Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история

Глава 49

– Ершан, что… что?

Мада испуганно прижалась к стене, не понимая, что я хочу ей сказать. Самому бы знать, что сказать-то…

– Мада, сестренка… Не говори родным, откуда я. Просто скажи, что из Талгана, из какого-то поселка, но название не называй, скажи – не помнишь…

– Я… этта… и так не помню.

Чёрт. Мог бы и не выделываться. С другой стороны: девичья память – вещь ненадежная. Сейчас не помнит, а в самый неудачный момент – как вспомнит.

– И не вспоминай.

– Да что такое-то?

Думай, голова, шапку куплю! Почему она не должна говорить? Ну?!

– Вдруг встретят кого-то из моего поселка, скажут, что ты знаешь меня…

Что в этом плохого-то?

– Я из дома убежал.

Глаза Мады в точности достигли анимешных стандартов.

– Как?!

Как, как… Я еще не придумал.

– Нууу… этта… – какое хорошее талганское слово «этта», как помогает придумывать на ходу, если бы вы знали, – Не то, чтобы прям убежал… Просто… этта… В общем, они не знают, где я.

– Ты не сказал родным?! – судя по ужасу в голосе и глазах, мой только что выдуманный поступок по степени кошмарности был примерно сравним с… с чем-то ужасным и кошмарным. Примерно половина отцеубийства, я бы сказал.

Совершенно невовремя – нет, чтобы две минуты назад! – вспомнились строчки из моего, благополучно про… терянного, справочника по Талгану и талганцам, более известному как книга «На берегах Аргая». Для талганцев семья – это очень важно. Может, не настолько же, как род у казаха или клан у шотландца – по понятным причинам автор книги не сравнивал талганцев ни с теми ни с другими – но тем не менее пойти наперекор родным среднестатистический талганец не сможет. Натура не позволит.

– Они были против. Хотели, чтобы я в наш сельскохозяйственный пошел…

– Аркатанский?

– Ну да.

Аркатан – столица Талгана. И если там нет сельскохозяйственного института… значит, он должен был быть в другом месте Талгана. Не могло быть такого, чтобы на весь регион не было ни одного сельхоза! Поэтому я и сказал «наш», то бишь талганский, чтобы Мада сама уже поняла, в какой именно.

– А ты?!

– А я… я в Афосин хотел… Вот, и…

В глазах девчонки вдруг вспыхнуло ослепительное Понимание. Хотлось бы надеяться, что она поняла что-то правильное.

– У тебя поэтому денег не было?! Ты говорил, что в поезде обокрали, а ты просто без денег из дома уехал, после того, как с отцом поругался!

Ого. Я уже с отцом поругался. Хотя ни про отца, ни про «поругался» не было ни слова. Девчонки… Что не знают – то придумают, потом сами же поверят.

– Нет, – я не стал все же плодить разные версии собственной легенды, чтобы не запутаться, – меня и вправду обокрали. Деньги у меня были, я там… этта… в поселке, немного заработал… в школе…

Вроде прокатило. По крайней мере, недоумения в глазах не было. Значит, всплывшее смутное воспоминание о том, что в советские времена школьники могли работать и зарабатывать на каникулах, оказалось верным[316].

– Работал?

– Да… в смысле, нет.

У меня же, то есть, у Ершана, не было трудовой! А если бы он работал официально – должна была быть. Чёрт… Мадочка, девочка, ты же умница, с фантазией, придумай что-нибудь сама…

Понимание в глазах:

– В заготконтору сдавал?

Ты ж моя красавица.

– Что я туда только не сдавал… Деньги-то нужны были.

Запомни: срочно узнать, что такое заготконтора[317], что туды сдают и что мог бы сдавать туда Ершан, на случай, если этот вопрос всплывет еще раз. Моя легенда обрастает кучей деталей, на которых я непременно спалюсь когда-нибудь, наверное…

– И вот я, – пока Мада не начала выяснять подробности – денег заработал, собрался и… Вот, в Афосине.

– А родные? Они же – переживают!

– Я им письмо написал, мол, так и так, мама с папой, я сам по себе и вы по себе… Только им нельзя знать, где я. А то приедет папа, дядя, братья… двоюродные.

Мада быстро-быстро закивала. Потом остановилась:

– Но… как же ты… БЕЗ СЕМЬИ?!

– Я справлюсь, – сурово сказал я.

Не ржать! Ты еще не менее сурово шмыгни носом и кулаком так по носу проведи.

– Ух ты, письмо!

Сразу после входа в общежитие, перед металлическим турникетом, сработанным, судя по тяжести и общей брутальности, не менее как рабами Рима, на стене висел фанерный ящик с открытыми ячейками. Под каждой – буква, и если кому надо оставить студенту письмо – приходи и клади в ячейку с нужной буквой. Сегодня в ячейке с буквой «Е» белел конверт для Ершана Ершанова. Без обратного адреса.

– Что там? – всунул свой любопытный нос Берген. Тоже поступивший, как и я. С нашей комнаты вообще все поступили.

– Не знаю, – беззаботно отмахнулся я, – В комнате прочитаю.

В комнате я шлепнулся на кровать и аккуратно оторвал полоску с края конверта. Прочитал. Медленно, нарочито медленно сложил листок бумаги, затолкал его обратно в конверт, который бросил на койку.

– Ершан, ты с нами? – Берген старательно отследил взглядом все мои манипуляции с конвертом, не менее старательно делая вид, что ему это совершенно неинтересно.

– А? – переспросил я, погруженный в мысли, – Куда?

– По пиву в честь того, что мы теперь студенты.

– Ну да… По пиву и отметим… поступление…[318] Попозже, мне срочно нужно… в одно место сбегать.

Я встал, отряхнул свой костюм-тройку – надо к одежде все же относиться аккуратнее, вон, весь измял – и неторопливо двинулся к двери.

Сто против одного: сейчас некто Берген уже открывает мое письмо, которое я совершенно случайно забыл на кровати. Письмо, в котором крупными печатными буквами написано: «Срочно явиться в отдел и доложить о продвижении расследования по делу. К.».

Я выскочил из трамвая и, насвистывая, зашагал по улице. Не слишком торопясь, а то Берген, следящий за мной, может меня потерять и все действо лишится смысла, но и не слишком уж замедляясь, я же как-никак тороплюсь. Меня же, как-никак, вызвали.

А вот и пункт моего назначения. С несколько озадачившей меня вывеской «Отдел внутренних дел исполкома Кромийского районного Совета депутатов трудящихся г. Афосина». Милиция все же МВД подчиняется, по крайней мере, должна. А здесь – исполкому Совета депутатов. Совет здесь – представительский орган народной власти, который собирается не каждый день и, для решения текущих вопросов действует тот самый исполком, исполнительный комитет, на наши деньги – администрация городского района. И вот ей здесь почему-то подчиняется милиция…[319]

Впрочем, над этим вопросом я и в прошлый раз долго не задумывался и сейчас не стал. Не до того мне.

Я подошел к крыльцу, обогнул спускавшегося гражданина в черном костюме с красной повязкой на груди, по всей видимости – дружинника… а, нет, на груди мелькнул значок в виде красной звезды, охваченной обручем. В центре – пятиугольник с каким-то человеком, а под ним, на обруче, надпись «Бригадмил». Еще что-то написано было, но не успел заметить. Не дружинник, милиционер в штатском…[320]

Козырнул милиционеру в белой гимнастерке – тот машинально взял под козырек – подошел к двери, поздоровался за руку с еще одним гражданином в штатском, в этот раз без опознавательных знаков, но с уверенным лицом сотрудника милиции, и вместе с ним вошел в здание.

Берген остался снаружи. Вот он сейчас задумался…