Запрещенные слова. книга 2

Глава двадцать четвертая

Утро понедельника начинается не с кофе – оно начинается с паники.

Я просыпаюсь в кровати Славы, окутанная его теплом и запахом. Сквозь щель в вертикальных жалюзи пробивается наглый оранжевый рассвет, и мой мозг мгновенно включается. Просто чудо, что после нашего вчерашнего секс-марафона у меня хватило ума сунуть телефон под подушку, иначе я точно впервые бы в жизни проспала. На быльнике – без десяти шесть утра. В восемь мне нужно быть в офисе, а в восемь тридцать – важное совещание с ТОПами. А вся моя работчая «броня» - костюмы, туфли, косметика – находится в другой квартире.

— Господи, - бормочу, пытаясь выбраться из-под тяжелой руки Дуброского, которая по-хозяйски лежит у меня на талии. – Вот черт!

— Ммм? — Слава что-то мычит во сне, не разжимая объятий, и утыкается носом мне в затылок. - Куда, Би? Еще рано.

— Я не успею собраться, - слегка паникую, но все равно на минутку задерживаюсь в его руках.

— Возьми отгул, - он сонно целует меня в плечо. - Скажи, что заболела. Умерла. Воскресла. Какая разница.

Я все-таки выкручиваюсь из крепкой мужской хватки, вскакиваю с кровати. На мне – только его черная футболка, и даже несмотря на вчерашнее, я все равно стыдливо одергиваю ее по бедрам. Заниматься сексом с ним я совершенно не стесняюсь – вообще ни в чем, а вот просыпаться утром в одной кровати – все еще немного… странно.

Быстро оглядываю комнату в поисках своих вещей. Джинсы валяются на полу, свитер – на кресле.

— У меня совещание, - хватаю вещи в охапку, пытаясь найти лофферы. – Черт, да что за…!

— Вот именно, - говорит Слава, и я слышу, как он садится на кровати.

Я оборачиваюсь - Дубровский смотрит на меня, взъерошенный, сонный, до одури сексуальный. Вопросительно поднимаю бровь, почти готовая услышать, что это он куда-то запихнул мои туфли.

— Эта беготня, Би, - объясняет он. - Какого черта твои вещи до сих пор не здесь?

— Нууу… я перевезла зубную щетку и самое ценное – банку кокосового масла для кожи… - Вздыхаю, ероша волосы. – Это же не так просто, Слав. Ты видел сколько у меня всего? Придется нанимать доставку, чтобы все это…

— Вечером я помогу тебе перетащить твой гардероб, - мягко перебивает Слава. Потом осматривает меня с ног до головы, кивает в сторону книжного шкафа – мои лофферы стоят там, аккуратно, почти как на витрине. – Надеюсь, ты не собираешься перебегать в таком виде?

Я дергаю плечами, хватаю туфли, но потом делаю резкий разворот и возвращаюсь, чтобы поцеловать Славу в теплые сонные губы, и, как воришка, выбегаю из его квартиры.

Пулей несусь по пустому коридору – на нашем этаже только две квартиры, шансы, что я наткнусь на кого-то, да еще и в такое время – минимальны, но я все равно скрещиваю пальцы на удачу. Вставляю ключ в замок своей двери, залетаю внутрь, захлопываю.

Прислоняюсь к ней спиной и хохочу. Я, Майя Франковская, куратор «Синергии», правая рука Форварда, бегаю по коридору в мужской футболке и трусах, прячась от соседей.

Слава прав – нужно перевезти хотя бы вещи.

Через сорок минут я выхожу из своей квартиры. Совершенно другая. Идеальная укладка, строгий костюм, безупречный макияж, каблуки. Готова к, возможно, самому тяжелому дню в своей карьере.

Я захожу к Славе, открывая дверь его запасным ключом.

Он уже на кухне, варит кофе и тоже переоделся – джинсы, толстовка, просто, но он выглядит как готовая выйти на подиум модель. Меня встречает долгим, изучающим взглядом, в котором плещется что-то теплое, насмешливое и невероятно интимное.

— А ты быстро, - протягивает мне чашку. - Даже жаль. В футболке ты мне нравилась больше.

Мы завтракаем вместе, на ходу – сэндвичами с индюшиной ветчиной, сыром и авокадо.

И это ощущение - просто стоять рядом, пить кофе, коротко обсуждать планы на день – кажется бОльшей роскошью, чем все совещания в Доме с колоннами и закрытые приемы Форварда.

— Би, я не шутил насчет переезда, - еще раз озвучивает Слава, когда я делаю последний глоток кофе и собираюсь бежать. – Хотя бы вещи твои мы точно перенесем. В гардеробной места достаточно.

— Договорились, - чмокаю его и выбегаю.

Весь день в офисе я летаю. Не хожу, а как будто парю над полом: улыбаюсь Маше, шучу с коллегами, провожу совещание на каком-то сумасшедшем адреналине.

Немного «заземляюсь» только когда собираюсь с мыслями перед тем, как пойти к Орлову.

Разглядываю свой красивый кабинет с видом на море… и не очень представляю, как буду жить без всей этой суеты, беготни и задач, которые сводят меня с ума, но делают меня – мной.

Но когда звоню секретарше Орлова, оказывается, что его нет на месте. Какая-то срочная командировка, вернется только в среду. Я могу написать заявление и оставить его на столе – так или иначе, нам придется пересечься, потому что до своего ухода мне придется как минимум подготовить кого-то на свое место. Но я все равно хочу сначала поговорить с ним, сказать, почему я приняла это решение. Возможно, слишком преувеличиваю свою важность, но именно такая последовательность кажется мне правильной.

Я обязана этому человеку очень многим, и уходить вот так, даже не объясни причину, кажется мне верхом неблагодарности.

Пишу Славе, коротко объясняю ситуацию. Знаю, что он точно не станет ни в чем меня упрекать, но все равно улыбаюсь, когда читаю в ответ, что, если я считаю нужным сделать так – значит, должна сделать именно так. Предупреждает, что немного задержится на испытательном полигоне, и я охотно вызываюсь приготовить ужин, тем более что планирую уйти пораньше.

Слава: А как же угрозы никогда не готовить, Би?

Я показываю язык экрану с его сообщениями и пишу, что это разовая акция.

Слава: Я вообще не прихотливый, Би. На твое усмотрение. Только не стой долго у плиты – у нас переезд и секс))

Немного подумав, нахожу нашу с Форвардом переписку, мысленно формирую сообщение, и пишу, что нам нужно встретиться и поговорить, сегодня. Добавляю, что это очень важно.

Ответ приходит через пять минут: «В шесть «Атмосфере»?

Пишу «да, отлично», уже даже не пытаясь сопротивляться, что для встречи он выбирает один из самых дорогих баров на крыше видового отеля.

Я приезжаю туда с небольшим опозданием, потому что, как обычно, важное письмо приходит в самый последний момент и пришлось срочно писать ответ, буквально, уже стоя в дверях. В моей сумке, в маленьком, незаметном кармане, лежит флешка со всеми выписками, которые сбросила Людмила. Я попыталась вникнуть, но единственное, что поняла из всего этого – Резник получал просто астрономические суммы. Явно не за то, что втихую сливал конкурентам рабочую документацию. Без кого-то разбирающегося в вопросе, мне с этим не разобраться. А тут мы с Форвардом должны быть заодно – когда резник пытался меня шантажировать, он угрожал и Славе тоже. И как бы там ни было, я чувствую, что Форвард его любит.

Он уже там. Сидит в самом уединенном углу, с бокалом чего-то темного. Когда я подхожу – поднимается, галантно отодвигает стул. Потом садится напротив и смотрит совершенно спокойно, без намека на любопытство, хотя за все время нашего взаимодействия, я всего несколько раз сама инициировала наши встречи и буквально каждая из них всегда была по поводу какой-то проблемы.

— Дайте угадаю, - говорит он, когда я отказываюсь от заказа и отпускаю официанта. – У вас что-то случилось? Хотя выглядите вы… цветущей.

— Вашей проницательности, Павел Дмитриевич, нужно петь дифирамбы.

— Что-то срочное? – Форвард делает глоток, игнорируя мой комплимент.

Я мысленно набираю в грудь побольше воздуха, а потом даю себе отмашку – хватит ходить вокруг да около.

— Я увольняюсь, Павел Дмитриевич.

Он замирает с бокалом в руке. Не доносит его до губ. Смотрит на меня. Очень пристально.

Как будто только что увидел.

— Это… - Медленно ставит бокал на стол. - Неожиданно. Я могу узнать причину?

— Слава, - отвечаю коротко. – Мы решили быть вместе. И раз это конфликт интересов и подставляет сразу многих людей, то я решила…

— … пожертвовать собой и сделать самую большую ошибку в своей жизни, - перебивает и заканчивает за меня.

— Это мое решение, - не вижу смысла в чем-то его переубеждать. – Больше никакого конфликта интересов.

— Вы говорите не очень умные вещи, Майя, - говорит он. И в этом его «не очень умные вещи» - целый спектр эмоций. Разочарование. Досада. Раздражение. – Надеюсь, вы понимаете, что делаете? От чего вы отказываетесь?

— Прекрасно понимаю, - твердо отвечаю я.

— Вы – самая способная ученица, которая у меня когда-либо была. Вы умны, у вас стальная хватка и нет лишних сантиментов. Я готовил вас к большим делам. Вы же знаете, как долго вы к этому шли. Как высоко взобрались. Очень немногим женщинам удается пробить этот стеклянный потолок. А вы… вы готовы швырнуть все это под ноги ради… чего? Романа?

Не знаю, искушает он меня или тестирует на прочность, но даже если он выберет самые правильные в мире слова – это все равно ничего не изменит.

— Это не роман, а мой выбор, Павел Дмитриевич. Не буду скрывать – и самое тяжелое решение в моей жизни. Но оно – взвешенное и обдуманное. Вы научили меня очень многому, и я всегда буду за это благодарна. Но дальше я с вами не пойду. У меня еще есть время подобрать замену на мое место. Я пришлю вам список кандидатов, чтобы…

На этот раз он останавливает меня взмахом руки. Я замолкаю, потому что этот жест хорошо мне знаком – невербальный сигнал, что собеседнику лучше не продолжать, потому что каждое сказанное слово только усугубит ситуацию. Немного неприятно кусает, что впервые он направлен против меня, но отступать я все равно не буду. Если он решил, что сам разберется с новым куратором для «Синергии» - ок, в конце концов, меня он выбрал тоже не по чьей-то указке.

— Павел Дмитриевич, у меня есть просьба. – Я открываю сумку, но не спешу расстегивать потайной карман.

— Хотите свой прощальный подарок?

— Вроде того. – Достаю флешку, кладу ее на стол и пальцем подталкиваю поближе к нему.

Форвард не спешит ее брать – просто смотрит и слегка хмурится. Не могу отделаться от мысли, что в эту минуту они со Славой похожи почти как зеркальные отражения, только с разницей в несколько десятков лет.

— Что это? – В его взгляде появляется хищный, острый интерес. – Хотите слить мне корпоративные тайны?

Я хмурюсь, и он поспешно просит прощения за неуместную шутку.

— Так что там, Майя?

— Резник. – Теперь, когда я знаю всю грузную подноготную своего бывшего любовника, даже его фамилию произносить гадко. – Кое-что из его прошлого и, я подозреваю, подозреваю, настоящего.

— Говорите, - коротко бросает он.

В двух словах, стараясь не перегружать его лишними подробностями, пересказываю короткую историю того, как ко мне попала эта информация. Форвард в основном случает, не перебивая, только пару раз задает короткие уточняющие вопросы. И в конце интересуется, как я сама думаю, насколько можно верить сливу из рук явно обиженной женщины.

В этом наши с ним опасения синхронно совпадают.

— Я думаю, там достаточно информации, которую, при желании, можно легко проверить.

— Хорошо, но что же вы от меня хотите, Майя?

— Я не следователь, Павел Дмитриевич, и совершенно ничего в этом не смыслю, и знакомых, которые могли бы помочь мне разобраться, у меня тоже нет. Но мне кажется, что речь идет не просто об отмывании денег. Это похоже на… плату за услуги.

— Корпоративный шпионаж, - не миндальничает Форвард.

— Я подозреваю, что он сливал им информацию тогда. И у меня есть все основания полагать, что он делает то же самое прямо сейчас. Насколько глубоко и что именно – я не знаю. Это только мои предположения – не факт, что они обоснованные, но, если Резник действительно замарал руки – я хочу вывести его на чистую воду. Сделать «прощальный подарок» за все, что он мне задолжал.

На этот раз наши взгляды перекрещиваются. Острота в его глазах превращается в режущий холод.

Он, конечно, прекрасно понимает, что речь идет не только о моих обидах.

Озвучивать еще одну «косвенно пострадавшую сторону» нет необходимости – чего-чего, а проницательности Форварду не занимать.

Он продолжает разглядывать флешку, как спящую змею.

— То есть вариант позволить NEXOR Motors разбираться с вопросом самостоятельно, вы не рассматриваете?

— Нет. – Мой ответ более чем категоричен. Молчать и покрывать эту гниду я точно не собираюсь. Даже если это в бОльшей степени моя личная вендетта. – Я не позволю этой крысе и дальше жрать наш корабль изнутри.

Форвард кивает, медленно протягивает руку и забирает флешку. Прячет ее во внутренний карман пиджака.

— Вам достаточно было просто попросить, Майя, - наконец, сознается. – Я бы сделал это для вас просто так, вне зависимости от подоплеки и личных мотивов. Но… у меня будет просьба взамен.

— Я не передумаю, Павел Дмитриевич.

— Я настолько предсказуем? – Впервые за весь вечер наблюдаю на его лице усталость.

— Нет, просто это я слишком большого мнения о своей уникальности и незаменимости, - спешу перевести все в шутку.

— Просто пообещайте мне, что еще раз все обдумаете, - не отступает он, даже когда я поднимаюсь из-за стола. – Вы слишком талантливы, чтобы закапывать себя в каком-то среднестатистическом офисе.

Я мотаю головой, благодарю его за любую информацию, какую он сможет вытащить с флешки и убегаю. Почти буквально, потому что он не был бы Великим Форвардом, если бы не умел ломать сопротивление людей и заставлять их делать так, как ему нужно.

Я возвращаюсь домой, точнее, возвращаюсь к нему, примерно через час, потому что приходится поймать как специально развешенные именно для меня все до единого красные светофоры.

Так странно открывать дверь квартиры Славы его ключом – и не ощущать это так, будто делаю что-то неправильное. Мы провели здесь всего лишь часть субботы, воскресенье и сегодняшнее утро, но она ощущается больше «моей» чем моя собственная, через стенку.

Когда выскальзываю из душа – нарочно взяла его гель, чтобы пахнуть точно так же – на экране телефона висит сообщение от Дубровского: пишет, что задерживается дольше, чем рассчитывал. Чтобы не ждала его и ложилась спать.

Я, мысленно – а может и не только мысленно – насупив брови, отвечаю, что вообще-то обещала ему ужин, и дождусь в любом случае.

Его холодильник, в отличие от моего, забит едой – правильной. Даже нет полуфабрикатов, так что даже если бы у меня были сомнения насчет его оптимизма на тему готовки, теперь они полностью растворились. Хотя я ничего такого и близко не думала – у Дубровского, как научила жизнь, слова с делом никогда не расходятся.

Секунду подумав, достаю куриную грудку (она уже старательно отбита и замаринована), спаржу и помидоры. Я не кулинар, но сегодня у меня определенно есть вдохновение.

Ужин получается простой, без изысков – мясо, паста, салат со свежими и запеченными овощами. Готовлю посуду, чтобы, когда приедет Слава – осталось только разложить по тарелкам.

Разглядываю его кухню – и в груди приятно щемит.

Господи, я как будто делаю самую естественную вещь на свете – жду с работы своего мужика. Наверняка приедет задёрганный, уставший, возможно даже взъерошенный. Воображаю, как он будет пахнуть – и с тоской бросаю взгляд на часы, не зная, чего хочу больше – поторопить стрелки или чтобы у Славы на полигоне все, наконец, сложилось.

Но он возвращается действительно поздно – я устраиваюсь в кресле, и даже успеваю задремать. Но на щелкнувшую в одиннадцатом часу дверь, реагирую очень чутко – слышу, как проворачивается замок, моргаю и вскакиваю на ноги, пытаясь разогнать дремоту.

Дубровский стоит в пороге - уставший, взъерошенный, пахнущий холодным ноябрьским ветром. До безумия, до боли в сердце одурительно красивущий. Настоящий великан. Только с цветами. Разглядываю букет желтых и белых кустовых хризантем, снова купленный у какой-то старушки, потому что завернут в выдернутые из глянцевого журнала листы.

Я безумно счастлива, что он не носит мне пафосные букеты из салонов.

Я безумно счастлива, что он не делает ничего «по канону».

— Би, черт, прости… - говорит вместо приветствия чуть охрипшим от усталости голосом. Протягивает мне букет, стаскивает тяжелые ботинки, куртку.

Я зарываюсь носом в припорошенные дождем цветы, вдыхаю их горьковатый аромат – и в глазах щиплет от счастья. Но реветь я себе все равно запрещаю, даже если это исключительно по офигенному поводу.

— А я приготовила ужин, - смотрю на него, прикрываясь букетом.

— Ты похожа на мамонтенка из мультика, - широко улыбается Дубровский. По движению плеч вижу, как выдохнул – медленно, но с явным облегчением. Смотрит на меня с такой нежностью, что перехватывает дыхание. – Пиздец как боялся, что приеду – а тебя нет.

— Я тут сидела как прибитая, ты что. – Чувствую, как краснею, пока разглядываю цветы. На глянцевых гладких, местами мокрых страницах – обрывки рекламы. Господи. – Слав, это намек?

Мы оба разглядываем картинки секс-игрушек для взрослых девочек.

Дубровский трет штангу в брови, начинает трястись от едва сдерживаемого смеха.

— Би, я в целом не против заиметь парочку, но надеюсь, что в ближайшее время тебе будет достаточно меня.

— Даже не сомневаюсь, - переступаю с ноги на ногу, краснея как маленькая. Но даже это смущение ощущается супер-комфортно и правильно. – Я сегодня целый день вспоминала… гммм… твое усердие.

Серебряный взгляд моментально наполняется очевидным желанием.

Слава делает шаг ко мне.

Я делаю шаг навстречу.

Но дойти не успеваю, потому что он преодолевает оставшееся расстояние в одно движение и сгребает меня в охапку.

Цветы летят на пол. Рядом с грохотом падает его рюкзак.

Слава поднимает меня на руки, мои ноги в ответ обхватывают его талию.

Максимально естественно.

— Думал о тебе весь день, - выдыхает мне в губы, и мое «я тоже…» тонет в его поцелуе.

Целует так, как будто не видел вечность.

Как будто боится, что растаю как мираж, а я тоже боюсь – и поэтому отвечаю так же пылко и влажно. Сейчас его губы грубоватые, требовательные, со вкусом кофе и табака.

Язык вторгается в мой рот, властный, подчиняющий, не оставляющий ни единого шанса на сопротивление. Стальной шарик влажно скользит по моему языку, и это настолько интимно, что из моего горла рвется очевидно выпрашивающий большего стон.

Впиваюсь пальцами в его плечи, в плотную ткань его толстовки.

Я скучала. Боже, как же я скучала. Один день. Всего один день, а я изголодалась по нему как будто прошел год.

— Чуть не ёбнулся на этом полигоне, - бормочет Дубровский, отрываясь от моих губ, чтобы впиться ими в мою шею, в ключицу. Короткая щетина царапает кожу, выживая из меня новую порцию стонов в ответ на приятную долгожданную боль.

Пытаюсь сказать, что мои мысли были примерно такими же, но он снова затыкает мой рот поцелуем.

Его руки – везде. Одна забирается под свитер, гладит голую кожу, выуживая мурашки и всхлипы, другая – крепче сжимает ягодицы. Потом настойчиво тянет свитер вверх, я послушно стаскиваю его через голову, комкаю и бросаю куда придется. Длинные, все еще прохладные пальцы скользят по лифчику, находят грудь. Сжимают соски сквозь тонкую ткань, поглаживают. Хорошо, что Дубровский уверенно держит меня в руках, потому что у меня даже от этой ласки подкашиваются ноги.

— Слава… ужин… - лепечу я, когда он дает мне секунду на вдох. Хотя, по правде говоря, ужинать сейчас я хочу меньше всего.

— Хочу тебя, Би, - говорит вместо ответа. – Лопну просто, если не трахну.

Мы на секунду снова отрываемся друг от друга. Он продолжает ласкать мою грудь, дразняще изредка запуская пальцы под ткань. Я выразительно ёрзаю – Слава выразительно коварно, как дьявол, прищуривается.

— Би… - губы прижимаются к моим, но не целуют, просто ловят дыхание. Я как зеркало, делаю тоже самое. Меня от его запаха и вкуса просто ведет и плавит. – Давай договоримся – дома ты ходишь без этой штуки, ладно?

— С какими-то грязными намерениями это предлагаешь? – Пока он не ответил – спускаю бретели по плечам.

— С очень… - Его пальцы находят застежку бюстгальтера и одним щелчком с ней справляются. Белый клочок ткани так же отлетает в сторону. – С очень грязными намерениями, Би.

Я остаюсь перед ним голая до пояса. Стыд? Какой, к черту, стыд. Перед ним - нет. Вижу, как он сглатывает. Как его взгляд прикипает к моим соскам, которые затвердели от холода и возбуждения.

Он наклоняется и берет один сосок в рот. Горячий, влажный язык скользит, лижет, как будто нарочно смачивая кожу чуть-чуть сильнее, чем нужно. Когда прихватывает нежную кожу зубами – вскрикиваю, царапаю пальцами короткий ёжик волос у него на затылке. Он отрывается от одной груди и припадает к другой, посасывая, дразня, доводя меня до исступления, пока уверенно разворачивается в сторону ванны.

Вваливается внутрь, дверь остается распахнутой. Загорается невидимый тусклый, мягкий свет. Слава не ставит меня на пол – сразу прижимает спиной к холодной, кафельной стене перегороженной матовым серым стеклом душевой зоны. Снова целует шею, покусывает ключицы, пальцами мнет грудь.

Наверное, срабатывает какой-то невидимый датчик, потому что в эту минуту на нас сверху обрушивается поток воды. Сначала слегка прохладный, но никто из нас не обращает внимания – и это точно не повод останавливаться.

Слава упирает колено в стену, ссаживает меня и поднимает руки, давая мне стащить с него верх. Я, как всегда, на мгновение замираю, когда взгляд падает на татуированные широкие плечи, на выразительно проступающие под кожей мышцы. Вода оживляет рисунки и кажется, что они скользят по его коже.

Противозаконно быть таким охуенным, Дубровский…

— Прикинь, Би, - он ловит мой взгляд, забрасывает мои руки себе на плечи, - весь день этот гребаный датчик снова и снова давал сбой, а у меня член стоял примерно… всегда.

— Ай-ай-ай, Вячеслав Павлович, - игриво царапаю его плечо, как будто отчитывая, но на самом деле краснея от острого удовольствия, - какое безответственное отношение к работе.

Он коварно усмехается, ставит меня на пол, расстегивает почти невидимую молнию на моих браках и стаскивает их вместе с трусиками. Опускается на одно колено, чтобы спустить дальше по ногам.

Я остаюсь перед ним абсолютно голой.

Не стесняюсь ни капли – наоборот, развожу колени, когда ладонь многозначительно и пошло скользит по внутренне стороне бедра. Даю ему больше пространства, чтобы трогать. Закусываю губы, когда пальцы находят складки – поглаживают сверху, размазывая влагу. Только когда Дубровский нарочно растягивает ласку, начинаю покачиваться вперед, чтобы сделать контакт плотнее.

Он задирает голову, серебряный взгляд наполнен возбуждением и одобрением.

Я не уверена произношу ли это вслух, но мое «хочу тебя…» заставляет его подняться и щелкнуть пряжкой ремня.

Смотрю, как безумно сексуально стаскивает джинсы вместе с боксерами.

Ладонь сама ложится на короткую светлую дорожку, стекающую вниз по животу, обхватывает его напряженный пульсирующий член. В голове – уйма картинок о том, как я брала его в рот и как мне снова остро хочется ощутить вкус на губах, но мы оба слишком разгоряченные для таких игр.

Слава снова подхватывает меня на руки, горячая, бархатная головка упирается в мой вход – готовый, молящий.

Он толкается одним мощным, глубоким движением.

До самого основания.

Я кричу ему в рот, чувствуя ответный негромкий стон.

Первые движения – пробующие, тянущие. Он всегда сначала дает мне привыкнуть, и только потом начинается двигаться «по-взрослому» - быстро, почти грубо. Бедра с силой бьются об мои.

Шлепающий влажный звук разносится по маленькой ванной, оглушая и моментально доводя до предела.

— Черт, Би… - стонет Слава, прижимаясь лбом к моему. Мы оба мокрые от пара и пота. – Я… блять… я сейчас…

Я шепчу что-то несвязное, раскрываю колени шире, давая ему двигаться максимально глубоко, потому что уже накатывает волна собственного удовольствия.

Он громко выдыхает, толкается в меня еще несколько раз – глубоко, до судорог.

Выгибаюсь дугой, впиваюсь ногтями в широкую спину, и меня накрывает слепящая, белая вспышка. Я вскрикиваю – снова и снова, разрешая себе каждый звук, потому что эмоций становится слишком много, удерживать все в себе просто нереально.

Слава качает бедрами еще пару раз, плавно вбивая в меня каждую каплю удовольствия.

И выскальзывает, прижимаясь к моему животу скользким от смазки членом.

Мы снова без презерватива, но я вообще об этом забыла, а он все-таки не потерял голову до конца – упирается лбом в холодную плитку надо мной, его грудь тяжело вздымается. Держится, но уже еле-еле.

Я сползаю по стене, на подрагивающих после оргазма ногах опускаюсь на колени на прохладный пол ванной. Поднимаю взгляд снизу вверх - Слава стоит, опираясь предплечьем на стену. Дышит с шумом, иногда глотая стекающую по нам воду. В другой ладони сжимает крепкий, блестящий от моей смазки член.

Я поднимаю голову, протягиваю руку, разжимая его судорожно сжатые пальцы, осторожно касаюсь и поглаживаю. Дубровский вздрагивает, на секунду крепко жмурится, но потом снова смотрит на меня – пристально, с темным голодом.

В тот момент, когда мои губы смыкаются на пульсирующей плоти, он хрипло выдыхает мое имя.

Я беру его в рот. Медленно, глубоко, насколько могу. Вкус у него - соленый, мускусный, пьянящий. Хорошо знакомый, но сейчас, после всего, что было, ощущается иначе – острее и откровеннее. И желанно – до головокружения.

Мой язык ласкает всю длину, рот скользит по горячей, упругой плоти. Я слышу, как над моей головой сбивается его дыхание. Длинные пальцы запутываются в моих мокрых волосах, не двигают, а просто удерживают.

— Би… блять… - стонет Дубровский, когда мой рот начинает двигаться смелее и быстрее.

Долго он не держится – чувствую, как напрягается его тело, как бедра все-таки нетерпеливо пару раз подаются навстречу, а на языке ощущаются первые мускусные капли.

Мы еще раз перекрещиваемся взглядами. В его глазах – немой вопрос, он никогда не давит, дает мне самой решить, как далеко я готова дойти. С ним я готова идти до конца – всегда.

Пальцы сжимают мои волосы рефлекторно чуть сильнее, одновременно с тихим хриплым стоном, когда он кончает в мой рот густыми сладкими толчками.