Запрещенные слова. книга 2

Глава девятнадцатая

— …и представляете, Майя, она заказала себе обивку в этот «Ягуар» из кожи ската! Из белого ската! Я ей говорю: «Ларочка, это же совершенно непрактично!», а она мне: «Зато красиво!». Ну что тут скажешь?

Я улыбаюсь.

Вежливо, отстраненно, именно так, как должна улыбаться женщина на моем месте. Киваю, вставляю ничего не значащее «невероятно» - ничего другого она от меня все равно не ждет - и делаю маленький глоток ледяного шампанского. Женщина, которая стоит передо мной — пышнотелая блондинка в костюме от «Гуччи», увешанная бриллиантами, как новогодняя елка - кажется, даже не замечает моего ментального отсутствия. Она увлечена собственным голосом и историями о непрактичных женах олигархов.

Я невольно сравниваю свой сдержанный (все как приказал Форвард) внешний вид с другими женщинами на красиво украшенной площадке загородного клуба «Адмирал», и понимаю, почему так важно было мимикрировать под серую мышь. Это им - чьим-то женам и содержанкам - можно явиться на пикник вопреки всем загонам логики и нарушать все правила. Мне такая роскошь непозволительна. Будь на мне хотя бы одно украшение - ко мне бы никто даже поздороваться не подошел. А так - я просто… милая девочка «пока не из круга».

Утром я проснулась с ощущением, будто меня переехал поезд. Смотрела в потолок, пока рука снова потянулась к телефону. Но все-таки смогла взять себя в руки - встала, приняла ледяной душ и сделала легкий маскировочный макияж, исключительно чтобы скрыть следы душевных страданий. Собралась, оделась, нацепила улыбку.

И вот я здесь. Спокойная и пустая.

Машина от Павла Форварда приехала ровно в четыре. Он сам ждал меня уже на месте, у входа в клуб. В легком свитере и джинсах выглядел почти расслабленным и немного помолодевшим. И встретил, как обычно - оценивающим взглядом и всепонимающей улыбкой.

«Майя, ваша задача на сегодня - не работать. Ваша задача - сдержать ушки на макушке. Смотрите, слушайте, запоминайте - кто с кем говорит, кто кого избегает, кто кому улыбается. Представьте, что все это… ну, допустим, одна большая постановка. Вам скоро выходить на сцену, но сначала нужно выучить все роли. Будьте вежливы, не забывайте улыбаться и главное - не привлекайте слишком много внимания. слишком много внимания. Вы сегодня моя тень».

И я стала тенью: хожу за то по залу внутри клуба, то на улице, между столиками, улыбаюсь нужным людям и поддерживаю пустые, ничего не значащие разговоры.

Учусь.

— О, Катенька, привет! - подчеркнуто сладко щебечет моя собеседница, а я мысленно благодарю Вселенную за то, что прервала ее монолог о бедных, убитых о имя прихоти скатах.

К нам подходит еще одна женщина - высокая, худая, как спичка брюнетка в темных клетчатых брюках-дудочках и клубном пиджаке. Она похожа на элегантную ядовитую змею.

— Анжелочка, дорогая! - выдыхает она.

Они обмениваются пустыми чмоками воздуха за ушами.

— Катя, познакомься - это Майя. Майя, это Катерина - жена Андрея Николаевича Ларина.

Я мысленно делаю заметку: Ларин - зам-министра транспорта. С ним я уже пересекалась на одном из формальных заседаний «Синергии».

Пожалуй, в отличие от Анжелики Волковой, ей стоит уделить больше внимания.

Мы с Лариной обмениваемся рукопожатиями. Она окидывает меня быстрым, оценивающим взглядом. Проверяет мой внешний вид и улыбается чуть шире - видимо, проверку я прошла.

— Очень приятно, Майя. Вы здесь с супругом?

— Майя с Павлом Дмитриевичем, - отвечает за меня Анжелика, еще до того, как я открываю рот.

— А Форвард вам …? - без стеснения интересуется Ларина.

— Мы работаем над одним проектом, - отвечаю стандартной фразой. Она ни к чему меня не обязывает, а все домыслы перекладывает на тех, в чьих головах они возникнут.

Они понимающе переглядываются, как будто в их системе координат женщина при статусном мужике может быть либо только его женой, либо - любовницей. Третьего не дано.

Но долго этот маленький факт их внимание не занимает - они снова погружаются в свою стихию из обсуждений предстоящих отпусков на Мальдивах, новых коллекций известных брендов и ужасного, просто чудовищного обслуживания на закрытом ужине какого-то важного олигарха. ужасный сервис в местном спа. Я просто рядом - молчу, делаю вид, что пью шампанское и слушаю.

— Ого, а вот и тяжелая артиллерия, - вдруг понижает голос Анжела, кивая куда-то в сторону входа. - Вольский пожаловал. Ну надо же.

Я сначала инстинктивно поворачиваю голову, и только потом понимаю, что среагировала на знакомую фамилию.

Со стороны здания клуба появляется мужчина. Высокий, грузный, с тяжелым, бычьим затылком и лицом, которое, кажется, высечено из гранита. Он смотрит на всех из-под бровей, слегка нахмурившись - именно так, как должен смотреть генпрокурор и по совместительству - цепной пес системы. Человек, который может уничтожить любого одной своей подписью.

— И, конечно же, со своей… нимфой, - фыркает Анжела, но я замечаю, что делает она это почти что шепотом. - Господи, ей же лет двадцать пять, да? Матерь божья.

Рядом с Вольским действительно стоит молоденькая девушка. Худющая и длинноногая, со взглядом испуганного олененка. Она смотрит по сторонам так, будто попала в клетку со львами, и мне ее искренне жаль. Несмотря на то, что вряд ли кто-то здесь посмеет в открытую криво на нее посмотреть, определенное отношение читается даже в воздухе - за четыре месяца, что Форвард меня натаскивает, я уже научилась чувствовать этот особенный вайб.

— Алина, наверное, в ярости, - подхватывает Ларина. - Слышала, что она на ножах с папиной пассией. На приеме у Журбы чуть в драку к ней не полезла.

После исчезновения с моего горизонта Славы, оттуда как-то незаметно испарилась и Алина. Пару раз мы пересекались на заседаниях рабоче группы, но потом ее «присутствие» свелось к разным бумажкам, часть из которых мне, к счастью, не приходится даже читать.

То, что ее имя звучит сейчас здесь, меня даже не особо дергает.

Почему-то - возможно, это просто самоуспокоение - я уверена, что они с Дубровским если и пересекаются, то так же исключительно по рабочим вопросам.

И все же хорошо, что сегодня ее здесь нет.

— Ой, девочки, а я вам говорила, что вечер перестает быть томным? - с заговорщицким видом шепчет Анжела. Ее глаза блестят от предвкушения. - Медленно, не привлекая внимания, глазки налево.

Ларина делает ровно наоборот - резко поворачивает голову. Я, корректно, жду пару секунд, делаю глоток шампанского и делаю взглядом «круг почета», постепенно поворачиваясь туда. Куда нужно.

Оттуда же. Откуда пять минут назад появился генпрокурор, теперь появляется Алина.

То, что она даже в загородный клуб приезжает как королевишна, меня опять же нисколько не удивляет. В длинном, изумрудном шелковом платье, которое струится по ее фигуре, как жидкий малахит и на убийственно тонких высоких шпильках, она даже по газону шагает как по подиуму. Волосы уложены в сложную, высокую прическу, на шее - колье, которое, наверняка, стоит неприлично дорого.

Мне кажется, она сделала это нарочно - наплевала на правила и дресс-код, причем в отличие от моих неумолкающих новых «подружек», сделала это намеренно громко, на грани с вульгарностью.

Алина идет к одному из фуршетных столов, распространяя вокруг себя шлейф сладких духов и ледяного высокомерия.

Но она не одна, а под руку с высоким темноволосым мужчиной лет сорока.

— А это у нас Салиев, - Катерина делает выразительный взмах бровями. - Антон Викторович. Владелец инвестиционной группы «Империал». Говорят, он сейчас скупает половину порта.

Они проходят мимо нас. Алина бросает на меня короткий, холодный, как осколок льда, взгляд. В ее глазах - узнавание и ноль процентов удивления. Уверена, в моих примерно тоже самое.

Они останавливаются буквально в десятке шагов от Вольского. Алина намеренно и демонстративно поворачивается к отцу спиной. Он в ответ сверлив ее взглядом и его лицо каменеет. Ситуация накаляется и трещит как воздух перед грозой. Вся эта интеллигентная тусовка явно заскучала по старым добрым разборкам с битьем посуды и безобразным тасканием друг друга за патлы. Такое чувство, что если Алина и прокурорский «Бемби» через минуту не вцепятся друг в другу в волосы, кто-то из гостей бросит «брейк!» и горящую спичку.

Я на всякий случай ищу в толпе Форварда, но он как будто испарился.

— Боже, боже, - почти стонет от восторга Анжела и жадно глотает шампанское, меняя бокал на новый у проходящего мимо официанта. - Спорим, что до конца вечера нас ждет оооочень увлекательная шоу-программа?

Они обе - и все остальные - смотрят на разворачивающуюся семейную драму с таким азартом, как будто пришли на собачьи бои.

Весь этот гламурный серпентарий ждет крови. Возможно, даже я, потому что такая же змея, как и остальные, просто пока еще не научившаяся сбрасывать кожу.

Анжела и Ларина уже почти не стесняясь, перешептываются - надо же как-то себя развлекать, пока основные участники не спешат рвать друг другу глотки. Предвкушение грязи в их словах и жестах становится почти осязаемым. Настолько, что мне хочется отряхнуться.

Я делаю еще один фальшивый глоток шампанского (на самом деле просто смачиваю губы), натягиваю вежливую улыбку и рискую потревожить их яростное обсасывание того, что пока еще даже не случилось.

— Прошу меня извинить, но мне нужно найти Павла Дмитриевича.

Никакого разрешения отойти, естественно, не жду - разворачиваюсь и отхожу.

Мне нужен воздух и много, очень много свободного пространства.

По ухоженной, посыпанной гравием дорожке, иду подальше от главной поляны клуба, пока шум разговоров не становится тише. Ищу глазами Форварда - он стоит у одного из мангалов, в компании еще пары мужчин, чьи лица я уже точно видела. Он что-то рассказывает, как всегда лениво выверено жестикулируя, пока остальные внимательно его слушают. Всегда восхищалась его способностью вводить людей в состояние, близкое к гипнотическому трансу, даже если он просто пересказывает вчерашнюю партию в теннис.

Он далеко не самый богатый среди собравшихся здесь. Его Фамилия не мелькает в новостях и на полосах экономических альманахов, но он определенно одно из солнц Вселенной большой политики, а все остальные - просто вращающиеся по его орбите планеты.

Подходить сейчас определенно не стоит.

Я иду дальше, вглубь парка, нахожу себе небольшую уединенную беседку и захожу внутрь. Присаживаюсь на прохладную деревянную скамью. Тихо - сюда доносятся только приглушенные отголоски чужого праздника. Что ж, я провела несколько часов, отыгрывая роль безупречной болванки, так что вполне заслужила десять-пятнадцать минут передышки, прежде чем снова вернуться на арену.

Достаю телефон, на экране висит непрочитанное сообщение от Саши. Пару секунду думаю, стоит ли открывать - наш вчерашний разговор в ресторане до сих пор неприятно горчит в памяти. Возможно, я действительно перегнула палку, возможно - я все сказала правильно, но лишком резкими словами или в не подходящий момент. Ковырять эту ситуацию сейчас нет никакого желания.

Но СМСку все-таки читаю.

Саша: Пчелка, прости, что вчера сорвался. Я был не прав. Просто дико устал.

Перечитываю с потеплевшей улыбкой. Это же Сашка - он никогда не обостряет.

Я тут же набираю ему ответ, на этот раз тщательно подбирая слова: «Саш, это ты меня прости. Я была слишком резкой. Я не имела права лезть с советами. Ты - хороший отец, и ты сам знаешь, как лучше для твоего сына».

Отвечает он почти сразу - спрашивает, не пойду ли я с ним и с Кирюхой на осеннюю ярмарку, соблазняет сладкой ватой и тыквенными вкусняшками.

Я закрываю глаза, представляя себе, как это может быть: яркие огни, смех, запах карамели, держащий меня за руку Кирилл и теплый, очень комфортный Сашка.

Мило, просто, очень по-человечески.

Именно поэтому я не могу. Не имею права дать этому мальчику ложную надежду.

И Григорьеву - тоже.

«Я бы с радостью, но боюсь, не получится, - вру в каждой строчке, убеждая себя, что это во благо. - Очень много работы в ближайшее время. Но вы обязательно сходите и пришлите мне много вкусных фоточек, чтобы я расплакалась от зависти».

— Прячетесь, Майя?

Я вздрагиваю.

В проеме беседки стоит Форвард. Смотрит на меня с той самой, своей, чуть снисходительной улыбкой. Держит в руках тарелку, на которой бокал с апельсиновым соком стакан с чем-то вроде коньяка, судя по цвету, и несколько тарталеток, увенчанных чем-то воздушным и розовым.

— Скорее, беру тактическую паузу, — отвечаю я, откладывая телефон на скамью рядом.

— Мудрое решение. - Он садится напротив. Ставит тарелку на столик между нами. - Этот воздух может быть довольно токсичным, если дышать им слишком долго. Попробуйте. Тарталетка с муссом из лосося и красной икрой. Местный шеф-повар — волшебник, а вы ничего не ели.

А ты только делал вид, что не обращаешь на меня внимания?

Но на вид эти маленькие шедевры такие соблазнительные, что я все-таки беру одну. Мусс - нежный, солоноватый, тает на языке. Идеально.

Запиваю вкус соком и благодарю.

— Как вы себя чувствуете, Майя? - спрашивает Форвард. Я мысленно побираюсь, потому что уже кое-как научилась считывать его интонацию, и вот это - точно не праздный вопрос для поддержания разговора. Это очередной экзамен. - Комфортно в этой… песочнице?

— Вполне, - пожимаю плечами. До появлени Алины действительно так и было. - Люди везде одинаковые, Павел Дмитриевич. Меняются только ставки.

Он усмехается, берет стакан, но прежде чем сделать глоток, задумчиво осматривается.

Я прошла проверку? Это все?

Похоже на то, потому что несколько минут мы просто молчим, пьем и наслаждаемся маленькими кулинарными шедеврами в сдобных корзинках.

— Вы знали, что здесь будет Алина Вольская? - спрашиваю, мысленно похлопывая себя по плечу за этот акт глупой смелости. Форвард так или иначе, но надрессировал меня держаться подальше от разговоров о личном. Меня это полностью устраивало. Кто же знал, что я же этот запрет и нарушу?

— А почему бы ей здесь не быть? - Он пожимает плечами с абсолютно ничего не выражающим лицом.

— Кажется, все только и ждут, когда она устроит скандал с игрушкой своего папочки.

— Майя, - он вскидывает брови, удивленно и даже как будто слегка восхищенно, - мне нравится ваша абсолютно правильная оценка ситуации.

— А формулировка? - разрешаю себе каплю легкой иронии.

— Блестяще, - хвалит мой строгий наставник. - Надеюсь, только для меня?

— Павел Дмитриевич…

— Все, понял, прошу прощения на необоснованные подозрения. - Он едва касается губами стакана - сегодня мы с ним оба играем в игру «пей и не пьяней». - Всем хочется зрелища, Майя. В этом мире ничто так не ценится, как грязь. И чем она отборнее - тем лучше.

— Семейная драма на публике - это разве интересно?

— Конечно, нет. - Форвард расслабленно откидывается на спинку скамейки, забрасывает ногу на ногу, а я в который раз отмечаю, что для своих лет он очень атлетичный и гибкий. Мой папа в его возрасте, кажется, уже хронически жаловался на болях в спине. - Но ведь все дело в фамилиях. Условный скандал безымянной невестки с безымянной свекровью и близко не так интересен, как Вольская, таскающая за волосы… ну, скажем… дочку человека, от которого зависит, купит Антон Салиев долю в порту - или нет.

Закатываю глаза, и поднимаю вверх одну руку, капитулируя перед тем, что могла бы разузнать эти вещи и без его подсказок.

— Я думала, она его любовница. Знаете, из тех, которых меняют как трусы-недельки.

— Обожаю ваш расцветающий цинизм, - еще один комплимент, на которые Форвард обычно скуп. Но сегодня просто, как говорится, от щедрот. - Но вы имели полное право ошибиться - эта девочка, несмотря на папины деньги, тупая как пробка. Милое личико - ее единственное положительное качество. В буквальном смысле «положительное».

Мы обмениваемся понимающими взглядами и едкими усмешками двух заговорщиков.

Но скандал Монтекки и Капулетти меня сейчас не очень интересует.

— Павел Дмитриевич, вы ведь тогда имели ввиду Алину? Когда говорили, что… он чуть не пожертвовал всем ради женщины.

Объяснять кто такой «он» точно нет необходимости.

Форвард смотрит на меня долго и внимательно. Как будто решает, стоит ли допускать меня на следующий уровень его откровений.

Достойна, потому что итогом этих размышлений становится однозначное короткое «да».

— Но ведь Вольская кажется… - Я в уме подбираю подходящую формулировку. «Правильная партия»? «Хорошая родословная»? В итоге отметаю все эти фантики и озвучиваю напрямую: - Что с ней не так?

Он сначала качает головой, как будто слегка разочарованно - возможно, в эту секунд я и в самом деле сильно понизила свою ценность в его глазах, задавая неуместные вопросы. Но мне все равно.

— Знаете, Майя, этот мир… - Форвард обводит рукой все вокруг: людей, машины, этот роскошный клуб, - он похож на опасный ареал обитания. Некоторые рождаются в нем львами - по праву крови. У них красивая шкура, острые клыки и громкий рык. Но они ленивы, предсказуемы и совершенно не приспособлены к выживанию, если их лишить привычной стаи и кормушки.

О том, что он имеет ввиду Алину - догадаться не сложно. Но все равно переспрашиваю.

Форвард кивает:

— Она львица по рождению, Майя, но на самом деле - избалованная изнеженная кошка, которая не умеет охотиться и терпеливо сидеть в засаде. Но самое главное - она не умеет отличать своих от чужих, и совершенно не понимает, кто перед ней - жертва или такой же охотник.

Он надолго замолкает, как будто дает мне разгадать его метафору.

Но у меня как назло ничего не получается. Что значит «не умеет охотиться и сидеть в засаде»? Это намек на то, что она не удержала Славу или совсем про другое, куда более глубокое и монументальное? Господи, почему просто нельзя сказать человеческими словами?

— А есть другие, - продолжает он, и его взгляд препарирует выражение моего лица точно и безжалостно, как скальпель. - Те, кто приходит в этот лес с окраин. Волки. Они не рождаются с короной на голове. У них ни громкого имени, ни богатых родителей.

Вот мы и перешли к следующему ровню загадок, Павел Дмитриевич?

— Все, что у них есть, - Форвард методично загибает пальцы, - это голод, ум и хитрость. Они прогрызают себе путь к власти. И не знают жалости, потому что никто и никогда не жалел их самих. Они умеют ждать и мастерски охотится. И наносят смертельный удар, в самый правильный момент, в самое уязвимое место.

Я слушаю его, и по моей спине бежит холодок. Он говорит… обо мне?

— Как вы думаете, Майя, - слегка подается вперед, изображая почти театральную драматическую паузу, - кто в этом лесу выживет? Изнеженная львица или голодный волк?

— Ответ очевиден, - хочу отодвинуться от него, но сижу ровно, как приколоченная.

— Вот именно, - он улыбается и салютует мне стаканом. - Поэтому, Майя, я и ставлю на вас.

— А если я тоже однажды перепутаю где моя законная еда, а где - мудрый наставник?

Он совсем не злится. Наоборот - встречает мой колючий вопрос с одобрительной улыбкой. Форвард чуть подается вперед, салютует мне стаканом. Я, помедлив, приподнимаю свой навстречу.

— Если такое когда-нибудь случится, Майя, значит - Акелла промахнулся. - Делает глоток, поднимается - и его лицо становится обычным, как будто мы с ним только не вели сложные шахматные партии языком. - Мне нужно вернуться к страждущим моего внимания. Вы планируете сходить в СПА?

Я пожимаю плечами - была такая мысль, но без его отмашки я бы точно не покинула поле боя.

— У вас есть примерно два часа до того, как мы перейдем к неофициальной части, - подмигивает Форвард. - Другой возможности уже не будет. Здесь действительно отличный подогреваемый бассейн - один з лучших. Расслабьтесь. Вам понадобятся силы.

Он уходит, и я тоже не задерживаюсь - возвращаюсь в свой номер. Переодеваюсь на автомате - купальник, парео, красивые тапочки (вспомнила о них в последний момент, слава богу). Оцениваю свой вид в зеркале - все отлично, ноль провокаций.

А я точно волк, Павел Дмитриевич?

Стараюсь н зацикливаться на этих играх разума, и спускаюсь по лестнице.

СПА-комплекс находится в отдельном крыле клуба. Воздух здесь - теплый, влажный, густо пахнет хлоркой, эвкалиптом и дорогими парфюмерными отдушками. Звуки - приглушенные: плеск воды, тихий гул голосов, ененавязчивая расслабляющая музыка. Огромные панорамные окна выходят на темный, спящий лес. Идеальное место, чтобы расслабиться.

Я скидываю парео и опускаюсь в бирюзовую огромного бассейна. Вода обнимает тело, как шелк, но одновременно будит другие воспоминания. В последний раз я плавала в озере, и хоть вода там была холоднее и не такой стерильной, мне было намного комфортнее. Хотя, дело ведь не в воде…

Делаю несколько быстрых, резких кругов от бортика к бортику, пытаясь выбить из головы неуместные воспоминания. Физическая усталость - единственное доступное мне обезболивающее.

Когда мышцы начинают гудеть, выхожу из воды и опускаюсь на свободный шезлонг неподалеку. Прикрываю глаза, пытаюсь раствориться в теплой, влажной полутьме, но все время отвлекаюсь голоса.

На противоположной стороне бассейна, в джакузи, расположилась до странности непонятная компания: та самая «испуганная лань», а рядом с ней - Анжела и Катерина. Те самые гиены, которые еще полчаса назад готовы были разорвать ее на части своими ядовитыми языками. А теперь квохчут вокруг девчонки, как заботливые наседки. Смеются, щебечут, подливают ей в бокал шампанское.

— Лерочка, милая, тебе так идет этот цвет! Просто богиня!

— А правда, что Игорь Сергеевич подарил тебе на день рождения бриллиант размером с перепелиное яйцо?

Лицемерие. Густое, липкое, как патока. Его так много, что оно пропитало воздух.

Меня слегка подташнивает, но потом все приходит в норму - возможно, с первыми реакциями еще стоит поработать, но с тем, чтобы справляться с их последствиями, у меня уже нет проблем. В конце концов, это далеко не первое лицемерие в моей жизни, и далеко не самое «прекрасное».

— Похоже на аквариум с пираньями, да? Только пираньи не улыбаются, прежде чем оторвать кусок мяска.

Женский голос - низкий, с легкой хрипотцой и нотками ледяной иронии - раздается совсем рядом. Я открываю глаза.

В соседнем шезлонге, вытянувшись во весь рост, лежит Алина Вольская.

Мысленно отчитываю себя за то, что прозевала ее появление. Возможно, она и разнеженная кошка, но навык бесшумного подкрадывания у нее точно как у опасной змеи.

На ней - крошечное, кричаще-дорогое бикини с золотыми цепочками вместо завязок. Оно почти ничего не скрывает, выставляя напоказ идеальное, выточенное тело. В одной руке - тонкий айкос, в другой - бокал с шампанским. На глазах - огромные, на пол-лица, солнцезащитные очки, хотя мы находимся в помещении.

Рядом с ней мне неуютно, хочется встать и уйти. Не сбежать, а просто избавить себя от необходимости дышать с ней одним воздухом. Не знаю, собирается ли Алина устроить скандал и просто ждет когда страсти достаточно накалятся, или она приехала сюда просто так, но несмотря на ее расслабленную позу, от нее сильно фонит внутренними напряжением. А мне, как бы там ни было, не хочется цеплять на себя еще и эту гадость, тем более - терпеть ее компанию мне точно не нужно. Здесь у меня не работа, а «задача со звездочкой» из шахматного клуба. о я понимаю, что это будет равносильно капитуляции.

Или… может быть, на самом деле я здесь вот поэтому? Очередная проверка от моего личного Воланда? Господи, он же не может в самом деле думать, что я вцеплюсь Алине в волосы только потому, что она - бывшая его сына?

Я откидываюсь на спинку шезлонга и снова закрываю глаза, делая вид, что ее слова меня не касаются.

— Они бы уже давно ее сожрали, - продолжает размышлять вслух Алина, и я чувствую, как она поворачивает голову в мою сторону. - Но, увы, есть эту овцу нельзя, потому что она своя. Поэтому их хватает только на ядовитый шепот в спину - и заискивающие взгляды в лицо. Мне ее жаль. Они с папочкой уже целую стратегию придумали, как окольцевать Вольского.

Я просто лежу и делаю вид, что ее слова проходят мимо меня.

Но Алину это не смущает - она закуривает (я чувствую пахнущий жвачкой баблгам дым) и продолжает:

— Он просто потрахает немножко молодое мясо - а потом бросит и пойдет искать другую игрушку. И найдет - недостатка в желающих погреть постель генпрокурору нет.

Она ненадолго замолкает: слышу, как делает затяжку, как звякает лед в ее бокале.

В образовавшейся тишине отчетливо слышу… тишину. Хочется открыть глаза и посмотреть, что происходит на «том берегу», но это будет слишком очевидное внимание.

— А ты, я смотрю, осваиваешься, - на этот раз Алина обращается уже ко мне. - Учишься улыбаться пираньям.

Я молчу.

— Хорошая девочка, - усмехается она. - Послушная. Он таких любит - беспородных. Вас легко приучить есть кости из хозяйских рук.

— Не то что разнеженных фуагрой с позолоченной кокосовой скорлупки? - говорю, не открывая глаз.

Если Вольской так хочется потрепаться - кто я такая, чтобы лишать ее этого удовольствия? Только и мне вроде бы никто не запрещал играть в словесные ребусы.

Проходит, кажется, целая вечность молчания. Я уже почти верю, что она оставит меня в покое. Даже на секунду испытываю легкое разочарование из-за того, что она сдалась так легко.

Но я ошибаюсь.

Она вдруг поворачивается ко мне всем телом. Я чувствую ее движение, слышу, как скрипнул ее шезлонг.

— Знаешь, - говорит она, и ее голос становится тихим, почти интимным. - Я все думала, кто ты. Что он в тебе нашел. А теперь, кажется, понимаю.

Я не выдерживаю и открываю глаза.

Она в ответ снимает очки. Медленно, театрально. От нашего столкновения взглядами разлетаются невидимые раскаленные осколки, как будто налетела звезда на звезду. В ее взгляде - много, очень много презрения и любопытства. Алина нарочно медленно изучает меня с ног до головы, делает это с подчеркнутым унижением. Как будто рассматривает насекомое под микроскопом.

Я в ответ едва заметно дергаю уголком рта - подсмотренная у Форварда уловка. Он всегда так делает, когда хочет подчеркнуть, что рассмеяться изо всех сил ему мешают исключительное обстоятельства и вежливость.

Алине этот ласковый подзатыльник, ожидаемо, не нравится.

— Значит, теперь ты - его любимая зверушка, - говорит она, и слово «любимая» в ее интерпретации звучит, как оскорбление.

Хорошо, что мне все равно.

— Не понимаю, о чем ты. - Мой голос, пожалуй, звучит даже слишком ровно. Расшаркиваться с ней на «вы» я тоже не собираюсь.

Алина громко, от души смеется. На ее смех оборачиваются даже пираньи в джакузи. Она намеренно привлекает внимание, но к кому - к себе или ко мне - пока не ясно.

— Ой, не надо вот этого вот, - отсмеявшись, говорит она. - Я видела эту масочку в офисе - Май-профессиональная стерва. Здесь можешь не прикидываться. Но, знаешь, ты отлично ее носишь - даже его вокруг пальца обвела, раз перешла в категорию «новый проект».

Она говорит о Форварде. Конечно же, о нем. А я на секунду подумала…

— Я знаю его лучше, чем ты думаешь. - Алина снова затягивается электронной сигаретой, выпускает тонкую струйку дыма, как мне кажется - намеренно в меня, но я даже бровью не веду, только обмахиваюсь ладонью. - Паша всегда ищет… как это правильно сказать? Знаменоносца?

Я мотаю на ус все, что она говорит. Хотя прекрасно отдаю себе отчет в том, что она отдает себе отчет в том, что болтает, а не просто бездумно бросает слова.

— Не очень понимаю, к чему этот разговор, Алина? Пришла подлиться мудростью?

— На твоем месте я бы не выёбывалась, а внимательно слушала, - она фыркает, но я четко слышу нотки раздражения. Беру на заметку, что Вольской очень не нравится, когда от ее подачек отмахиваются. Тем более – отмахиваются как «дворняжки».

Она делает паузу, смотрит на меня в упор. Возможно, ждет, что я покаюсь, сяду как отличница и начну внимать, открыв рот. Ну что ж, не дождется.

— Нас со Славой сводили с детства, - говорит она, и высокомерие его голоса становится заметно жиже из-за раздражения и… боли? - Сводили, как племенных лошадей. Его отец, мой отец. Блестящий золотой план создания семейной империи - одно большое влияние и общие деньги. Просто представь - пока один будет проталкивать нужные ему законы, другой будет страховать, чтобы ничего из этого не дошло до суда. Сколько себя помню, я всегда знала, что однажды стану его женой, и мы будем идеальной парой - власть и деньги.

Я пользуюсь моментом, когда Алина прикладывается к шампанскому и сглатываю неприятный горький ком. Была уверена, что речь пойдет о Форварде - любой разговор о нем я бы выдержала, не прилагая усилий. Но к разговору о них со Славой подготовиться не успела. Если к такому вообще можно подготовиться.

Непроизвольно мажу ладонью по шее, точно по тому месту, где до сих пор чувствуются следы его зубов, хотя след от укуса давно прошел.

— Это должен был быть просто_бизнес_проект. - Последние три слова Алина произносит с подчеркнутой интонацией, как тост. - Как говорится - что же могло пойти не так?

Раньше меня ковырял вопрос, что же на самом деле между ними произошло, но Слава никогда не заводил таких тем, а снова ковыряться в его прошлом я не стала. Но сейчас, когда между тем, чтобы узнать, наконец правду (или ее версию глазами Алины) и тем, чтобы дальше оставаться в неведении, я бы, кажется, предпочла неведение.

— Слава он такой… - Алина вздыхает, морщит нос и резко запрокидывает голову. Похоже на попытку сдержать слезы. - С ним невозможно «строить стратегическую семейную империю». В него просто влюбляешься - а потом эта любовь тебя разрушает.

Я чувствую острое желание сделать то же самое, что секунду назад сделала она. Именно поэтому даже не шевелюсь.

— Он весь такой… знаешь, идеальный. Хороший. Сначала теплый как солнышко, к которому тянешься, потому что очень хочется погреться, а потом вдруг это ебучее солнышко начинает жечься. Потому что они с Пашей слишком похожи - яблоко от яблони даже не откатилось. Оба такие же упрямые и оба не умеют прощать. Никогда. Никого.

Ее слова не причиняют боль.

Он просто хирургически точно вскрывают мою собственную опухоль.

Я знаю, что не простит.

Просто… теперь я знаю это окончательно.

— Все было бы лучше, если бы между наим ничего не было - на камеру мы играем красивую историю, а потом разъезжаемся каждый по своим любовникам. Империи ломают не шторма, а чувства, знаешь? Потому что вместо того, чтобы играть свою партию, вы вдруг начинаете играть против - своих родителей, мира, всех.

Уговаривать себя видеть в ней просто красивую куклу становится все сложнее.

— Слава не захотел в политику. Они с Пашей сильно поругались. Очень сильно. Он просто взял – и свалил. Срать хотел на все планы Вольских и Форвардов. Вот так запросто отказался от отцовских денег и связей. А я… - Алина смотрит на меня, облизывает губы, как будто ждет, что я сама добавлю недостающий пазл в ее историю. Продолжает с кислой улыбкой, предназначающейся явно не мне, а кривому зеркалу прошлого, в которое сейчас смотрится. - Я не смогла. Жить в маленькой квартире, забыть про то, что у меня на карте безлимит. Меня посадили на стульчик, как нашкодившую девчонку, и сказали, что я должна вернуть строптивого коня в стойло.

Кто именно усадил - и так понятно.

Я ёрзаю в шезлонге, чувствуя направленные в нашу стороны взгляды стайки из джакузи. Они уже давно перестали делать вид, что не подслушают.

— Ты даже не представляешь, как я старалась, боже. Уговаривала, рассказывала, что ему будет очень идти пиджак и кресло в высоком кабинете. Но это было абсолютно бесполезно.

Мысленно киваю - я знаю, какой Дубровский упрямый.

Хочется спросить, на каком этапе он надел кольцо ей на палец и был ли ребенок, но не приходится - Алина продолжает, и на этот раз слова рвутся из нее с нервными драматическими паузами.

— Я соврала ему про беременность. Прикинь. Как в дешевом сериале. Он тут же сделал мне предложение - я все знала, и заранее сделала так, чтобы там «случайно» оказались журналисты. Потом просто уговорила, что не случится ничего страшного, если наш маленький момент счастья попадет на камеры. «Мы же все равно теперь поженимся, Слава». - Последние слова она произносит нарочно кривляясь, изображая слишком гламурную куклу. - Ему даже в голову не пришло, что прежде чем предлагать кому-то руку и сердце, надо сначала убедиться, не пиздят ли тебе. Но, увы, блестящая тупорылая идея заставить его слушаться семью ради блага своей будущей, с треском провалилась.

Ее голос и лицо скисают буквально на глазах.

Алина нервно затягивается, смотрит на остатки шампанского на дне бокала и кривится. Но не допивает - видимо, решает оставить их для тоста в финале истории.

Меня, если честно, останавливает только нездоровое, уже даже почти принципиальное любопытство.

— Он отказался от продвижения, которое предложил мой отец. Отказался от новой должности, которую на блюдечко с голубой каемочкой положил его. Отказался от роскошной двухэтажной квартиры в центре с видом на Дом с колоннами. Сказал, что я могу переехать к нему, а на все остальное он заработает сам. - Она трагически закатывает глаза. - Алина Вольская, которая не умеет сварить себе кофе и знает, как выглядит стиральная машина только в теории - в однокомнатной квартире без горничной и кухарки. Иллюстрация к слову «пиздец».

Она снов замолкает. И в противовес возникшей паузы, возле джакузи начинается шуршание голосов - скорее для вида.

Я понятия не имею, что мне делать. Дослушивать? Встать и уйти?

— В общем, я быстро сорвалась. Сразу во все тяжкие, - она посмеивается, но в тот момент, когда слышу в ее голосе что-то похожее на надрыв перед слезами - Вольская резко роняет очки обратно на глаза. - Ну а потом ты, наверное, знаешь: авария, журналисты, скандалище и говно из всех щелей. Отец спровадил меня заграницу, чтобы я не нарушила его запрет с ни встретиться. Потому что… все стало так неважно, когда вдруг Слава мог просто…

Она с шумом втягивает воздух через сжатые губы.

— Я начала ему писать и звонить сразу, как только меня выпустили из ежовых рукавиц. Но он ни разу не ответил. Лет десять – на помойку. Просто потому, что Форварды никогда, ничего, никому не прощают. Даже если ты скулишь и умоляешь хотя бы дать шанс выслушать - им насрать, если они вынесли приговор.

Мороз по коже как будто живет своей жизнью - я мог контролировать свой рот и даже отчасти мысли, но абсолютно бессильна пред реакциями тела. Хорошо, что парео позволяет хотя бы немного скрыть проступившие на бедрах здоровенный болезненные мурашки.

Она же не просто так вкрячила в свою скорбную повесть эти «десять лет».

Или в этом нет никакого тайного послания, а просто констатация факта?

Вольская может знать о нашем со Славой романе? Как далеко расползлась эта правда?

Несмотря на то, что Алина практически в лоб призналась, что у них со Славой никогда ничего не будет, облегчения я не чувствую.

Зато чувствую много чего другого - настолько болезненного, что изо всех сил стараюсь закрыться, спрятаться, не пускать внутрь.

— Ты, наверное, сейчас думаешь, к чему я устроила этот акт душевного эксгибиционизма, - фыркает Алина. Уже спокойно, без намека на подступающую истерику. Справляться с чувствами она умеет так же хорошо, как и я. И надо признать – за образом гламурной дурочки скрывается что-то большее, чем просто капризная папина дочка. Наверное, поэтому Слава в нее и влюбился – тяжело представить, чтобы тот Дубровский, которого знаю я, зацепился за пустышку.

— Эффект попутчика? - пожимаю плечами.

— Эффект списанной лошади, - грубо отвечает она. – Просто открываю твои глупые глазки - ты, кажется, совершенно очарована этой змеиной ямой и наивно веришь, что если тебя взял под крыло сам Павел Дмитриевич Форвард, то ничего палить не придется. Дай угадаю - он уже пиздит тебе, какая ты особенная,

Она снова смотрит на меня. И в ее золотых глазах я вижу отблеск той самой боли, которая живет во мне.

— Хочешь правду, умница? – Она нарочно говорит это жалящим тоном. Я бы хотела сказать, что мне все равно, но нет – достает, кусает до кости. – Ты часть этого мира ровно до тех пор, пока ты играешь по их правилам. Пока ты бросаешь в топку своего аленького паровозика куски своей жизни, они несутся вперед – в бизнес-классе, не платя ровным счетом ничего. Хочешь их догнать и зацепиться в хвосте? Тогда подумай хорошенько, чем ты будешь расплачиваться.

Она дергает снова нахлобучивает на нос свои огромные очки, поднимается – и уходит до того, как я успеваю сказать ей все, что думаю о советах от женщины, которую полуголой доставали из дубайских отелей.