Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история

Глава 47

«Обычно считается, что Скалозуб – типаж грубого вояки, который может говорить только об армии и армейских порядках. «Выпушки, погончики, петлички». Однако сама фамилия полковника говорит о том, что в его лице выведен образ не просто дубины и тугодума, а этакого светского остряка. Ведь одна из характеристик, получаемых им от героев пьесы «Шутить и он горазд, а ныне кто не шутит…».

Тьфу ты. Здесь Скалозуб носит фамилию Суриян – армянин, что ли? – что вовсе не указывает на его типаж остряка[298]. Я старательно замалевал компрометирующие меня строки на черновике.

Как я и предполагал, одной из тем вступительных сочинений, написанных на мелом на доске в аудитории, была связана с «Горем от ума» Горибоедова… ах, простите «Несчастие ума» Кристабракова. А именно «Образ отрицательного персонажа в произведении «Горе от ума». В качестве жертвы препарирования мною был выбран приснопамятный полковник Суриян, который изо всех сил метит в генералы и некоторыми почитается героем войны. Но такое я написать не смогу. И не только потому, что сочинение, в котором Скалозуба выставили героическим персонажем, здесь не пройдет. А еще и потому, что теория о том, что он – герой, не кажется убедительной лично мне.

Я в задумчивости посмотрел на черное полотно доски, в поисках вдохновения. Интересно, почему она черная? У меня в начальной школе доска была коричневая, в средней – зеленая, а в институте – и вовсе белая[299]. Так, вернемся к «Горю от ума», куда-то мысли не туда забрели…

Горе от ума, горе от ума… У меня тоже горе, только от чужого ума. От избытка ума и свободного времени. Теперь, зная, что Берген меня подозревает в шпионаже на марокканскую разведку[300], я начинаю замечать, что он постоянно присматривается ко мне, задает вопросы, типа с подковыркой, может быть даже – следит за мной, юный друг чекиста. И ладно, если он поделился этими подозрениями только с Казом, который его высмеял. А если у Бергена хватит ума рассказать обо мне компетентным органам? Что делать, что делать…?

Так. Сейчас тебе надо написать сочинение про полковника Скалозуба! Давай, пиши!

«Тем не менее, анализ текста пьесы говорит нам о том, что остряк из полковника – плохой. Об этом прямо говорит Данла: «Куда как мил и весело мне страх, выслушивать о фрунте и рядах!», то есть полковник попросту неинтересен как собеседник. Да и единственная попытка его пошутить, мягко говоря, неудачна. Речь идет о невразумительной истории про всадницу, потерявшую ребро, упав с коня. С точки зрения полковника эта байка, видимо, должна быть смешной…».

Может, правда? Развести Бергена на откровенный разговор, так, чтобы он впрямую назад меня шпионом – пусть якобы в шутку – и попросту высмеять его? Пусть он увидит, насколько эта мысль смешна?

«Казалось бы, зачем полковнику тужиться, изображая из себя весельчака, если у него это попросту не получается? Ответ прост…».

А вот ответ на мой вопрос сложен. Что делать, что делать?

«… полковник хочет, чтобы мысль о его шпионской деятельности покинула голову соседа по комнате, для чего…».

Тьфу ты! Что я пишу?!

Замалевал еще несколько строк, отчего мой черновик начинает напоминать письмо Фейнмана жене[301].

«…полковник хочет войти в светское общество Москвы…».

М-мать! Кромы! Нет здесь Москвы!

«…полковник хочет войти в светское общество Кромы. Может возникнуть вопрос: неужели он до сих пор в него не входит? В том-то и дело, что нет. Для светского общества полковник – выскочка и…».

Блин, забыл слово. Нувориш? Ммм, нет. «Нувориш» – это внезапно разбогатевший выскочка[302], что, конечно, подходит Скалозубу, он «золотой мешок», но мне кажется есть более точное слово… Сноб? Нет, «сноб» – это выходец в низов, получивший дворянство[303] и всячески пытающийся оказать всем вокруг, и прежде всего – себе самому, что он самый взаправдашний дворянин. А Скалозуб – и так дворянин… А, вспомнил! Парвеню! Именно так называли выскочек, пролезших в аристократию из простолюдинов, типа Меншикова[304] и Китайцева[305].

«Но как же так, можно спросить. Ведь Суриян – молодой полковник, метящий в генералы, золотой мешок, то есть владеющий большим количеством крепостных. Разве же он не входит в аристократию? Входит. Но – относительно недавно.

Из каких мест пьес можно сделать такой вывод?

Давайте для начала разберем: является ли полковник москвичом или же он переведен со своим полком откуда-то издалека?

На первый взгляд – он не местный. Почему? Потому что его не знает Дымский, с самого детства воспитывающийся в семье друга своего отца и знающих всех более-менее крупных дворян первопрестольной. «Кто этот Суриян? Отец им сильно бредит». Однако есть как минимум два указания на то, что полковник – местный житель.

Первое: его упоминание о «батюшке», к которому он «обещался зайти». Это означает, что отец полковника живет здесь же.

Второе: короткий разговор с Слезовой, которая смутно припоминает, что же видела полковника раньше «в полку… в том… гренадерском…». Маловероятно, чтобы помещице, олицетворявшей высший свет, был представлен какой-то мелкий офицер из мушкетерского полка. Скорее всего, она запомнила его только потому, что он – сын местного мелкого дворянина.

А вот теперь перейдем к вопросу: почему Скалозуб лезет в высший свет, как, по меткому народному выражению, жаба на корч[306]? И ответ этот прост.

Полковник – выходец из семьи мелкого дворянина, настолько мелкого, что Дымский даже не помнит его фамилию. Одним из доказательств этого утверждения, помимо того, что его не помнит Дымский, можно назвать то, что отец полковника, вышеупомянутый батюшка, никак и никем не упоминается в разговорах. Его как будто бы нет, что, с учетом спесивости высшего света – как раз понятно. Зачем вспоминать какого-то дворянина-неудачника?

Второе доказательство – вышеупомянутый разговор со Слезовой. Вспомним – полковник вежлив…»

А стоит это писать? Так-то я пишу сочинение в советскую эпоху, когда любая положительная характеристика отрицательного персонажа-дворянина, мягко говоря, не приветствовалась. Та-ак, чуть поправим…

«…вернее, если внимательно прочитать пьесу, не столько вежлив, сколько угодлив, что было бы странно со стороны наследника знатного и богатого рода и вполне объяснимо для того, кто поднялся с самого дна здешнего дворянства…».

Вот, примерно так.

«Полковник вежлив с отцом Данлы: «Куда прикажете, лишь только бы усесться», «Зачем же самому? Мне совестно…». Полковник вежлив с Дымским, он искренне пытается завязать с ним разговор, пусть и на свой манер, из всей речи услышав только что-то о гвардейцах. Полковник – единственный, кто не поддержал слух о безумии Дымского…».

Мне бы такого полковника… Чтобы слух о моем шпионстве не поддерживал. Впрочем, Скалозуб его и не опровергал: просто не стал распространять.

«И при этом – есть один-единственный момент, когда Суриян срывается и откровенно хамит. Той самой Слезовой. Давайте вспомним: помещица вспоминает, где раньше видела Сурияна и упоминает гренадерский полк. На что полковник, чуть ли не обрывая ее, упоминает мушкетерский полк. И на вежливое замечание, мол, я бабушка старенькая, глупенькая, где уж мне гренадера от мушкетера отличить, полковник чуть ли не рычит о том, что отличия есть: «В мундирах выпушки, погончики, петлички».

Почему такая резкая реакция? Потому что помещица нечаянно – или же, скорее всего, специально – ткнула полковника в больное место.

Суриян – высокий красавчик, которому самое место – в гренадерах, куда отбирали наиболее сильных и рослых. А где он служил? В каком-то замшелом мушкетерском полку. Видимо, отец пытался пропихнуть его на службу в гренадеры, но не хватило то ли денег, то ли связей и молодому Сурияну пришлось отправляться на службу в гораздо менее престижное место. Видимо, на это и намекает помещица, мол, помню-помню, из какой грязи ты вылез. Этим и объясняется резкость полковника, до этого момента – безукоризненно вежливого. Объяснение самой помещицы «не мастерица я полки-то различать» – просто лукавство и чуть ли не издевка: навряд ли в те времена существовала хотя бы одна женщина-дворянка, не сумевшая бы отличить мушкетера от гренадера…».

Хотя бы потому, что гренадеры носили гренадерки, то бишь, высокие конусовидные шапки, а мушкетер, то есть пехотинец[307] – цилиндрический кивер. Тот самый кивер, который «весь избитый» чистили в «Бородино». В те времена по форме можно было легко отличить…

Мысль. Какая-то мысль пришла… В те времена по форме можно было понять, кто перед тобой. А в наше время? То есть – в то время, в котором я живу сейчас?

Кажется, у меня есть идея…