Амур-батюшка. Книга 2

Глава пятьдесят первая

В тени дремлют собаки. Рамы в окнах фанзы подняты — видны густые заросли шиповника, обрыв, лодки, протока и другой берег с широкой отмелью.

Жара нестерпимая. Мухи липнут к потным лицам.

Айдамбо с женой сидят за столом на табуретках. Перед ними чернильница и листы бумаги. Айдамбо переписывает с букваря, а жена с любопытством смотрит.

Пришел Покпа.

— Все пишешь? — нерешительно заговорил старик.

— Еще буду писать. Не мешай мне. — Айдамбо наморщил лоб, что-то обдумывая. — Какие у нас мухи большие… зеленые…

Айдамбо поймал муху.

Отец видит, что Айдамбо размяк, что ему не до поповских занятий.

— А на реке ветерок. Хорошо так! Я к русским ездил…

Айдамбо с неприязнью глянул на отца, но смолчал. Ему самому хотелось поехать размяться.

Покпа помолчал.

— Егорка еще конопли купил, старики большой невод кончают вязать.

Айдамбо отмахнулся.

— Компанию собирают. Купец хочет кету покупать. Деньги дают, кто будет рыбу ловить. Не знаю, что будем делать…

— Ну что же, тогда давай поедем, — вдруг решил обрадованный Айдамбо.

— Егорка не обманывает, — поясняет Покпа. — Экспедиция кончила ходить. Улугу приехал к рыбалке, он тоже с нами.

Дельдика оживилась. Семья стала собираться в Уральское.

Осень. Вода спала. День солнечный, чуть ветреный. По воде слышно, как далеко-далеко у быков в прозрачной мгле стучит пароход. Под обрывом, ниже избы Егора, — рыбацкий стан.

От песков отваливает лодка. Гребцы — гольды и русские — налегают изо всех сил, раздаются короткие, частые и гулкие удары весел. Гребцы рвут воду, стучат.

Тимошке, оставшемуся на берегу с пятовой веревкой, кажется, что лодка стучит, как паровая машина.

Закроешь глаза, и как будто пароход…

Бородатый и могучий Егор правит стоя, озирает реку.

Улугу, Айдамбо и Федюшка мерными движениями сбрасывают сетчатку невода в пляшущие волны. Мягко падают пробковые поплавки. Невод темными волнами уходит из-под рук рыбаков. Лодка сечет быстрину. Ее сносит. Вот уж за ней тянется дуга из частых поплавков. Егор круто поворачивает, и острый нос лодки несется обратно к берегу.

«Дай бог захватить хороший косяк в артельный-то невод!» — загадывает Силин.

Невод был. Собрали артель, взяли от скупщика деньги. В артель приняли и гольдов. Егор обещал им равную долю.

Купец нынче должен был заехать за рыбой на своем пароходе.

— Города, деревни населяются, а вверху кеты нет.

— Выгодно рыбку-то ловить! — толковали мужики.

— Новое дело, новый заработок — всем кстати. У гольдов зверя стало меньше, а нам на обзаведение, — радовался Егор.

— Кета в лимане, а уж деньги в кармане, — шутил Тимоха.

Никогда еще не было у него таких денег.

Лодка с плеском сечет волны, вихри брызг обдают ее борта, она разваливает воду, оставляя усатый след, и вдруг с попутной волной, шурша о песок, врезается в косу.

Рыбаки с грохотом кидают на дно весла, вскакивают, прыгают через борта в воду, а из кустов, оттуда, где дымит костер, появляются женщины.

Все хватают веревку и, увязая в песке, тянут, наваливаясь всем телом. Все тяжело дышат, лица красные. Дугу невода, видимую по балберам и по верхней тетиве, дотягивают, хватают за края.

— Есть! Уже есть! — радуется Васька.

Видно, как рыбы испуганно носятся в воде вдоль тетивы. И острые спинки их, как ножами, с размаху секут воду. Вдруг метнутся они к сетчатке.

Улугу забегает по грудь в воду, поднимает невод. Айдамбо споткнулся на гальке, бултыхнулся в воду и измок с ног до головы, но никто не улыбнулся.

Невод тяжелеет. Все тянут с трудом. Мутный глаз Покпы прищурился на Егора: «Конечно, большим неводом больше поймаешь, а такого невода еще ни у кого не было».

Вдруг раздался оглушительный плеск — и сотни серебряных с синью рыб заплясали в воде.

— Бабы, граблями их! — кричит Егор.

Набежали женщины, старухи, девчонки. Выгребают на косу рыбу.

— Кета слабая, сразу засыпает.

«Однако, тысяча штук есть!» — думает Улугу.

— Ой, таймень, таймень!

— О, сом!

— На уху!

В неводе, среди спокойной реки как бы бушевала яростная буря.

— Наталья, на, вари, — кинул тайменя Улугу.

Бабы принялись пластать рыб ножами, мыть их в деревянных ведрах, солить на досках и укладывать в бочки.

— Ну, еще разок! — сказал Егор. — Теперь на юколу.

Его слушались беспрекословно. Он придумал эту артель, дал всем заработок, научил, как связать такой невод, что сразу тянет по тысяче рыбин и больше и кормит всю деревню и соседей.

Улугу, стоял на косе и вспоминал свое первое знакомство с Егором. Дул такой же ветер. «Только стога сена нет, и невод другой теперь…»

Приехал поп.

— Примите, сыны, и меня в артель.

Голоногий, лохматый и могучий, тянул он конец наравне с гольдами и мужиками.

— Тебе, батюшка, как прикажешь долю выдать, — полушутя спросил Егор, — рыбой или деньгами?

— Да, понятно, деньгами. По скольку у вас приходится? Ну, да в придачу бочку рыбы соленой. Вот новенькую-то.

— Это, батюшка, бочки-то не наши. Видишь, бочек у нас своих нет. Купец нам дал шестьдесят бочек со своей баржи, чтобы мы наловили и насолили. Бочки-то дороже рыбы.

— Ну уж, сын, мне-то уж одну бочку не пожалей. Вот новенькую-то…

— Пострел тебя возьми! — удивлялся дед. — Вот духовный-то!

— Ах вы, окаянные! Жалеть? А кто «аз, буки, веди» долбит отпрыскам-то вашим?

— Деньги просит? — потихоньку спросил Покпа, наклоняясь к уху Егора.

— Попробуй-ка не дай ему, — сказал Егор, когда поп уехал и увез бочку рыбы, — он тебе волосья вытеребит.

— Я думал, откажется, — сказал Силин.

— Ладно, пусть уж одну бочку возьмет. Скажем, что разбили.

— Артелью-то и попа прокормим, — согласился Тимоха.

— Обманывает, — сердился Покпа. — Че его кормить? Его и так есть, что кушать.

— Гольды артельное попу жалеют, а свое отдают, — сказал Тимоха.

— Рыба крупная нынче! — восклицает Наталья. Она с трудом поднимает за хвост серебристо-лиловую тучную кетину с багровыми пятнами на боках.

Под берегом широкие волнистые голые пески. Чернеет огнище от костра, торчат прутья. На корягах висят сети. К прутьям привязаны собаки. Гольды взяли их на откорм на рыбалку. Они держат псов вблизи русского селения на привязи. Свирепые охотничьи и нартовые псы чуть не загрызли однажды во время рыбалки корову в Уральском, приняв ее за лесного зверя. С тех пор установлен закон — вблизи русских деревень собак привязывать.

С веревками через плечо мимо артельного стана идут мылкинские соседи. Они тянут лодки с рыбой, босые, с трубками в зубах, бредут по пескам и по заводям. Слепой старик, коренастый, с черными ногами, не отстает, держится за веревку.

Гольды остановились, заговорили с Улугу и Покпой, стали осматривать артельный невод.

— Картошку садить гольда не затащишь, — говорит Егор, — а рыбачить — столетний дед и тот сидит в лодке и тянет сетку.

— Который год на Амуре рыбу ловим, а еще такой крупной ни разу не было, — замечает Тимошка. — Как на подбор! Все здоровые, замухрышек нет.

— Амурская свинина, — согласился Егор. — Гляди, чем не поросенок?

Он поднял за хвост огромную рыбину, кинул ее. Она плюхнулась на серебристую груду и подпрыгнула.

— Живая еще…

Егорова коса — самое лучшее место лова. Здесь в кетовую рыбалку собирается много народу. За день Егор поймал столько рыбы, что хватит на год.

— А мне еще надо, — говорит Улугу. — Собачку надо зимой кормить.

— А картошка у тебя выросла? — спрашивает Силин.

— А что, пропала, што ли?! Конесно, выросла! А че, картошкой собаку кормить?

Лето стояло дождливое. Улугу уверял, что когда такое лето, то приходит хорошая кета.

«Рыба эта красная, у нее настоящее мясо, вкусное. Разве сравнишь ее с сазаном или со щукой?» — думает Егор.

— Ветер-то, худо рыбачить! — восклицает Улугу. — Ветер невод обратно гонит, а когда тихонько — хорошо!

Гольд стоит в песке на коленях и, пряча лицо под распахнутую полу куртки, пытается закурить на ветру.

— Прошлый год в это время дули ветры, был кете разбой на ходу, — сидя за корягой, толковал Силин, кромсая ножом кетину. Он ткнул сырой красный кусок в деревянную солонку и с жадностью съел. — Рыба пришла ослабевшей, с трудом пробивалась. А нынче тихая погода, кета пришла вовремя.

— Мы в Расее жили, рыбу в четыре фунта никогда не видали, — дивился Пахом.

Мылкинские гольды подошли к Егору. Девяностолетний старик что-то сказал Улугушке. Тот рассердился.

— Опять! — закричал он на старика. — Сколько раз я говорил!

Старик этот спрашивал, можно ли тут ловить рыбу. Улугушка сказал, что можно.

— А невод он тебе отдал? Не дерется Егорка?

— Отдал! Иди к черту! — Улугу рассердился не на шутку. Он таких напоминаний терпеть не мог. Сколько лет этот старик все тот случай помнит!

— У меня теперь невод большой.

— Я видел… Вот мы хотим поговорить с тобой. А кто хозяин? Егорка?

— Егорка! И я тоже!

Гольды стали хвалить артельный невод, Егорку, а заодно и Улугушку.

— Ты теперь хороший, не дерешься, — говорил, подходя к Егору, девяностолетний Сигади. — Стал добрый!

Кузнецов позволил мылкинцам взять артельный невод и рыбачить.

— Нам для собачек! — заискивающе говорил Покпа.

Бабы заполнили бочки, а штук четыреста рыбин оставили развернутыми пластинами, потом их растянули по вешалам так, что весь берег покрылся красными полосами.

Гольды остались на косе. Вечерами у костра рассказывали сказки.

Васька сидел с ними. Он начинал понимать по-гольдски.

Ночью было тихо, но вода плескалась непрерывно.

— Рыбка ходит! — говорили старики.

— Вон там тоже наша рыбка идет, — показывал Покпа на небо, на стайку белых дрожащих звезд. — Это Оринку. По этим звездам мы всегда узнаем, когда наша рыбка придет. Как эти звезды Оринку вон к этой сопке подошли, то значит, кета пришла. Утром есть рыбка — кидай невод… А вон амбар, — показывал старик на семь звезд Медведицы, — вон, видишь, четыре звезды по углам, четыре столба, а еще три ступеньки — лестница. В этот амбар потом придет медведь, полезет юколу доставать.

— Медведица? — спросил Васька.

— Медведь ли, медведица ли — все равно. Если всю ночь не спать и на небо смотреть, все небо видно. Когда с тобой на охоту пойдем, Васька, шестнадцать палок кругом в землю втыкаем, на них натянем парус, а наверху в середке небо видно. А у нас в середине огонь. Шибко холодно. Один бок горит, один мерзнет. Спать не могу. Когда потухнет, можно на небо смотреть и сказки рассказывать.

— Ты уже большой, у тебя ноги длинный, — замечал Улугу. — Можешь бегать и охотиться. А наша на коротких ногах тоже бегает хорошо. Начальник экспедиции говорил: «Молодец!» Я отвечал: «Рад стараться!»

Улугу, вытянувшись, приложил руку ко лбу.

— Там на небе тоже течет Амур. Вон он… — проводил рукой Покпа, показывая на Млечный Путь.

У костра Васька наслушался сказок. Шагая потом в темноте по гальке к обрыву, он думал, что, верно, скоро настанет счастливое время, когда и его возьмут охотиться на «больших» зверей, и пойдет он далеко-далеко, в самую дремучую тайгу. Он и сейчас уж чувствовал в себе силы, чувствовал, что подрос и окреп. «Ноги выросли у тебя!» — вспомнил Васька.

А звезды Оринку мерцали. Если встанешь и присмотришься, в самом деле похожи они на стайку золотых рыбок; и кажется, что двигается стайка в эту темную ночь вверх по небесному Амуру.