Запрещенные слова. книга 2

Глава тринадцатая

Я просыпаюсь от вибрации будильника в телефоне на прикроватной тумбочке. Раннее, серое утро пятницы просачивается сквозь жалюзи, но комната все еще погружена в полумрак. Тянусь за телефоном, щурясь от сна, который никак не хочет отступать. Я привыкла вставать рано, но сегодня завела будильник еще на полчаса раньше, чтобы успеть окончательно проснуться, собрать мысли в кучу и на первое в своей жизни «свидание с министрами» прийти во всеоружии, а не как запыхавшаяся школьница.

На экране висит сообщение от Славы. Прислал в час ночи. Я до сих пор не могу привыкнуть к нашей разнице во времени, поддаюсь ревнивому импульсу: А ты почему в такое время - и не спишь?!

Только потом доходит, что он прислал его в шесть утра по своему часовому поясу.

Сердце делает нервный, сонный скачок.

Открываю чат, и у меня перехватывает дыхание.

Дубровский прислал фото: лежа в кровати, в какой-то безликой гостиничной комнате. Снято сверху, так, что видно его торс, покрытый татуировками, сильные руки, одна из которых закинута за голову, и спутанные светлые волосы на белой подушке. На нем — только черные боксеры, и тонкая ткань не в силах скрыть очевидное. Он смотрит прямо в камеру, и в серебряных глазах - такая неприкрытая, ленивая похоть, что я рефлекторно сжимаю колени под покрывалом.

Под фотографией - короткая приписка: «Когда вернусь, Би - тебе хана😇».

Я смотрю на фото, впитываю слова, и чувствую, как жар заливает щеки и шею, затапливает с головой. Жадно, беззастенчиво разглядываю каждый пиксель. Линию его бедер, рельеф пресса, аккуратную дорожку волос, уходящую под резинку белья. Я почти физически ощущаю его запах и тепло, даже вкус его члена на своих губах.

Бегу в душ. Становлюсь под горячие, упругие струи, которые стекают по коже, заставляя ее гореть и покрываться румянцем. Беру телефон, вытираю запотевший экран и включаю камеру. Мои пальцы дрожат. Я делаю снимок. Спиной к зеркалу. Капли воды блестят на моих плечах, на изгибе поясницы, стекают по ягодицам. Я голая. Уязвимая. И в то же время - невероятно смелая.

Я впервые в жизни делаю что-то подобное.

Отправляю ему это фото без единого слова. И тут же выключаю телефон, бросая на пуфик у раковины. Не хочу видеть его ответ. Боюсь. Но одновременно чувствую и пьянящий, острый прилив адреналина, от которого кружится голова. Пока моюсь, растирая мочалкой кожу, воображаю, как он получит мое сообщение. У него сейчас примерно… одиннадцать? Он, наверное, занят? Может, я не вовремя?

Но все равно - ни капли не жалею. Хочу чтобы он знал, что я тоже… очень очень… скучаю.

После такого почти интимного утра, выдернуть себя обратно в реальность - невероятно сложно. Но приходится, потому что сегодняшний день, без преувеличения - настоящий экзамен, к которому я должна быть к нему готова. И как бы грустно это не звучало, но пока в моей голове голый Дубровский со стояком в трусах - моя голова отказывается работать в правильном ритме.

Я выпиваю кофе, сушу волосы, мысленно, как мантру, повторяю: «Думай о работе, Майя!»

Я тщательно, почти ритуально, продумываю свой гардероб. Никаких ярких цветов, никакой легкомысленности, только классика. Выбираю черное платье-карандаш, которое сидит на мне, как вторая кожа, подчеркивая каждый изгиб, но не открывая ничего лишнего. Классические лодочки на высокой, но устойчивой шпильке. И одно-единственное украшение — тонкая золотая цепочка с крошечным бриллиантом - купила его на свои первые серьезные деньги, как символ того, что я могу взять у этой жизни все, и мне для этого совсем не нужно искать «спонсора» .

Придирчиво оцениваю свой вид в зеркале перед выходом.

Отражение мне нравится - из него на меня смотрит уверенная в себе молодая амбициозная карьеристка, готовая, если нужно, отвечать даже на самые каверзные вопросы. В том, что их не избежать - нет никаких сомнений. Как и в том, кто будет их автором.

«Дом с колоннами» встречает меня гулкой, торжественной тишиной. Он не давит, но почти сразу подавляет. Огромные, уходящие ввысь потолки, мраморные полы, натертые до зеркального блеска, тяжелые дубовые двери с позолоченными огромными ручками. На стенах - портреты суровых государственных мужей прошлого, смотрящих на меня с холодным, неодобрительным прищуром. Воздух здесь пахнет не кофе и духами, а старой бумагой, дорогим паркетом и властью.

На проходной меня уже ждут. Молодой человек в безупречном костюме протягивает пластиковую карточку. Я беру пропуск, прохожу через турникет, и его створки захлопываются за моей спиной с тихим, зловещим щелчком. Не то, чтобы я дергалась и испытывала непреодолимое желание сбежать, но ощущения захлопнувшейся клетки - не из приятных.

Меня провожают по бесконечным, гулким коридорам. Мы поднимаемся на лифте, отделанном темным деревом и кожей. Двери открываются - и я как будто попадаю в другой мир. Мир, где говорят вполголоса, каждый шаг выверен, а каждое слово имеет вес.

Зал заседаний почему-то похож на аквариум. Огромный, овальный стол из полированного темного дерева, за которым сидят «акулы» - мужчины разного возраста и мастей, в дорогих, сшитых на заказ костюмах. Заместители министров, руководители госкорпораций, влиятельные бизнесмены. Разговаривают между собой, не обращая на меня никакого внимания. Я для них как будто пустое место - просто красивая молодая женщина, непонятно как здесь оказавшаяся.

Сажусь на указанное мне место, чувствуя себя Алисой, с той лишь оговоркой, что в моем Зазеркалье голову мне могут снести очень даже по-настоящему.

Форвард заходит последним.

Его появление мгновенно гасит все разговоры. Наступает такая абсолютная, звенящая тишина, что я на секунду готова поверить, что оглохла. Он не спешит, и в отличие от остальных - полностью расслаблен: обводит собравшихся пронзительным взглядом и я замечаю, как многие моментально расправляют плечи и вытягиваются, словно на параде. Он здесь как будто дирижер, а все остальные просто либо играют по его партитуре, либо - выметаются. Мысленно отмечаю, что если бы я видела все это до того, как Форвард начал заваливать меня цветами - у меня бы попросту не хватило смелости так нашло его отфутболивать.

Он садится во главе стола. И только потом находит меня взглядом. Смотрит несколько секунд - холодно, даже слегка отстраненно, но все равно - с интересом. А я не могу отделаться от мысли, что несколько часов назад отправила его сыну голое селфи из душа.

Форвард встает, запускает руки в карманы, как будто хочет и дальше поддерживать иллюзию обманчивой расслабленности.

— Господа, - его голос звучит ровно, без единой эмоции. - Прежде чем мы начнем, позвольте представить вам нашего ключевого партнера и, не побоюсь этого слова, мозг проекта «Синергия-2030» со стороны NEXOR Motors - Майю Валентиновну Франковскую.

Он не просто меня представляет - он подходит со спины и кладет руку мне на плечо. Легкое, почти невесомое прикосновение, но от него мне чертовски не по себе. Чувствую себя бабочкой, приколотой к бархату его коллекции.

На меня устремляются заинтересованные взгляды. Десятки пар глаз - любопытных, оценивающих, даже - насмешливых. Чувствую, как жар начинает заливает щеки. Но потом… включается мой профессионализм. Я перестаю видеть в них «акул» - вместо этого вижу просто людей. Анализирую их - кто лидер, кто ведомый, у кого какие интересы. Мой мозг начинает работать, как компьютер, раскладывая по полочкам сложную, многоуровневую партию.

Совещание начинается. Они говорят о цифрах, сроках и стратегиях. Я слушаю, вникаю, делаю пометки в блокноте. Молчу и впитываю, но пятой точкой чувствую, что мой бенефис - еще впереди.

— Майя Валентиновна, - голос Форварда разрезает тишину. - Хотелось бы услышать ваше мнение - как вы видите решение проблемы с нехваткой молодых инженеров для нового научного центра? Просто повысить зарплаты - путь в никуда, вы же понимаете.

А вот и мой экзаменационный вопрос подвезли.

Я поднимаю голову. Смотрю прямо ему в глаза.

— Повышение зарплат - это тактический ход, работающий только в короткой перспективе, а нам нужна стратегия. - Добавляю в свой голос уверенность и улыбку. - Можно создать базовую кафедру NEXOR Motors в ведущем техническом вузе страны. Разработать программу грантов для самых талантливых студентов, начиная со второго курса. Внедрить систему дуального образования, когда теория идет рука об руку с практикой на наших производственных площадках. На данный момент NEXOR уже работает над программой наставничества, когда опытные инженеры передают свои знания молодым кадрам - мы можем пойти дальше, и разработать еще несколько направлений. Мы должны не покупать кадры, а выращивать их. Создавать свою собственную, уникальную инженерную школу.

В зале повисает тишина. Я вижу, как несколько человек удивленно переглядываются. Замечаю в глазах сидящего напротив мужчины, неподдельный интерес.

Не знаю, был ли это на сто процентов экзамен, но, кажется, я его сдала.

Совещание заканчивается примерно через несколько часов - после долгих, сложных, бюрократических обсуждений, большая часть которых мне не очень понятна, потому что я впервые на «чужой кухне». Меня он больше трогает и оставшуюся часть времени я довольствуюсь ролью постороннего наблюдателя - слушаю, вникаю хотя бы в то, что понимаю, делаю пометки в блокноте. Скорее всего, пройдет еще куча времени, прежде чем я начну безопасно во всем этом плавать, но… было большим лукавством говорить, что мне это не нравится.

После офисных войн с Резником, я чувствую себя рыбой, которую, наконец-то, выпустили в воду, пусть и не в родную стихию.

Когда все расходятся и я старательно запихиваю пухлый блокнот в сумку, подходит Форвард. Я бросаю на него взгляд, вытягиваю из себя вежливую улыбку и продолжаю делать вид, что от укладки записной книжки в сумку зависит как минимум судьба человечества.

— Неплохо для первого раза, Майя, - слышу в его голосе покровительственные нотки. - Я в вас почти не сомневался.

Это «почти» - тонкий укол, который не дает мне расслабиться, а заодно напоминает, кто здесь главный. И что самое «веселое» еще впереди.

— В понедельник у меня, в три, - продолжает Форвард, не дав мне опомниться. - Обсудим первые шаги по вашей «дорожной карте». Принесите наброски - идея с ВУЗами мне понравилась. И ваши наработки по наставничеству - тоже.

Он не спрашивает, удобно ли мне - просто ставит перед фактом. И тут же прикладывает телефон к уху, улыбкой - прохладной, деловой - давая понять, что на этом время, которое он мог себе позволить на меня потратиться, закончилось. Правда, мне и сказать-то нечего, потому что голова уже переключилась в режим «Есть много важной работы». И я просижу над ней все выходные. С одной стороны - это очень жестко, потому что всю неделю я буквально приезжала домой только чтобы поужинать и вырубиться, и рассчитывала уделить себя хотя бы немного времени в выходные. С другой - буду хотя бы чуточку меньше скучать по Славе.

Слава, господи…

Как мне ему об этом рассказать?

Мне страшно, что когда он все узнает, то сразу же выдвинет ультиматум - или он, или вот такая работа. А я не хочу выбирать между любимым мужчиной и делом всей своей жизни. Но и держать его в неведении до возвращения тоже как будто… не правильно. Хотя «Знаешь, Слава, я теперь буду двадцать четыре часа в сутки тусить с твоим отцом» - это последнее, что я хотела бы сообщать по телефону.

Я выхожу из «Дома с колоннами» с ощущением головокружения. Частично - от успеха, частично - от полной неуверенности в завтрашнем дне. Воздух снаружи кажется другим — свежим, живым, наполненным запахом цветущих лип и разогретого асфальта. Я делаю глубокий вдох, пытаясь унять дрожь в коленях.

Я теперь на территории Форварда-старшего, в большой, сложной игре.

И хозяин этой игры только что показал мне, кто устанавливает правила.

Пока я еду обратно в офис, в голове - рой мыслей. Прокручиваю каждую деталь утреннего совещания, каждое слово, каждый взгляд. Мне, субъективно, конечно, кажется, что я показала зубы и дала понять, что я - не просто красивая кукла, которую можно посадить для мебели, а вполне самостоятельный и важный игрок. И от этого осознания по телу разливается волна горячего, пьянящего азарта.

Когда захожу в приемную, Маша встречает меня испуганным, почти трагическим взглядом. Я мысленно считаю до трех - мне придется смириться с тем, что никто не может быть Аминой, но с ее «любовью» делать трагедию буквально из каждого полученного письма, нужно что-то делать.

— Майя Валентиновна, - шепчет она, протягивая тонкий лист бумаги, держа его зачем-то двумя руками, словно он хрустальный. - Это… из приемной генерального. Только что пришло.

Я мысленно чертыхаюсь. Ни на секунду не сомневалась, что Резник мне ни за что не простит этот «лягушачий» скачок через его голову, но я надеялась, что он потратит чуть больше времени на этап планирования. Но, видимо, его задело сильнее чем я думала.

Пока иду в кабинет, читаю на ходу. И буквально с первых же строк понятно, что это очередное объявление войны.

Причем абсолютно безупречное, если рассматривать его с точки зрения корпоративной логики. Я даже мысленно аплодирую его находчивости.

Это приказ о «Проведении комплексного анализа кадровой структуры объединенной компании с целью выявления зон избыточности и оптимизации штата».

На первый взгляд - абсолютно логичный и необходимый шаг после слияния. Но я прекрасно вижу, что на самом деле скрыто между строк. Он поручает мне составить расстрельные списки. Хочет назначить меня палачом, раз его самого за подобное буквально недавно крепко стукнули по рукам. А заодно ставит невыполнимую задачу, отводя на нее нереальный, трехнедельный срок, прекрасно зная, что я либо ее провалю, либо сделаю поверхностно и некачественно. Каким бы ни был исход, Резник так или иначе получит повод для моего уничтожения.

Пока смотрю на его очередную шпильку, чувствую как закипает ярость. Тихая, холодная и расчетливая.

Что, Вова, решил, что я - пешка, которую ты будешь двигать по своему усмотрению, как Григорьеву, а я ни слова не скажу?

— Маша, сделай мне кофе, пожалуйста, - прошу, чуть повысив голос. Боже. Дай мне сил дожить до того времени, когда она поймет, что каждая такая писулька от генерального должна по умолчанию сопровождаться порцией американо без сахара.

Открываю ноутбук. Пальцы летают над клавиатурой. Я больше не хочу участвовать в его войнушке. Не хочу - и не могу себе позволить - распалять на эту идиотскую крысиную возню силы, которые мне понадобятся ля решения более важных задач.

Через двадцать минут служебная записка готова. Перечитываю, мысленно нахваливая себя, что даже не приходится вносить правки - все идеально, сухо, по-деловому и безупречно с точки зрения бюрократии. «Уважаемый Владимир Эдуардович. В ответ на ваш приказ №… сообщаю следующее. Инициатива по оптимизации штата, безусловно, является важным стратегическим шагом. Однако, считаю своим долгом обратить ваше внимание на крайнюю несвоевременность данного мероприятия. Компания только что пережила серьезный репутационный кризис, связанный с историей увольнения сотрудника Петрова В.С. Запуск нового, еще более масштабного процесса сокращений в данный момент может спровоцировать новую волну негатива в СМИ и панику в коллективе. Предлагаю отложить данный вопрос до следующего квартала, а текущие ресурсы HR-департамента сосредоточить на реализации двух стратегически важных проектов, утвержденных советом директоров: программы наставничества и интеграции в государственный проект «Синергия-2030».

Делаю глоток кофе, морщусь - не крепкий, Машу придется учить еще и этому, но на хотя бы сделала его в ультра-короткие две минуты. Кажется, разогнала кофемашину до предела ее скоростей и возможности. Что ж, во всем надо искать свои плюсы и минусы.

Ставлю в копию Резника и Орлова. И нажимаю «отправить».

Ответ приходит через час. Не от Резника. От собственника. Он вызывает нас обоих. К себе. Немедленно.

В кабинете Орлова традиционно роскошным ненавязчивым аромадифизором и властью, но есть и новый запах - запах раздражения. Кирилл Семенович сидит за столом, спокойный, непроницаемый, как сфинкс, но я все равно успеваю заметить складку у него между бровями. Мы с Резником садимся в кресла напротив. Не смотрим друг на друга, но я чувствую волны ненависти, которые от него исходят. Бросаю взгляд на его холеное, самодовольное лицо, на снова отросшую бороду (словно в пику мне), на дорогие часы на запястье… и не понимаю. Как? Как, господи, я могла им увлечься? Где были мои глаза? Мои мозги?!

— Я прочитал ваш приказ, Владимир Эдуардович, - начинает Орлов. Как всегда говорит тихо, строго дозируя эмоции, но я все равно улавливаю все те же знакомые нотки раздражения. - И служебную записку Майи Валентиновны. И я, признаться, в недоумении.

Он делает паузу, давая словам впитаться в воздух и в наши головы.

— Я не вижу никакой производственной необходимости в запуске столь масштабного и рискованного процесса именно сейчас, - продолжает, на этот раз добавляя нотки жесткости. — Особенно, теперь, когда мы еще толком не потушили пожар, устроенный, к слову, вашей гениальной «оптимизацией». Правильно ли я понимаю, Резник, что вы собираетесь разжечь новый, но на этот раз руками Майи Валентиновны?

Резник пытается что-то сказать, но Орлов останавливает его легким жестом, давая понять, что вопрос был чисто риторическим, потому что ответ он и так знает - настолько все очевидно.

— Более того. - Орлов переводит взгляд на меня. - Я так же не понимаю, почему вы отвлекаете одного из наших ключевых стратегов на рутинную, тактическую задачу. Майя Валентиновна в данный момент курирует два важнейших для компании проекта. Программу наставничества, которую я лично утвердил. И «Синергию» - этот уровень, я думаю, вы и так прекрасно понимаете… Я надеюсь, что понимаете. Вы хотите саботировать работу Франковской? Ничем другим я ваш внезапный порыв объяснить не могу.

— Я посчитал нужным… - начинает Резник, но Орлов резко его перебивает.

— Владимир Эдуардович, вы посчитали абсолютно не верно. И если это не откровенный саботаж, чего я не потерплю, то у меня начинают закрадываться сомнения в том, соответствуете ли вы занимаемой должности. Все ваши недавние решения никак не стыкуются с уровнем профессионализма, на который рассчитывали владельцы NEXOR Motors, когда утверждали вас на должность генерального директора.

Резник замолкает, а его лицо становится багровым - настолько очевидно, что это замечает даже Орлов. И реагирует в своей манере - легкой усмешкой, вполне подходящей, чтобы донести как ему плевать.

— Поэтому, - в голове Орлова больше нет вопросов - только приказы, настолько категоричные, что вряд ли даже Резник рискнет с ним спорить, - приказ об оптимизации отменить. И на ближайшее время все задачи для Майи Валентиновны буду ставить я. Лично. Она переходит в мое прямое подчинение до окончания этих двух проектов. Вам все ясно, Владимир Эдуардович?

Это публичная порка. Унижение. Орлов намеренно, демонстративно, нарушая всякую субординацию, отчитывает генерального директора при его подчиненной. Он показывает, кто здесь на самом деле хозяин.

Резник кивает. Молча.

В тишине мне кажется, что я слышу как скрипят его зубы.

Из кабинета Орлова выхожу с чувством, будто только что первой пробежала марафон. Но расслабиться все равно не получается, потому что где-то на заднем фоне мельтешит перекошенная рожа Резника в тот момент, когда я намеренно не стала садиться с ним в лифт, а предпочла спуститься по лестнице. Не потому что боялась - просто его парфюм, который однажды казался мне очень «вкусным» теперь вызывает только тошноту и приступ головной боли. Особенно в небольшом пространстве кабинки.

Но столкнуться с Резником все равно приходится.

На парковке, куда я спускаюсь в конце рабочего дня - снова, как всегда, уходя из офиса почти самой последней.

Генерального замечаю издалека. Возможно, просто чувствую на уровне инстинктов, потому что за секунду до того, как замечаю Резника, волоски на руках становятся дыбом. Наши машины стоят рядом на полупустой подземной парковке. Он стоит, прислонившись к своему черному «Мерседесу», и курит. Медленно, со вкусом, выпуская в спертый воздух парковки кольца сизого дыма.

Он явно ждет меня - об этом кричит даже его как будто бы расслабленная поза. Хотя на самом деле я слишком хорошо его знаю, чтобы не замечать очевидное трескучее напряжение. И то, как побелели костяшки его пальцев, в который нервно танцует огонек сигареты.

Встречи не избежать, разве что я прикинусь шлангом, развернусь и пойду на выход, уехав домой на такси. Но черта с два я буду бегать от этого мудака.

Я иду к «Медузе», и каждый шаг гулко отдается в бетонной тишине. Резник отлепляется от машины, выходит мне наперерез.

— Довольна? - В его голосе - адская доза ядовитого шепота.

Я молча нажимаю на кнопку сигнализации. Машина пикает, подмигивая фарами.

— Думаешь, ты победила? - Резник подходит ближе, и я все-таки чувствую запах его туалетной воды, смешанный с запахом табака. Подавляю слишком резкую тошноту, как будто ударилась затылком и в глазах потемнело. - Думаешь, Орлов будет вечно тебя прикрывать?

— Я не нуждаюсь в том, чтобы меня прикрывали, Владимир Эдуардович, - говорю невозмутимо глядя ему в глаза. - Я просто хорошо делаю свою работу.

— Работу? - Он смеется. Мерзким, гаденьким смехом. - То есть теперь это так называется? Подстилаться под стариков, чтобы получить теплое местечко - это… работа?

Я вздрагиваю, как от пощечины, но всего на секунду, и быстро беру себя в руки.

— Мне плевать, что вы думаете, Владимир Эдуардович, - немного, совсем чуть-чуть задираю подбородок. - Просто оставьте меня в покое, и сосредоточьтесь на своей работе. Возможно, тогда у вас не останется времени совать свой длинный нос в чужие дела.

— А если я хочу совать его именно в твои дела, Франковская? - Он делает еще шаг, и теперь мы стоим так близко, что я вижу каждую морщинку у его глаз, каждый лопнувший от злости сосуд в глазу. - Думаешь, я не в курсе, как ты карабкаешься по головам? Сначала младший Форвард, потом - старший. Ты быстро переключаешься, Франковская. Молодец, настоящая… шлюха.

Я молчу. Знаю, что он пытается вывести меня из себя. Хочет, чтобы я закричала, начала оправдываться, возможно, устроила истерику. Даже жаль, что все его старания - в молоко. Такой радости я Резнику точно не доставлю.

— Я смотрю, Владимир Эдуардович, у вас закончились аргументы, и вы перешли на личности. - Растягиваю губы в снисходительной улыбке. - Не самая выигрышная стратегия.

— У меня еще много аргументов, - шипит он, и его глаза сужаются, превращаясь в две злые щелочки. - Я хочу, чтобы ты слилась с «Синергии», Франковская. Добровольно. Напишешь заявление, что не справляешься, что это слишком сложно для тебя - ты же умная девочка, придумай что-нибудь, чтобы Орлов проглотил. А потом - слилась и отсюда. Скажешь, что выгорела.

— Иначе что?

— Иначе, - Резник наклоняется к моему уху, и его горькое дыхание неприятным зудом ложится на щеку, - я подниму один очень интересный вопрос на совете директоров. Вопрос о твоей… ну, допустим… связи с подчиненным.

Я чувствую, как сердце подскакивает к горлу, но внешне, надеюсь, держусь все так же невозмутимо.

— Думаю, всем будет очень интересно узнать, — продолжает он, наслаждаясь моим молчанием, — что куратор стратегического государственного проекта от NEXOR Motors спит с сыном председателя комиссии. О служебной этике я вообще молчу. Но все же, какой пикантный конфликт интересов, не находишь? Думаю, после такого скандала полетят головы. Не знаю, чьи, но твоя среди них будет точно. А вот Форварду придется очень долго отмываться от обвинений в коррупции и кумовстве. После скандала пару лет назад, который чуть не стоил ему политической карьеры и теплого кресла, вряд ли он и в этот раз соскочит так же безболезненно. Как думаешь, Франковская, что он сделает с тобой, когда узнает, с чего все началось?

На лице Резника неприкрытый, животный триумф. Мне кажется, он чуть ли не до потолка прыгал, когда придумал этот гениальный план, и в своем воображении уже не единожды прокрутил получившееся «кино». Но я ему все безбожно порчу, потому что не выдаю никакой реакции. Не потому что у меня адский самоконтроль, хотя он бы не помешал. Просто я настолько вымотана - морально и физически - последними днями, что не остается сил даже как следует испугаться.

Поэтому шакалья улыбка Резника все-таки заметно трескается, уступая место очередному яростному оскалу. Но и этим меня тоже уже не впечатлить.

— И просто представь, Франковская, что будет с Дубровским, когда журналисты до него доберутся… - Резник явно упивается моментом своей власти. - Его драгоценная карьера просто пойдет по пизде. И все потому что ты - эгоистичная сука, не умеющая вовремя отходить в сторону. Как думаешь - равноценный размер? Твоя мимолетная удача - на… примерно все его будущее?

— Ты не посмеешь, - говорю спокойным сухим голосом, наплевав на свои попытки держать наше общение в рамках вежливого «вы».

— Посмею. - Он наступает на меня, вынуждая сделать несколько шагов назад, пока бедра не упираются в бок «Медузы». И нова - ликование и восторг на лице. Даже не понимает, что я пячусь не от его напора и уж тем более не из страха, а просто потому, что вот сейчас запах его парфюма начинает вызывать у меня почти физическую боль. - У меня нет выбора, Франковская. Ты сама не оставила мне других вариантов, а ведь могла бы просто без последствий уволиться и я бы даже дал тебе блестящую рекомендацию. И, может быть, если бы очень… очень хорошо попросила - нашел бы куда пристроить.

— Минуй нас пуще всех печалей, - нарочно растягиваю слова, чтобы знаменитая цитата звучала как издевка, - и барский гнев, и барская любовь..

Резник крепко сжимает зубы и кулаки - почти синхронно.

Он может меня ударить? Я допускаю такую мысль, но все равно не боюсь и не отвожу взгляд.

— Знаешь, что случается с теми, кого ты гладишь по головке, Резник? Они вдруг исчезают и забывают о том, что у них есть дети и другие обязанности. Или именно вот так и выглядит твое обещание пристроить на теплое местечко?

На его лице появляется раздражение. Слишком выразительное, чтобы на мысли о том, что он не в курсе Юлиного загула, можно было ставить точку. Он все знает. Но сейчас я и эту зацепку откладываю в дальний ящик, чтобы вернуться к ней позже, на свежую голову.

— Я тебя предупредил, Франковская, - снова заводит свою пластинку Резник. - Хоть бы спасибо сказала, тварь ты неблагодарная.

Это подчеркнутое «тварь» он выбирает совсем не случайно - именно сейчас. Хочет показать, что снял белые перчатки.

Я молча разворачиваюсь, открываю дверь машины и сажусь за руль.

Но Резник все равно не отваливается - наклоняется к моему окну и добавляет, нарочно каким-то шуршащим голосом:

— Придется выбирать - твоя карьера или большой-большой скандал, из которого ни ты, ни твои любовники, просто так не выпутаются. И на твоем месте, Франковская, я бы не тянул с решением долго - мое терпение тоже не безгранично. Тик-так, сука… тик-так…

Я завожу мотор и выезжаю с парковки, оставив его без кости в виде повода чесать свое самолюбие. Но пока еду по ночному городу, в моей голове наступает оглушительная, звенящая пустота. Я знаю его слишком хорошо, чтобы понять - это не блеф, Резник абсолютно способен привести угрозу в исполнение. Потому что на этот раз его бедное раненное грандиозное эго получило запредельную дозу боли и унижения.

Я еду домой практически на автопилоте. Огни ночного города сливаются в размытые, акварельные полосы, и даже вечер не сбивает раскаленный воздух, которым меня шпарит по щекам буквально всю дорогу до дома. Я обожаю кататься на «Медузе» на пределе допустимой по городу скорости, но сегодня ощущаю себя курицей в аэрогриле.

Странно, но почти не чувствую усталости, только оглушительную, звенящую пустоту. Как будто во время разговора с Резником превратилась в непрошибаемый кусок гранита - и мне нужна живая вода, чтобы обратно стать человеком. Я не дала генеральному ни единого шанса увидеть мой страх, а тем более - насладиться моим унижением. Я просто села в машину и уехала, оставив его одного, с его ядом и его бессильной злобой.

Но чем ближе к дому, тем сильнее я чувствую, как отступает адреналин, оставляя после себя горькое послевкусие и разрушительную суть угрозы Резника. Она как яд, медленно и неотвратимо, просачивается в мысли, рисуя безрадостную картину будущего скандала. И его последствий.

В свою квартиру захожу тоже еле переставляя ноги, и на меня сразу набрасывается удушающая тишина. Бросаю сумку на пол, скидываю туфли - не очень аккуратно, просто куда придется, хотя терпеть этого не могу. Но сегодня пофиг. Иду на кухню, наливаю в стакан ледяной воды и с жадностью пью большими глотками, так что болезненно пульсирует во лбу. Но не помогает - огонь паники внутри становится только жарче и сильнее.

Только теперь с отчетливостью понимаю, что я, кажется, стою на перекрестке своей жизни, перед камнем на котором написано: «Любая дорога - хренова, Майя, как ни крути». И как бы сильно я не хорохорилась перед Резником, я не совершу его ошибку, и буду здраво оценивать противника - он все-таки организовал мне цугцванг[1].

Оба моих пути ведут в ад. Почти без преувеличения.

Первый - сделать так, как он хочет. Слиться с «Синергии». Написать заявление об уходе, то есть - признать свое поражение. И тогда Слава будет в безопасности. Его карьера и блестящее будущее - все останется незапятнанным. А я… просто потеряю смысл своей жизни. Все, что я строила годами, кирпичик за кирпичиком, ради чего недосыпала, валилась с ног от усталости, рвала жилы - все это превратится в прах. И именно теперь, когда я выбралась настолько высоко, куда способен вскарабкаться буквально примерно один процент даже самых отчаянных трудоголиков.

Второй путь - бороться. Остаться и принять вызов. И тогда Резник выполнит свою угрозу - вытащит на свет нашу со Славой связь, раскачает лодку под Форвардом, и наружу вылезет история под названием: «Как один не чистый на руку политик пропихнул проект любовницу своего сына под государственные гранты». Это уничтожит Славу. О своей судьбе и карьере я при таком варианте даже не думаю.

Я вспоминаю мастерскую Дубровского в Бугаево. И его горящие азартом и страстью глаза, когда он рассказывал о мечте однажды выпустить свой собственный байк.

Слава - не просто рядовой инженер. Он - творец. Гений - без всякого чертового преувеличения. И его работа в NEXOR Motors, его проекты и репутация - это не просто карьера, а ступени к мечте. Я не могу, не имею права рушить разрушить все это из-за того, что однажды поддалась долбаному импульсу и дала долбаному мудаку!

Господи. Пол жизни бы отдала за один сеанс возвращения в прошлое на машине времени, чтобы изо вех сил треснуть себя по затылку в ту минуту, когда согласилась на предложение Резника.

Я потираю виски, разглядывая лежащий на моем перекрестке воображаемый камень моя жизнь против мечты Дубровского.

Я хожу по квартире из угла в угол, только теперь в достойной степени понимая значения выражения «найти пятый угол в четырех стенах». Пытаюсь нащупать хот я какую-то лазейку, найти разумный компромисс, но в конце концов бросаю эту затею, потому что она не приносит ничего кроме новой порции безысходности и головной боли.

Когда на экране всплывает входящее сообщение от Славы, я как раз откупориваю вино. Не отношу себя к женщинам, которые тихо, сама с собой, попивают алкогольные напитки, но в таком состоянии спать меня уложит только валерьянка на красном полусухом. На часах - почти десять. У него там, в Сингапуре, - за полночь. Я не ждала, была уверена, что он уже спит. И сейчас пару минут торможу свои попытки прочитать, что он написал.

Мне страшно.

У меня паника, подкрепленная зудящей в голове мыслью: «А может, именно вот эти сообщения - те самые, последние, после которых все закончится?»

Я делаю сразу несколько глотков вина, мысленно выдыхаю и читаю.

Шершень: Специально поставил будильник, чтобы услышать тебя. Не спишь, Би?

Сердце делает смертельный номер и падает на осколки, потому что страховочный трос ни черта не выдерживает. Он поставил будильник. Ради меня.

Несколько минут гипнотизирую экран взглядом. Что ему написать? Или может… уже не писать совсем, никогда?

Ненавижу себя за то, что впервые в жизни хочется, чтобы прилетел волшебник и решил все мои проблемы одним взмахом волшебной палочки.

Но пока я сражаюсь со своими тараканами, всплывает входящий вызов. Тоже от Славы. Наверное, увидел статус «прочитано» и решил позвонить, раз уж мы оба не спим. Я протягиваю палец к зеленому кружочку… и торможу. Ладонь так предательски дрожит, что приходится. Отложить телефон на кухонную стойку, чтобы не выскользнул из слабеющих пальцев.

Я… я не знаю, как с ним говорить. О чем? «Слава, прости, но из-за того, что я не умею выбирать себе любовников, у тебя теперь проблемы размером с Сатурн?» Или «Знаешь, я подумала, что не готова жертвовать своей жизнью ради тебя»? Меня подташнивает от любого из вариантов. А самое страшное, что у меня совершенно не осталось сил на притворство даже на пятиминутный разговор. Просто знаю, что как только открою рот даже чтобы поболтать о погоде, он сразу все поймет.

Гудок. Третий. Пятый. Я не выдерживаю сбрасываю вызов.

Сообщение приходит мгновенно.

Шершень: Что случилось?

Набивая ему сообщение в ответ, с трудом попадаю по буквам.

Я: Все в порядке. Просто немного простыла под кондиционером и еще ужасно болит голова. Уже почти сплю.

Ложь. Липкая, отвратительная, но в данный момент она - мое единственное спасение.

Шершень: Точно все в порядке? Может, тебе что-то нужно? Лекарства? Еда? Я могу заказать доставку. Все, что скажешь, Би.

Его забота - как нож в самое сердце.

Знаю, Слава, знаю, что ты все можешь, даже организовать мне фуршет в десять вечера, находясь на другом конце земного шара. Зачем ты такой, господи… ну зачем?!

Снова и снова перечитываю его сообщение, и слезы, которые я так старательно сдерживала весь вечер, рвутся наружу. Славы здесь нет и он не может этого услышать, но я все равно зажимаю рот рукой, чтобы не закричать от отчаяния.

Он пишет, что волнуется - это чувствуется в тоне его коротких рваных сообщений.

Пишу в ответ: «Нет, спасибо. У меня все есть. Спи. Спокойной ночи». Слова такие сухие, что, кажется, стоит дунуть на экран - и разлетятся как песок.

Отправляю сообщение и откладываю телефон, потому что он как будто обжигает кончики пальцев. Сползаю на пол, обхватываю колени руками. Пью вино, но на языке оно ощущается водой. Вдобавок к слезам меня пробирает нервная мелкая дрожь.

Я абсолютно разбита.

Разбита тем единственно правильным решением, которое должна принять. Мой натренированный годами корпоративных войн холодный и расчетливый мозг, уже все решил.

Но с ним отчаянно не согласно упрямое сердце.

[1] Цугцванг (нем. Zugzwang «принуждение к ходу») — положение в шашках и шахматах, в котором любой ход игрока ведёт к ухудшению его позиции (вики.)