Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история

Глава 46

Я перевернул листок и продолжил писать: «Милый дедушка, Алоизий Могарыч[290], забери меня отсюда, пожалуйста, нету никакой моей возможности тутова обитать. Никто меня здесь не любит, обзывают всчецки, по-городскму, непонятно. А еще один сейчас над моей душой стоит и смотрит, что я тут тебе пишут…».

– Эй! – возмутился Берген, заглядывавший мне через плечо и читавший письмо. Я невинно улыбнулся. Он обиженно запыхтел, но тут же понял весь комизм ситуации и захохотал.

– Родным пишешь? – спросил Берген.

– Не, родным я уже написал, – мимоходом отмахнулся я. На самом деле никаким родным я, по понятным причинам, не писал, но то, что это – странно, до меня дошло только сейчас. Не мог обычный сельский парнишка, уехав от родных за тучу верст, не черкануть им хотя бы пару строчек. Нет здесь еще возможности позвонить, причем не только по мобильному, но и по стационарному. Не в каждом доме есть телефон, а то и не в каждом селе. Пришлось по быстрому сочинять, что письмо уже написано.

– А ты же там что-то про дедушку…

– Это я так, тебя… этта… пошутить, в общем.

«Этта» появилось во фразе не в рамках поддержки образа. Пришлось включить «талганца», потому что я забыл, как по-человечески сказать «потроллить». Интернет – зло, родную речь забываешь, переходишь на какой-то киберсуржик.

– А кому? – вот пристал.

– Приятелям.

Вот это, кстати – чистая правда. Помните, может быть, тех парней, что пустили меня переночевать в общежитие во время моего анабасиса[291]? Маргат, Аркон и Кайман. Я тогда пообещал им написать и вот сейчас решил это самое обещание таки выполнить. Почему? Да очень просто: еще одна ниточка, привязывающая меня к этому миру и снимающая потенциальный вопрос «А ты вообще местный?», ежели таковой когда-нибужь возникнет в голове общающихся со мной. Возникнет – и тут же будет отброшен: конечно, местный! И сестра у него тут учится и письма ему пишут (это если парни ответят, конечно), и он пишет.

Кто умная голова? Я умная голова!

Дописав письмо – и выбросив, естественно, часть про дедушку – я заклеил конверт, написал на нем адрес «Большегартская область, г. Большой Гарт, ул. Кирпичикова, д. 16, Аркону Белочкиному» и запихнул его во внутренний карман своего пиджака, чтобы по дороге бросить в ближайший почтовый ящик. Шкафа у нас не было и костюм висел на гвозде, вбитом в стену.

Ну а теперь – кулинария.

Мы с ребятами решили, что честным будет готовить по очереди. Если из очереди вычеркнуть Мамочкина. Тот, хотя несмотря на фамилию, мамочкиным сынком и не был, но и готовить не умел вовсе. Даже на уровне «сварить яйцо». Нет, яйцо-то то он сварит… и, возможно, даже не станет тыкать его вилкой в ожидании, когда яйцо размягчится…[292] Но и питаться одними вареными яйцами никто не согласился.

Сегодня – моя очередь.

Готовить я люблю, умею, практикую, но на кухне общежития, где все конфорки на обеих плитах уже кем-то заняты, особых изысков не приготовишь. Да и неособых – тоже. Поэтому я решил приготовить самое простое, что мне пришло в голову – макароны по-флотски. Мысль эта пришла мне в голову, когда я, рассматривая ассортимент продуктового магазина, внезапно обнаружил пузатые поллитровые банки с консервированными… макаронами со свининой. Именно это было написано на красно-желтой этикетке, да и сами макароны отчетливо виднелись сквозь стекло.

Вообще, как я заметил, в здешнем СССР выпускалось очень много консервов. Как я понимаю – по причине того, что продукты надо как-то хранить, а соответствующих холодильных мощностей еще не было. Проще законсервировать, потому что и хранить консервы проще. К тому же у подавляющего большинства советских граждан еще нет такой вещи, как холодильник. Ну и, например, купить он себе килограмм той же свинины. Летом. В жару. И куда ее? Холодильника нет, в окно в авоське не вывесишь[293], съесть в одно лицо – не вариант. Вот и покупали люди здесь по тридцать грамм сливочного масла, сам видел. Не от бедности, а от невозможности хранения.

Вода в кастрюле, раздобытой где-то пронырливым Казом, закипела, и я высыпал в нее серые трубки макарон, которые здесь продавались на развес. Макароны были толстые, брутальные, поневоле поверишь, что на макаронном станке при его минимальном переоборудовании, можно выпускать патроны[294]. Помешивая, чтобы не получить кашу, я вскрыл консервным ножом банку тушенки и запустил в нее ложку. Зорко следя за тем, чтобы, остальные кулинары не запустили в мою тушенку свои ложки – студент есть существо вечно голодное – я тихонько утащил из чужого бумажного кулька пару щепоток соли и бросил к своим макаронам.

Ммм, ничего так тушенка, только на мой вкус – солоновата[295]. Впрочем, я люблю соленое.

Притащив тяжелую и горячую кастрюлю в пустую комнату – опять все куда-то разбежались – я честно отначил от макарон шестую часть, мысленно усмехнулся, вспомнив вычитанную где-то математическую задачку про бананы и обезьянку[296], плотно пообедал… А что нужно сделать после плотного обеда по закону Архимеда?

Правильно! Чтобы жиром не заплыть – нужно срочно покурить!

Туалеты здесь к долгому сидению не располагали, потому что представляли собой чашу Генуя[297], но я, сделав свои немудреные дела, не открывая кабинки, чиркнул спичкой и закурил. Благо в туалете и так было накурено, так что вещай хоть топор, хоть целую алебарду.

– А я тебе говорю – никакой он не талганец! – громким шепотом прошипел кто-то снаружи моего убежища. Я чуть папиросу не проглотил. Потому что в общежитии был один-единственный талганец – это я. Так что говорить могли только обо мне. И действительно – ненастоящий. Так… Может, мне уже пора бежать до канадской границы.

– Ну а кто? – вот этот ленивый, как будто тихонько посмеивающийся над тобой голос, я сразу узнал. Каз.

– Шпион! – а это, кажись, Берген. Вот спасибо тебе, дружище… Хорошо еще, что ты с такими подозрениями не в КГБ пошел, а к Казу. Тот, по крайнеймере, не может запрос в Талган отправить.

– Андурийский или салаопский?

– Не смешно!

– Мне – смешно. С чего ты вообще решил, что Ершан – шпион?

– Да он же на талганца не похож совершенно.

– А как должен выглядеть типичный талганец?

– В тюбетейке…

– Зеленой такой. Как у Ершана, да?

– Да елки-палки! Талганцы загорелые, а на нем загара почти что и нет!

Ну да, нет. Не успел я загореть как следует.

– Берген, ты же у нас из Каджии, верно?

– Да.

– Как выглядит типичный каджиец?

– Э…

– То-то и оно, что на типичного каджийца ты тоже не похож. Может, это ты – шпион? Никто не должен выглядеть как типичный представитель чего-то. Все люди – разные. Я бы, скорее, решил, что Ершан – шпион, если бы он и вправду на сто процентов соответствовал образу типичного талганца. Какие там у тебя еще улики?

– У него нож!

– Как и у любого талганца.

– А зачем он тогда его с собой таскает?

– Потому что он – талганец, нет?

– Ты же сам сказал…!

– Я сказал, что никто не должен выглядеть типичным. Что никто не должен непременно НЕ выглядеть типичным – я не говорил. И вообще – у него же сестра есть.

– А может, она тоже шпион!

– И друзья, которым он пишет письма…

– А может это шифровка!

Понятно… Берген в своей теории про шпиона дошел до той стадии, когда любое мое телодвижение будет расценено как доказательство. Это как у помешанной на ревности девушки: офлайн – значит, с бабой! Онлайн – значит, с бабами переписывается!

Что ты там говорил, Ершан? Молодец ты, говоришь? Классно подтверждаешь свою легенду? Вот тебе и классно вот тебе и подтверждаешь: хоть и надеялся, что мои странности будут списаны на то, что я – талганец, оказалось, что не для всех.

Что ж такого придумать, чтобы у Бергена отпали любые сомнения на мой счет?