Запрещенные слова. книга 2

Глава восьмая

В офис следующим утром я приезжаю с холодной тишиной в голове. Сорок восемь часов, которые мне «подарил» Орлов, сегодня кажутся гоночной трассой, и я точно знаю, как по ней лететь и как вписаться в каждый поворот, чтобы меня не вынесло за барьер. И даже планирую прийти к финишу первой. Воспоминания о вчерашнем вечере - о тепле плеча Славы, о его смехе, запах «ворованных» георгинов в моей квартире - становятся моим личным топливом на эти два дня.

Я собираюсь вдавить педаль газа в пол и… как минимум вышвырнуть за борт одну оборзевшую суку.

Воздух в здании еще сонный, разбавленный первой чашкой кофе которую моя верная Амина (приехавшая так же рано) вносит мне в кабинет как чашу вина перед боем. Мы «сверяем часы» - прогоняем план действий, вносим пару коррективов. Я должна успеть хотя бы до трех, потому что, если все сложится удачно, в этому времени я уже раздобуду контакты Петрова и убьюсь - но заставлю его встретиться со мной лично.

Заседание созданной мною комиссии я собираю не в главной переговорной, а в небольшом, нейтральном кабинете. Никакого пафоса, только работа. Кирилл приходит с непроницаемым лицом, но осторожным любопытством во взгляде. Глава службы безопасности Юрченко - само воплощение сторожевого пса на посту, а наш пиарщик Семенов выглядит как человек, которому наконец-то бросили спасательный круг.

Я не разыгрываю драму. Просто кладу на стол распечатку той самой служебной записки. Моей записки. С моей рекомендацией сохранить ценные кадры. И с размашистой, презрительной резолюцией Резника.

— Коллеги, - держу голос ровным, - это первый документ, который я хочу приобщить к служебному расследованию. Как видите, моя позиция по увольнению Петрова была прямо противоположной той, которую мне приписывают в прессе.

Тишина в кабинете становится напряженнее. Лица присутствующих меняются - отмечаю это с маленьким личным триумфом. Кирилл медленно берет лист, надевает очки, и его губы сжимаются в тонкую линию. Семенов облегченно выдыхает. Он понимает: у них появился шанс выстроить защиту, а не просто посыпать голову пеплом.

— Это очень меняет картину, выносит вердикт Кирилл.

— В таком случае, - продолжаю я, чтобы закрепить первый успех, - я прошу комиссию направить официальный запрос в IT-департамент. Нам нужны логи доступа ко всем файлам, связанным с этим списком на увольнение. Мы должны выяснить, кто и когда в них копался. Очевидно, что течка произошла изнутри.

Это очень важная формальность. Теперь это не моя личная инициатива, а официальный ход расследования. Мой щит.

Естественно, моя запрос получает полное одобрение.

Юрченко интересуется, можно ли дать какие-то намеки официально, но я предлагаю подождать до вечера, когда у меня на руках будет больше конкретной информации.

Теперь пора заняться тем, что действительно имеет значение.

Вернувшись в кабинет, я прошу Амину сделать то, что не входит в ее должностные инструкции.

— Я нашла Петрова, - этой отличной новостью Амина встречает мое возвращение в кабинет. - Домашний адрес, телефон.

Протягивает мне распечатанный листок со всеми контактами.

Я сразу его набираю, называю себя и без лишних прелюдий объясняю суть своего звонка.

Он на удивление спокоен и не агрессивен - ни разу не попытался бросить трубку, не повышает голос и сразу соглашается. Я еще пару минут смотрю на погасший экран телефона и вспоминаю тон статьи, с которой все началось. Судя по тону его цитат, складывалось впечатление, что если бы Петров случайно встретил меня на улице, он бы не то, что заговорить со мной не захотел - а оплевал с головы до ног. А это точно были его цитаты?

Встречу мы назначаем в маленькой, почти пустой кофейне в спальном районе, недалеко от его дома. Когда я вхожу, Петров уже сидит за столиком у окна - немного уставший, седой мужчина с невероятно интеллигентным лицом и руками рабочего человека. Мое появление встречает настороженно, без тени подобострастия, но и без намека на агрессию.

— Виктор Семенович, - я сажусь напротив и ставлю на стол две чашки кофе. - Спасибо, что согласились встретиться.

— Мне самому интересно, зачем я понадобился директору, который меня даже не заметил, - говорит он беззлобно, но с горькой иронией.

Я его прекрасно понимаю.

Поэтому начинаю не с вопросов, а с главного.

— Виктор Семенович, я хочу чтобы вы понимали, что я пришла не как директор, - спокойно и уверенно смотрю ему в глаза. - Я пришла как человек. И я хочу лично перед вами извиниться. Не за увольнение - это решение принимала не я. А за то, что система, частью которой я являюсь, обошлась с вами несправедливо и без уважения. За то, что ваше имя сейчас треплют в прессе. Мне очень жаль.

Он смотрит на меня долго, изучающе. Вздыхает с улыбкой.

— Я не держу зла, дочка, - наывать меня так ему, конечно, позволят возраст. - Обидно, конечно. Четверть века отдал… Думал, хоть на пенсию проводят по-человечески. А тут… вышвырнули, как котенка.

— Я видела вашу фотографию в статье, - говорю я. — И, знаете, я правда не могла понять, почему я вас не помню. Я ведь действительно не получала от вас никаких обращений.

— А я и не обращался, - пожимает плечами. - К кому? К этому… ?

Мельком поднимает взгляд к потолку. Имеет ввиду Резника? Очевидно.

— Нас же уволили всех кучей, как мусор вымели. - Голос Петрова начинает горчить от обиды. - Мы поворчали, но что поделать? Не молодые же. Кому мы нужны?

— То есть, вы сами не обращались к журналистам? - спрашиваю очень-очень осторожно.

— Да кто бы еще знал, где эти журналисты водятся. Она сама прискакала - сначала звонила, все пыталась поговорить, я отнекивался - ну не по мне этот шум. Да и чего после драки кулаками махать? Но дочка… настояла. Сказала, что это же просто статья, врать-то я не буду все равно - расскажу как есть. А эта… хотела написать о судьбе старых рабочих. Ну и как-то так складно все вышло.

— У нее был ваш номер телефона? У этой журналистки? Она не сказала, откуда он у нее? — уточняю, нащупывая еще одну нужную нить.

— Да вот и меня это дернуло, - кривится Петров. - Позвонила, представилась. Сказала, что номер дал кто-то из профсоюза. А какой там профсоюз у нас? Вопросы начала задавать… правильные такие. Про то, как обидно, как несправедливо. Про то, что новое начальство стариков не ценит. Я ей и выложил все, что на душе было. А она потом все это так повернула с ног на голову… будто я на вас лично жаловался. Я когда прочитал, у меня аж давление подскочило. Некрасиво получилось.

Я улыбаюсь и мотаю головой - на него лично я точно никакого зла не держу. Но зато пазл в голове, наконец, складывается в целую картинку. Юля не просто удалила файл - она нашла обиженного человека и умело его использовала. Из той грязной статейки, шитой белыми нитками, слишком явно торчали уши заказухи, но я еще допускала мысль, что могли постараться наши конкуренты - после слияния и стремительного расширения на рынке, NEXOR Motors многим встал костью в горле.

Но теперь разночтений быть не может.

— Виктор Семенович, послушайте, - жду пока Петров снова на мне сосредоточится, - я не могу обещать, что вас восстановят на работе. Я не имею таких полномочий. Но я даю вам слово, что сделаю все от меня зависящее. И очень скоро журналисты заткнуться.

Он снова устало улыбается, но уже с теплом.

— Да мне лишь бы перестали фамилию трепать, - просто говорит он, - а то житья нет.

Я ухожу из кофейни с чувством, которое сильнее любой ярости - с чувством собственной правоты. И не важно, как в итоге сложится с этой дурацкой статьей - хотя я почти не сомневаюсь, что сложится наилучшим образом - но вопрос с бездумными тупыми «оптимизациями» Резника пора ставить ребром.

Вернувшись в офис, я нахожу на своей электронной почте письмо с пометкой «От комиссии». Внутри — официальный отчет от IT-департамента. Сухие строчки, таблицы, IP-адреса. И одно имя, выделенное жирным шрифтом.

Григорьева Юлия Николаевна.

Не новость для меня, но теперь все официально.

Теперь у меня есть не только щит, но и меч.

На телефон прилетает сообщение от Славы: «Принцесса Лея, ты там уже расхуярила Звезду Смерти?»

Я тихонько посмеиваюсь и тут же отвечаю: «Как раз заправляю Х-крыло!»

Шершень: Насчет выходных - я не шутил, отказ не принимается.

Я: Можно хотя бы спросить, куда именно «загород»?

Я: Оставлю координаты подружке, чтобы знала, на какой земляной горбик приносить мне цветочки…😄

Шершень: На озеро, трусиха, в Бугаево.

Я: Это, конечно, кардинально меняет дело…

Еще бы я знала, что это такое.

Шершень: С ночевкой.

Я прикусываю нижнюю губу.

Прикладываю к щеке тыльную сторону ладони, чтобы отсудить жар смущения.

Шершень: Ок, Би?

У нас, конечно, скорее всего, дойдет до секса.

Если я соглашаюсь - я автоматически даю ему добро.

Я: Умеете вы, Вячеслав Павлович, расставлять силки.

Шершень: Да тебя же по-человечески хрен поймаешь, подружка!

Я: Ок, дружбан.

Я еще пару минут листаю нашу переписку, втягиваю губы в рот, пряча глупую улыбку.

Глупую, но счастливую. Как будто вот так - впервые в жизни.

Остаток дня трачу на подготовку. Собираю документы, выстраиваю историю - короткую, убийственно-логичную, без единой эмоциональной оценки, хот я мне это максимально сложно. В голове все время крутятся картинки то ухмыляющегося Резника, то Юли, которая буквально даже в самые мимолетные наши встречи, умудрялась смешать меня с дерьмом. Сейчас у меня в руках есть все инструменты, чтобы вернуть ей каждое унижение с бонусами.

Но… я должна думать в первую очередь о кампании, а не о личных обидах.

Ситуация вышла из-под контроля - я должна вернуть порядок в хаос.

А еще я никак не могу назвать Резника виновным.

Потому что прямых доказательств против него у меня нет.

Но, как говорит старая народная мудрость, даже слона можно съесть по кусочку за раз.

Я отсылаю Амину домой, а сама остаюсь в пустом, гулком офисе. Несмотря на то, что встала в пять, сейчас, к шести вечера, я почти не чувствую усталости, хотя провела на ногах весь день. Во мне даже эмоций почти не осталось, только кристальная ясность, что я все делаю правильно.

Еще раз прокручиваю в голове весь свой план, мысленно считаю до трех и набираю приемную Орлова. Я видела, что сегодня он в офисе, потому что когда на корабле пробоина - капитан не может кататься на яхте в безопасной бухте. У меня в запасе еще целые сутки, но я не привыкла тянуть кота за хвост, тем более, если все необходимые факты у меня уже на руках. Чем быстрее Орлов узнает мою версию, тем скорее NEXOR Motors сможет потушить скандал.

Секретарша вежливо сообщает, что Кирилл Семенович на месте и готов меня принять.

Я, подумав секунду, говорю, что приду в сопровождении юриста - это не обязательно, но пусть знает, что я не собираюсь нести отсебятину, пользуясь тем, что мои слова некому опровергнуть.

Кабинет Орлова находится на последнем этаже небоскреба и, кажется, парит над городом. Мы с Кириллом сидим в креслах напротив его массивного стола. Сам Орлов - в безупречно сшитом костюме, но без галстука - выглядит скорее хищником в своей естественной среде обитания, чем офисным затворником. Он молча отпивает кофе, его движения точны и экономны, он как будто немного тянет время, чтобы дать нам «подергаться».

На меня это не действует - за последнее время произошло столько всего, что моя нервная система закалялась и загрубевала в режиме нон-стоп

А вот напряжение сидящего рядом со мной Кирилла чувствуется очень хорошо. Он держит в руках папку с документами, как щит, и несколько раз прокашливается, готовясь начать официальную часть.

— Кирилл Семенович, - начинает юрист своим ровным, протокольным тоном, - по результатам работы внутренней комиссии, созданной по инициативе…

— Кирилл, - мягко, но непререкаемо прерывает Орлов, даже не взглянув в его сторону. Он откидывается на спинку кресла, сцепляет пальцы в замок и переводит весь свой фокус на меня. Смотрит не так, как в тот наш разговор тет-а-тет на презентации. Сейчас он как будто задался целью прощупать и мои личные границы. Возможно, провести проверку боем? - Я хочу послушать Майю Валентиновну. Без протокола. У вас в запасе еще целые сутки, но раз вы здесь, значит, меня ждет какая-то увлекательная история? Рассказывайте.

Кирилл замолкает на полуслове, слегка опешив. Он смотрит на меня, и я едва заметно киваю, принимая пас. Я готовилась к чему-то подобному. Более того - рассчитывала, что наш разговор пойдет именно по такому сценарию.

Сегодня мне нужно солировать, потому что на завтрашнем общем собрании роль ведущего будет в руках Кирилла - такой протокол. Я не могу выступать в защиту самой себя.

— Кирилл Семенович, - начинаю я, и мой голос звучит ровно, без намека на дрожь или панику, - как вы знаете, отправной точкой скандала стало увольнение слесаря-инструментальщика Виктора Семеновича Петрова и статья, в которой меня обвинили в игнорировании его обращения.

Я делаю паузу, достаю из своей папки первый документ и кладу его на стол.

— Это моя служебная записка, направленная генеральному директору Резнику за две недели до сокращения. В ней я категорически не рекомендую увольнять тринадцать сотрудников, включая Петрова. Я предлагала альтернативу: перевести их в ранг наставников для сохранения уникального опыта на производстве.

Орлов скользит взглядом по документу. Я вижу, как его зрачки на мгновение сужаются, когда он доходит до размашистой резолюции Резника.

— А это, - я кладу рядом второй лист, - приказ об увольнении, подписанный Владимиром Эдуардовичем. Как видите, моя рекомендация была проигнорирована.

Я не говорю «Резник виноват». Я не говорю «я была права». Я просто кладу на стол два факта, которые говорят об этом без слов.

Орлов молчит, но я чувствую, как меняется атмосфера. Лед тронулся.

— Таким образом, - продолжаю я так же бесстрастно, - обвинение в том, что я приняла решение об увольнении, не соответствует действительности. Теперь что касается «проигнорированного обращения». Я лично встретилась с Виктором Семеновичем.

Бровь Орлова едва заметно изгибается. Он не ожидал этого.

— Он подтвердил, что никогда не обращался ко мне или в мой департамент. Журналиста вышла на него сама, по наводке, и исказила его слова, создав необходимый для статьи конфликт.

— По наводке? - В голосе Орлова появляются металлические нотки, на секунду пробивающие даже мою броню.

Прежде, чем продолжить, делаю глубокий мысленный вдох.

— Да. И это подводит нас к самому интересному. Комиссия направила запрос в IT-департамент. Нам нужны были логи доступа к серверу, где хранилась моя служебная записка.

— Вы были инициатором этого? - интересуется Орлов.

— Да.

— Интуиция, Майя Валентиновна?

Молча киваю. Не хочу упоминать о том, что в офисе поселилась целая маленькая компания, желающая усложнить мне жизнь максимально возможным количеством способов.

Орлов едва заметно дергает уголком губ.

Считываю это, как улыбку, и кладу на стол третий документ - распечатку отчета от Кости.

— За несколько дней до выхода статьи моя служебная записка была удалена. С IP-адреса, закрепленного за компьютером руководителя специальной проектной группы по обеспечению взаимодействия с государственными структурами.

Я делаю паузу, давая ему самому произнести имя.

— Григорьева, - констатирует он.

— Да, Юлия Николаевна Григорьева, - подтверждаю я. - Сотрудница, которая была возвращена в компанию три месяца назад. По личной инициативе Владимира Эдуардовича Резника.

Внутри мягко вибрирует и фонтанирует мой маленький триумф.

Я не обвиняю их в сговоре. Я просто выстраиваю цепочку. Цепочку катастрофических управленческих решений. Резник привел в компанию человека. Этот человек совершил саботаж. Этот саботаж может обойтись NEXOR в миллионы. Все просто.

Я смотрю на Орлова и вижу, как в его глазах гаснет последний намек на сомнение.

Он все понимает. Он видит всю картину - не ту, которую нарисовала я, а ту, которую он достроил сам. Картину некомпетентности, кумовства и халатности, которая едва не взорвала его бизнес изнутри.

— Это все, что касается расследования, - заключаю я.

Мы с Орловым обмениваемся взглядами.

— Майя Валентиновна, я же вас не первый год знаю, - он впервые за время нашего короткого напряженного разговора, улыбается лично мне, и делает это именно так, как и в тот раз, когда намекал на «свои кадры». - По глазам вижу, что у вас есть еще что-то.

— Да, но это не касается расследования.

Он удивленно приподнимает бровь.

— Если можно, я бы хотела предложить вариант выхода из сложившегося кризиса.

— У вас всегда в рукаве какая-то стратегия, - кивает Орлов. - Выкладывайте, интересно послушать.

Краем глаза замечаю слегка офигевшее лицо сидящего рядом Кирилла, и даже чувствую легкий укор совести за то, что ему в этом разговоре отведена незавидная роль моего оруженосца.

— Скандал нанес удар по нашему имиджу, выставив NEXOR Motors компанией, которая не ценит людей. Мы можем превратить это в нашу силу. - Выкладываю на стол несколько быстрых набросков структуры, которою собираюсь предложить. Орлов с любопытством их разглядывает. - Я предлагаю не просто восстановить Петрова и остальных несправедливо уволенных специалистов. Я предлагаю создать на базе их опыта внутренний центр наставничества и переподготовки кадров. Мы можем обучать не только нашу молодежь, но и привлекать людей из других отраслей, давая им новую профессию. Мы можем запустить социальную программу, которая не просто закроет этот скандал, а создаст нам репутацию компании с настоящей социальной ответственностью. Мы превратим их хэштег «NEXOR_Против_Людей» в наш собственный - «NEXOR_Для_Людей».

Я замолкаю. Я выложила все. Теперь его ход.

Орлов перестает изучать документы и переключается на меня. И это самый пристальный, самый пронзительный взгляд, который я когда-либо на себе ловила. Понимаю, что в данный момент оценивают не мои слова - оценивают меня.

— Вы не разочаровали меня, Майя Валентиновна, - наконец произносит Орлов, и в его голосе нет ни тепла, ни холода. Только констатация. - Совсем не разочаровали.

Поворачивается к Кириллу, который все это время сидел почти не дыша:

— Кирилл, подготовьте все необходимые документы по вашим выводам. - Затем снова смотрит на меня. - Всегда бьетесь за людей, Майя Валентиновна?

— Это моя работа, - пожимаю плечами. - Не люблю вышвыривать их как котят. Оптимизация должна работать на людей, а не против них.

Он усмехается. Я тоже слегка отпускаю контроль и позволяю себе каплю сарказма в голосе, все-таки уколов все «замечательные и инновационные стратегии Резника».

— Ваше предложение по центру переподготовки… - Орлов выдерживает маленькую паузу, и выносит вердикт: - … интересное. Проработайте детали, подготовьте бюджет. Хочу видеть его у себя на столе через неделю.

Это не просто похвала. Это приказ и доверие.

— В среду будет у вас, Кирилл Степанович.

— Справитесь так быстро?

— Это же люди, я готова пару дней поработать сверхурочно, чтобы восстановить справедливость.

Звучит слегка пафосно, но именно так я и думаю.

Я от души улыбаюсь, потому что во всем сегодняшнем разговоре меня особенно беспокоил этот вопрос. Потому что я и правда терпеть не могу выбрасывать людей словно шелуху, как только они отработали свой основной ресурс.

— Умение отодвинуть личные обиды на второй план ради дела - редкое и ценное качество, — добавляет Орлов с чуть более изменившейся, потеплевшей интонацией. - Я это ценю.

Он встает, давая понять, что встреча окончена.

— И, кстати, что касается госпожи Григорьевой… - Орлов усмехается уголком рта, и от этой усмешки по спине бежит холодок. - Думаю, завтра на общем совещании ее ждет большой сюрприз. Владимир Эдуардович тоже будет удивлен.

Когда мы выходим из его кабинета и двери лифта закрываются, Кирилл шумно выдыхает.

— Майя… это было… сильно, - говорит он, поправляя очки. - И идея с центром переподготовки - просто пушка. Если вывести на уровень социальной программы, можно выбить пару грантов…

Я не особо вслушиваюсь в то, что он говорит, потому что этого слона нужно есть по кусочку, а пока на повестке дня программам минимум - вернуть людей и потушить скандал.

В зеркальной стене лифта у моего отражения до ужаса довольное лицо. Если разобраться, я даже злорадства не чувствую, хотя приятно будет посмотреть завтра на их лица. Если Резник и правда ни сном, ни духом о Юлиной выходке (я все еще склоняюсь к этой мысли), то когда Григорьеву начнут распекать - он даже пикнуть не посмеет, чтобы не ненароком не замараться еще больше. Как там говорят в таких случаях? «Любила жаба гадюку»?

Сегодня домой я приезжаю на удивление раньше обычного - в семь с небольшим уже ставлю «Медузу» на парковку и поднимаюсь к себе.

Переступаю порог, скидываю туфли и с наслаждением опускаю босые ступни на пол.

Мне категорически нравится наш офисный дресс-код и мое к нему крайне пристальное отношение, но когда проводишь на ногах добрую половину дня, начинаешь ненавидеть каблуки чуть больше, чем полностью.

Пока иду на кухню, в сумке раздается трель

Первым делом включаю чайник, потом бросаю сумку на диванчик и достаю телефон.

На экране имя Лили.

Смотрю несколько секунд, почему-то только сейчас вспоминая, что в последний раз мы с сестрой разговаривали… в тот день, когда я принесла ей деньги, выдвинула ультиматум и самоустранилась от ее проблем. Несколько месяцев.

Я пытаюсь выковырять в себе угрызения совести по этому поводу, но чувствую только абсолютную уверенность в том, что поступила правильно. И что это был единственный способ хоть как-то встряхнуть и Лилю, и мою мать.

— Привет, - говорю первой, когда подношу телефон к уху и прижимаю его плечом, чтобы освободить руки и бросить в заварник щепотку «игл» зеленого чая. Говорю без агрессии, спокойно и приветливо.

— Привет, Май, - слышу женский голос на том конце связи.

Хмурюсь, на всякий случай еще раз проверяю имя на экране, потому что это женский голос на голос моей сестры, мягко говоря, не очень похож. Но это действительно Лиля.

Просто… другая Лиля. Голос, который я привыкла слышать - капризный, с требовательными, почти истеричными нотками - исчез. Вместо него - тихий, немного глухой, уставший голос незнакомой женщины. В нем нет ни прежней дерзости, ни наглости. Только серая, бесцветная усталость.

— Лиль? Все в порядке? - спрашиваю я, и мой собственный голос кажется неуместно бодрым на фоне ее апатии. Хотя я тоже не так, чтобы филонила целый день, хотя, конечно, у меня есть причины чувствовать эмоциональный подъем.

— Да… да, все нормально, - отвечает сестра. Слышу, как на том конце связи что-то шуршит, будто она ищет удобное положение, чтобы говорить. - Просто… я только сегодня увидела в новостях про твою работу. Про эту статью. Там такое пишут… Прости, Май, правда, только вот почти только что. Просто хотела узнать, ты как?

Я замираю с чайником в руке. Она звонит, чтобы узнать, как у меня дела. Моя сестра, которая месяцами использовала телефон только для того, чтобы требовать деньги, просить решить ее проблемы и жаловаться на жизнь. А сейчас звонит, чтобы спросить, как я. Это настолько выбивается из привычной картины мира, что мой мозг на несколько секунд отказывается обрабатывать информацию.

— Со мной все в порядке, - стараюсь, чтобы голос звучал ровно и уверенно. - Это просто рабочие моменты. Грязные игры большого бизнеса, не более.

Естественно, посвящать ее в тонкости скандала, я не собираюсь.

— Я так и подумала, - в голосе Лили слышится облегчение. Такое… почти как настоящее? Или действительно настоящее? - Там твое имя так полоскали… Я как увидела, у меня аж сердце в пятки ушло. Думаю, господи, только этого ей еще не хватало.

Я молчу, прислушиваясь к ее интонациям, пытаясь найти подвох. Но его нет. Есть только искреннее, неподдельное беспокойство. И усталость. Она пропитывает каждое слово сестры, каждый вздох.

Из обрывков разговоров с матерью я знаю, что после нескольких недель попыток устроиться в «приличный офис» (мать говорила это с пафосом), Лиле пришлось устроиться туда, куда всегда берут на самых лайтовых условиях - на кассу в супермаркет. Мать говорила об этом через губу, не особо скрывая, что в ее картине мира все должно было выглядеть немного иначе. Хотя что именно в ее голове, я же даже перестала пытаться понять, потому что с одной стороны у нее куча претензий ко мне из-за моего карьеризма, а с другой - она ведь свято верила, что просидев дома и не держав в руках ничего, господи прости, тяжелее хуя, Лиля прямой наводкой пойдет на самую высокооплачиваемую должность. Что ж, теперь в печальных историях моей матери, появился еще один повод для разочарования.

Не могу сказать, что новость о Лилиной «карьере» меня хоть как-то задела, но сейчас эта картинка - сестра за кассой, монотонно пробивающая чужие покупки, с потухшим взглядом и болью в спине - встает перед глазами с пугающей отчетливостью.

— Все уже уладилось, - мой голос смягчается против воли. - Теперь просто нужно подождать, когда смоет дерьмо.

— Я так за тебя рада, Май. Правда. - Лиля почему-то переходит на шепот. - Ты такая сильная.

В ее словах нет ни зависти, ни сарказма, без которых раньше не обходился ни один раз разговор. Сейчас Лиля просто тихо, даже как будто с уважением, констатирует факт. И от этого становится еще больше не по себе. Мне гораздо проще воевать с наглой, эгоистичной Лилей. А что делать с этой, новой, повзрослевшей через боль сестрой, я пока не знаю.

— Как ты сама? - спрашиваю я, переключая тему. - Как работа?

— Нормально, - вздыхает и пытается выдавить в голос хоть немного бодрости, но делает это как будто из последних сил. - Работаю. Знаешь, много. Привыкаю потихоньку. Коллектив хороший, девочки поддерживают. Иногда, конечно, такие персонажи приходят… вчера один дед пытался мне доказать, что килограмм сахара должен стоить как в восемьдесят пятом году. Чуть с кулаками не набросился. Как будто я сама от балды эти цифры на ценниках рисую.

Лилька пытается шутить, но смех получается вымученным и сиплым. Я догадываюсь, что скрывается за этой бравадой: бесконечные часы на ногах, гудящие вены, унизительные стычки с покупателями, мизерная зарплата, которой едва хватает, чтобы свести концы с концами. Наглая, уверенная в себе мамина любимица, которая порхала по жизни, не зная забот, как стрекоза из басни, исчезла. А на ее месте родилась эта уставшая женщина, которой приходится экстренным порядок постигать науку выживания.

— Как Андрей и Ксюшка? - Своих племянников я с тех пор видела только мельком и то - пару раз. И тоже очень по ним скучаю. Хочу на автомате, по привычке, спросить, не нужно ли им что-то, но тут же мысленно бью себя по рукам. - Давно их не видела.

В динамике повисает пауза. Достаточно многозначительная, чтобы я еще до ответа сестры поняла, в чем дело.

— Нормально, - наконец, говорит Лиля, с новой надтреснутой ноткой в голосе. - Растут.

— Лиль, ты их видишь вообще?

— Мало, - выдыхает сестра, и в этом коротком слове - вся ее боль. - Очень мало, Май. У меня смены дурацкие. То с утра до вечера, то в ночь. Я ухожу - они еще спят. Прихожу - уже спят. Иногда кажется, что я для них - просто какая-то тень, которая иногда появляется в квартире.

Я молчу. Что я могу сказать? «Держись»? «Все наладится»? Это будут пустые, казенные слова. Я сама поставила ее в эти условия. Я сама заставила ее повзрослеть. Цена, которую Лиля за это платит, очень высокая, но все жизненные уроки стоят нам дорого. Я не знаю ни одного, который для меня самой бы не прилетел по зубам.

Мысленно еще раз желаю Резнику сдохнуть от икоты.

— На выходных мама с ними сидит, - продолжает сестра, будто оправдываясь. - Говорит, они скучают. Спрашивают, где мама. А я… я просто валюсь с ног. У меня нет сил даже сказку им на ночь прочитать. Я плохая мать, да, Май?

— Нет, Лиль, прекрати так даже думать. Ты не плохая мать. Ты просто очень уставшая женщина, которая пытается выжить.

Сестра молчит. Слышу, как она всхлипывает - тихо, почти беззвучно.

— Ладно, - говорит она через несколько секунд, пытаясь взять себя в руки. - Не буду тебя грузить своими проблемами. Ты звони хоть иногда. Просто так.

— Буду, - обещаю я. И я знаю, что это не пустые слова.

Я кладу трубку и несколько минут просто сижу, глядя в никуда. Чай в заварнике давно остыл.

Взросление - это всегда больно. Иногда - невыносимо. Не уверена, имела ли я право поступать с ней так, хотя угрызений совести не чувствую все равно.

Но точно знаю, что сегодня, впервые за много лет, говорила со своей сестрой. Настоящей.