Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история

Глава 22

Последнее, а потому – самое аккуратное – движение лезвия, и вот отделенная от паспорта фотография ложится на стол. Двадцать минут кропотливой работы бритвочкой – и вуаля. Почему так долго? Потому что у меня только один паспорт. И не получится, если я потороплюсь, сказать, «Давай по новой, все фигня» Вот и приходилось тщательно, буквально по миллиметру срезать фото с документа, чтобы ни на волосок ни вверх ни вниз. Особенно вниз – запоротое фото не так страшно, как прорезанная насквозь страница паспорта.

Знаете, как разложить тысячу спичек по двадцати коробкам так, чтобы в каждом было ровно 50 спичек и все смотрели головками в одну сторону? Брать по одной спичке и укладывать. Да, это долго, монотонно и чертовски утомительно, но это единственный способ. Стоит чуть-чуть заторопиться – и обязательно хоть в одной спичке, да ошибешься. Вроде бы просто, но не каждый сообразит. Все мы торопыги, всем нам хочется побыстрее, да к тому же многим кажется, что их постоянно хотят обмануть, провести, обдурить. Такие непременно постараются найти подвох в условиях задачи или же попытаются вывернуть условия так, что формально – формально! – решение будет подходить, но фактически – задача будет решена неправильно.

Жизнь не подчиняется законам демагогии.

Вот так и я: снял фото с паспорта так, что не затронул ни одного бумажного волокна ни на паспорте, ни на фото, прошел исключительно по клеевому слою. И мне не надо никому доказывать, что я не ошибся. Потому что я не ошибся. Как говорил один книжный герой: «Жить нужно так, чтобы тебе доказывали».

Так, а теперь переходим к более сложной задаче…

У меня есть шесть фото, на которых красуюсь я, в одной из своих рубашек. Причем не в той, что я ношу сейчас. Чтобы у возможного милиционера, который проверит мой паспорт, не возникло вопросов: «А чего это ты на фото в паспорте, полученном год назад, в той же рубашке, что сейчас стоишь передо мной?». Нет, конечно, этому можно придумать несколько простых и правдоподобных объяснений, но лучше, если лишних вопросов просто не возникнет, верно? Смотри выше пассаж про то, как нужно жить. Еще я на фото с легкой полуулыбкой, слегка расширенными глазами – так и было задумано, но вообще-то эта расширенность вызвана адским хлопком вспышки – и чуть надутыми щеками. Прием нагло украден из книги про агентов Внутренней разведки: якобы так выглядишь моложе. По-моему, я так, скорее, выгляжу чуть-чуть придурковато… то есть, да – моложе.

Я положил срезанное фото и тщательно обрезал бритвой по контуру одну из шести фотографий. Если что – у меня есть еще две попытки… Почему не пять? Потому что три фотографии нужно отдать при поступлении. А лишних денег у меня, как я уже говорил – нет.

Так… Есть фото. Я приложил его к паспорту. Как тут и было… сказал бы я, если бы не одно «но». Вернее – два «но». Во-первых, на старом фото была пришлепнута фиолетовая печать, которая полукругом легла на белый уголок, специально оставленный справа для того, чтобы буквы печати были разборчивее и не сливались с каким-нибудь темным пиджаком. Во-вторых – на верхнем левом и нижнем левом углах фотографии выдавлены круглые оттиски штампов. С пентаграммой в центре[129] и буквами «МВД ТРС».

А на моем фото этих украшений, естественно, нет. Значит, что? Нет «Тогда тебя первый же мент спалит» – неправильный ответ. Меня палить не должны. Я не хочу ни в тюрьму, ни в психушку. Значит, надо эти оттиски и печати на мое фото добавить.

Как? Как говорил Кар Карыч «Не торопясь»[130].

Берем один их ластиков и той же самой бритвой, аккуратно, по крошке, срезаем край полукругом. Так, чтобы он в точности повторял край оттиска печати. Сверим – идеальное соответствие. Потом… Потом переворачиваем ластик и вырезаем все лишнее так, чтобы полукруг превратился в двойную дугу. Капаем чернила на извлеченную из тетради промокашку, смазываем нашу эрзац-печать, шлепаем… нет, не на фото, а сначала на тетрадный же лист, для проверки. Сверяем – подходит. Подходит не в смысле «И так сойдет!», а в смысле – в точности подходит. Мне халтурить нельзя…

Теперь делаем лезвием крохотные засечки на моем фото, чтобы точно знать, где должны пройти контуры печати, опять промокаем ластик, не дыша, подносим к фото…

Есть!

Я приложил фото к паспорту – есть! Есть точное совпадение!

Правда, придирчивый зритель может спросить: «А где же буквы? Вон, на том фото еще и буквы «илиции Испол» и «совета депу» видны. А у тебя только край печати… Не будет ли это выглядеть подозрительно?». Конечно, будет, подозрительно, как маленькая девочка в белом платьице на ночном кладбище. Поэтому мне эти двадцать букв – двадцать одну, конечно – нужно добавить каждую в отдельности. Почему я не вырезал их сразу? Во-первых, я ненастоящий сварщ… в смысле, изготовитель печатей – или как их называют, резчик? Гравер? – и вырезать бритвой готовую печать просто не смогу. Поэтому буду вырезать каждую буковку в отдельности, так проще, можно сверять контуры. А во-вторых – сколько мне нужно вырезать штампиков, чтобы отпечатать 21 буквы? Двадцать один? А вот и нет – пятнадцать. Они же повторяются!

Я тяжело вздохнул и склонился над столом…

Не прошло и часа – я выпрямился, размял затекшие пальцы и покрутил хрустнувшей шеей – как на моем фото разместились все необходимые буковки. Теперь переходим к оттискам штампа…

Но сначала – перерыв. И так руки дрожат…

Я разворошил кровать – а то хозяйке покажется подозрительным, что и без того странный квартиросъемщик не прилег на кровать, хотя снимал комнату для ночлега – лег, покрутился, сминая простыни… и встал. Нет, никакого отдыха. Я лечь не успел, как глаза начали слипаться.

Сел на кровати, постучал пальцами босых ног по полу – с разрешения хозяйки я постирал портянки и развесил во дворе для просушки, а то после недельной носки воздух они отнюдь не озонировали – подумал… Нет уж, лучше все сделать сразу, а потом ложиться…

Схема работы со штампами та же – вырезаем из карандаша штампик, кладем фото и… Хм. Не подумал. Чтобы сделать выдавленный оттиск нужно три вещи: собственно, штамп, то есть пуансон – та часть, которая непосредственно давит на объект воздействия, матрица – углубления, в которые пуансон вбивает материал, чтобы на нем остался оттиск, и молоток, которым нужно будет тюкать по штампику-пуансону. А у меня ничего этого нет…

Может, зря я ввязался в эту историю с паспортом? Ничего у меня не выйдет…

Отставить панические настроения! За работу! Как говорил мой командир: «Солдат должен всегда быть занят делом, а то у него в голове мысли заведутся. А это ни армии, ни мне, ни ему самому – не нужно!». Как же ты был прав, товарищ прапорщик. Рефлексия – зло.

В качестве ударной части я взял единственный имеющийся у меня инструмент, нож, рукоятка которого вполне сойдет за молоток – мне же не медный лист чеканить, а тонкую картонку – вырезал из безжалостно уничтоженного карандаша несколько отличных твердых штампиков – как хорошо, что карандаши в эти годы делают из кедра – а вот матрица… На чем бы вырезать углубления?

Я задумчиво посмотрел на стол, но потом подумал, что хозяйка не обрадуется вырезанным на нем непонятным узорам. О, трехногий табурет в углу! Если я испорчу сиденье – она, конечно снова заметит, но я же хитрый. Я перевернул табурет кверху ножками, срезал ножом подощву одной из ножек до чистой древесины. Отлично. Вырезай, не хочу.

Через некоторое время, когда все было готово, я положил на вырезанные в ножке табурета углубления отрезанный от края кусок фотобумаги – не на готовом же фото пробовать, верно? – приставил штампик, занес, держа за лезвие, нож…

Бух!

За дверью что-то грохнуло, сонный голос хозяйки произнес:

– Ершан, ты там что творишь?

– Чемодан рассохся, гвоздики забиваю.

– Потише, ночь на дворе…

Он зашаркала куда-то по коридору. Не спится ей среди ночи… А с другой стороны – мог бы и сам потише быть. Я положил под стоящий на полу перевернутый табурет сброшенное с кровати одеяло, подвинул лампу к краю стола, взял штампик и нож…

Попытка номер два…

Честно говоря, первое фото я запорол. Нет, аккуратно тюкая, я смог выдавить нужные буквы на фото. Правда, они выглядели чуть более потертыми, чем должны были быть, но я не собираюсь никому показывать старое фото для сравнения. А вот то, что я закривил и край нижнего оттиска не сходился с тем, что был на паспорте, на два миллиметра – это косяк. Который при быстром просмотре паспорта в глаза не бросится, но я не могу рассчитывать на поголовную невнимательность здешней милиции. Или приемной комиссии, которая тоже будет смотреть документы.

Пришлось делать второе фото.

Вот оно уже вышло на загляденье. Намазав фото клеем, я приложил его к паспорту… легло как родное! Теперь у меня есть документы! Я теперь не букашка без бумажки, я – человек! Ершан Ершанов, уроженец, этта, Талгана. Из которого надо валить подальше, чтобы не наткнуться на «односельчанина». Земля, в некоторых случаях – чертовски маленькое и тесное место.

Все обрывки промокашки и бумажек с пробами, кусочки ластика, в которых никто уже не опознает никакие буквы, щепки карандаша, щепки от обструганного табурета, разрезанные на мелкие кусочки две фотографии, старая и неполучившаяся – все это тщательно перемешано, завернуто в три бумажных кулечка и будет выкинуто по дороге на вокзал в три разные урны. Не то, чтобы я боялся того, что кто-то достанет обрывки и сложит из них цельную картину, после чего все поймет и объявит меня в розыск, но… Макс Шрек тоже не боялся[131]. И американцы в Иране не боялись[132]. И что получилось? Не-ет, береженого Бог бережет.

Хорошо хоть, табурет не качается, я же срезал, наверное, почти сантиметр длины ножки… погодите-ка. Мда. Ложись спать, Ершан, твой мозг уже не варит. Табурет – трехногий, а трехногие табуреты не качаются никогда[133].

– Извините, не последите за вещами, я в туалет схожу?

– Конечно, давайте.

Молодой парнишка деревенского вида сбросил свой мягко шлепнувшийся заплечный мешок – тряпки он в нем таскает, что ли? – и убрел в дальнюю дверь зала ожидания. Меня продолжала грызть выспавшаяся вместе со мной совесть, которая упорно доказывала, что красть документы у несчастного парнишки – плохой поступок.

Хоть ты в церковь иди, исповедуйся… К сожалению, я, хотя и не воцерковленный[134], но знаю, что обращение к Богу в моем случае не поможет. Хоть и говорят «Бог всех простит, у него работа такая», но, для того, чтобы Бог тебя действительно простил – нужно, как минимум, раскаяться в своих поступках. И, хотя я, как бы, раскаиваюсь, но для прощения нужно деятельное раскаяние, то есть я, как минимум, должен загладить свой проступок, то есть – вернуть паспорт[135]. А это не получится, иначе – зачем я все это затеял?

– Спасибо, – вернулся хозяин мешка, о котором я, надо признаться, забыл. Самому, что ли, сходить, облегчить тело, раз уж душу не получается…

– За чемоданом не посмотрите?

– Конечно-конечно, идите, постерегу, – заверил меня паренек.

Поход до туалета и назад времени много не занял, но за эти несколько минут кое-что изменилось.

Парень с мешком исчез.

И мой чемодан вместе с ним.

Меня обокрали.