Царство. 1958–1960

23 июня, вторник. Крым, Нижняя Ореанда, госдача «Ливадия-1»

Стол был накрыт просто: дулевский сервиз с жиденькими цветочками, дядьковский хрусталь, нержавеющие вилки и ложки. Еду подали тоже на удивление простую: керченская селёдочка, присыпанная зелёным лучком, — кусочки жирные, серебристые, молока аккуратно разложена — в глубокой посуде картошечка в мундире. Почистишь её, маслица сливочного бросишь, вилочкой растолчёшь и с селёдочкой — ам! В другой посудине жареные рапаны — с утра за ними матросы-спасатели ныряли — чуть жестковатые они, но так и должно быть, потому как только-только со дна морского. На середину стола выставили огромную плошку салата, который Никита Сергеевич именовал «кубанским». В салате истекали кисло-сладкой прелестью помидоры, лежал хрустящий огурчик, болгарский перчик, кинза с укропчиком и, разумеется, ялтинский лук приятного фиолетового оттенка, ко всему этому в обилии добавляли подсолнечное маслице, до одури пахнувшее семечками. В запотевшем графинчике на стол выставили водку, перед самой закуской для аппетита по рюмочке пропустить полагалось. Выпивая, Никита Сергеевич обязательно отставлял в сторону мизинец. На первое сварили украинский борщ. Вооружась половником, Хрущёв самолично черпал суп из высокой супницы:

— Ну борщок! А цвет? Взгляни, Нина! Это тебе не хухры-мухры!

Восторг мужа жена мало разделяла — борщ как борщ, она бы съела что-нибудь попостнее. Хрущёвская тарелка под первое равнялась двум стандартным. Никита Сергеевич взял зубчик чеснока, макнул в соль, куснул, потом отыскал в миске с зеленью изогнутый, точно кинжал, стручок жгучего перца и потянул в рот.

— Мама, ма-моч-ка! — потея, багровея и покашливая, выдавил едок На глаза навернулись слезы. — Вещь! — заедая огненную жгучесть борщом, приговаривал Первый. — Ты чего не ешь, Леонид? — обратился он к сидящему напротив Брежневу.

Леонид Ильич сидел между Лысенко и Ниной Петровной.

— Так не наливаете! — обижено произнёс политрук, щёлкая по пустой рюмке.

— Сначала борщечка налью!

Леонид Ильич подставил тарелку.

Наконец выпили. Хрущёв самозабвенно обсасывал тонкие свиные косточки. Лысенко по примеру Первого взял зубок чеснока и принялся натирать им корку ржаного хлеба.

— Анекдот про борщ, Никита Сергеевич, слышали? — спросил Брежнев.

— А ну?

— Один хохол другого спрашивает:

«Микола, знаешь, як москали борщ называют?»

«Як?»

«Первое».

«Як, як?»

«Первое!»

«Поубивал бы!» — во весь рот улыбался Брежнев.

— Дурень ты! — недовольно отозвался Хрущёв. — Кто тебя такой дури учит?

Брежнев смутился. Никита Сергеевич, отдувался, то и дело обтирал огненный перец с лица.

— Когда у каждого на столе будет такой борщ, считай, мы коммунизм построили! — заключил Первый. — Вот мы борщ едим? Едим! А гляди, какой дом у нас солидный! На полу — ковры, обстановка богатая, мы в креслах развалились, а я простой шахтер и ты, Лёня, из рабочей семьи. Борщ есть начало всех начал! — продолжал рассуждать Никита Сергеевич.

— Вам бы про борщ книжку написать! — подобострастно проговорил Лысенко. — Ведь борщ — это искусство!

— Напишем! — Хрущёв подтянул ближе супницу.

— Никита, угомонись! — нахмурилась Нина Петровна.

— Последние полтарелки! — пообещал супруг, продолжая философствовать. — Борщ — есть самоцвет в кулинарном искусстве, подлинный шедевр, народный! Видал, как на выходные Микоян борщ лопал? Армянин, а от борща за уши не оттащишь, обо всём забывает, когда борщ ест. Если захочешь Анастасу голову задурить, сажай за стол и корми борщом.

— А где Анастас Иванович потерялся, почему его нет? — спросила Нина Петровна.

— В Москву улетел, эфиопа к нам привезёт.

В Советский Союз с государственным визитом прибыл император Эфиопии и царь Эритреи Хайли Селассие I.

— Говорят, он потомок царя Соломона и царицы Савской? — с набитым ртом промычал Брежнев.

— Такой, как ты, потомок! Он и царь-то не настоящий, старого царя кокнул и на его место — скок!

— Получается, наподобие разбойника?

— Получается, но тип серьезный. Как Гитлер ни старался, не перетянул его на свою сторону. Англичане Селассие шибко уважают, а теперь этот царь к нам прискакал. Иметь Россию врагом никому не выгодно! — заключил Никита Сергеевич. — Так что будем царей в свой лагерь перевербовывать!

Хрущёв и похлопал себя по животу:

— Доктора учат не переедать, исключить острое, жирное, а я жру и жру! Хотя, если докторов слушать, получится, что от куска мяса помрешь!

— Когда я был на двадцать килограмм моложе, ел, не задумываясь! — улыбнулся Брежнев.

— От голода человек скорее ноги вытянет, чем от обжорства! — подметил Никита Сергеевич и смачно зевнул, его смаривал сон.