Амур-батюшка. Книга 2

Глава пятидесятая

Старый черный баркас-лавка, видимо купленный купцом по дешевке и назначенный в Николаевске на слом, подвалил к отмели.

Обычно молодые женщины не поднимались одни на баркасы. Слухи были, что торгаши увозили баб и спускали их потом где-нибудь на пустынном мысу.

Но на этот раз Дуняша и Татьяна смело взбежали по трапу.

— Заходите, заходите, бабоньки… Про вас всего напасено, — встретил их низкорослый хозяин в красной рубахе.

У него было плоское бледно-желтое лицо, безбородое, как у скопца.

— Здравствуйте, дяденька! — поджимая губы, поклонилась Дуняша.

— Ну, чего желательно? — спросил купец.

— Ботиночки бы нам, — молвила Дуняша.

— Со скрипом… — скромно сказала Таня, держась за подругу.

Подошел приказчик — здоровый мужик с белокурым чубом и с могучим туловищем на кривых коротких ногах. У него были большие красные уши и толстые красные губы.

— А малины-то насобирали?

На баркасах скупали у жителей прибрежных деревень сушеную малину — для перепродажи в город и на Север.

— А без малины? — ответила Татьяна.

Чубатый нескромно оглядел бабенок и переглянулся с хозяином.

— А ты знаешь, какая цена со скрипом-то? — посмеиваясь, спросил приказчик. — Чем расплачиваться станешь?

— Знаю, дяденька, — застенчиво призналась Дуняша.

Видимо, полагая, что такие дорогие покупки молоденьким бабенкам сделать не на что, оба торгаша обнаглели. Белобрысый подступил поближе.

— А вы, дяденька, золотца не купите ли? — как бы стесняясь, уронила Дуняша.

— Ах, язва! — игриво воскликнул белобрысый.

— Откуда же у тебя золото? — насторожился хозяин.

— Сами намыли! — строго ответила Таня.

Ей не нравились разговоры и взгляды торгашей. Она подтолкнула подругу, чтобы та не мешкала.

Дуняша приосанилась.

— Гляди-ка ты! — вскинув брови, смело молвила она, обращаясь к хозяину и разворачивая узелок с золотым песком.

— А ну, бабы, пожалуйте в лавку, — вдруг меняясь в лице и как бы сильно испугавшись, сказал хозяин. — Живо, Протасий!.. Живо!.. Покажи им товар, какой желательно. Ботинки-то… Да пошевеливайся!

Торгаши засуетились. Белобрысый согнулся, словно старался казаться поменьше, игривости его как не бывало. Торгаши уже не смотрели на баб, а видели только золото.

Хозяин достал маленькие весы.

— Сейчас свесим. По семьдесят копеек золотник.

— Ишь ты! — воскликнула Дуня. — Нет уж, по рубль двадцать. Так у нас покупают.

Она заспорила с купцом.

— Продажная твоя душа! Думаешь, баба — так и одурачишь!

Торгаш возражал все слабее и, наконец, уступил. Кривоногий приказчик онемел и замер в угодливом поклоне.

Золото потянуло на пятьдесят рублей. Молодухи взяли по паре ботинок, ситцу, пряников, чаю и сахару.

— А ну, еще покажи ружье, — велела Дуня чубатому.

— Вот, бабоньки, умоляю, возьмите, — тонким голосом просил хозяин, стоя у нижней полки на коленях и показывая какую-то материю. — Уверяю — наилучшее.

Один патрон закатился под полку. Хозяин, пачкая свою красную рубаху, пытался достать его. Кривоногий встал на четвереньки и попробовал выгнать патрон железным аршином. Оба торгаша легли на брюхо.

— Вы что, дяденьки, раскорячились? — сказала Дуняша и добавила насмешливо: — Плюньте! Я за этот патрон и так заплачу.

— Премного благодарен, — отряхиваясь, поднялся хозяин.

Дуня купила ружье и перекинула его на ремне через плечо.

— Заходите еще, — провожая баб, кланялся торгаш. — Да скажите там людям: Иннокентий, мол, приехал. Я когда-то сплавщиком был. Мы эту деревню населяли. Скажите: Кешка-казак, сплавщик Афанасьев. Все знают меня.

— Да на баркасы другие этак не ходите, — заметил чубатый, — обидеть могут.

— Мы те обидим!.. — ответила Дуня, собирая покупки в узел. — Нынче это прошло — баб увозить. Вон телеграф за рекой — все идет по проволоке. Живо знать дадим, а из Тамбовки выедут тебе навстречу.

Кривоногий хотел помочь Дуне сойти по трапу, но оступился и сам ухватился за нее.

— Ах, извините… Чуть вас не столкнул.

— Смотри ты!.. — строго сказала Дуня. — А то брякну по морде! — Она вдруг взглянула чубатому в глаза и прыснула. — Ухажер!..

Бабы побежали домой.

— Мать ты моя, греховодница! — изумился дед, увидав Татьянины покупки.

— А тебе, дедушка, на шапку, а дяде Егору на штаны…

— Вот Егоровы-то штаны!

— А Павлухе — соски.

Мужики, услыхав про Кешку, поспешили на баркас.

— Вон они валят! — выкрикивал купец в красной рубахе, встречая мужиков на палубе и обнимая всех по очереди. — Уж я обрадовался, пермяки, вас встретивши!

Крестьяне также были рады старому знакомому. Когда-то Кешка плыл на плотах вместе с ними и водворял их на релке, отмеривая на каждую семью по пятьдесят сажен вдоль берега.

Крестьяне провели с Иннокентием целый день. Они позвали его к себе на релку, показывали избы и росчисти. Афанасьев рассказывал про город Благовещенск, про золотые прииски на Верхнем Амуре. У него в городе построен был свой дом. Услыхав от Егора, что тот хочет делать еще одну росчисть в глубине тайги, Иннокентий посоветовал ему поехать в город, купить хороших коней.

— Там есть купцы-лошадники. Они ездят за сибирскими лошадьми в Томск и пригоняют целые табуны. Надо уметь захватить вовремя, а то, как баржи с лошадьми придут, их сразу раскупают: томские лошади славятся. Их с забайкальскими сравнить нельзя. Пахать, груз ли возить — томская лошадь сильней. Вот старайся, Егор, намывай золотишка и на тот год приезжай ко мне в Благовещенск. Сведу тебя с лошадниками. Поглядишь, как наши переселенцы живут. На Зее место ровное, мужики по пятьдесят десятин запахивают. Зерно продают, в тайгу ходят зимой, промышляют. Жизнь у нас полегче, земля черней, богаче, место потеплей, паря, повеселей. Ветры так людей не жгут, не сушат.

— Когда же успели сделать такие росчисти? — спросил Егор.

— Место выбрали хорошее, — отвечал Кешка. — Там равнина, степь. А вот у вас прииск, видно, небогатый. Россыпь, однако, пустяковая. Золото ладное, чистое, но небогатое. При хозяйстве, конечно, подмога. Кто хочет нажиться, надо в тайгу идти, искать настоящее золото. Но все же и это мойте, не бросайте.

Глядя на полосы созревавших хлебов, Кешка вспоминал, какая тут была тайга, когда пристали плоты, и как, окуная головы в дым костра, чтобы не заели комары, рассказывал он в тот вечер про Бердышова. Тогда здесь стояло одно Иваново зимовье.

— А нынче, говорят, у Ваньки свои прииски на Амгуни. Загнал будто бы туда народ. Моют ему золото пудами.

— Он, если разбогатеет, — заметил Силин, — дел натворит!

Егор рассуждал с Кешкой о ловле рыбы. Афанасьев уверял, что за ним идет пароход благовещенского купца Замятина. Едет на нем сам хозяин, раздает бочки и подряжает мужиков рыбу ловить, дает задатки.

Егор давно задумал вязать большой невод. До сих пор он связывал свой старый, купленный когда-то у гольдов, с соседскими и гольдскими неводами в один большой, артельный. А ныне весной задумал Егор сделать для кетовой рыбалки сплошной артельный, посадил вязать стариков.

Егор купил у Кешки всего, что нужно, чтобы окончить невод.

Кешку слушали допоздна. Потом ходили провожать его. Слабая волна чуть слышно плескалась в борт баркаса. Темное судно пятном плыло в ночной мгле.

На другой день, когда торгаши уехали, Егор подумал, что на самом деле надо бы намыть золота и отправиться в Благовещенск. Хотелось увидеть новый амурский город, прииски, запашки крестьян-новоселов по пятьдесят и по сто десятин.

Он решил купить там лошадей и спуститься с ними по Амуру на плоту.

Теперь, каждый из крестьян ехал на речку мыть золото, когда хотел сделать какую-нибудь покупку.

Надо было Наталье платье — она шла в воскресенье на Додьгу. Побывали там и телеграфист и Сашка-китаец с женой Одакой. Сашка мыл золото вблизи новой росчисти Егора. Кузнецов давал ему свою бутарку. Один день китаец кайлил и подымал бадью, а Егор мыл, потом Егор кайлил, а Сашка с Одакой мыли.

Жена телеграфиста умела обращаться с аппаратами, а сам он по воскресеньям бывал на Додьге.

— У Кузнецовых амбар богатый. Всего накупишься, — говорил Тимошка, сидя в солнечный день на отмели и глядя на речку, на берегу которой тарахтели лопаты на бутарках, белели рубахи крестьян и берестяные шляпы гольдов. Тут же беглые, живущие у Федора, Ольга, все Кузнецовы, трое смуглых, голых до пояса китайцев в больших шляпах, Бормотовы молодые и старые.

— «Егоровы штаны» да «Кузнецовых амбар»! — восклицал Силин.

Название понравилось всем. Маленький прииск на Додьге с легкой Тимошкиной руки так и стали называть: «Кузнецовых амбар».