о создании комиссии, - наконец, озвучивает мне вое решение. - Но его должен подписать Резник, Майя.

— Он подпишет, - хмыкаю, чувствуя себя взявшей первое очко. - У него нет выбора. Если откажется, это будет означать, что он не заинтересован в том, чтобы докопаться до правды, и тушит пожар бензином. И собственники это увидят.

Я выхожу из его кабинета, и даже мои каблуки задорно постукивают, отбивая марш моей маленькой победы. Я сделала ход рискованный и дерзкий, но, в тоже время, совершенно правильный и грамотный ход. Если Резник хочет пободаться - отлично, я готова сделать это даже на его любимой бюрократической арене.

Следующий ход - разведка.

Втихую.

Выхожу на крыльцо, чтобы выдохнуть, глотнуть прохладный воздух - дождь сегодня моросит после обеда просто как заведенный. Кручу в руке телефон, нахожу там контакт Кости - нашего IT-гения и моего личного козыря в рукаве.

— Костя, нужна твоя помощь. - Пауза, чтобы он понял, что дело серьезно. - Неофициально.

— Для тебя, Майя Валентиновна, хоть звезду с неба, - отвечает он своим вечно жизнерадостным голосом.

— Мне нужно кое-что похуже, - усмехаюсь я. - Хочу знать, кто копался в архивах по увольнениям за последний месяц. И мне это нужно было еще на… вчера.

На том конце связи повисает задумичивая тишина.

— Это… серьезно, - наконец, говорит он. - Мне как с СБ этот вопрос потом улаживать, если вдруг что?

— Будет служебная комиссия, Костя. Приказ уже создается. Юрченко в нее входит, так что к тебе претензий не будет. Просто сейчас мне нужна эта информация… скажем так, для личного, сугубо рабочего использования. Если вдруг что - всю ответственность я возьму на себя, ты меня знаешь. Я не разбрасываюсь словами.

Он знает, потому что именно я дважды вытаскивала его задницу из неприятных историй, которые Костя начудил исключительно из собственной глупости.

Пока отмалчивается, тишину в динамике заполняет стук энергично печатающей клавиатуры.

Я прикусываю губу, понимая, что в принципе, этого ответа мне уже достаточно.

— Дай мне полчаса, Майя. Скину на твой личный мессенджер.

Я говорю ему, что обожаю его еще больше, кладу трубку и быстро возвращаюсь в кабинет.

Амина встречает сосредоточенным лицом человека, готового получать винтовку и идти на штурм. Я просто многозначительно подмигиваю. Не хочу пока говорить ничего обнадеживающего, но свет в конце тоннеля определенно уже зажегся.

Сажусь за стол и первым делом создаю еще одно оружие. Официальная служебная записка на имя Резника. С обязательными копиями на всех собсвтенников, Алине Вольской, Кириллу и Юрченко.

Пишу сухо, без эмоций, оперируя только фактами.

«В связи с информационной атакой на компанию…» «…мной была инициирована внутренняя проверка и создание официальной комиссии по расследованию…» «…прошу предоставить все имеющиеся у службы безопасности данные…»

Четко дозирую буквально каждое слово. Ноль эмоций. Это не выглядит как истерика человека, который всеми силами пытается себя выгородить и обелить. Я не оправдываюсь - я действую: фиксирую свою позицию, создаю бумажный след, который не даст Резнику возможности позже исказить факты. А заодно подключаю как можно больше незаинтересованных структур, которым от моего увольнения. - ни жарко, ни холодно. Зато вполне себе «припечет», если NEXOR не выгребет.

Нажимаю «отправить» в тот самый момент, когда на мой личный телефон приходит сообщение от Кости.

Файл.

Открываю, кривлю губы. Пока взгляд бегает по короткой выдержке.

Костя нарыл один удаленный файл с моей личной служебной запиской о нецелесообразности увольнения сотрудников. Перечитываю его и вспоминаю, как все было на самом деле. Резник в очередной раз решил впихнуть невпихуемое - то ест, оптимизировать штат «дополнительны сотрудников» и накатал список на увольнение тринадцати человек. Петров был в их числе. Я в ответ накатала ему служебную записку, где категорически не рекомендовала увольнять слесарей и токарей, а вместо этого перевести их для наставничества молодых специалистов, чтобы сохранить его уникальный опыт. И потому что я всегда бьюсь за людей до последнего. И я помню, что Резник меня с моим предложение послал на хер.

Ниже под файлом - логи доступа, дата, время, IP-адрес. И имя.

Григорьева Юлия Николаевна.

— Ну привет, - говорю глядя на ее имя, накатанное в сообщении электронными чернилами. - Попалась, сука.

После секундной заминки, вдруг понимаю, что во мне нет ни злости, ни торжества. Только холодное, ледяное удовлетворение. Потому что я знала. Просто знала, что однажды она заиграется настолько, что поставит свою вендетту против меня выше интересов кампании. Это было просто вопросом времени.

Пишу Косте, что я ему должна как земля колхозу и прошу пока как-то незаметно зафиксировать эту информацию, на случай, если кто-то по горячим следам попробует восстановить. СОмневаюсь, конечно, что Юле хватит ума - если бы она была хоть капельку более сообразительной, вникала в то, как все устроено в крупных корпорациях, то знала бы, что сервер - это такая штука, с которой, ластиком не сотрешь. Скорее всего, она ни сном, ни духом, что найти ее подставу проще простого, особенно - если никому никогда не срешь за воротник и все готовы помочь просто даже на уровне «по-дружески».

Теперь у меня есть номер документа, и найти его в папках не составляет труда.

Амина делает это со скоростью света.

Мы с любопытством разглядывает бумажку, на которой стоит размашистая резолюция Резника: «Нецелесообразно. Оптимизировать».

— Майка… - заговорщицки шепчет начавшая оттаивать от шока Амина.

— У Резника она тоже есть, - озвучиваю вслух с превеликим удовольствием.

А это значит, обвинить меня в увольнении ценного кадра уже просто не получится.

Это невозможно, потому что я была единственным человеком, который за этот ценный кадр до последнего бился с проклятой резниковской «оптимизацией».

Ощущение, что держу в руках свой главный и, фактически, выигрышный козырь, приятно щекочет за ребрами.

— Идешь бить его по мордасам? - Глаза Амины так блестят, что даже жалко ее разочаровывать.

— Неа. - Тру большим пальцем нижнюю губу, ощущая на кончике языка такую сладкую, такую долгожданную месть. - Это было бы слишком просто.

Мы переглядываемся. Амина широко улыбается. Она все понимает без слов.

Документ с резолюцией Резника - мой щит. Логи доступа, найденные Костей, - мой меч. Я вооружена. Я готова к бою. Но бросаться в атаку сломя голову, размахивая этим мечом направо и налево, - значит, спуститься до их уровня: стать Резником, с его грубым давлением, или, еще лучше - Юлей, с ее базарной истерикой.

А моя войнушка войнушка будет тихой, партизанской и хирургически точной.

Я откидываюсь на спинку кресла, закрываю глаза. В голове — рой мыслей, которые нужно срочно привести в порядок, выстроить в четкую, безупречную стратегию. Я знаю, что Резник ждет моей ошибки. Ждет, что я сорвусь, начну обвинять, оправдываться. Ждет, что я поддамся эмоциям. И я не доставлю ему этого удовольствия.

Телефон на столе вибрирует, разрезая тишину. На экране высвечивается подпись - «Орлов К. С.».

Сердце пропускает удар.

Мы с Аминой пересматриваемся и обе синхронно делаем глубокий вдох. В ее глазах - паника. В моих, я надеюсь, - только спокойствие.

— Слушаю, Кирилл Семенович.

— Майя Валентиновна, добрый вечер, - его голос в динамике звучит ровно, почти безэмоционально. Никаких предисловий, никаких светских реверансов. - Я получил вашу служебную записку. И уже видел ту лавину грязи, которая обрушилась на нас в СМИ. Хочу услышать вашу версию. Без протокола.

Он не спрашивает, он требует. Конечно же, это не просто звонок. Это — допрос. Или проверка. Или экзамен. Хотя, скорее всего - все вместе.

— Моя версия, Кирилл Семенович, изложена в служебной записке, - отвечаю я, и мой голос звучит так же холодно и отстраненно, как и его. - Произошла целенаправленная информационная атака на компанию, в центре которой оказался мой департамент. Я инициировала создание внутренней комиссии для расследования. Начала проверку архивов и запросила все необходимые данные у службы безопасности. Я действую в строгом соответствии с уставом и моими должностными инструкциями.

— Это я уже прочитал, - в его голосе проскальзывает нетерпение. — Меня интересует то, что осталось между строк. Резник, например, придерживается несколько иного мнения. Он считает, что вы, как руководитель, не справились с ситуацией. Что упустили из виду недовольство в коллективе, проигнорировали обращение сотрудника и тем самым спровоцировали этот кризис.

Я усмехаюсь. Про себя, конечно. Резник не теряет времени даром. Он уже успел напеть в уши собственникам свою версию, выставив меня некомпетентной истеричкой.

— Владимир Эдуардович имеет право на свое мнение, - я тщательно подбираю слова. - Но боюсь, оно не имеет ничего общего с реальностью. Резник не ищет правду, Кирилл Семенович. Он ищет козла отпущения. И очень хочет, чтобы им оказалась я. Не удивлюсь, если он предложил уволить меня задним числом.

На том конце провода повисает тишина. Я почти физически чувствую, как он там, в своей роскошной жизни, взвешивает мои слова. Верит? Не верит?

— Это серьезное обвинение, Майя Валентиновна.

— Это констатация факта, - иду ва-банк. Терять мне больше нечего, а вот выжать максимум из ситуации, которая, неожиданно, обернулась не самой ужасной стороной, можно попробовать. - Кирилл Семенович, я полагаю, что уже вышла на след истинной причины этого… недоразумения. Но мне нужна еще пара дней, чтобы собрать конкретные доказательства. Не люблю быть голословной.

Так и хочется добавить: «В отличие от Резника».

— Доказательства?

— Да.

— Доказательства чего, Майя Валентиновна?

— Того, что кризис был спланирован. И что его цель —не просто убрать с доски одного конкретного игрока, а нанесение целенаправленного удара по репутации NEXOR Motors.

Когда внутри дергает, приходится напомнить себе, что я та еще сука. И стала такой не по своей воле, а потому что мне не оставили выбора.

Конечно, в тупую, заполненную исключительно обидой и ревностью Юлину голову даже прийти не могло, что ее маленькая месть мне, разрастется до таких масштабов. Я почти - скорее, полностью - уверена, что ни о каком «целенаправленном ударе по репутации кампании» она даже не думала. Но, во-первых, не знание законов не освобождает от ответственности, а во-вторых… Если я правильно все разыграю, доказать обратно ей будет очень, просто крайне сложно.

Я молчу, пока Орлов переваривает услышанное. Интуиция подсказывает, что сейчас - тот самый момент, когда нужно идти до конца.

— А пока, - продолжаю уже более спокойным, деловым тоном, - наш PR-отделу может сделать стандартное в таких случаях заявление. О том, что компания в курсе ситуации, что начато внутреннее служебное расследование, и что виновные будут наказаны. Это обычная процедура, она даст нам время и немного собьет волну негатива.

Я не говорю ему о Юле. Не говорю о том, что у меня на руках уже есть доказательства ее вины. Это мой козырь и я сыграю им тогда, когда придет время, не раньше.

Орлов продолжает отмалчиваться. Он думает. Оценивает. Точно так же, как и я, просчитывает ходы. На кону стоят буквально его собственные деньги, и деньги остальных собственников, которые, если ситуация не уляжется, понесут заметные убытки за каждый час простоя.

— Хорошо, - наконец, выносит вердикт. - Я дам отмашку пиарщикам. У вас есть два дня, Майя Валентиновна. Сорок восемь часов. Не больше.

— Этого будет достаточно.

— Я все еще верю, что не ошибаюсь в вас, - его голос становится жестче. - Что вы - стратег, а не жертва. Пока вы меня не разочаровываете. Но если вы не найдете доказательства… боюсь, мне придется согласиться с мнением Владимира Эдуардовича.

Он кладет трубку без прощального реверанса.

Я медленно сцеживаю напряженный воздух сквозь сжатые трубочкой губы.

Сорок восемь часов.

Не так уж и мало. Мне хватит.

Но завтрашний день будет… очень тяжелым.