Амур-батюшка. Книга 2

Глава девятнадцатая

Вода стала спадать. Шире выступили косы, усеянные карчами и стволами мертвых деревьев. Тимоха все вытаскивал их, чтобы сохли, — будут дрова.

Озера уж не видно за лесом. Тишина. Вокруг гладкие воды. Опять летают чайки. Будет долго хорошая погода. Травы быстро подымаются. Слышно, кто-то лязгает по железу на релке, точит косу.

Пришел маленький пароход и, дымя на всю деревню, встал около Ивановой избы, выгружая товары. Гольды пригнали Ивану четыре большие плоскодонные лодки. В распадке, среди цветущих лип и белой сирени, раскинулись их палатки. Там раздавалась пальба — испытывали новые ружья. У избы Бердышова словно происходило сражение.

Бердышов собирался в далекое путешествие, на таежную реку Горюн. Правой рукой у него Савоська. Старик в суконном кафтане и в картузе хлопотал целый день у амбара, обливаясь потом. Одни грузы носили туда, другие к лодкам, укрывали их… Товар пришлось сгружать здесь, а не у устья Горюна: там, по словам Ивана, некуда складывать, и пароход к деревне не пристает, и помощи у Тамбовцев просить не надо. А то будут завидовать и постараются все испортить. Иван не хотел их подмоги и не желал, чтобы они знали про его замыслы. Там есть свои торгаши, которые тоже хотят захватить Горюн.

Удар надо было нанести сразу, проникнуть на Горюн тихо, чтобы тамбовцы не знали. А товары доплывут эту сотню верст по течению — труд невелик и опасность невелика. «Пройдем в Горюн островами. Но на обратном пути зайду в Тамбовку». Там все-таки надо было показаться. Да и помнил Иван, как Дуня Шишкина намекнула ему насмешливо, что он огольдячился. Для Ивана не было упрека обидней, да еще от Дуни… Без гольдов нечего было и думать идти на Горюн, но несколько русских надо было взять.

Самым подходящим из уральцев Ивану казался для такого пути Илья Бормотов.

Но пошел Иван сначала к Егору, а не к Бормотовым. С Егором скорей уговоришься. Ведь Бормотовы первые ни на что не решаются и, если узнают, что никто из русских не идет на Горюн, кроме Ильи, не пустят еще его. Иван кликнул Савоську.

Бердышов и гольд пришли к Кузнецовым. Те в два дыма отбивали кострами черный дождь мошки. Бабы в красном и оборванные, черные от жары мальчишки кружком сидели у закопченного котла, под пологом, и хлебали уху.

Иван снял картуз, залез под полог.

— Цел? Не оплошал медведя? — спросил он Ваську. — Я слыхал, отец теперь боится тебя в тайгу пускать!

И, усмехнувшись, он покосился на Егора, который с дедом вместе — оба в длинных рубахах — заканчивал распиливать бревно. Собирались делать из досок ворота, ставить забор. Бревна пилили с торца, вдоль, напиливали из каждого по нескольку плах. У Кузнецовых перед избой груды опилок.

— Ты что сына в тайгу не пускаешь?

— Кто тебе сказал?

— Да сам не знаю, кто-то сказал…

— А тебе что? Надо?

— Надо!

— Тебе далеко ли?

— Собирался на Горюн!

— У-у, какая река, — сказал Савоська. — Вода там как котлом ходит!

— А без него не обойдешься?

— Никак! Все пропадет.

Иван какой-то легкий, помолодевший, усы подстрижены, рубаха вправлена в штаны. У него острые синие глаза и нос, черный от загара.

— Как здравствуешь, Иван Карпыч? — молвила, подходя, старуха.

— Да вот мне на Горюн ехать — нужен мальчик смотреть за товаром. — Иван обратился к Ваське: — Ты уж большой, стрелять умеешь…

— Зачем это ему стрелять? — строго спросила Наталья.

— Ну, утки полетят…

— Ах, утки! А уж я-то подумала…

— Не грабить же мы едем! Я его стрелять научу как следует. И буду платить.

Егор, услыхав про плату, подумал, что, пожалуй, стоит отпустить Ваську. Деньги ведь! Сколько ни трудись, а деньги нужны. Как всякий мужик, Егор ценил деньги и покупные вещи дороже своего труда.

— А тебе кто, Васька, шкуру порвал? — спросил Иван у мальчонки. — Посмотри в речку на морду… Не на охоту ли ходили? Что, у дедушки лапа тяжелая?

Иван вместо «рука» говорил «лапа». Зубы у него — «клыки», кожа — «шкура», ногти — «когти», рот — «пасть», лицо — «морда».

— Как, жена? Может, пусть едет, поглядит? — молвил Егор.

— Да уж не знаю, — ответила Наталья, но и Егор, и Васятка, и Иван по голосу ее услыхали, что она согласна.

«С Иваном-то надежно, — думала она. — Ваське давно хотелось побывать в далекой тайге. Ему ведь уже двенадцать лет, большой».

Егор не желал показать, что случай с медведем напугал его. Но все же в тайге — он знал — опасно. Хотя Иван зоркий, чуткий, тайгу знает, зимой без варежек на охоту ходит, ночью находит дорогу в лесу, а это даже гольды не все могут.

— Не бойся, Егор, — сказал Савоська. — Я присмотрю, и Васе будет хорошо…

Все знали, что Савоська добрый и любит детей.

— Сохачью шкуру возьми, — подымая палец, учил гольд мальчика. — Тебе про Невельского расскажу. Покажу место, где он был.

— Без сохачьей шкуры амурец не живет, — подтвердил Иван. — Обутки, постель, мешок, сумка, шапка — все сохатина да сохачий мех.

— А ружье? — спросил Егор.

— Ружья своего не бери. У нас ружья будут… Егор, а ты осенью хлеб продавал интендантству, еще не осталось ли? Давай хоть один куль или два. Я хочу с собой на Горюн взять русского хлеба. Там уж слух пронесся, что Егоркина мука слаще. Надо для пробы прихватить. Верно говорят: из-под березы земля хорошая, хлеб на ней родится более. И под новый урожай могу ссудить, — сказал Бердышов, — мука мне нужна.

Пошли в избу. Долго толковали.

Бердышов дал мужику двадцать рублей.

Егор велел сыну собираться.

— Пусть привыкает к тайге…

Илья Бормотов услыхал обо всем от мальчишек, пришел домой и сказал отцу:

— Тятя, нам денег надо?

— Что зря говорить! — ответил Пахом.

— Дядя Иван даст денег, нанимает людей лодки толкать на Горюн. Поди к нему.

— Пусть, пусть уж Илья сходит! — заговорил Тереха. — Иван, поди, деньги ладные даст. Он еще зимой сказывал. Если земля не уродит, хоть хлеба прикупим.

— Нишкни! — прикрикнул Пахом, но сам пошел к Бердышову.

Вернулся Пахом сильно обиженным. Иван ни словом не обмолвился, что ему нужны работники. Пахом изругал бабу и запретил поминать про Горюн.

Однако в тот же день Бердышов сам явился к Бормотовым.

— Жениться хочешь? — спросил он у Илюшки.

— Хочу, — спокойно ответил тот.

— Есть невеста?

Илья покраснел.

— Еще не сватался?

— Нету невесты! — ответил Пахом запальчиво.

Хотя Иван замечал, что Дуня и Илья поглядывали друг на друга, но не беспокоился.

— Ты чего вяжешься ко мне? — грубо спросил Илья.

— Поедем в Тамбовку, там девки — красота! Приглядишь и высватаешь… Пахом, я еду торговать на Горюн. Отпусти Илью, мне надо русских в работники. — Он не стал объяснять с подробностями, куда и зачем едет. Это не Егор, он все равно может ничего не понять.

Илья вдруг вскочил, выбежал из избы, заскакал, в восторге перескочил через низкие барабановские ворота.

«Поеду!» — решил он.

Пахом тем временем расспрашивал о плате. Как раз лето, идут баркасы, купить можно все, что хочешь.

— Видишь, пора-то какая… Нам не подходит, — сказал он.

Но он еще раньше с братом и с женой обсудил, куда истратить деньги.

— А когда ехать?

— Послезавтра на рассвете. У меня все готово, но работники еще не собрались, и муки надо с собой взять.

Раз Пахом спросил, когда ехать, то ясно, что согласен. Но Иван знал: надо дать ему покуражиться.

А вдали опять защелкали выстрелы.

Иван усмехнулся. У него были заведены теперь дела в разных селениях и в городе. Соседи даже и предположить не могли, что он затеял.

— А муки тебе не надо ли? — спросил Пахом, когда уж прощались.

— Да как сказать… Я уж было заказал. Много у тебя?

— Какая цена-то, я не знаю, нынче.

Васька собирался тщательно, взял новую рубаху, свернул трубкой сохачью шкуру, наточил свой охотничий нож. Иван дал ружье, короткое, легкое, жаль, что не свое, но Васька счастлив, что ему дано и что ружье это как игрушка.

Наутро лодки были загружены. Уезжали раньше, чем хотели. Все сделали за день. Работники — гольды и уральцы — ждали хозяина. Иван что-то замешкался в зимовье.

Вся деревня вышла на берег проводить отъезжающих.

— Илья схитрил все же! Нанялся, чтобы Дуню повидать! — говорила Таня. — Пень с глазами, а изловчился. Смотри, Илья, там не упусти, она уж о тебе плакала.

Она подмигнула парню, сидевшему на носу лодки, и хлопнула его по спине.

— А рубаху-то новую взял? — спросила она. — Васька у нас приготовился.

У Ильи уши покраснели.

— Ну, довольны, ребята? — спрашивал парней Тереха. — С Иваном-то надежно.

— Мозоли на глазах наглядят! — сказал Иван, подходя к лодке.

На нем клетчатые штаны и шляпа.

— С Иваном-то они сами кого-нибудь ограбят, — толковал шутливо Кондрат, когда лодки ушли. — А ты, Егорушка, говорил: «На новых-то местах жизнь пойдет по справедливости». А, гляди, люди работников нанимают. А наши парни уж постараются на соседа. Он с малого начинает. А как приучит их работать на себя, под урожай, вот даст!.. А потом что — не знаем…

— А ты что же раньше молчал? По-твоему, значит, зря я отпустил Ваську?

— Да нет уж, пусть приучается! Ладно! Да все же деньги. Посмотрим, что дальше будет…

Дед сам желал, чтобы Васька заработал денег. Иван платил куда больше, чем на старых местах. Не так обидно батрачить, если за такие деньги. Но в глубине души дед побаивался, как бы Иван не согнул тут всех когда-нибудь.