Альпийские снега

Глава четвертая Красная армия всех сильней

Звание генерал-майора интендантской службы Драчёв получил за год до того, как над Родиной закружили крылья черные. А в тот самый день, когда враг стал топтать поля ее просторные, его назначили руководить интендантской службой Юго-Западного фронта. И отправился он в штаб генерал-полковника Кирпоноса, чтобы вместе с ним отступать на восток под чугунной германской мощью, после того как в танковом сражении под Дубно — Луцком — Бродами наши потеряли в десять раз больше танков и прочей бронетехники, чем оккупанты.

В июле-августе интендантское управление располагалось к востоку от Киева, в Броварах. Здесь, работая по восемнадцать–двадцать часов в сутки и постоянно недосыпая, Драчёв обеспечивал снабжение наших войск в сражении под Уманью, чудовищной катастрофе, во время которой немцы нанесли сокрушительное поражение и только в плен взяли полмиллиона солдат и офицеров! Таким же провалом закончилась и оборона Киева, 19 сентября в столицу Древней Руси вошли немцы, интендантское управление срочно переместилось на сто километров к востоку, в Прилуки, четыре армии и штаб фронта оказались в окружении. Командующий Юго-Западным фронтом Кирпонос и начальник штаба Тупиков погибли, героически сражаясь. Две недели второй половины сентября управление располагалось в Ахтырке, между Полтавой и Харьковом.

Драчёв выходил из окружения вместе с начальником оперативного управления генерал-майором Баграмяном, с которым подружился еще с начала войны, под Дубно. Как и с командующим ВВС Юго-Западного направления генералом авиации Фалалеевым.

В первую неделю октября интендантское управление Юго-Западного фронта оказалось за Харьковом, в Чугуеве, и уже оттуда Драчёва выдернули в Москву.

Как сильно билось сердце, жаждущее увидеть своих дорогих — жену Марусю и двух дочек! И вот наконец Чистые пруды, ставший уже родным Потаповский переулок, дом 9/11...

До революции он назывался Большим Успенским, в честь барочного храма Успения Богородицы, построенного крепостным архитектором Петром Потаповым еще при Петре I. При советской власти переулок переименовали в Потаповский, а в 1928 году на углу Потаповского переулка и Покровки по проекту архитектора Константина Аполлонова построили комплекс жилых зданий кооператива «Военный строитель». Дом в стиле конструктивизма, снаружи ничем не примечательный, даже можно сказать унылый, но квартиры добротные, удобные, и селились здесь люди заметные, не абы кто. Впрочем, уводили этих заметных людей незаметно и многих увели навсегда в эпоху всевластия Ягоды и Ежова. И освобождались квартиры, освобождались...

Хорошо, что семья Драчёвых вселилась в одну из освободившихся квартир во времена иные, когда Лаврентий Берия кровавой карусели своих предшественников сильно сбавил обороты. И уже спокойнее спали по ночам обитатели дома.

Драчёв нажал на звонок. Только бы их еще не эвакуировали! Массовой эвакуации населения столицы еще не объявляли, но семьи руководящего состава вооруженных сил уже потихоньку уезжали, о чем Мария сообщила ему в последнем телефонном разговоре, когда он звонил из Чугуева.

В квартире тупо сидела тишина. Он еще раз нажал на звонок и держал долго, секунд пятнадцать. Тишина даже не подумала пошевелиться. Подождав немного, он сердито звякнул в последний раз и стал доставать ключи. Коробка с тортом «Наполеон» вмиг стала тяжелой. Он купил торт по пути в «Национале», где еще продавалось эдакое, поскольку там жили зарубежные лидеры антифашистского движения.

Пустота квартиры встретила его холодно и недружелюбно. На рамке парадного зеркала — записка красным карандашом: «Если ты вдруг приехал, нас эвакуировали сегодня по личному распоряжению Хрулёва. Ищи нас в Куйбышеве. М. и девочки». И дата. Вчерашняя! Ему всего одного дня не хватило, чтобы увидеться с ними. Опять вмешалась противная ирония судьбы, какой подлец только придумал ее!

Проклятый сорок первый! Миллионы людей несчастливы. Те, кто не лежит в земле сырой, оплакивают погибших. Миллионы людей в разлуке с любимыми, ненаглядными, самыми родными во Вселенной.

С июня Павел Иванович не виделся с женой и дочками, четыре месяца, никогда еще не бывало столь долгой разлуки. И угораздило же их именно вчера эвакуироваться!

Он стал ходить по квартире и чисто по интендантской привычке инспектировать, что осталось из имущества. За годы его работы в сфере снабжения не очень-то много они нажили. Зная, что по пятам за работниками его службы въедливой старухой ходит недобрая слава, он старался жить скромно, не покупать лишних вещей, и бедная жена то и дело, и чаще всего незаслуженно, слышала от него:

— Ты что, барахольщица? Хочешь, чтобы о нас говорили?

Бывало, даже от премий отказывался Павел Иванович, лишь бы не заподозрили, будто он нечист на руку. И тогда Мария Павловна не то с восхищением, не то с упреком говорила ему:

— Ну ты, Паша, индивидуум!

А младшая дочка Гелечка с усмешкой спрашивала:

— Он что, из Индии у нас?

— Почему это я из Индии?

— Так мама же сказала, что ты индивидуй.

Старший унтер-офицер Драчёв прибыл из Франции в Петроград осенью 1917 года, вскоре после свершения Великой Октябрьской социалистической революции, и в середине ноября оказался в Перми, в 123-м запасном пехотном полку, где его, как наилучшего грамотея, определили старшим писарем.

Власть в Перми принадлежала эсерам и меньшевикам, а Павел Иванович еще во Франции определился: он — с большевиками. Недоумевал и злился, что местные большевики мирятся с так называемым умеренно социалистическим порядком.

Все внезапно перевернулось, когда объединившиеся в банду солдаты взломали пивной склад водочных королей Зауралья Поклевских-Козелл и устроили общегородскую вакханалию. Присоединившиеся к ним во множестве другие солдаты грабили пивные и винные склады и магазины, спиртное лилось рекой, а главное — вооруженные отряды меньшевиков и эсеров братались с пирующими, тоже грабили и пьянствовали. Опившиеся мародеры шатались по городу, стреляя куда попало, нечаянно ранили и убили несколько ни в чем не повинных горожан. Неведомо, сколько бы еще продолжалась свистопляска, если бы офицеры и студенты университета не составили конный отряд и не разогнали пьяных шаромыжников. В отряде находился и герой Шампани и Арденн старший унтер Павел Драчёв. Выступая на огромном собрании по итогам разгона мародеров, он сказал:

— Нам не нужна умеренная власть. Нам нужна власть, действующая на насильников не плакатами и призывами, а оружием! Необходимо немедленно организовать отряды самоохраны по всем кварталам города.

Созданная квартальная самоохрана целый месяц обеспечивала в Перми порядок. В декабре через город проходил большой отряд моряков Балтфлота, направлявшийся на фронт против генерала Дутова. Матросы помогли местным красногвардейцам разоружить эсеров и меньшевиков и установить наконец большевистскую власть. При голосовании в Учредительное собрание все запасные пермские полки безоговорочно поддержали большевиков. А среди внесенных в списки числился и старший писарь 123-го полка Драчёв.

Однако в окончательный избирательный бюллетень опять просочилось много эсеров, а Павел Иванович туда не попал. Огорчался, но знакомые большевики, с которыми он дружил все больше, успокоили его:

— Не вешай нос, писарь, ходят слухи, что Ленин учредилку не допустит. Иначе зря мы революцию делали — опять власть меж собой поделят эсеришки да меньшевики.

Смешное слово мгновенно утешило — не возвышенное Учредительное собрание, а какая-то там мелкая учредилка. К концу года большевики выступили против лозунга «Вся власть Учредительному собранию!», под которым скрывалось «Долой Советы!». А в январе они и вовсе разогнали учредилку, применив силу, и окончательно показали, кто сейчас в России хозяин. По всей стране разлетелась фраза матроса Железнякова «Караул устал!», которую он произнес, закрывая последнее заседание.

К этому времени в Перми вся власть уже перешла к Советам. Павел Иванович присутствовал в городском театре на губернском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов, где и была провозглашена победа советской власти. В отличие от Москвы, Петрограда и многих других городов, в Перми все прошло без стрельбы и кровопролития.

И наступил мир...

Времяисчисление перешло на новый стиль, и свой двадцать первый день рождения Павел Драчёв впервые отмечал не шестнадцатого, а двадцать девятого января. В Бресте советская делегация подписала договор, означавший выход России из империалистической войны. Где-то на Дону собиралась Добровольческая армия, но это не казалось чем-то устрашающим: что могут тысячи обиженных офицеров против миллионной массы трудящихся, готовых с оружием в руках защищать свою власть? И демобилизованный старший унтер-офицер подался в родную Осу, где его радостно встречали отец с матерью, братья и сестры.

В Осе советскую власть установили так же спокойно, как и в Перми. Заработал Совет народного хозяйства, при нем — аптекарский магазин, в который опаленный пламенем войны, повидавший человеческого горя Павел Иванович устроился кассиром. Тихо, мирно...

Отец с матерью сразу стали подбирать невесту, но ни одна девушка доселе не тронула его сердце. Нравились, увлекали, но так, чтобы вверить судьбу, — ни одна. Отец упрекал:

— Я в твои годы уже тебя родил!

Но и это не действовало.

— Успеется.

Наступило лето. С одной хохотушкой он даже закрутил, подолгу гуляли вдоль нескончаемого берега Камы, плавали в широкой русской реке, в парке ели пирожные, катались на каруселях... Но что дальше?.. И когда в конце первой недели августа его мобилизовали, он испытал облегчение и, прощаясь, намекнул девушке, что может искать себе в женихи другого. Она, легкая по характеру, не особо-то и обиделась.

Ну, здравствуй, Рабоче-крестьянская Красная армия! Прощайте, погоны старшего унтера, голубые с тремя белыми поперечными лычками, нет больше никаких погон, отныне он — красноармеец, единая для всех бойцов категория. На голове — фуражка с красной звездой, в центре звезды — желтые плуг и молот, на груди — красный кумачовый бант. Говорят, что в центральных районах уже вовсю раздают нагрудные знаки в виде такой же звезды, как на фуражке, но в окружении лавровой и дубовой веток, однако до Пермской губернии такая роскошь еще не дошла.

Мир, объявленный большевиками, просуществовал недолго. В мае в Осу стали приходить тревожные вести. Сорокатысячный чехословацкий корпус, составленный из пленных австро-венгерской армии, разгромленной во время Брусиловского прорыва, двигался по Транссибирской магистрали в сторону Владивостока, откуда намеревался переправиться на кораблях в Европу для продолжения войны с Германией. Однако под давлением немцев большевики приняли решение разоружить чехословаков, те подняли мятеж, разгромили красноармейцев в Челябинске и захватили огромную часть Транссиба. Так началась Гражданская война.

В июне в Перми большевики расстреляли великого князя Михаила, последнего номинального царя, а в июле в Екатеринбурге уничтожили всю семью императора Николая. Через несколько дней белогвардейцы овладели Екатеринбургом и угрожали походом на Пермь.

В Омске сформировалось Временное сибирское правительство, его Народная армия под командованием полковника Каппеля развернула боевые действия в Поволжье и взяла Казань как раз в тот день, когда Драчёва мобилизовали в Красную армию. И тогда же восстали рабочие оружейных заводов Ижевска и Воткинска, составившие армию в тридцать пять тысяч штыков. Советская власть в России переживала самый тревожный период в своей истории, находясь на грани краха.

Под Пермью образовался фронт, с севера его обороняла Красная армия, с юго-запада наступали ижевцы и воткинцы, с юго-востока — Белая армия, обосновавшаяся в Екатеринбурге. Наступила осень, приближались холода, красноармейцы испытывали сильную нехватку теплых вещей и обуви, а уже в ноябре ударили тридцатиградусные морозы. Писарь 5-й бригады 30-й стрелковой дивизии Драчёв стал членом управления снабжения и здесь впервые отличился в качестве превосходного интенданта, смог организовать экстренные поставки и частично восполнить недостающее обмундирование.

К концу года наступление Прикамской и Екатеринбургской группировок Сибирской армии генерал-майора Иванова-Ринова стало казаться несокрушимым. Белые обладали численностью, вдвое большей, чем красные, и в вооружении имели превосходство. Тяжелейшие бои развернулись под Кунгуром, взятие которого открывало белогвардейцам прямую дорогу на Пермь. Драчёв воевал в районе сёл Асово и Тулумбасы, сражался доблестно. Хвастался:

— Я немца на Париж не пустил и белогвардейцев на Пермь не пущу.

Увы, второго чуда в его жизни не случилось. В течение недели вместе с другими бойцами 30-й дивизии он держал круговую оборону Кунгура, но силы сторон оказались слишком неравными. К тому же белогвардейцами руководил талантливый чешский военачальник Радола Гайда, на самом деле полуавстриец-получерногорец Рудольф Гайдль, отбивший у красных Иркутск. И Кунгур пал, а захватив его, белые стремительным броском взяли Пермь. Красная армия отошла в сторону Глазова, дабы там обеспечить прикрытие Вятки.

Горестно встречал новый, 1919 год Павел Иванович. Не стоило ему хвастаться Парижем. В Москве победу белогвардейской Сибирской армии назвали Пермской катастрофой, и Свердлов даже прислал комиссию во главе с Дзержинским и Сталиным для выяснения причин столь сокрушительного поражения. Многим красным командирам досталось. И заслуженно, и незаслуженно. В январе Красная армия предприняла попытку вернуть Пермь и Кунгур, но безуспешно. Впрочем, после того как 5-я армия овладела Уфой, белогвардейцы тоже перешли к обороне.

В это время Драчёв уже занимал должность квартирмейстера — так тогда в РККА назывались интенданты. Новый начальник дивизии Николай Дмитриевич Каширин, сменивший в январе Василия Константиновича Блюхера, быстро распознал в красноармейце Драчёве его таланты и сказал:

— Ты, брат, в должности квартирмейстера ценнее, чем три самых отважных рубаки. Так что и не лезь в драку. Без тебя найдется, кому воевать. А вот кому добывать — без тебя не обойдется.

И эта фраза сильно подействовала на Павла Ивановича, который постоянно рвался в бой. А ведь действительно — на войне кому воевать, а кому добывать. Четко сказано!

Девятнадцатый — самый тяжелый и самый решающий год Гражданской войны. На юге все белогвардейские подразделения объединились в Вооруженные силы Юга России под командованием генерала Деникина и целиком захватили Дон, Донбасс и Кавказ. За Уралом Западная, Сибирская, Уральская и Оренбургская армии объединились в Восточный фронт адмирала Колчака и заняли весь Урал, стали двигаться к Волге. А тут еще в Самаре и Симбирске, на Дону и на Украине вспыхнули антисоветские восстания. Очень тревожная весна! Неужели большевики будут раздавлены?!

Но наступило лето, и Красная армия опрокинула колчаковцев, освободила Уфу и пошла на восток, вернула советской власти Пермь, Екатеринбург, Челябинск, Тюмень, вышла на берег Тобола. Восточный фронт стабилизировался, в отличие от Южного, где деникинцы захватили почти всю Украину, Курск, Воронеж, Орел и решительно шли на Москву, откуда большевики в ужасе готовились эвакуироваться в Вологду.

Именно в этот критический для советской власти момент в небольшом селе на берегу Тобола красноармеец Драчёв вступал в партию большевиков. На собрании, посвященном приему новых членов, парторг 30-й стрелковой дивизии, перечислив все заслуги умного и деятельного квартирмейстера, вдруг задал ему вопрос:

— А скажи, пожалуйста, не страшно тебе вступать в нашу партию именно сейчас? Белые на Южном фронте уже в Орле, еще бросок — и они на окраине Москвы. Что, если победят? Ведь членов партии всех перевешают без суда и следствия. Что скажешь?

Драчёв насупился, стал суровым:

— Считаю этот вопрос для себя обидным и даже оскорбительным.

— Поясни.

— Даже если беляки одержат победу, возьмут Москву, двинутся на восток и тут нас возьмут в клещи... Для меня честь принять от них казнь в звании коммуниста-большевика. Погибнуть за дело трудящихся.

— Стало быть, ты допускаешь...

— Дайте договорить, пожалуйста. Нет, я не допускаю. Москву они, может, и возьмут. Так ведь и Наполеон ее брал. А что в итоге? Но и Москву им не взять. Чует мое сердце, завтра мы получим радостные новости с Южного фронта. Так что давайте мне партбилет и не мучайте обидными вопросами.

Тут все весело рассмеялись, а увидев номер своего партбилета, Павел Иванович искренне удивился:

— Ого! Один миллион семьсот шестьдесят одна тысяча восемьсот одиннадцатый! Это что же, получается, у нас в России почти два миллиона коммунистов?!

Все опять засмеялись.

— Чудак человек!

— А сколько погибло-то за все эти годы!

— А скольких исключили.

— Ах да! — спохватился он. — Я на радостях и не сообразил. А хорошо бы, товарищи, достоверно исчислить, сколько погибло, скольких исключили и сколько осталось на данный момент.

— Во дает!

— Ему бы все исчислить!

— Чего смеетесь! Настоящий бухгалтер!

— Бери выше — квартирмейстер, интендант!

Обладая незаурядной памятью, он с первого дня запомнил семизначное число — номер своего партбилета. А уже на другой день с запада пришла предсказанная им хорошая весть: конные дивизии Будённого нанесли фланговый удар к востоку от Орла и, разгромив казачьи корпуса Мамонтова и Шкуро, захватили Воронеж.

— Ты, Драчёв, как в воду глядел, — хлопал Павла по плечу парторг. — Нам без таких глядельщиков каюк. Вводим тебя в бюро партколлектива.

И как по мановению волшебной палочки вся оборона белых посыпалась — один за другим красные брали Харьков, Киев, Ростов-на-Дону, Одессу... А окрыленные их успехами, и на Восточном фронте ребята устремились вперед. 30-й дивизией после перевода Каширина в Оренбург уже командовал Евгений Николаевич Сергеев, до революции — выпускник Николаевской академии Генерального штаба, подполковник, военспец. Его чудом не казнили после Пермской катастрофы, и теперь он мечтал доказать, что не зря его тогда не расстреляли. Под его командованием полк в составе 5-й армии с боями дошел до столицы Колчака, и в середине ноября Омск пал к ногам красных. Вместе со всеми Драчёв праздновал победу.

Но торжество сильно омрачал свирепствовавший в городе тиф, в день от него умирало больше сотни человек, трупы не успевали хоронить, и они подолгу лежали на морозе, ожидая своего упокоения. Кто красный, кто белый, кто равнодушный и нейтральный — тифу наплевать, и, войдя в поверженную колчаковскую столицу, многие сослуживцы Павла Ивановича встретились с неожиданным невидимым врагом. Из-за тифа долго отдыхать в Омске оказалось опасно, и красные двинулись на Ново-Николаевск догонять верховного правителя Сибири. 30-я дивизия в составе 5-й армии двигалась вдоль Транссиба. До чего ж ты, Сибирь-матушка, огромна! От Иртыша до Оби — почти семьсот верст, да по морозу, от станции к станции, и всюду надо мучительно добывать провиант и дрова для обогрева бойца изнутри и снаружи. Павла Ивановича уже и в бой не пускали, только знай действуй на своем фронте, добытчик ты наш!

Белые после взятия Омска оказались в состоянии разброда и шатаний, то тут, то там у них внутри вспыхивали восстания, все больше и больше белогвардейцев переходило на сторону красных, и красные шли быстро и весело. Уже в середине декабря взяли и Ново-Николаевск. Колчак бежал дальше на восток и остановился даже не в Красноярске, а в Иркутске, сделав его своей новой столицей. От Ново-Николаевска до Красноярска значительно дальше, чем от Омска до Ново-Николаевска, но если Новониколаевская операция заняла месяц, то Красноярская — всего две недели.

Русская армия совершенствовалась и крепла, воюя с немецкой, а Красная — воюя с русской.

20 декабря 30-я стрелковая дивизия заняла Томск и, усвоив гордый статус авангарда, встречать здесь Новый год не осталась, а устремилась дальше и уже 7 января 1920 года, сломав оборону генерала Каппеля, ворвалась в Красноярск, добивая не сдающихся белогвардейцев. Во главе 30-й дивизии к тому времени стоял самый молодой комдив Красной армии — двадцатидвухлетний Альберт Янович Лапин, латыш, настоящая фамилия Лапиньш. На два года моложе Павла Ивановича. Ишь ты, поди ж ты! Но командовал латыш не хуже Сергеева, назначенного начальником штаба 3-й армии.

В Красноярске коммуниста Драчёва приняли в бюро горкома и выбрали заместителем секретаря партбюро. Началась подготовка к броску в тысячу верст на Иркутск. Красноярск город большой и богатый, Красная армия уже всеми почиталась как победоносная, работа по восполнению запасов одежды и продовольствия шла гораздо легче, чем раньше. А Белая армия доживала в Сибири последние дни, и во второй половине января пришло радостное известие: в Иркутске восставшие свергли белогвардейское правительство и установили советскую власть. Арестованные верховный правитель Сибири адмирал Александр Васильевич Колчак и премьер-министр его правительства Виктор Николаевич Пепеляев в ночь с 6 на 7 февраля были расстреляны без суда и следствия.

Из Красноярска в Иркутск 5-я армия шла без боев, неторопливо. 30-я стрелковая дивизия двигалась в своем почетном авангарде. Павлу Ивановичу этот марш запомнился как нечто радостное и почти беззаботное, постоянно вспоминались стихи Гумилёва, у которого он после Франции перечитал все, что смог раздобыть:

Вот на этой девушке Победе, осыпанной жемчугами, он бы с восторгом женился. И вдруг — увидел ее!..

«Мороз и солнце, день чудесный!» — эта простая пушкинская фраза для каждого русского человека имеет какое-то магическое очарование. Встаешь утром, распахиваешь шторы и при виде солнечного морозного дня невольно ее произносишь. И сердце наполняется звоном игривых бубенчиков.

Именно такой день — мороз и солнце! — стоял в Иркутске 7 марта 1920 года, когда среди первых отрядов авангардной 30-й стрелковой дивизии Павел Драчёв входил в город, который не требовал завоевания, а уже лежал перед Красной армией, как пышный, горячий и дышащий пирог на серебряном блюде.

По разводному понтонному Николаевскому мосту перебрались через Ангару и, приветствуемые толпами, двинулись по Мыльниковской улице, а на Дворянской у Первой женской гимназии толпились гимназисточки, веселые и краснощекие от мороза. Все махали им, и он махал. И вдруг увидел среди них настоящую сибирскую красавицу — черноокую, скуластенькую, снег серебрился на ее меховой опушке, подобно жемчугам...

Миг — и чудесное видение исчезло, шеренги свернули на Ланинскую, а там уже другие девушки и дамы махали закаленным в боях красноармейцам, и много среди них было чудесных лиц, немало и сибирских красавиц, и просто хорошеньких...

Ожидалось дальнейшее продвижение Красной армии на Читу, где остатки каппелевцев, соединившись с казаками атамана Семёнова, образовали Дальневосточную армию, но в созданной буферной Дальневосточной республике вспыхнуло восстание, и уже весной там захватили власть большевики. Героическая 30-я дивизия получила почетное название Иркутская и пока оставалась в городе на Ангаре.