Царство. 1958–1960

5 сентября, понедельник. Москва, Кремль, кабинет Хрущёва

Сегодня досталось Малиновскому.

— Какая распущенность в армии! Там происходят позорные явления, — негодовал Хрущёв. — Я получил письмо от директора совхоза рядом с Измаилом. Он сообщает, что войска Одесского военного округа разграбили совхоз. Пишет, что не только виноград съели, но и виноградную лозу уничтожили. Как получается, что войска вышли из подчинения командного состава и командный состав не может с хулиганами справиться? Откуда такая расхлябанность?! Надо провести следствие, и пусть виновные платят из собственного кармана!

Малиновский обречённо хлопал глазами.

— Им придётся три жизни отработать, чтобы возместить стоимость виноградника! Что за учения на виноградных полях, кто придумал?! — Хрущёв с возмущением смотрел на маршала.

— Ещё записку получил, — роясь в карманах, негодовал Первый. Он швырнул на стол скомканный листок и стал тарабанить по нему пальцем. — Три военных самолета-кукурузника приземлились в поле, вышли из самолетов люди, словили колхозных баранов, затащили в самолеты и улетели. Возможно ли, что эти похитители не известны для командования? Бараны им понадобились!

— Баранов, видать, на шашлыки пустили! — усмехнулся Брежнев.

— Помолчи! — оборвал Первый.

Брежнев осёкся, а ведь он хотел обратить дело в шутку.

— Товарищ военный министр, объясните, как могут вылететь с аэродрома три кукурузника, чтобы никто об этом не знал и чтобы самолеты потом также секретно вернулись, и никто не понял, с какими трофеями? Не может такого быть! — закричал Никита Сергеевич. Малиновский сидел красный, как рак.

— Дальше. В Николаевской области военные машины въезжают на бахчу. Приезжают с бойцами, бойцы бьют морду колхозному сторожу, берут арбузы и уезжают. Я позвонил командующему округом, сказал, что нужно это прекратить, он выделил солдат для охраны бахчи, устроили засаду, и что ты думаешь? Приезжают бойцы из другой части, их больше, они бьют морды тем, которых приставили для охраны, забирают арбузы и уезжают! Это что?! Я не хочу, чтоб мы сквозь пальцы на такое вероломство смотрели! Не поверю, чтоб в части не знали, что творятся подобные безобразия. Разве вы не знаете таких случаев, когда у всех на глазах баранов воруют? Или, может, вы сами сквозь пальцы на такие явления смотрите?! Призвать к порядку! Наказать! — зашелся криком Никита Сергеевич.

— Ты просишь армию не сокращать, а зачем её держать, если там такие ухари служат? Кому они служат? — Хрущёва от возмущения распирало. — И вот аналогичный случай. Кавалеристы отняли в деревне коров, побили и увезли домашнюю птицу. Провиант заготовляли, объясняют. Вроде для полка немного взяли, а для крестьянина каково? Может, это его последняя корова была, кормилица. Таким поступком красноармейцы отравили крестьянину душу! Никто рубцы на сердце крестьянина не залечит, ни военные, ни правительство, для нас это позор! Надо людям сполна компенсировать: взяли десять коров — возврати двадцать! Мы имели очень непростой переход от военного времени к мирному, наконец в мирное время шагнули! Военные должны зарубить себе на носу, что сады, коровы, свиньи и гуси — это наше, народное, и такое же ценное, как танк или пушка!

— Огульно ко всем военным подходить нельзя, — набравшись смелости, заступился за маршала Брежнев.

— Солдаты подвиги во время войны совершали! — тихо добавил Малиновский.

— И что, теперь им любое хулиганство прощать? Они с кем воюют?

— Мне, Никита Сергеевич, тоже письма приходят. На прошлой неделе такое пришло, — снова заговорил Леонид Ильич. — Гражданин жалуется на военных, что они поимели много трофеев и теперь жируют. Чего только, пишет, из Германии вояки не навезли. Письмо вроде точное, к словам не придерёшься, но это он сегодня жалуется на солдат. Сегодня легко писать. А когда бойцы под смертным огнём в атаку поднимались, про то забыл? Разве мало у нас на руках безногих, безруких? Не мало, даже с избытком!

— То, Лёня, отметины войны! — тяжело вздохнул Первый.

— Почта в войну была похоронками завалена. Этот писарь про смерть героев в письме не вспоминал, а про трофеи помнит!

— А сам-то автор где в войну был, поинтересуйся? Небось, тише мышки в тылу сидел, лишь бы его не тронули и на фронт не услали.

Тогда, небось, он готов был кричать — пусть хоть полмира заберут, только б меня в окоп с винтовкой не бросили!

— А как война кончилась, трофеям завидует, — буркнул Малиновский.

— Или ещё…

— Вы мне зубы не заговаривайте! — повысил голос Хрущёв. — Тебе, Родион, ясно? Наводи порядок, а то в Группу Генеральных инспекторов пойдёшь! Знаешь, на твоё место сколько желающих? Очередь под дверями выстроилась!

— Есть навести порядок!

— И ты, Ле-о-нид Ильич, делом займись! — выдавил Никита Сергеевич. — У тебя на новом месте работы, смотрю, времени много образовалось? Заняться нечем?! Когда космонавт полетит, отвечай?! Когда?!

Брежнев стал торопливо рассказывать про подготовку к старту.

— Ладно, потом доскажешь! Из Америки вернусь и поговорим! — Хрущёв собрался лететь в Соединённые Штаты на Сессию Генеральной Ассамблеи Организации Объединённых Наций, хотел ещё раз встряхнуть американцев, насолить Эйзенхауэру и, как говорится, расставить точки над i! — Всем работать! — оголтело завопил он и выставил подчинённых за дверь.

Расстроенные друзья поехали в министерство обороны, решили у Малиновского пообедать.

— Какая муха его укусила? — тёр лоб маршал.

— Никак Сережка с Лёлькой не помирится, вот и заводится из-за испанки!

— Думаешь? — посмотрел печальным взглядом маршал. — В Группу Генеральных инспекторов пообещал, слышал?

— Слышал. Настроение плохое. А меня как отделал? Что я, главный конструктор? «Почему космонавт не летит?» Я у Королёва через неделю сижу, уже всех замучил!

— Чего лютует? — переживал маршал.

— Ничего, брат, завтра отойдёт!