Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история

Глава 17

«Стою на полустаночке, в цветастом полушалочке, а мимо про-плывают поезда…» Тьфу. Привяжется же. И поезда мимо меня не плавают, и полушалочка у меня нет – и вообще, что это такое?[98] – и я не стою, а сижу. А в остальном всё верно – я на полустаночке.

Сижу на лавке, такой типичной советской парковой лавке, которые местами еще сохранились и в наше время: отлитые из бетона изогнутые боковины и сиденье из длинных квадратных реек. Сижу, греюсь на солнышке, от шпал резко пахнет нагретым креозотом[99], мимо постукивает грузовой поезд – на тормозной площадке курит хмурый мужик в кепке – чуть в стороне желтеет пассажирское здание, с окошечком кассы и крохотным залом ожидания. Но мне туда не надо: во-первых, на улице мне больше нравится, еще и потому, что на этой самой улице потихоньку загорает мое лицо, превращая меня почти в самого настоящего, этта, талганца, а во-вторых – билет я покупать не собираюсь.

Я еду зайцем.

Вот вы знаете, почему безбилетников называют «зайцами»? Я тоже думал оттого, что безбилетник сидит и трясется, как заяц. Оказывается – нет. Словцо это пошло еще из дореволюционных времен, и означало пассажира, который, вместо того, чтобы купить билет в кассе, запрыгивает, как заяц, в вагон уже тронувшегося поезда и, если не повезет, покупает билет у кондуктора. Ну а если повезет – то едет бесплатно.

Но я точно следовать этой традиции не собираюсь. Сложно запрыгнуть в здешние вагоны, которые ездят чуточку быстрее, чем до революции и можно, вместо бесплатной поездки на поезде, получить бесплатную поездку на «скорой помощи», деревянную ногу, попугая-матершинника и черную метку[100].

Пассажирские поезда останавливаются здесь буквально на несколько минут, за это время я успею подскочить к проводнице, поплакаться ей на свое тяжелое положение – «деньги украли, домой надо, солнышко скроется, муравейник закроется»[101] – и напроситься на поездку без билета. Ну, то есть, поступить по примеру муравьишки. Если прокатит – проеду, сколько смогу, до следующего полустанка, если нет – подойду к кассам, поплачусь там. Билет мне забесплатно, естественно, не дадут, зато кассирша может подойти к следующей проводнице и попросить за меня. Я по такому принципу уже полпути до своей названной родины, Талгана, проехал.

Деньги у меня, правда, есть, из-за чего каждый раз, когда я вот так вот попрошайничаю, меня грызет совесть, но – приходится. Когда у меня будут следующие денежные поступления – и будут ли вообще – я не знаю, поэтому нужно экономить, как только возможно. Я и так питаюсь от случая к случаю, и то, в основном, хлебом, благо вода на станциях бесплатная.

Вон, за станцией желтеет небольшое кубическое зданьице, с надписью «Кипяток». Называется оно, что характерно, кубовая и там можно попить водички или набрать кипятка. Чем и пользуюсь. Ну, еще пару раз, когда меня заносило на вокзалы с буфетами – разорялся на котлету. Потому что без мяса организму будет тоскливо. И так желудок уже высказывает недовольство таким режимом питания – то изжога прихватит, то живот болит, причем почему-то не желудок, а почти в районе солнечного сплетения. Терпи, дружбан, потом отъедимся. Когда-нибудь.

Еду я в Талган по одному большому криминальному делу. Да, вы правильно догадались – операция «Стырь паспорт у студента». Это плохо, это мерзко, меня колотит от одной мысли о том, что из-за меня какой-то пока неизвестный парнишка не сможет поступить в этом году – это не считая того, что ему еще и паспорт восстанавливать – никогда так не делайте… Но – а что делать МНЕ? Так и шататься без документов, без жилья, без работы? Питаться хлебом пополам с водой, пока не заработаю язву величиной с Марианскую впадину? Голод, он, знаете ли, сильно снижает планку допустимого.

И все равно – противно…

От тягостных мыслей меня отвлекла женщина с двумя детьми, вынырнувшая откуда-то из-за кустов, за которыми, как я знал, пряталась тропинка до ближайшего поселка.

– Извините, когда поезд до Трумпана подойдет?

Я машинально посмотрел на запястье, задумчиво рассмотрел его, потом перевел взгляд на здание станции, где, прямо под названием «Воровайка» – что? Это не я его придумал! – белел кружок часов.

– Через пятнадцать минут.

– Спасибо, – она опустилась на соседнюю лавку.

Светловолосая, худенькая – впрочем, пухлых здесь вообще немного – лет тридцати с лишним, в простеньком голубом платье на пуговичках, с белым воротничком. На ногах – черные туфельки с ремешком и белые носочки. Все возмущающиеся «Как можно носить носки с босоножками?!» при виде нее, наверное, дружно захлебнулись бы желчью.

С ней – два угловатых, светло-коричневых чемодана, и два ребенка.

Мальчишка, лет пятнадцати, светлые, выгоревшие волосы, черные широкие шорты до колена, белая рубашка. Серьезный взгляд серых глаз.

И девчонка, лет девяти на вид, с задорно торчащими в стороны косичками и сереньким, бесстыже коротким платьем, которое совершенно не закрывает… кхм… почти ничего ниже пояса. В этом месте отравление желчью настигло бы всех любителей выискивать педофилию.

Девчонка шустрая, как капелька ртути, ни секунду не сидящая на месте, с обцарапанными ногам и сбитыми коленками, намазанными зеленкой.

Нет, я не рассматривал ее ноги. Просто эти самые ноги, вместе с этими же коленками пришли ко мне и стоят рядом.

– А вы куда едете?

– В Талган.

– А это правда, что там крокодилы ходят?

– А как же. Папиросы курят и по-турецки говорят.

Глазищи девчонки, и без того огромные, распахнулись чуть ли не шире отведенных природой границ:

– Правда?!

– Он шутит, – хмуро прокомментировал мальчишка.

Девчоночка явно расстроилась. Секунд на пять.

– А у Ёжика удостоверение шофера есть! – она ехидно стрельнула глаза в сторону брата, – Только оно детское.

Язык не показала, но ощущение высунутого языка в ее интонациях явственно присутствовало.

– Оно не детское, – все так же хмуро ответил рекомый Ёжик, не отрываясь от книги, – его можно потом обменят на насто… на обычное.

Мама с легкой улыбкой наблюдала за пикировкой детей.

– А можно посмотреть? – мне и вправду стало интересно, что это за детское удостоверение такое.

Мальчишка деланно вздохнул, поднялся и подошел ко мне, с явной затаенной гордостью показывая мне серую книжечку.

Картонная обложка с надписью «Удостоверение юного водителя машин». Хм. Внутри: фотография Ёжика – а, так у него фамилия Ёжиков, а я думал, от общей колючести – печати и подписи, «Выдано клубом юных автомобилистов…»… Аа, вот в чем подвох: «Имеет право вождения автомобилей только на детских автотрассах», «При совершеннолетии подлежит обмену на удостоверение шофера-любителя с проверкой знаний правил уличного движения и практической езды». То есть – проку от них никакого.

– Как ты их получил? – уважительно спросил я. Во-первых, его и так сестренка подкалывает, не надо лишний раз сыпать соль на рану самолюбия – а самолюбия тут, чувствуется, хоть мешкам выноси – и, во-вторых: навряд ли все же такие корочки выдают кому попало. Парнишка их явно заслужил.

– В нашей школе шефы – автобаза, мы там практику проходим. Я двадцать часов наездил. С ними даже по городу можно ездить… если на орудовцев[102] не нарываться.

– Если не нарываться – можно и без удостоверения ездить.

– Ну так-то – да, – хмыкнул мальчишка.

– А вы куда едете? – решила поучаствовать в разговоре мама с соседней лавки.

– В Талган.

– Там крокодилы ходят и папиросы курят, – тоном знатока добавила девчонка, уже успевшая достать скакалку и прыгавшая через нее почти у края бетонной платформы. Как бы на рельсы не упала, егоза…

– Крокодилы курят? – улыбнулась мама, – Как в стихотворении Лесаева?

– Ага, точно.

Не знаю, что за Лесаев, но, подозреваю, это местный аналог Чуковского. У которого Крокодил Крокодилович ходил по Невскому и курил папиросы[103].

– А зачем вам в Талган.

– Живу я, этта, там, – я поправил на голове свою тюбетейку.

– Поступать ездили.

– Ездил, – вздохнул я.

– Не поступили?

– Не доехал. Деньги украли на вокзале, вот, домой возвращаюсь.

– Так, может вам помочь? – тут же засуетилась мама, явно собираясь достать из ридикюля денежное вспомоществование для раззявы-талганца.

– Нет! – чуть не выкрикнул я.

Одно дело – под эту марку ездить зайцем и совсем другой – выманивать деньги. Это уже слишком близко к откровенному мошенничеству.

Так я не могу.