Царство. 1958–1960

12 ноября, среда. Москва, Ленинские горы, дом 40, особняк Хрущёва

Непонятно почему, но трагическое событие в семье Сергея настроения родным не омрачило. Нина Петровна по-прежнему была с невесткой холодна, и Рада Никитична держалась на отдалении. Три дня Лёля пролежала в больнице, потом появилась, но целыми днями сидела в своей комнате, не показываясь на виду.

— Без неё спокойнее! — покосившись глазами на второй этаж, где располагались спальни, проговорила Нина Петровна.

Дочь целиком разделяла точку зрения матери.

— Видать, сидит, рисует.

Уже несколько дней, как обитатели особняка на Ленинских горах готовились к торжественному событию — Лёшеньке исполнялось два годика. Напокупали ему разных подарков, сладостей. Алексей Иванович и Рада Никитична собирались отпраздновать это событие в семейном кругу, то есть с Никитой Сергеевичем и Ниной Петровной. Совсем некстати оказался скорый приезд из больницы вздорной невестки, видеть её за семейным столом не хотелось.

— Даже родить нормально не могла! — хмурилась Нина Петровна, так доняла её Лёля своей вздорностью за эти полтора года! И милого, послушного Серёжу за собой тянула. Не верилось раньше, что раздор может случиться между детьми и родителями, и не просто раздор, а с нотками непослушания. И ведь было, было! Даже матери сын отважился делать упреки.

Услышав про праздник, Лёля идти за стол вежливо отказалась:

— Я ещё нехорошо себя чувствую, не смогу составить компанию, а Серёжа придёт!

— Се-рё-жа придёт! — передразнила невестку свекровь. — Он бы и без твоего разрешения пришёл! Домочадцы обрадовались, что язвительной «дикторши» не будет. К Лёле точно прилепилось прозвище — «дикторша».

На семейный ужин посторонние не допускались, и хотя главного редактора с рождением сына поздравил в прошлом его начальник, а ныне заведующий Отделом партийных органов ЦК товарищ Шелепин, а за ним и новоиспечённый комсомольский вожак Владимир Ефимович Семичастный, их в гости не позвали. Не оказалось в числе приглашённых и мамы Алексея Ивановича, она тоже ограничилась поздравлениями по телефону, условившись, что Радочка на неделе сама с внуками к ней подъедет. За столом расселся крайне узкий круг. Неожиданно, когда звучал первый тост и Никита Сергеевич высоко вскинул рюмку, собираясь выпить за малыша, дежурный сообщил, что у ворот стоит гость.

— Пускать или нет? — осведомился офицер.

— Какой гость? — выпалил Алексей Иванович, ведь он никого не ждал.

— Товарищ Петров.

— Кто, кто?

— Евгений Петров.

— Женька Петров? — растерялся Аджубей.

— Пусть скорей идёт! — за зятя распорядился Никита Сергеевич.

— Да, пусть заходит, — промямлил редактор.

— Чего ж мы без него сели? — Никита Сергеевич поставил рюмку и принялся за вареники с квашеной капустой. — Пока идёт, я вареничков наверну!

Женя Петров не забыл, что у друга, бывшего согруппника по университету, сегодня особый день — день рождения младшего сына. Он купил гвоздики Раде и бутылку дорогого грузинского коньяка Алексею. С утра Жене в голову пришла мысль неожиданно нагрянуть и поздравить однокашника.

— Вот Лешке будет приятно! — расправляя примятые цветы и перекладывая пакет с коньяком, радовался Женя, вылезая из автобуса напротив Хрущёвского особняка. — А если дома никого нет, передам цветы и бутылку охране.

Но все оказались дома.

— Садись быстрей! — приветствовал его Никита Сергеевич, а то из-за тебя выпить не получается!

— Я на минутку, поздравить, — передавая Раде цветы и выставляя на стол коньяк, смутился Женя.

Хрущёв снова поднялся.

— Долго говорить не буду, это не собрание. За Лёшку, чтоб рос похожим на отца, таким же деловым и хватким!

— И таким же положительным! — с места прибавила Нина Петровна.

За сказанное выпили.

— Что половинишь?! — прикрикнул на железнодорожника Никита Сергеевич. — Раз пришёл, пей до дна, а то я твоему министру нажалуюсь!

Женя махом допил.

— И закусывай!

Нина Петровна тоже сказала теплые слова за Лёшечку и, разумеется, не обошла вниманием зятя. Она пригубливала вино, строго поглядывая на мужа, чтоб тот не перебрал.

Сергей Хрущёв говорил сбивчиво, некрасиво, всё время повторяя, образцовые родители, образцовый сын… будет смелым и сильным… снова — смелым… должен хорошо учится, быть отличником… Но всё-таки договорил.

И снова звенел хрусталь. Сергей, как и мать, и сестра Рада, пил вино. Никита Сергеевич не нашёл поддержки у зятя, потому пододвинулся к Женьке и старательно ему подливал, ему и себе, разумеется.

Алексей Иванович тоже принялся говорить: он пил за любимую Радочку, которая подарила ему замечательных детей. Подвыпивший Женька провозгласил за семью, что семья в человеческой жизни — самое святое и что у Алексея и Рады настоящая семья. Его тост всем понравился. И никто не жалел, что он нежданно-негаданно возник на Ленинских горах, наоборот, появился к месту.

— Напьюсь я, Никита Сергеевич, потом не обижайтесь! — принимая очередную рюмку, выговорил железнодорожник.

— А мы для того и собрались, чтобы напиться!

Съели запеченного с яблоками гуся, тушёного в сметане кролика, убрали фаршированного карпа — чисто еврейское блюдо, которое последнее время особо нравилось Хрущёву, и бутылка вина, которую доливали в фужеры Нины Петровны, Серёжи и Рады, опустела, и две пустых посудины из-под водки подавальщицы унесли.

— Нин, пусть водки дадут! — прикрикнул сильно захмелевший отец семейства.

— Уймись, все уже устали! — с упрёком отозвалась супруга. — И ты, Женя, домой собирайся, а то завтра на работу проспишь. Ребята тебя отвезут.

Но Никита Сергеевич его не отпускал и пробовал петь:

— Синенький скромный платочек…

Но пение не получалось, выпил Хрущёв чрезмерно, да и компании душевной под пение не сложилось, и единственного пьющего симпатичного железнодорожника увели. Через пятнадцать минут Никита Сергеевич неистово храпел, препровожденный в спальню. Чтобы не обеспокоить Лёлечку, Сергей расположился в папином кабинете и, разложив на широком столе чертежи, пытался решать какую-то инженерную задачу. Рада и Алексей пошли укладывать детей, Нина Петровна, разумеется, находилась подле мужа, а брошенный всеми Женя Петров, отдуваясь, пил в кухне бульон и тёр больную голову, которая раскалывалась от выпитого на голодный желудок. Весь день он ничего не ел, а за столом у Хрущёвых, хоть и старался закусывать, но с подачи Никиты Сергеевича водка в него вливалась рекой.

— Хорошо до моего коньяка не дошло, а то бы я точно осоловел! — содрогнулся железнодорожник. По указанию Нины Петровны его отпаивали крепким бульоном и на дежурной машине собирались везти домой. Бульон действительно был живительный, убивал алкогольную среду.

— Пирожок? — предложила повар.

— Пирожок можно! — соглашался трезвеющий гость.

— Здравствуй! — послышалось за спиной.

Женя обернулся. В дверях кухни стояла Лёля.

— Здравствуй! — отозвался он.

— Не знаешь, где Сергей?

— Нет, я тут один. Собираюсь уезжать, — как бы извиняясь за свой непотребный вид, проговорил он.

— Ты сиди, Жень, сиди! Отметили? — гладя на несчастного журналиста-железнодорожника, улыбнулась Лёля.

— Отметили! — тяжело вздохнул гость. — А тебя что не было?

— Мне не эдоровится.

— Поправляйся. Извини, что в таком виде сижу! — принялся оправдываться Женя, пытаясь поправить сдвинутый на сторону галстук. — Я с работы мимо ехал и к вам заскочил…

В кухню вошел Сергей.

— Лёлечка, ты тут?

— Я тебя потеряла.

— Я у отца в кабинете с чертежами засел, не хотел тебя беспокоить.

— Я по тебе скучала!

Лёля подошла к Сергею и взяла за руку.

— Пойдём?

— Пойдём!

— До свидания, Женя! — попрощалась Лёля.