Амур-батюшка. Книга 2

Глава сорок четвертая

В избе у Кузнецовых сидит офицер, рослый, широколицый, дотемна загорелый, лет тридцати восьми, с проседью в русых волосах. На столе — синие бумаги, компас, барометр, подзорная труба. Солдаты вносят ящики, чемоданы. На стене — клеенчатый плащ, шинели, оружие.

В Уральское прибыла экспедиция. Людно и шумно стало в доме. Крестьяне понимали, что от экспедиции польза, что край ими разведывается. Экспедициям пекли хлеб, ловили рыбу, подавали им подводы[28] с гребцами.

Мужики и гольды теснятся на лавках.

— Улугу, поедешь проводником в экспедицию? — спрашивает Егор.

Гольд, сидевший здесь же в углу, встрепенулся и, вскочив, подошел к столу на свет керосиновой лампы.

— Вот, Александр Николаевич, лучше проводника тебе не найти, — сказал Кузнецов, обращаясь к приезжему. — Охотник очень хороший. В тайге все речки знает. Всюду пройдет.

— А по-русски умеешь говорить? — спросил Максимов. На нем высокие сапоги и парусиновая блуза.

Егор знал Максимова еще по прошлому году, когда тот делал промер фарватера на Амуре. Уж год, как он живет в Мариинске и путешествует по краю.

Улугу хотел ответить, но от волнения горло у него перехватило. Его как громом поразили слова Егора.

— Что молчишь? Знаешь по-русски? — спросил Силин.

— А че, не знаю, что ли? — с сердцем ответил гольд.

— Ну, так тебя спрашивают, пойдешь?

— Как я знаю, пойду ли, нет ли? Возьмут, так пойду. А не надо, так зачем пойдем.

— Берем тебя, — сказал Максимов.

У него глаз был наметан, и Улугу ему сразу понравился.

Максимов стал рассказывать гольду про его обязанности. Тот смотрел с безразличным видом, но понимал все отлично.

Пришел чернобородый доктор в белой шляпе.

— Лодки вытащили, — сказал он.

Солдаты стали вносить ящики.

Доктор, тяжело дыша и вытирая платком лысину, присел. Через расстегнутый ворот его рубахи видны шея и волосатая грудь.

Максимов представил ему нанятого проводника, а Улугу сказал, что он должен будет завтра идти с доктором в Мылки.

— Солдат кормить нечем. Мне лосиное мясо нужно. Сипонда би?[29] — обратился доктор к Улугу.

Он знал пять европейских языков, но больше всего гордился, что кое-как разумеет по-гольдски.

— Братец мой, не легче латыни, — замечал он Максимову, — но учу, учу!

Доктор объяснил Улугу, что будет в Мылках делать прививки.

— Там хорошенько всем скажи, вели приходить. Скажи: «Хворь не пристанет», — учил нового проводника Савоська. — Скажи, никто не заболеет.

Максимов сказал, что сам он с другой частью экспедиции и с другим проводником пойдет в верховья Додьги.

— А кто у тебя проводник? — спросил офицера Улугу.

— Вот Савватий Иванович! — ответил Максимов. — Старый мой приятель. А потом обе части экспедиции соединятся здесь в Уральском, а дальше пойдем вместе.

Он показал проводникам карту и маршруты.

— Зачем ты ему про золото сказал? — втихомолку бранила Егора старуха мать.

— Пусть люди знают! — ответил Егор.

— Знают! Э-эх, Егорушка, родимец!.. — бормотал дед. — Все уйдет. Зря выдал.

По окрестностям, видимо, прошел слух, что в Уральском экспедиция. Напуганные оспой гольды, узнав о приезде доктора, толпами приезжали с летних работ в Уральское. С детьми и женщинами приходили они к крыльцу. Кузнецовы заразы не боялись.

— Че, экспедиция тут? — входя в избу, спрашивали гольды. Они просили спасти их от заразы, кланялись, некоторые здоровались с Максимовым за руку.

После обеда доктор велел объявить, что будет делать прививки от оспы. Врач и фельдшер надели белые халаты. Блестящие инструменты, вата, флаконы вызывали общее любопытство крестьян и гольдов.

Савоська первый вызвался делать себе прививку. Врач взял ланцет, вытер худое плечо старика спиртом.

— Я это дело знаю. Доктор шкуру режет. Маленько заразы пускает. Много не пускает, — объяснял Савоська сородичам.

Гольды набились в избу, чувствуя себя как дома. Они столпились около доктора, переглядывались боязливо, но не уходили.

— А зачем шкуру режет? — спрашивали они. — Разве нельзя глотать или еще как-нибудь? Стеклянных бутылок много, спиртом так сильно пахнет. Ан-на-на! Что это горит?

Врач зажег спиртовку. Все замерли, увидев таинственное голубоватое пламя, ударившее струйками из железной коробочки.

— Эх, доктор, хорошо резал! — отходя к двери, воскликнул Савоська, показывая всем свое черное костлявое плечо с тройным надрезом.

— Вымой, а то пропадешь! Ведь это зараза… — сказал Барабанов.

— А ну, засучи рукав, — грубо оборвал Федора солдат в белом халате.

И не успел Федор опомниться, как ротный фельдшер сделал ему прививку.

— Как карася тебя резал, — заметил Савоська.

— Верно, что-то шибко здорово он меня полоснул.

Гольды верили русскому доктору, просили его приезжать в окрестные стойбища, делать прививки женщинам и детям.

Улугу присел подле Егора и спросил:

— А откуда экспедиция ходит?

— Из города.

Улугу помолчал.

— А исправник из города?

— Тоже из города.

Егор догадался, что гольд замечает разницу между русскими из экспедиции и городским начальством, хоть по виду люди одни и те же.

— Долго тебе толковать, — сказал Егор. — Поезжай с ними и все поймешь.

«Теперь Улугу поведет экспедицию, покажет, что есть в тайге, и сам поучится. И ему польза и от него, — думал Егор. — А раньше всего боялся, от всех прятался».

«Я буду ходить с экспедицией! — думал Улугу. — Как это вдруг получилось, что я стал проводником? Даже не верится!» До сих пор он и мечтать не смел об этом. Для этого надо было знать русский язык. Еще несколько лет тому назад Улугу не знал ни слова по-русски, боялся русских, верил шаманам и торгашам, что все беды от русских. А вот как-то незаметно для себя Улугу заговорил. «Сам не знаю, когда я заговорил!» Сегодня, казалось, он почувствовал, что у него крылья, которых до сих пор он не замечал.

— А есть шаманы в Мылках? — спросил доктор Иван Иванович Дубков.

— Как же! Есть…

Улугу назвал шаманов.

— Они будут подбивать народ не делать прививки, а ты помоги нам.

— Конесно!

Доктор стал расспрашивать, чем болеет народ по стойбищам.

— Людям плохо жить. Чужие сюда приходят, хворь и заразу везут, вещи украдут и обманывают, в это время много людей умом тряхнулось, — стал рассказывать Савоська.

— Гольды? — спросил Максимов.

— Все равно, гольды, русские, китаец ли попадет, ево тоже башка не железный.

На ночь многие гольды остались ночевать в избе и в сенях, не желая покидать экспедицию.

Со времен Невельского ни один человек, приходивший на Амур с экспедицией, никого не обидел, не обманул. Это были люди особые, не похожие на купцов, солдат и арестантов. Даже солдаты в экспедициях были другие, чем те, которые сопровождали чиновников.

Со времен Невельского все жители края знали, что от экспедиции польза. Боялись наезда попов и чиновников, купцов ждали с любопытством и надеждой, а провожали часто с досадой, а экспедициям радовались. Их дело чистое, честное, занятное, не похожее на общую злобную жизнь.

Максимов назначил Улугу плату.

«Что платят — это, конечно, очень хорошо. Думать не надо, как прокормиться. Русские, если в экспедицию идут, всегда берут с собой хорошие продукты: хлеб, масло и в банках мясо. Все дают проводнику, что сами едят». Все это было заманчиво, но главное не в этом.

Как не раз слыхал Улугу от людей, бывавших в тайге проводниками, русские любят, чтобы им рассказывали все: как называется река, откуда она течет, где какие люди жили прежде, какое где дерево, трава, птичка, зверь, как на кого охотиться.

Улугу давно собирался рассказать какой-нибудь экспедиции все, что знал. Все это запишут, и будет потом в книге об этом. У него было что рассказать.

Однажды на охоте, в верховьях ключа Одо, Улугу с товарищами разжег костер. И удивительное дело, в воздухе запахло как-то странно.

— Что такое?

— Русским пахнет, — говорил Покпа.

Действительно, пахло в воздухе так, как, бывало, от новой материи, которую покупали на баркасах. Запах этот был известен всем гольдам и считался русским запахом.

И на этот раз пахло русскими. Стояла зима. Мороз был трескучий. Охотники натянули парус на жердях и уснули между огнем и полотнищем. Ночью Улугу очнулся. Он замерз и хотел подбросить сучьев в костер. Но костра не было. К удивлению и страху Улугу, костер провалился в землю.

«Что такое?» — подумал гольд.

Пламени не было, а из дыры, похожей на неглубокий колодец, курился слабый дымок и сильно пахло русским.

Улугу наклонился, чтобы посмотреть, что это за чудо, почему костер провалился. В лицо его пахнуло сильным жаром. Улугу вскочил и разбудил Покпу. Старик отодрал край дернины. Под ней все тлело и дышало жаром.

— Черта дело! Земля горит! — изумился Улугу.

Действительно, похоже было, что вся земля загорелась. Едкий запах свежей мануфактуры распространялся по тайге.

— Нет, это не земля горит. Это воронов камень, — заметил одноглазый Покпа. — Знаешь, я видел такой камень на Сахалине. Он горит хорошо. Его в печку можно класть.

— Тогда и в юрте будет русским пахнуть? — спросил Улугу.

— Да, конечно…

Это было несколько лет тому назад. Впоследствии Улугу как-то рассказал об этом случае Савоське. Тот не удивился. Он сказал, что русские очень дорожат таким камнем, что они называют его не воронов камень, а каменный уголь. В свое время Савоська видел большие морские пароходы, которые топились каменным углем.

— Так скажи русским!

— Ты сам нашел и сам скажи. Я же не знаю места.

Улугу пытался объяснить про каменный уголь мужикам, но те не обрадовались и не стали собираться в тайгу, чтобы увидеть эту диковинку. Улугу узнал потом, что это не их дело. Надо ждать экспедицию.

Егор не заинтересовался каменным углем на Одб, но рассказ Улугушки запомнил. Когда приехал Максимов и стал искать проводников, Кузнецов сразу посоветовал взять в экспедицию своего приятеля. Как человек бывалый, он знал, что каменный уголь нужен. Да и пароходы, ходившие по Амуру, иногда не брали дров в Уральском, когда шли из лимана. Их машины работали на каменном угле.

Кроме места, где наружу выходят залежи «воронова камня», Улугу собирался показать и рассказать Максимову еще много важного и интересного.

— Улугу-то доволен! — смеясь, заметила Наталья, входя в избу. — Сразу согласился. Только спросил, отпустит ли его барин домой на денек.

— А он в Мылки пойдет с доктором, — ответил Максимов. — Я ему уже сказал об этом.

— А вот скажи, Александр Николаевич, — обратился к нему Егор, — порубим мы леса, запашем землю, что будут гольды делать? Уж они и теперь жалуются, что русские им мешают, поп в колокол играет, гусь старой дорогой не летит. А что будет, если, как ты говоришь, сюда, дескать, со временем придут сотни тысяч? Ведь людям где-то надо жить, леса порубят, все запашут. Будет еще хуже. Улугу сейчас радуется, а что дети его скажут? Не проклянут ли они то время, когда нас по тайге водили?

— Прежде всего они всегда будут нужными людьми. Без их советов, указаний даже, ведь никто ничего не делает и не открывает, — ответил Максимов. — Они знатоки края непревзойденные. Они покажут трассы будущих железных дорог. Они обращают наше внимание на редкие растения. Маак, Штренк, Максимович, Венюков, Пржевальский, Невельской, Надаров, Муравьев, Чихачев, да все, все мы тысячу раз обязаны им, гилякам, удэгейцам.

— Все же землю им пахать непривычно.

— Да, может быть, и не надо будет им пахать. Плоды земли быстро понравятся им. Может быть, они сами потянутся к земледелию. Но любимым их делом останется охота, рыбная ловля. Они будут всегда полезны. А нам, во-первых, нельзя допустить гибели лесов. Конечно, наши чиновники могут погубить и леса и гольдов. Надо сохранять питомники, беречь государственные леса, заказники. Для охоты останутся огромные территории. Гольды, дай-ка им грамоту, будут разводить зверей. Их знания уже теперь гораздо глубже, чем мы можем предполагать, хотя и считаем их дикарями. Милый мой Егор Кондратьич, что может человек сделать в будущем, мы даже и предполагать с тобой не смеем! Каждый народ найдет полезное дело и будет служить человечеству.

— И цыгане?

— Как же! И цыгане… Грузы будут на прииски возить. Коней разводить… Да мало ли что! Настанет время, когда нечестность сама по себе исчезнет, будет не нужна. Не от хорошей жизни бывает человек нечестен! А уж гольды — народ совестливый, правдивый, любознательный и от дела ни от какого не откажутся. Они всегда будут нужнейшими людьми. Да я и тебе советую смотреть на них как на людей, равных себе. Не слушай наших попов и дураков, что твердят разные глупости. Гольд — человек!

Егор стал рассказывать про разные сомнения Улугушки насчет попа и как его приходится утешать. Он вспомнил, как учил его огородничать.

Разговор перешел на другие темы. Просидели допоздна.

— Леса еще на тысячу лет хватит! — заметил сидевший тут же Тимоха. — Чего же лес жалеть! Тут тайга.

Утром появился Писотька.

— Ты экспедися? — спрашивал он у доктора.

— Экспедиция, — отвечал тот.

— Хоросо, хоросо! — хлопал его гольд по плечу.

— А ты, Улугу, тоже экспедися пойдесь? — ревниво опросил Писотька.

Улугу, сияющий, оживленный, не отвечая, пошел с веслами на плечах, попыхивая трубкой.

— Улугу — проводник, — сказал Егор вслед приятелю.

— Черт не знает! — с завистью воскликнул Писотька. — Но как так? Ведь Улугу русских так ругал?

«Я теперь не только проводник, но и переводчик!» — с гордостью думал Улугу. Ходить проводником с русской экспедицией было заветной мечтой каждого гольда. Егор замечал: все завидовали Улугу. И верно: это не то что возить купца!

Писотька пожаловался доктору, что у него грудь болит.

Иван Иваныч велел ему снять рубаху. Писотька захихикал, стыдясь наготы и закрывая грудь руками.

— Не треснуло? — обеспокоенно спросил Покпа, когда врач стал выстукивать Писотьку.

— Зачем стучит и слушает, как доску? — спрашивали гольды друг у друга. — Разве из него лодку делать?

— Цо таки? Не звенит? — беспокоился Писотька, пока доктор его слушал и выстукивал.

Савоська, румяный, свежий, в коротком новом халате, тщательно опоясанный, с ружьем, мешком и в рыжей шляпе, явился к Максимову.

— Лодка готова. Моя новые весла брал. Теперь поедем!

Максимов отправлялся к вершине водораздела с Савоськой, которого он знал как опытнейшего проводника. Он обещал Егору постараться проверить, сколь это возможно будет, много ли золота на Додьге.

Максимов брал с собой и солдат, чтобы бить шурфы.

— А мы оспу будем лечить. Всех маленьких ребятишек в Мылках привьем и старух тоже, — говорил Писотька. — Проводника Улугу бояться не надо. Всем надо резать!

— Кто рябой, так уж не заболеет, — заметил Покпа. — Тому не надо.

— Кто рябой, так черта ему! А тебе, может, лечиться неохота, — со злом сказал Улугу. — Смотри!.. Доктор ходит лечит, помогает. Плохого нету! Вы, наверное, так думаете, что русский только ворует соболей? Только невода отнимает? Может, тебе худо, что колокол играет, что церковь строили? Думаешь, как гуся, пугает? Может, тебе мошки жалко, что дым ее гоняет, что пароход ходит, в две трубы дымит?

Писотька слушал с удивлением и беспокойством. Он не додумался до всего этого. Он опасался, что русские поверят россказням своего проводника. Писотьке захотелось казаться перед русскими поумней.

В тот же день врач и фельдшер с проводником и двумя солдатами отправились на лодках в Мылки. Там уже все знали, что доктор сделает прививки.

— Экспедися, экспедися пришел! — неслась весть по стойбищу.

Молодой толстогубый торгаш Данда стал подговаривать народ против прививок.

— Кто привьется — все умрут! — говорил он, прячась в толпе.

Данда всегда подговаривал всех против русских. Часто издевался он над Улугу за его дружбу с Егором. Сколько насмешек снес от него Улугу за свой огород!..

— Ты что, дурак, не хочешь здоровым быть? — твердил всем Улугу. — Ты в шаманские глупости веришь? Лечиться не хочешь? Может, ты глупости думаешь? Может быть, тебе мошки жаль? Тебе, наверно, не хочется за гусем на остров ехать, ты хочешь, чтобы гусь тебе к дому прилетал? Косу вода затопила, а ты, может быть, думаешь, что это русские виноваты?

Данда, Покпа и все мылкинские гольды слушали и удивлялись, какой Улугу, оказывается, твердый сторонник русских.

В тот же день все население Мылок собралось около юрты, где остановился доктор. Все желали прививаться.

— Лоча по-нашему понимает? — кивая на доктора, спрашивали мылкинцы.

— Лоча чисто-чисто по-нашему говорит. Как настоящий гольд! — сидя на корточках, таинственно рассказывал Улугу. — Худа не делает. Кого лечит, тот никогда оспой не заболеет.

Доктор после прививок хвалил Улугу, сказал, что, если бы не он, ничего не удалось бы.

«Ты еще не знаешь, что я хочу рассказать начальнику про воронов камень, — думал Улугу. — Погоди, не то еще будет!»