Глава 71

– У меня пластинки от «Рыжего кота», самая лучшая студия звукозаписи в Афосине[395], - гордо говорил Арман, аккуратно раскладывая веером бумажные конверты с пластинками. На каждом конверте было мелким почерком написано содержимое. Это – оркестр Олтона Кларинда, еще на ребрах[396], а это – из последнего, самого лучшего, это «Рыжий кот» делали уже после… ну, после того, как вернулись[397]. Арон Грейсленд, Док Марти, Эрл Вудлон…[398]

Пластинки были не твердыми, черными, как я примерно представлял себе грампластинки этого времени, а мягкие, из толстой серой пленки, сквозь которую просвечивались… ребра? А, так это же рентгеновские снимки! Точно, в наших пятидесятых тоже делали самопальные пластинки из старых рентгеновских снимков, они, собственно, так и назывались «музыка на костях». «Из последнего» тоже были мягкими, но уже без всяких ребер, фиброзов и прочих ЧМТ, наоборот, с фотографией незнакомого мне конного памятника и надписью «Афосинская студия художественной звукозаписи»[399]. Официальные, что ли…?

– А вот это я выменял на оркестровую запись Кларинда…

В комнату въехали уже почти все, я оказался предпоследним. Даже Мамочкин сидел в своем углу, притаившись и не вмешиваясь в разговоры, но все же слушая. Молодец, парнишка, от коллектива не отделяется. Арман, образно выражаясь, раскрывал павлиний хвост из пластинок, хвастаясь своей коллекцией и обещая непременно принести патефон. На что, впрочем, остальные реагировали скептически: в этом времени патефон в студенческом общежитии – ну… даже не знаю, с чем сравнить… Примерно как капсула виртуальной реальности, если бы их уже изобрели: вещь хорошая, но стоит как пароход.

Я отпил пива из чайной кружки и хрустнул своим собственным печеньем, которое, как оказалось, под пиво шло просто замечательно. Другие тоже отдали ему должное, но, все-таки, скорее, из любопытства, чем оно им реально понравилось. Впрочем, как я уже сказал, под пиво оно хрустелось замечательно. А также под твердый соленый сыр, который привез Берген, под сушеную корюшку Армана, даже под пирожки Мамочкина… которые я не стал есть. Идиосинкразия у меня последнее время к пирожкам…

– Ты, Арма, меняешь свои пластинки как цыган – коней, – лениво вставил реплику Каз, который к пиву ничего не принес. Зато принес само пиво. В жестяном бидоне литров так на десять. По его словам – домашнее.

– Смотри, пока доменяешь – ни с чем и останешься.

– Мне бабушка… – вдруг вступил в разговор Мамочкин, тут же застеснявшийся и чуть ли не зашептавший, – анекдот рассказывала, еще шестидесятых годов, про то, как крабуры менялись.

Загадочные родственник крабов и буров были, видимо, знакомы всем, кроме меня. Поэтому в ожидании продолжения в комнате повисла тишина, но Мамочкин, видимо, на этом исчерпал свою тягу к общению.

– Не томи, рассказывай, – подбодрил его Каз.

– Я не умею…

– Что там уметь – открывай рот и произноси слова. Давай.

– Встретились два крабура, стоят, разговаривают. Один другому говорит: «Тебе два вагона повидла не нужны?». Второй подумал и говорит: «Нужны. Только у меня денег нет, сменяешь на вагон часовых стрелок?». Первый тоже подумал, прикинул: «Давай!». Ударили по рукам и разошлись – один искать два вагона повидла, а второй – два вагона часовых стрелок.

Ребята посмеялись, но так, чисто из вежливости. Я тоже усмехнулся, но тому, что слышал похожий еще в нашем мире.

– Я недавно слышал анекдот про Лымаря и Ёрника[400], - подхватил эстафету Арман, – Ёрник решил выпить водки вместе с Лымарем. Звонит ему домой, а трубу жена берет. Не пустит Лымаря выпивать. Ёрник и говорит: «Скажи мужу, что у меня радиоприемник сгорел. Пусть берет лампу двадцать один-двадцать[401] и идет ко мне».

Все засмеялись, хотя лично я юмора не понял. Что за Лымарь, что за Ёрник, кто это вообще такие?

– А я вот анекдот про маленького мальчика вспомнил, – проказливым тоном заговорил Каз, – Маленький мальчик спрашивает у мамы: «Мама, мам, а у солнышка есть ножки?». Мама говорит: «Ну что ты, сынок, конечно, нету, но же круглое». Мальчик: «Тогда почему папа вчера в спальне говорил: «Солнышко, раздвинь ножки?»[402].

Ну, тут даже я расхохотался.

Ребята перебросились еще несколькими анекдотами, половину из которых я опять же не понял. Забавно, но среди анекдотов не было ни одного политического. Хотя в наше время спроси кого хочешь: над чем шутили в пятидесятые? И тебе вспомнят кучу анекдотов про Сталина и Хрущева. А вот попробуйте так, навскидку, вспомнить, о чем шутили, когда не хотели затрагивать политику, про кого анекдоты рассказывали? Про Штирлица? Так фильм про него сняли только в семидесятых. Про поручика Ржевского? И он появился только в 1962-ом, в «Гусарской балладе». Про Чапаева и Петьку? Ну, разве что, они-то из фильма тридцатых годов…[403]

– Ершан, – вдруг услышал я, – А ты чего молчишь? Какие свежие анекдоты у вас в Талгане ходят?

Каз, подставщик. У меня тут же вылетели из головы все возможные анекдоты, кроме политических. И, почему-то, анекдота про англичанина в Австралии[404], который совсем не подходил.

– Помню… Слышал недавно анекдот один… – начал я неторопливо, лихорадочно пытаясь вспомнить хоть что-то. Как назло… О! Капитан Ведьмаков!

Неустрашимый капитан, всплывший в подсознании, напомнил мне майора Пронина, оттуда мысль перескочила на КГБ, про которые анекдоты рассказывать все же не стоило.

– Про милиционера… ну, про него еще книжки есть… – щелкнул я пальцами, делая вид, что вспоминаю фамилию. Наверняка же тут должен быть какой-нибудь популярный книжный милиционер, про которого могут теоретически быть анекдоты.

– Майор Кручёных? – поднялись в узнавании брови Армана.

– Может быть… Не помню. Но не суть. Пусть будет про майора. Один преступник решил посмеяться над майором и показать, что он, преступник, гораздо умнее. Узнал номер телефона майора, загримировался, переоделся, позвонил майору из телефонной будки, изменив голос: «Это майор Крученых? Плохо работаешь!». Тут же преступник бросает трубку, перебегает на другую сторону улицы, пробегает по подворотням, на ходу переодевается, меняет парик, приклеивает бороду, прыгает в трамвай, едет на другой конец города. Приходит в себя, успокаивается, думает: «Здорово получилось, надо повторить». Подходит к ближайшей телефонной будке, набирает номер майора: «Это майор Крученых? Плохо работаешь!». Из-за спины на плечо преступника ложится тяжелая рука майора Крученых: «Как умею, так и работаю».

Снова смех, что-то забавное рассказывает Каз, а я, наконец, понимаю, почему мне, несмотря ни на что, не по себе.

Мне жжет грудь непрочитанное письмо от Нитки.

А прочитать я его не могу, просто морально не могу, мне нужно уединение. А где в общежитие ты найдешь место для уединения?

Загрузка...